Очевидец... со склерозом

Въезжают в колясках старики и старухи.
1-я старуха. Как сейчас помню…
1-й старик. Нет – это я помню, как сейчас!
2-я старуха. Вы помните, как сейчас, а я помню, как раньше.
2-й старик. А я как сейчас помню, как раньше.
3-я старуха. А я помню, как ещё раньше, совсем, совсем рано.
3-й старик. А я помню и как сейчас и как раньше.
                В. Маяковский «Клоп».

«Устные свидетельства об исторических личностях точнее говорят о времени, нежели труды самых добросовестных историков», - так считал Александр Пушкин, хотя, впрочем, жгучий интерес публики к мемуарам его злил: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе».

Алексей Горький, рассуждая об отличиях историка и литератора, доказывал, наоборот, что историческая наука более объективна: «Историк смотрит в даль прошлого с высоты достижений своей эпохи, он рассказывает о процессах законченных, как судья о преступниках или защитник преступника».
 
Современный философ объясняет, что для общества очень важны именно те, кто оставил личные воспоминания о пережитом:  «Люди минувших эпох живы для нас благодаря особого рода общественной практике - мемориальной. Она обеспечивает постоянное присутствие прошлого в актуальном сознании и препятствует тому, чтобы мы его подменяли или сочиняли. Те, кого уже нет, продолжают общаться с нами через оставленное ими наследие. Мы находимся во власти их заветов и в каждом новом поколении стоим перед задачей осмысленного отношения к заветам, которое одно только может уберечь от слепой покорности авторитету, с одной стороны, и от предательского беспамятства - с другой… Разумеется, прошлое (царство тех, кто умер или по крайней мере уже ушел с общественной арены) само никогда не возьмет голоса и не изречет своей мудрости. Чтобы оно высказалось, нужна исследовательская работа активно живущих. Им приходится усматривать смысловое подобие исторических ситуаций и ставить современные проблемы в свет соответствующего наследия. И все-таки это свет из прошлого: благодаря усилию историка оно начинает толковать нашу жизнь. Тот, кого уже нет, выступает тем не менее в качестве живого участника диалога, в качестве исповедника, а иногда и проницательного психотерапевта, который впервые сталкивает современность с ее собственной горькой правдой». Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. М., 1991. С.3-5.

Да, порой почти незаметный, мельчайший штрих проливает свет на тайные цели участников великих событий. По мнению К.Н. Бестужева-Рюмина, в одной строке мемуаров иногда разъясняется то, что остается скрытым в фолиантах дипломатических нот и официальных бумаг.

«Частные мемуары и жизнеописания знаменитых людей служат источником для установления исторической правды; при их сравнении с легковерной и даже суеверной традицией они дают материал для ее опровержения или подтверждения; вместе они придают истории тот характер достоверности, который от нее требуется», - полагал Шарль Талейран.

Академик Д. С. Лихачев, несомненно, тоже был поклонником мемуаров: «Воспоминания открывают окно в прошлое. Они не только сообщают нам сведения о прошлом, но дают нам и точки зрения современников событий, живое ощущение современников… Мемуаристы рассказывают то, что не получило и не могло получить отражения ни в каком другом виде исторических источников».

Все же у записок о прошлом - масса недостатков.
Мемуаристу не стоит верить безоговорочно. Ведь он не только наблюдатель и участник описываемых им по памяти событий, но и их истолкователь, интерпретатор, претендующий как на точность изложения того, что происходило именно на его глазах, так и на осмысление прошедшего.
 
"Не стоит писать историю, доверяясь мемуаристам. Ведь почти все мемуары - плоды предубеждений или преходящих страстей", - была убеждена Жорж Санд.

«Личные, групповые, классовые, национальные пристрастия, симпатии и антипатии, - отмечал академик Е.В. Тарле, - самым могущественным образом влияют на содержание мемуарной литературы, даже если автору воспоминаний кажется, будто он говорит чистейшую правду, не лжет и не рисуется. Он старается приукрасить свою деятельность и несколько преувеличивает свою роль». Тарле Е.В. Значение архивных документов для истории.  Вопросы архивоведения, 1961 № 3.

Нет, неспроста Бернард Шоу напоминал читателям: «Когда вы читаете биографию, помните, что правда никогда не годится для опубликования».

Как ехидничал Ст. Е. Лец: «Самому себе трудно сказать правду, даже когда знаешь ее».

По мнению историка Виктора Макаренко, "мемуары обычно начинаются с рассказов о дедах-прадедах и бабках-прабабках, о которых автор имеет крайне смутные сведения. Тем более он не может ни точно помнить момент собственного рождения, ни знать точную дату своей смерти. Такой нарратив соответствует началу Евангелия от Матфея, в котором упоминаются четырнадцать родов от Авраама до Давида, от Давида до переселения в Вавилон, от переселения в Вавилон до рождения Христа. Но не указаны ни точные даты жизни, ни физиологические, социальные, политические и культурные сведения о предках Христа. Такой стиль нарратива характерен для священных генеалогий, в которых Христос рассматривается как действительный Сын Божий, а не как историческая личность. Создатели мемуаров могут быть абсолютными атеистами, но не в состоянии освободиться от этого шаблона". Макаренко В.П. Кто и как чешет национальную похоть? Политическая концептология. 2012. №4 (октябрь-декабрь).

Владимир Набоков недаром полагал, что пишут мемуары люди, у которых для создания романов не хватает воображения, но слишком короткая память, чтобы писать правду.

... нам не к чему было обратиться, кроме как к собственной памяти, а память - штука коварная, она смещает масштабы, переоценивает ценности, собственные промахи смазывает, чужие - усугубляет… Юрий Сенкевич. На "Ра" через Атлантику.

Нет более предприимчивого фальшивомонетчика реальности, чем человеческая память. Она хитроумно фальсифицирует все: людей, события, пейзажи, даже климат. 

А часто дело совсем не в памяти. Трудно представить себе человека, который хотел бы нарисовать свой портрет одной черной краской. Да и мало кто, начиная писать мемуары, ставит перед собой задачу написать правду. Оправдаться, обелить себя, придать себе значимость, заработать, в конце концов - да, но рассказать правду... вряд ли...

Стариков тянет на сантименты. Сантименты - это воспоминания. Воспоминания — это или склеротический винегрет, или выдуманная нынче «историческая правда».
Мемуары, мемуары, лживые факты, склеротические вымыслы… Публикуется безнаказанная грязь, ибо адресат ответить уже не может.  Александр Ширвиндт. Из книги "В промежутках между".

"Писать свои memories заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый". A.C.Пушкин. Письмо П.А.Вяземскому, сентябрь 1825 г.

Однажды вечером, запершись в кабинете, Шарль Перро приступил к работе над своей последней книгой. Он взял давно приготовленный белый плотный лист бумаги и вывел в верхней части слова: «Воспоминания о моей жизни». По мнению профессора Марка Сориано, в «Мемуарах» Перро господствует ложь. «Эти знаменитые „Мемуары“ являются увлекательными и захватывающими как из-за того, что в них говорится, так и из-за того, что они прячут; как из-за точных сведений, которые они содержат, так и из-за тех, которые искажены»...

Американский прозаик Джон Ирвинг откровенно сознался: "Поймите, что (для любого писателя с хорошим воображением) фальшивы все воспоминания. Писательская память - чрезвычайно ненадежный источник деталей, в подборе деталей наша память всегда уступает воображению. Точная деталь - лишь в редком случае именно то, что могло бы произойти, или то, чему следовало бы произойти".

В рецензии на книгу мемуаров В.П. Смирнова «От Сталина до Ельцина» доктор исторических наук П.П. Черкасов предупреждает: «Воспоминания, как известно, не относятся к разряду надежных источников. По этой причине профессиональные историки относятся к ним предельно осторожно. По большей части мемуарная литература тенденциозна, особенно если авторы воспоминаний - отставные государственные мужи или военные деятели, главная цель которых - оправдаться перед историей, приукрасить свою в ней роль». Новая и новейшая история 2012, №6.

Обычно авторы мемуаров - участники или очевидцы каких-то важных событий.

Однако в дни поражений и побед дневников они не вели. Некогда было.
Увы, многие документы Октября давно утрачены, и события тех лет могут быть восстановлены лишь по рассказам его участников.

Видно, поэтому в 1949 г. по приказу Сталина было принято специальное постановление ЦК ВКП (б), запрещающее публикацию воспоминаний участников Октября и гражданской войны.

Между тем, оценивая важность этих мемуаров для истории, Д.А. Фурманов еще в 1923 г. замечал: «В октябрьские дни и в период до издания декрета о создании Красной Армии вооруженная сила Советского государства была распылена по отрядам Красной гвардии. Этот промежуток времени является наиболее трудным для освещения... и восстанавливать действительность тех суровых и трудных дней приходится по памяти, по воспоминаниям активных участников. Многие из них уже погибли... иные забыли, перепутали многое, смешали с массой других, мчавшихся вихрем событий, а время уходит, и все больше опасность, что славная героическая эпоха борьбы красногвардейских отрядов будет бледно, недостаточно, а может быть, и неверно отображена историей». Пролетарская революция, 1923, № 5(17), с. 322.

«Иосиф Виссарионович, - писал Сталину в июне 1930 г. А.М.Горький, - с 28 г. я настаиваю на необходимости разработать и издать «Историю гражданской войны», особенно, на мой взгляд, необходимую для дела политического, т.е. социалистического воспитания крестьянства. ...Непосредственные участники гражданской войны - крестьяне дряхлеют, вымирают, и в их лице мы постепенно теряем живых свидетелей прошлого, людей, которые на своей шкуре испытали давление буржуазии и были активными участниками борьбы с нею. Но и они, как свидетели, как воспитатели революционного духа молодежи, не могли и не могут иметь достаточно глубокого влияния на поколение, следующее за ними.
В большинстве - их теоретические знания - ничтожны, а фактические - ограничены пределами пережитого лично ими. Один знает, что было в Архангельске, другой - дрался в Астрахани, третий - в Одессе, четвертый - за Уралом, на Дальнем Востоке, в его уезде, в его селе. Общего же взгляда на гражданскую войну не имеют не только эти свидетели, но даже и многие партийцы, а крестьянской молодежи история гражданской войны или очень плохо, или совершенно неизвестна. Все мы хорошо знаем, что теория есть одежда фактов и одна теория без солидной подкладки фактов действительности стойкого революционера-коммуниста не создаст. Молодежи необходимо дать факты. У нас это делается плохо».  Известия ЦК КПСС, 1989, №7.

Но «История гражданской войны», издание которой было в те годы Горьким начато, так и осталась незавершенной.

В книге «Каспий, 1920 г.» адмирал И.С. Исаков поделился личным опытом исследования: «Проштудировав книгу военного историка В.А. Денисова, я впервые понял, как война, операции, человеческий труд и трудности с течением времени часто получают сглаженную, смягченную окраску, в том числе в официальных изданиях, основанных только на архивных отчетах.
Автор... не задумался над нелогичностью некоторых моментов и не пытался сделать более глубокий анализ для того, чтобы исключить или разъяснить имеющиеся противоречия. Еще позже пришлось убедиться, что в некоторых особо острых случаях необходимых документов найти нельзя.
Этим поздним отвлечением я вовсе не собираюсь поставить под сомнение всю нашу советскую историографию... отнюдь нет.
Я хочу только предостеречь от некритического отношения к различным историческим исследованиям и напомнить, что без слова живых людей - участников событий в виде ли статей или мемуаров нельзя получить достаточно полного и объективного представления даже о недавнем прошлом нашего флота, армии и всего государства в целом".
«Чрезвычайно плохая сохранность периодических изданий, в частности таких важных для исследования, как «Известия» Асхабадского Совета, приводит к тому, что пробелы в архивных материалах далеко не полностью восполняются и периодикой.
В частности, обе эти категории источников довольно слабо освещают процесс складывания и организационного оформления большевистских организаций в Закаспии», - сетовал другой историк. - «В этих условиях особенно большое значение приобретают воспоминания участников Октябрьской революции. Воспоминания эти собирались и публиковались неоднократно. Наиболее ценные из них хранятся в Партийном архиве Туркменского филиала НМЛ (подлинники, собранные в свое время Истпартом или поступившие в 1957-1958 годах). Большое количество воспоминаний хранилось также в Рукописном фонде библиотеки Академии наук Туркменской ССР, погибшем от пожара в 1958 году»… Росляков А. Большевики Туркменистана в борьбе за власть Советов (1917-1918 гг.), Ашхабад, 1961, с.39.

М.Н. Покровский, определяя значение мемуаров как исторических источников, отмечал: «Без воспоминаний живых свидетелей происходившего писать историю крайне трудно. Такая история прежде всего рискует быть не очень субъективной, ибо ее автор, вынужденный связывать разрозненные документальные факты собственными домыслами и предположениями, неизбежно дает нечто вроде мемуаров неочевидца, т.е. мемуаров во всяком случае еще худшего сорта, чем обычные»...
 
Часто единственная возможность познать нашу историю - расспрашивать о ней стариков. Вскоре после XX съезда КПСС в этом убедились люди, занимавшиеся публикацией материалов по истории Октября и гражданской войны.

В предисловии к книге «Герои Октября», ее составители пишут: «Из архивных источников использованы документы, хранящиеся в Центральном (фонды 17, 66, 70) и Ленинградском (фонды 1, 1817, 2315 и др.) партийных архивах. В книге впервые полностью публикуется подлинный список членов большевистской фракции II Всероссийского съезда Советов. В книге использованы материалы и других архивов, а также Государственного музея Великой Октябрьской социалистической революции. Особое значение имело изучение находящихся в партийных архивах личных анкет, в которых зафиксированы биографические сведения об участниках Октябрьской революции, а также материалов, помещенных в периодической большевистской печати (заметки, некрологи и др.).
Но, несмотря на довольно широкое использование документальных источников, наибольшую часть сведений при составлении биографических очерков удалось извлечь из воспоминаний». Герои Октября в 2 т., т.1. - Л., 1967, с.6.

Доктор исторических наук И.И. Зевелев, редактор книги «За Советский Туркестан» во введении к ней писал: «Важность воспоминаний определяется во многом и тем обстоятельством, что ряд документов периода гражданской войны, утерялись, уничтожены, бесследно исчезли или до сих пор не обнаружены исследователями, и поэтому немало страниц истории приходится освещать по мемуарам. Публикация многих воспоминаний стала возможной только после раскрытия вредных последствий культа личности И.В. Сталина и восстановления ленинских норм партийной жизни и принципов руководства». За Советский Туркестан, Ташкент, 1963, с.3.

«Надо призвать свою память, ибо вспомнить прошлое стало больше некому», - однажды горько сказал Дмитрий Лихачев.

Академик Михаил Тихомиров думал, что «можно написать интересную и правдивую историю на основании только архивных документов, но нельзя заполнить и восстановить те факты, которые были известны только современникам... Документы останутся, а рассказы современников исчезнут, и никто их уже не восстановит, если они не будут записаны». Тихомиров М.Н. О значении исторической науки // Вестн. МГУ. Сер История. 1969. № I. С. 95.

Впрочем, насколько правдивы личные очерки полузабытого прошлого? Ведь человек гораздо чаще, чем сам он осознает, склонен подменять реальные события тем, что ему послышалось или показалось. Память людская - отнюдь не фотокамера, не газетная страница. Да мы и сами подчас, кляня ранний склероз, не можем вспомнить имя человека, с которым встретились позавчера.

Конечно, устные источники издавна были способом передачи информации о прошлом. Мифы и эпические сказания, легенды и предания предшествовали письменной истории, будучи самой ранней формой исторического сознания общества.
Но и с появлением письменности устные источники остались важными свидетельствами прошлого. Не стоит забывать, что практически все европейские, азиатские, русские и т.д. (включая исландские саги) хроники и летописи являются ЛИТЕРАТУРНЫМИ произведениями, а не документальными историческими источниками (то есть даже не газетами, которые, кстати, как раз являются историческими источниками, пусть и не документальными, но зато имеющими сквозную хронологию).
Ну, попробуйте изучать эпоху Николая I по "Ревизору". Что такое "платить ассигнациями", что такое "лобанчик", что такое "ревизская сказка"?

Уже в V в. до н.э. Фукидид использовал устные источники при написании «Истории Пелопоннесской войны». При этом отец истории сознался, что «изыскания были трудны, потому что очевидцы отдельных фактов передавали об одном и том же не одинаково, но так, как каждый мог передать, руководствуясь симпатией к той или другой из воюющих сторон, или основываясь на своей памяти». Фукидид. История. Т. 1. М., 1915. С. 16.
«Что касается речей, произнесенных отдельными лицами или в пору приготовления к войне, или во время уже самой войны, то для меня трудно было запомнить сказанное в этих речах со всею точностью, как то, что я слышал сам, так и то, что передавали мне с разных сторон другие. Речи составлены у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного». (там же).

Рассуждая о «Повести временных лет», созданной спустя 250 лет после событий, о которых Нестор повествует, Василий Ключевский на полном серьезе заявляет: «Как мог летописец вести свою летопись? Так же, как он писал житие преподобного Феодосия, которого не знал при его жизни, – по рассказам знающих людей, очевидцев и участников событий».

Вам не смешно?

Забытое всегда восполняется вымыслом.
Хотя сказка и ложь, но в ней намек.

Мы, по большому счету, не знаем, как выглядел театр Шекспира в Лондоне. Его реконструировали лишь на основе догадок историков о том, каким «Глобус» мог быть. Да и построить театр точно таким, как он выглядел, было нельзя: он скоро сгорит, как и тот, прежний. Пришлось строить театр Шекспира из современных материалов, с учетом норм пожарной безопасности. Экскурсоводы так и говорят: перед вами компромисс между исторической достоверностью и  требованиями пожарников.

Не так ли обстоит дело и с нашими представлениями об остальной истории?

«Зияющая пропасть отделяет историю, как она происходила  на самом деле,  от той истории, которую мы знаем, и эта пропасть может быть заполнена только при помощи воображения, реконструкции  событий, воспроизведении того, как они должны были  произойти, на основании имеющихся в распоряжении неполных данных. Это есть акт творчества (или, лучше сказать,  воссоздания или интерпретации), родственный искусству». Готшок Л. Проект проспекта IV тома «Истории научного и культурного развития человечества». - Вестник истории мировой культуры. 1957. №3. С. 151.

Криминалисты знают, что не пройдет и часа, - каждый из свидетелей преступления опишет его по-своему. Кто-то уверенно помнит, что злодей скрылся на серых «Жигулях», второй поклянется, что это была серебристая иномарка. Один считает, что бандит был рыжим, другой - что блондин.

Показательна ситуация с очевидцами убийства политика Бориса Немцова.
Следователи допросили главную свидетельницу, но 23-летняя модель Анна Дурицкая, стоявшая в метре от Немцова, не смогла рассказать сыщикам ничего.
Память у девушки оказалась воистину девичьей. Она поведала, что была в состоянии шока и не помнит ни убийцы, ни автомобиль, на котором он подъехал.

- Дурицкая рассказала, что прилетела рейсом Киев-Москва в аэропорт Шереметьево, где ее встретил Немцов вместе со своим водителем. Из аэропорта они уехали в квартиру на Малой Ордынке. Вечером девушка направилась в один из тайских салонов, а Немцов уехал на интервью на радио, - поведал один из следователей. - Вечером, в 21:30, они встретились в кафе «Боско» в ГУМе, чтобы вместе поужинать. Когда пара направилась домой пешком через Москворецкий мост, возле них остановился автомобиль светлого цвета, из которого выбежал человек и несколько раз выстрелил в оппозиционного политика.

Как сообщал со слов этого собеседника сайт KP.ru, в ночь с 27 на 28 февраля на Большом Москворецком мосту Немцова убили, выстрелив в него не менее шести раз. Преступник находился в салоне автомобиля белого цвета. https://www.kp.ru/online/news/4202955/
- После расстрела мужчина сел обратно в машину и уехал. Приметы преступника, точную марку автомобиля или его госномер девушка не запомнила, ссылаясь на шоковое состояние, - добавил представитель следствия.

Как хорошо, что видеокамера показала, что человек выбежал из-за снегоуборочной машины и сел в темного цвета автомобиль, что подъехал от Васильевского спуска…

Один из свидетелей по делу убийства Бориса Немцова Евгений (фамилию следствие не раскрывает) рассказал газете «Коммерсантъ», что не слышал выстрелов, поскольку был в наушниках и слушал громкую музыку.
Киллера он видел лишь со спины. По словам Евгения свидетеля, убийца - мужчина среднего роста, худощавого телосложения и с тёмными, волнистыми, волосами средней длины. Свидетель сообщил, что убегавший, несмотря на холод и ветер, был без куртки. На мужчине были синие джинсы "слишком большого для владельца размера" и "мешковатая", по его словам, темная толстовка с капюшоном.
Как пишет издание, это описание ни в чем не совпадает с внешностью Заура Дадаева, обвиняемого в убийстве Немцова - крупного мужчины спортивного телосложения.

Согласно части 1 статьи 307 УК РФ (дача заведомо ложных показаний свидетелем, экспертом, специалистом), виновному грозит наказание в виде штрафа до 80 тысяч рублей, либо обязательные работы на срок до 480 часов или исправительные работы на срок до 2 лет. За первое полугодие 2021 года по этой статье было осуждено 207 человек.

У историков пословица «Врет, как очевидец» - тоже в ходу. Нередко воспоминатель и не видел чего-то сам, а лишь пересказывает услышанное от кого-то, вот и путает все даты и имена - сколько лет прошло! Авторы мемуаров (для придания себе пущей важности) порой уверяют читателей в том, что они самолично являлись очевидцами каких-то важных событий, хотя на деле только когда-то читали о них в газетах или видели по телевидению.

А если из года в год в газетах и журналах публикуется ложь о событиях, что когда-то имели место быть в жизни страны, многие ли из нас смогут через десятилетия сказать, что на самом деле все было совершенно иначе?

В предисловии к книге о Борисе Ельцине Павел Вощанов приводит любопытный фрагмент из беседы с академиком С.Н. Федоровым.
« - Но пойми, так устроена человеческая память. В ней есть стержень, на котором держатся все воспоминания, и этот стержень – наше «Я». Оно и превращает достоверность в субъективную оценку.
– Это что же выходит, в свидетельствах очевидцев не может быть исторической правды?
– Очевидцы, если они порядочные люди, всегда говорят правду. Но то, что они говорят, нельзя считать исторической достоверностью. Из каждого такого свидетельства нужно обязательно отсеять все личное: «Я подумал… я увидел… я понял… я почувствовал… я удивился». И если без всех этих «Я» что-то от воспоминаний останется, о том и можно будет сказать: все так и было!»
И далее: «в своих воспоминаниях о прожитом и пережитом человек бывает безукоризненно объективен лишь какую-то долю секунды!
За пределами ее он уже несвободен в суждениях, ибо не может полностью отвлечься от своих самооценок и самооправданий, от гордыни и обид, от субъективности людей, к мнению которых привык или обязан прислушиваться. Как ни старайся, все это в той или иной мере искажает рисуемую памятью картину прошлого. И неважно, в лучшую или в худшую сторону.
Главное, что в действительности все было не совсем так или даже вовсе не так».
Павел ВОЩАНОВ. Ельцин как наваждение.

Заинтересовала меня заметка в журнале "Memory". В психологии есть понятие «ложные воспоминания». Бывает так, что люди помнят те события, которых не было, или же помнят их совершенно не так, как они фактически происходили. Психологи из Уорикского университета (Великобритания) выяснили, что почти половина людей хранит в памяти то, чего никогда не было. В эксперименте приняло участие 400 человек: ученые рассказывали им выдуманные истории из их собственной жизни. Результаты исследования таковы: 23% опрошенных заявили, что "помнят" рассказанное слабо, но уверены, что это было в реальности, а около 30% участников "вспомнили" то, чего с ними точно не происходило, а также дополнили историю деталями.

Автор посвященной мемуарам статьи в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, определяет слово «мемуары»,  как «записки современников - повествования о событиях, в которых автор лично принимал участие или известных ему от очевидцев, и рассказывает о них, как умеет, с симпатией или негодованием».
Он считает, что мемуары, написанные человеком, «игравшим видную роль в истории, иногда охватывая большой период времени (например, всю жизнь автора), соединяя важные события с мелочами повседневной жизни, - исторический материал первостепенной важности.

Герцен в «Былом и думах» объяснял, что его заставило взяться за мемуары: однажды он «с ужасом увидел», что с его «смертью умрет истина».

Но мемуары - это не дневники. Лишь спустя 5-10 лет, а, может, и через полвека, человек берется за перо или включает диктофон, чтобы поведать потомкам о том, что живо в его памяти; нельзя, чтобы правда ушла с ним в могилу. Увы, доверять мемуарам опасно: современник пристрастен к тому или другому лицу, принадлежит к какой-то партии; он может быть человеком лживым, иногда без всякой цели...

«Ложь ныне настолько распространена, что грядущие поколения смогут доверять только тем историкам, которые сами были современниками описываемых ими событий», - брюзжал Стендаль в "Воспоминаниях о Наполеоне".

Как однажды кокетливо сказал маршал Филипп Петен, диктатор Франции: "Я никогда не буду писать мемуаров, потому что мне нечего скрывать".

А это - вольный пересказ кусочка из повести Н.Я. Эйдельмана о первом декабристе В. Раевском.
Огромный, толстый, авантюрный, веселый, „одаренный талантливостью в каждом слове“ - таким современникам запомнился замечательный историк Павел Щеголев, из воронежских крестьян, едва не исключенный из гимназии по закону о „кухаркиных детях“, то есть за „низкое происхождение“ (спасла репутация лучшего ученика); в 16 лет он совершил паломничество к Льву Толстому, а студентом оказался в вологодской ссылке вместе с Луначарским, Савинковым, Ремизовым, Бердяевым.
Оттуда он сумел на краткий срок прибыть в Петербург для сдачи государственных экзаменов (за него хлопотали академики Шахматов и Веселовский); Щеголев с самого начала так много работал, что даже великий труженик Шахматов вздыхал: „Берегите себя для науки!“
Прожив неполных 54 года, Щеголев написал столько книг и статей, сколько хватило бы целому институту на длительный период.
Одно перечисление тем, „сюжетов“ Щеголева - сложная задача: Верховный тайный совет 1730-х годов и Радищев, Гоголь и Пестель, Хомяков и петрашевцы, Чернышевский и Бакунин, Грибоедов и Нечаев, Некрасов, народовольцы, Достоевский, Николай I, Николай II, рабочие кружки, Распутин, мужики, солдаты - и постоянно Пушкин, Пушкин; декабристы, декабристы…
Мало того, после 1917 г. Павел Елисеевич - директор Петроградского историко-революционного архива, организатор Петроградского музея революции, председатель комиссии Петроградского бюро истпарта. Несколько лет до революции и 9 после нее он издавал один из самых интересных исторических журналов „Былое“, где собраны сотни важнейших документов по истории русского общественного движения.
В 1977 году, к 100-летию со дня его рождения, пушкинист Н.В. Измайлов поместил в научном журнале „Русская литература“ статью, где неожиданно в академический рассказ вторгаются впечатляющие подробности:
„В 20-х годах, - пишет Измайлов, - Павел Елисеевич много работал над Пушкиным, исследовал его социальный и материальный быт, написал интереснейшую книгу „Пушкин и мужики“ (1928) и многое другое…
А вместе с тем не погнушался принять участие (что было широко известно) в составлении „Дневника А. А. Вырубовой“, издание которого вызвало сенсацию; в сочинении вместе с Ал. Н. Толстым еще более сенсационной пьесы „Заговор императрицы“, поставленной в 1926 году в Большом драматическом театре с великолепным актером Н. Ф. Монаховым в роли Распутина…
За эту пьесу, долго шедшую „с аншлагом“, каждый из авторов получил по 75 тысяч гонорара, что было огромной суммой. Но эти деньги были прокучены Щеголевым за три месяца, а затем за неуплату подоходного налога была описана его библиотека.
Конечно, библиотеку не продали, но этот случай характерен для широкой натуры Павла Елисеевича, в чем-то, вероятно, созвучной шаляпинской“.

К подробностям, сообщенным Измайловым, добавим деталь из рассказа другого очевидца: Щеголева упрекнули, что в пьесе „Заговор императрицы“ он, столь известный историк, много раз погрешил против исторической истины, сгустив разные „пикантные детали“; на это Щеголев, ничуть не смутившись и по-волжски окая, отвечал: „Да, конечно, вранья много, но зато какие деньги плочены!“

Смутное время в России вызвало целый ряд повествований очевидцев смуты, но произведения эти, за редкими исключениями, «не могут считаться правдивыми записями современников о виденном и слышанном: почти во всех заметна предвзятая точка зрения или же чувствуется чье-то влияние, от которых страдают простота и точность показаний автора»...

Разумеется, что личные воспоминания постоянно подвергаются самоцензуре и ревизиям, обусловленным происходящими вокруг событиями. Да и заказная история не сегодня родилась... А вслед за очередным переписыванием истории, произведенным по воле новой власти, каждый из жителей страны фильтрует воспоминания, осуществляет «чистку», приводит «в порядок» собственную память.

«Торжество исторической критики - из того, что говорят люди известного времени, подслушать то, о чем они умалчивали». В.О. Ключевский.

Все сказанное верно и в отношении записок многих деятелей партии большевиков, участников Октябрьского восстания 1917 г. в Петрограде и  гражданской войны.

В 3-м издании Большой Советской Энциклопедии, в статье, посвященной деятельности Николая Ильича Подвойского, сказано, что в дни Октября он был председателем Петроградского военно-революционного комитета и руководил всеми действиями участников переворота.

Известно, что Н.И. Подвойский - автор множества статей, брошюр, книг о революционных событиях 1917 г., издававшихся в СССР с 1918 по 1990 годы.

Но ленинградский ученый, доктор исторических наук Л.Г. Борозинец, перечитал все его труды об Октябрьском перевороте и сравнил записки Н.И. Подвойского, напечатанные в 1918 - начале 20-х годов, 1) с его  же мемуарами, выпущенными в 30-х годах, и 2) с иными историческими источниками.

Историк был потрясен: оказывается, пламенному Подвойскому нельзя доверять, как источнику исторических данных.

Впрочем, из уважения к имени революционера, он постарался сформулировать вывод как можно деликатнее: по его мнению, «недостатком воспоминаний Подвойского являются ошибки, вызванные его забывчивостью»...

Борозинец констатирует: очевидец и один из руководителей Октябрьского переворота постоянно путается в том, когда именно происходили исторические события.

Скажем, в воспоминаниях 1919 г., помещенных в «Первом народном календаре», Подвойский относит первое заседание ЦК с участием Ленина к 9 октября 1917 г., а другое, расширенное заседание - к 13 октября и, наконец, широкое совещание активных партийных работников и Военной организации датирует 17 октября .  В более поздних воспоминаниях он уже датирует первые два заседания 10 и 16 октября и рассматривает их как заседания ЦК. 
Точно так же обстоит дело с хронологией и в других свидетельствах Подвойского.

Полагаясь на память, Подвойский в большинстве случаев допускает при датировке событий ошибки в несколько дней. Описывая в 1925 г. введение отрядов Красной гвардии в Смольный, он относит это событие к 23 октября.

Но по газетам того времени можно точно установить, что это происходило 24 октября в связи с начавшимися с утра активными действиями Временного правительства.
Часто забывает мемуарист и имена участников важных событий.
Так, в 1918 г., рассказывая о встрече с В.И. Лениным перед Октябрьским восстанием, Подвойский, кроме себя, называет еще двух ее участников: В.А. Антонова-Овсеенко и Ф.Ф. Раскольникова,  но не упоминает В.И. Невского.
 
Но как раз Владимир Невский принимал участие во встрече с вождем, а вот Федор Раскольников на ней отсутствовал.
В мемуарах, вышедших в 1925 г., Раскольников  описывает свои встречи с П.Е. Дыбенко, Я.М. Свердловым и не упоминает о встрече с В.И. Лениным. Ни слова нет об участии Раскольникова в этой встрече и в записках В.А. Антонова-Овсеенко. 

Не помнит Подвойский многих важных эпизодов, связанных с подготовкой Октябрьского вооруженного восстания.

Так, уже в 1918 г. он забыл, как создавался Военно-революционный комитет.
В воспоминаниях 1919 г. «Канун Октября» он пишет, что члены Военно-революционного комитета были намечены и избраны 18 октября на гарнизонном совещании, хотя из документов известно, что ВРК был создан Петроградским Советом на заседании 16 октября и приступил к работе 20 октября.

Зато в воспоминаниях Н.И. Подвойского нередки ошибки, граничащие с вымыслом.
Он, например, утверждал, что 23-24 октября на площадь перед Зимним дворцом для защиты Временного правительства были стянуты английские броневики с английской прислугой.
Единственный из очевидцев переворота, он сообщил, что при штурме Зимнего дворца имелись многочисленные жертвы. Именно он заявлял,  что «Аврора» послала во дворец шестидюймовый снаряд, разорвавшийся в коридоре Зимнего.
Другие участники этих событий Флеровский и комиссар «Авроры» свидетельствуют, что «Аврора» стреляла холостыми.

Ложно и утверждение Николая Ильича, опубликованное в 1925 г., что красногвардейцы и матросы проникли в Зимний дворец по потайному ходу.
Из воспоминаний одного из командующих штурмом дворца К. Еремеева и записок руководившего обороной Зимнего П. Пальчинского мы узнаем, что участники переворота пробрались в Зимний дворец через Эрмитаж и лазарет и через окна нижних этажей, и не находим упоминаний о потайных ходах.

Иногда, особенно при появлении публикаций с указанием на конкретные неточности, Подвойский вносил в тексты воспоминаний необходимые уточнения. 

По мнению Борозинца, другой причиной, заставившей автора «порой менять оценку и описание происшедших событий, было влияние культа личности Сталина».
Историк подчеркивает: «сложный характер поздних изданий воспоминаний Н.И. Подвойского, исключение целого ряда важных деталей, описанных в ранних вариантах, указанные наслоения, наличие многих неточностей - все это требует внимательного использования их как исторического источника»».

Впрочем, не отличаются достоверностью и воспоминания других деятелей Октября. 
Рассказывая о совещании районных партийных работников Петрограда, Подвойский относит его к 17 октября. 

Документов совещания в архивах не сохранилось, но оно действительно было, что подтверждает запись в протоколе Петербургского комитета от 15 октября 1917 г.: «Немедленно созвать совещание всех активных районных работников для выяснения приемов и лозунгов текущей агитации». 
Но вот беда, о том же совещании упоминают в своих записках присутствовавшие на нем Н. Крупская, В. Чубарь, Ф. Раскольников и М. Лацис, причем каждый из них называет разные даты. Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. - М., 1957, с.302; Чубарь В. Октябрьские дни 1917 года. - Народное хозяйство, М., 1918, №11, с.23; Раскольников Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. - М.-Л., 1925, с.230-231; Лацис М. Роль Петроградского Комитета в Октябре. - Петроградская правда, 5 ноября 1922 г.

Лишь сопоставив все воспоминания и учитывая данные, имеющиеся в протоколах ЦК от 15 октября и 2-го городского райкома от 17 октября, можно предположить, что это совещание, вероятно, состоялось в промежутке с 17 по 22 октября 1917 г.
По поводу октябрьских событий в Москве М.Н. Покровский замечал, что в мемуарах «как раз детали... оказываются весьма далеки от исторической точности, верна лишь общая картина».

Один из активных деятелей Московского вооруженного восстания, большевик, кандидат в члены ВРК П.Н. Мостовенко, утверждал: «Составу ВРК решительно не везет. Несмотря на большое число участников, пытавшихся определить его, этот состав до сих пор еще не определился с достаточной точностью. Моя память, граничащая в этом вопросе с твердым убеждением, говорит мне, что в перечень членов комитета, приведенный автором, тоже вкралась, по крайней мере, одна ошибка. Именно т. Аросев был избран не кандидатом, а членом комитета». 

Об этом же пишет в мемуарах и Р.М. Азарх. В составе членов ВРК назвал А.Я. Аросева и один из крупнейших исследователей истории Октября в Москве А.Я. Грунт.
Словом, возникало подозрение, что «излишеством лживых посторонних показаний... стараются затемнить и без того довольно тёмное дело». Гоголь Н.В. Мёртвые души.

Или же, как философствовал в "Высокой болезни" Борис Пастернак:
Чем больше лет иной картине,
Чем наша роль на ней бледней,
Тем ревностнее и партийней   
Мы память бережем о ней.

По мере укрепления власти Сталина история переписывалась. Вчерашние герои оказывались врагами народа, и книги, где упоминались их имена, фотографии и картины, на которых они были изображены, подвергались переделке. 
Известны 2 варианта картины Вл.А. Серова, на которой В.И. Ленин в 1917 г. выступает на II съезде Советов.

В раннем варианте возле него стоит Л.Д. Троцкий, на втором - его уже нет.
II съезд Советов рисовал и И.А. Серебряный. Начав картину в 1937 г., до ее завершения в 1939 г. автор не раз менял состав персонажей.

Любопытна и метаморфоза полотна С.В. Герасимова «Портреты героев 1-й Конной армии»: многие из персонажей за 5 лет исчезли с картины.

Та же эволюция произошла с картиной И. Бродского «Торжественное открытие 2-го конгресса Коминтерна», с которой стерли несколько десятков лиц.

Иногда происходило наоборот: на дереве истории появлялись новые ветки.
Чаще всего это делалось для того, чтобы приписать какие-то заслуги товарищу Сталину или его соратникам. Так, например, появлялись новые редакции давно известных книг.

Перечитывая записки В.Д. Бонч-Бруевича и Э. Рахьи, понимаешь, что взявшись за них через много лет, авторы искажают историю по заказу Сталина, стремятся представить ее такой, какой ей быть положено, согласно требованиям тех времен, когда они берутся за перо. Это не рассказ о настоящей истории, а сокрытие ее…

Вот одна из типичных биографий.
Бибенейшвили Варфоломей Ефимович (или Егорович), революционер, писатель.
Состоял в РСДРП с 1898 г. С 1903 г. - большевик (партийная кличка Барон). Участвовал в революции 1905-1907 гг. на Кавказе, соратник Камо.
Активный борец за Советскую власть в Закавказье. С 1931 г. состоял в Грузинском отделении (Тифлис) Всесоюзного общества старых большевиков.
Первым создал книгу о Камо.
Начальный вариант ее напечатан в журнале «Мнатоби» и вызвал резкую критику.
В рецензии, созданной группой сотрудников Тифлисского филиала ИМЭЛ, отмечалось: «В книге Бибинейшвили говорится, что Сталин, приехав в Батум, обращался за материальной помощью к К. Чхеидзе и Н. Рамишвили. Это совершенно неправильно. Как известно, Сталин в Батуме непосредственно связался с рабочими массами и начал борьбу против оппортунистического влияния в рабочем движении».
Книга была переделана до неузнаваемости.

Его цензорами были М.Д. Орахелашвили, Г.К. Орджоникидзе и Е.М. Ярославский.

Лишь после того, как автором были отражены, говоря словами рецензента М. Кольцова, «безграничная, почти детская любовь и преданность» Камо к своему “воспитателю” Сталину, книга была издана (Бибинешвили В. Камо. - М., 1934).

Старый член партии Карапетян, арестованный в августе 1935 г., на допросе показал: «В бытность мою в Тифлисе зимой 1934 г., в Грузинском отделении Общества старых большевиков Бибинейшвили рассказал мне, что его заставили фальсифицировать историю партии, предложив переделать первоначально написанный им текст книги «Камо» и выпятить в новом тексте роль Сталина, хотя Сталин никакого участия в движении не принимал. Вынужденный выполнить, как он сказал, предложение ЦК КП (б) Грузии, он сдал книгу в печать». (Цит. по Вопросы истории КПСС, 1991, №3).

Что на практике означало строгое соблюдение принципа партийности?

Очень точно сформулировал его сталинский подельник Л. Каганович: «Мемуарист-большевик не может и не должен просто рассказывать факты, он должен твердо стоять на генеральной линии партии».

Ему вторил другой деятель партии Г. Пятаков: «Если партия потребует белое считать черным - я это приму и сделаю это моим убеждением».

«Говоря о мемуарных источниках, отложившихся в фондах старых большевиков, необходимо отметить одну характерную деталь: многие воспоминаниям бедны достоверной информацией или просто нерепрезентативны. Причины понятны. Вплоть до конца 80 х годов историко-революционная и историко-партийная тематика была самой заидеологизированной в отечественной исторической науке. И многие старые большевики, вспоминая прошлое, не решались выходить за рамки официальных трактовок и "разрешенного" круга исторических персонажей». Кац А.А. Личные фонды советских государственных и общественных деятелей в ЦМАМ. - АЕ. М., 1994, С.246.
 
Да, партийные мемуары очень трудно назвать честными рассказами об отечественной истории. Ох, уж эти прыжки от одной точки истории к другой, минующие и события, и людей былого!

Ведь всякий раз, когда мы стремимся отредактировать прошлое, представить его идеальным, мы неминуемо обезличиваем историю, скрываем суть конфликтов, которые были на самом деле.

«Что касается мемуарной литературы, то, думаю, здесь тоже нет спора.
Мемуарная литература - это прежде всего очень увлекательный вид литературы. Научный работник, в котором есть историческая жилка, буквально с упоением читает мемуарную литературу. Но, публикуя мемуары, надо, конечно, помнить о необходимости максимальной проверки фактов и данных, которые там есть, следить за тем, чтобы речь шла главным образом не о том человеке, кто пишет мемуары, а о событиях действительно исторического значения и о действительно выдающихся людях, с которыми авторам мемуаров приходилось встречаться. Если, например, воспоминания о Ленине, то надо, чтобы речь шла действительно о Ленине.
Я читал все опубликованные воспоминания о Ленине, готовил даже двухтомник воспоминаний о Ленине, который, правда, не вышел в свет, так как это было в период культа личности Сталина. И, нечего греха таить, часто товарищи больше пишут о себе, чем о том, кому воспоминания посвящены.
Мемуарная литература должна занимать определенное место в исторической науке. Она дает возможность конкретно представить эпоху, особенно это важно для молодого поколения. Ведь у нас, товарищи, уже выросли целые поколения людей, которые не знают жандармов, не видели живого капиталиста, помещика, не видели живого меньшевика, эсера, кадета. Они родились и жили при Советской власти, которая дала им все возможности учиться, развиваться, не зная трудностей и гнета царской России. И события героической борьбы большевиков, передовых представителей нашего рабочего класса, народов России, раскрывающиеся на страницах мемуаров, очень полезно знать молодежи.
Возьмите, например, книгу воспоминаний присутствующего на нашем совещании Ф. Н. Петрова. Откроешь - и оторваться нельзя. Мы, старшее поколение, видели страшное время, знаем его, и эта книга показывает, как на самом деле жили раньше, в каких тяжких условиях формировались люди, которые принадлежат к железной когорте ленинской партии, как воспитывались представители революционного класса России.
Так что, повторяю, спора здесь нет: в журналах должно быть отведено место для публикации мемуаров, которые представляют интерес как исторический источник». Из заключительного слова академика Б.Н. Пономарева на Всесоюзном совещании историков в декабре 1962 г. Вопросы истории, 1963, №2. с.64.

Самое трудное в воспоминаниях - соблюсти историзм, видеть события с точки зрения тогдашней обстановки, а не позднейшей. Это не всегда удается и специалистам, изучающим эпоху профессионально и научно. Тут факты, узнанные позже, могут не только помогать, но и мешать, ибо для правильного понимания событий необходимо отделять то, что знали участники событий, от того, чего они еще не знали.

Мемуары, мемуары… Их пишут в основном те, кто был около войны. 
Могли ли вести мемуары те, кто воевал?
Ранение – смерть, ранение – смерть – и всё! Другого не было.

Любые мемуары – вещь крайне субъективная. Часто они писались для однополчан, и мемуарист старался не пропустить ни одной фамилии, дабы не обидеть товарища.
Но есть и те, что писались для себя, чтобы оправдать свои действия, «облегчить душу», и т.д.

«Мои записки не предназначались для публикации. Это лишь попытка освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний. Попытка наверняка безуспешная, безнадёжная…» Никулин Н.Н. Воспоминания о войне. 2-е изд. – СПб.: Изд-во Эрмитажа, 2008.

Автор этой нашумевшей книги уверяет читателей, что в основе его воспоминаний - военный дневник. Свинства и мути описано впрямь много, но был ли дневник?      

«Нам, ответственным работникам Генштаба, участникам всех заседаний Государственного Комитета Обороны и совещаний в Ставке Верховного Главнокомандования, на которых рассматривались вопросы оперативно-стратегического порядка, запрещалось в свои рабочие тетради записывать что-либо, кроме общих, правда основных, но ничего не говорящих для постороннего человека фраз и цифр», - подчеркивал маршал Александр Василевский.

«Дневников на войне я не вёл», - как известно, с этой фразы Л.И. Брежнев начал книгу «Малая земля». Но не только он, но и другие авторы мемуаров, в том числе и маршалы, например, Жуков и Рокоссовский, пользоваться дневниками тоже не могли. Вести дневники в Красной Армии было запрещено фактически всем, независимо от должности.

Как вспоминают участники войны, нежелательность дневников объясняли личному составу замполиты и командиры. Главный аргумент сводился к тому, что ежедневные записи с ценными сведениями могут попасть в руки врага. Указания на перемещения частей и потери представляли для противника большой интерес.
Общевойскового приказа, устанавливавшего запрет на дневники, не было. Этот вопрос решался «на местах». Вероятно, что негласное постановление по этому поводу принял сам Сталин. Как считает историк Ю. Жуков, запрет появился в самом начале войны, во время катастрофического отступления Красной Армии. Главнокомандующий опасался, что в дневниках генералы могут случайно выдать военные тайны. Поскольку многие из высшего командного состава попало в плен, эти страхи были обоснованы. Другая возможная причина – желание скрыть от мира плачевное положение Красной Армии в начале войны. Так что дневников от войны практически не осталось.
 
Ни военных записок Николая Никулина, ни оригинала - рукописи 1975 года - никто не видел и в руках не держал. Умер искусствовед Никулин в 2009 году, книжка вышла в 2016-м. В тексте столько лживых подробностей и исторических ляпов, что тут явно не обошлось без соавтора-обработчика, энергичного злобного антисоветчика. Геббельс наверняка наградил бы его Железным крестом....

«В то время нельзя было даже подумать о ведении настоящего дневника», - замечает в предисловии к беседам с Анной Ахматовой, записанным в виде дневника в 1938-1941 годах, Лидия Чуковская.

Вот что о военных мемуарах пишет академик Георгий Арбатов: «Какими бы ни были причины, литературные труды военачальников, вышедшие в свет с конца 60-х и до середины 80-х годов (их много, из них можно составить целую библиотеку), выросли в большую проблему - историческую, политическую, даже нравственную. На титульном листе многих таких книг - славные имена, от таких людей не отмахнуться. Так же как и от их книг. А между тем в большинстве из них содержатся не только непростительные умолчания, но и грубейшие искажения истины, касавшиеся существа многих важных событий этого периода. По идее, мемуары - это документ. Пусть требующий критического отношения, перепроверки, сверки с другими документами того времени, тем более что есть и естественная, в силу человеческих слабостей, особенность жанра: никто не читал и никто, по-моему, пока не писал действительно самокритичных мемуаров. Но здесь перед нами целая серия книг, содержащих заведомые фальсификации, нередко сфабрикованные за номинальных авторов другими, написанных подставными людьми… Арбатов Г. Затянувшееся выздоровление (1953-1985 гг.). Свидетельство современника. - М., Международные отношения, 1991. О фальсификации истории Отечественной войны, с. 159, 166.
И далее:
…В 1969 году в издательстве агентства печати «Новости» вышли мемуары маршала Г. К. Жукова. Это была тогда настоящая сенсация - за книгой все гонялись, помню, с каким трудом, через руководство АПН, доставал десяток экземпляров для ведущих научных сотрудников института.
В дни ажиотажа вокруг книги я совершенно случайно в фойе кинотеатра встретил тогдашнего директора издательства АПН В.Т. Комолова, который был главным редактором мемуаров маршала Жукова. Я Комолова немножко знал, мы разговорились, и, естественно, в центре беседы оказались мемуары.
Мой собеседник - человек говорливый - пожаловался, что просто изнемог от работы, переписывая наиболее важные разделы книги. Жуков, мол, стар, не понимает политики; хорошо хоть в конце концов принял все поправки и сокращения.
Мемуары же надо было, сказал Комолов, привести в соответствие с линией.
Я спросил: «А у тебя не дрогнула рука? Ведь это история, мемуары одного из важных действующих лиц величайшей драмы, которую пережила страна. А ты, пользуясь его болезнью, а может быть, и слабостями, просто берешь и пишешь, что хочется, от его имени».
Собеседник, увы, просто не понял, о чем я говорю, принялся объяснять, что он все согласовал в ЦК, называя имена средней руки чиновников из Отдела науки и сектора издательств Отдела пропаганды».

«...В оригинале рукописи вымарывались целые страницы, абзацы, фразы изменялись так, что теряли свой смысл. Всего было выброшено около 100 машинописных страниц.
Как стало известно из записок другого редактора мемуаров - А.Я. Миркиной (Огонек, 1988, №17), среди выброшенных из текста оказалась и глава о репрессиях 1937 года в отношении высшего комсостава Красной Армии.
Если так обходились с мемуарами Г.К. Жукова, то что говорить о других, менее именитых и строптивых людях.
Незадолго до смерти Жуков сказал: «История Великой Отечественной войны абсолютно неправдоподобна. Это не история, которая была, а история, которая написана. Кого надо прославить, о ком надо умолчать…»
Мне кажется, все же придется действительно разобраться, как и кем это делалось.
Не вызывает сомнений, что большую роль наряду с отделами пропаганды и науки ЦК (среди прочих наук последний курировал и историческую) здесь играли Главное политическое управление Советской Армии, Воениздат и другие издательства, а также, конечно, Институт военной истории. Но нужно и, наверное, можно раскрыть технологию этого массового, поставленного на поток производства фальшивок, полуправды и умолчаний.
Сказанное не означает, что среди макулатуры, изданной в те годы, нет отдельных честных, ценных по фактическому материалу, выводам, обобщениям и размышлениям трудов. А также волнующих человеческих документов. Имеется в виду другое - недостатки опубликованной в годы застоя псевдоистории войны, отчасти написанной, а в значительной мере приписанной известным военачальникам, участникам и очевидцам событий. Вот в ней надо серьезно разобраться.
Не хочу, чтобы подумали, что я призываю игнорировать все вышедшие с конца 60-х годов военные мемуары. Они различны: даже в книгах, возвеличивающих Сталина, наверное, есть достоверные факты и наблюдения. Но с учетом того места, которое Отечественная война заняла в нашей истории, думаю, все-таки какую-то ясность в это мемуарное «хозяйство» надо внести. Возможно, стоило бы поручить авторитетным, знающим людям (сейчас этим мог бы заняться Институт военной истории) разобраться в самих мемуарах и дать им объективную оценку, а также изучить механизм всей этой акции по фальсификации истории. Думаю, что это нельзя откладывать на далекое будущее, надо делать по свежим следам. Арбатов Г. Затянувшееся выздоровление (1953-1985 гг.).
 
Мемуары И.Г. Эренбурга, Н.С. Хрущева, Л.М. Кагановича, В.М. Молотова, - все они грешат массой искажений исторических фактов.
Читая их, обязательно следует помнить, что их автор часто не мог без опасения называть чьи-то фамилии или  рассказывать о каких-то событиях. 

«Документы тех времен уничтожены или сфальсифицированы. Многое важное делалось вообще без документов. То немногое, что сохранилось, недоступно ученым и писателям. Мемуаров тогда не писали. Боялись. Не надеялись на их будущность. Да и записывать-то было нечего. Те воспоминания, которые пишутся сейчас, есть фальсификация прошлого задним числом». Александр ЗИНОВЬЕВ.  Нашей юности полет.

Сто раз прав автор учебного пособия для архивоведческих вузов В.В. Кабанов, который предупреждал студентов: «В наше время перед историками, историками-архивистами стоит сложнейшая задача восстановления исторической истины, поскольку повсеместно на крупицы правды наслоились груды чудовищной лжи. И это нельзя забывать ни на минуту, работая с источником».

Тем не менее, воспоминания советских авторов ценны по другой причине.
Ведь после уничтожения десятков и сотен тысяч архивных документов лишь в памяти человеческой еще уцелели те уникальные сведения о прошлом, которые могут помочь историкам реконструировать и спасти нашу подлинную историю.

Можно согласиться и с Р.А. Медведевым, говорившим: «...наша отечественная история гораздо меньше отражена в документах, чем в умах людей. Эта особенность связана с характером Сталина и сталинского периода.
Нам в помине не был присущ немецкий педантизм, когда в документах фиксируется все до мельчайших подробностей: численность лагерей во время войны, количество заключенных, число вырванных у них золотых зубов, вес волос и т.д.
В нашей истории такая точность отсутствует, многие архивы уничтожены, нет и никогда не было многих важных документов.
Сталин запрещал записывать даже собственные приказы на заседаниях Ставки главнокомандующего.
Протоколы заседаний Политбюро не велись.
Сталин запрещал фиксировать свои телефонные разговоры.
Все это лишает историка документов, лишает возможности оценить, где правда, где ложь».

Многие люди, рано понявшие необходимость компенсации утерянной информации, обратились к записям воспоминаний современников.
В числе первых был Р.А. Медведев: «...после XX съезда партии я понял, что моя задача - зафиксировать то, что исчезает вместе с людьми. Я приходил к старым большевикам, писателям и всем тем, кто хотел что-то рассказать, и я записывал».

Только не стоит кидаться в другую сторону и считать безусловной правдой мемуары жертв. В них тоже полно вранья.

Вот типичный случай.
Арестованный в 1937 году автор вспоминает о людях, с которыми он встречался в камере.

Барциковский Н. С. За холодной стеной. – Бугульма, 1998. – 88 с.
Он пишет:
"Артем Раевский в партию вступил в 1910 году, будучи управляющим имением на юге России. Он окончил сельскохозяйственное училище в Одессе. Хорошо освоил свою профессию. В 1913 году вступил вольноопределяющимся в русскую армию. Будучи в армии, на фронте вел по заданию комитета РСДРП(б) пропагандистскую работу среди солдат и младших офицеров. Революцию встретил в госпитале, затем командовал крупными соединениями. После демобилизации 1924 года блестяще закончил институт Красной профессуры, преподавал политическую экономию, был в добрых отношениях с Островитяниным и особенно с Лапитусом, дружба с которым ему дорого обошлась. С 1926 по 1933 годы был профессором Академии Наркомвнешторга, вел там курс политэкономии.
Когда ЦК, его секретарь Л. Каганович подбирали кадры для политотделов МТС, он по рекомендации А. Микояна, у которого некогда работал референтом, уехал из столицы на Сахалин в качестве начальника Сахалинснаба. Это была своеобразная партссылка, семью ему с собою из Москвы взять не разрешили: жена инженер-текстильщик, и дочка, студентка университета, остались в белокаменной.
Несмотря на отсутствие семьи, а может быть, и поэтому Артем целиком и полностью отдался работе. Пригодились знания агронома, снабженца и организатора, Советская часть Сахалина стала процветать.
Четыре года - срок небольшой, но задания пятилетки выполнялись в рекордные сроки. Конечно, это был результат труда многотысячного коллектива, который сбил вокруг себя товарищ Артем, но и несовершенства первых шагов планирования, как он сам с мягкой улыбкой в серых глазах утверждал.
С истинной страстностью большевика Раевский намечал дальнейший путь развития хозяйства советского Сахалина. Он мечтал на практике доказать соседям-японцам преимущества социалистического планового способа ведения хозяйства. Сделать это путем мирового соревнования.
Но наступил 1937 год и планы Артема пошли наперекос. Вскоре после февральско-мартовского Пленума на Сахалин приехали новый секретарь Дальневосточного крайкома партии и начальник Краевого Управления НКВД проводить "на местах" пленумы и активы по итогам Пленума ЦК.
Подобные пленумы и партийно-хозяйственные активы проводились повсюду, из докладов и выступлений руководителей Управления НКВД чертили цифры и факты, которые впоследствии использовали как материал для обвинения местных партийцев и хозяйственников во вредительстве и диверсиях.
К товарищу Артему подошла расстроенная и недоуменная секретарь-стенографистка и сообщила:
- Артем Мартьянович, секретарь крайкома и Дерибас потребовали стенографическую запись вашего доклада. Как быть?
Раевский с улыбкой ответил:
- Вы, Зоечка, работаете у меня и сообщите этим товарищам, что стенограмму я вначале просматриваю сам, а потом уже даю распоряжение, куда отправить копии. В общем, ссылайтесь на меня. А за сообщение - спасибо.
Все выступление его заняло 1-20 минут. Прямо из зала с места раздалось саркастическое замечание секретаря крайкома.
- -А о своих ошибках, Артем Мартьянович, помалкиваешь? Или ты их не замечаешь?
Его поддержал Дерибас:
-  Он как социалистический христосик - безгрешный!
Артем спокойно, не повышая голоса, отпарировал:
- -Я вышел из того возраста, когда человек не ведает, что творит. То, что я делаю, на мой взгляд правильно и разумно. Если кому-то со стороны мои действия кажутся неразумными, приносящими вред делу строительства коммунизма, - пусть выступят с критикой, с вопросами - я отвечу.
В зале зашумели, и Дерибас, и секретарь крайкома не нашли, что ответить товарищу Артему.
Собрание прошло гладко, только один из директоров совхоза выступил с покаянной речью, самобичевание его продолжалось битых полчаса. Посыпались вопросы, директор не мог дать вразумительного ответа, за него объяснения давал Раевский, но они касались только технической стороны вопросов и в той мере, в какой они касались работы и взаимоотношений совхоза с управлением Сахалинснаба.
Через неделю эта "кающаяся единица" была арестована по обвинению во вредительстве. Но и осторожная политика Раевского не принесла своих плодов: вскоре он был телеграммой вызван в Москву в Наркомснаб, а затем ему предложили явиться на Лубянку.
там ему предъявили обвинения в связи с врагами народа - его бывшими сослуживцами по Армии и Академии Наркомвнешторга, в Москве же он был осужден Военной коллегией к Ш годам тюремного заключения,
Артем был энергичным и, несмотря на все пережитое им, жизнеспособным и жизнедеятельным человеком. Он был высок ростом, широк в плечах, по камере ходил вразвалку: пальцы обеих ног были ампутированы в гражданскую войну.
С Лениным он встречался не раз и всегда о нем говорил с огромной теплотой.
Хорошо знал Сталина и не скрывал свою неприязнь к нему как к Бонапарту русской революции, с той разницей, что Наполеон провозгласил себя императором открыто, а Сталин, сосредоточив всю полноту власти в своих руках, сохранил формально демократические формы правления, все делалось им от имени народа и, якобы, по поручению его...
Но Артем верил, что партия, рано или поздно, разберется в истинной роли Сталина и поставит все на свое место. Он ошибался лишь в сроках.
Как затравленный барс, ходил он по клетке камеры и вслух подбадривал товарищей.
- Ничего, друзья, мы еще поживем полнокровной жизнью!
- Не хорохорьтесь, уважаемый господин Раевский, это вам не царская жандармерия, тут вы в надежных руках. У "своих". Те все знали - и ничего не делали, а эти ничего не знают, но действуют весьма решительно".

А теперь сравните то, что прочли выше, с архивной справкой о том же человеке.

Раевский Артем Мартемьянович
р. 1893 в с. Чутовка Херсонской обл. Член ВКП(б) с 1919. Проживал в Александровске-Сах. Управляющий Сахснаба. Арестован 21.09.1937. Осужден 23.09.1938 решением ВК ВС СССР по ст. 17, 58-7-8-11 УК РСФСР к 10 ГЛС с конфискацией имущества. Реабилитирован 15.09.1956.
Источник: Книга памяти Сахалинской области.

Жаль, что никому в голову не пришло проверить на историческую достоверность повествование нобелевского лауреата Александра Солженицына о сталинских лагерях. Сколько в этом объемном тексте домыслов, выдумок, откровенной брехни...

Согласно определению В. Даля, истина - противоположность лжи.
Но ведь отрицанием лжи может быть и новая выдумка, более соответствующая желаниям и вкусам тех, кто находится у власти.

Поэтому в 70-80-х годах по распоряжениям ЦК из библиотек страны, наряду с сочинениями писателей диссидентов, стали повсеместно изыматься книги, в которых упоминалось о репрессиях сталинских времен, а очерки истории региональных парторганизаций, публиковавшиеся в эру Хрущева, - подвергаться жестокой переделке и переиздаваться в новой редакции.

А после крушения власти КПСС история России снова подвергается пересмотру.
За минувшие 25 лет практически в каждой из автономий, краев и областей России выпущены региональные энциклопедии, - на хорошей бумаге, с массой иллюстраций, на которых золотятся купола церквей, улыбаются загорелые лица новых хозяев жизни. Поражает одно, общее для новых краеведческих справочников обстоятельство, - почти во всех этих изданиях практически невозможно найти имен большевиков  - революционеров и деятелей партии.
Возникает чувство, что из истории России 20-го века повсеместно по чьему-то негласному указанию вычеркнули более 70 лет жизни страны.

Что ж, «историческая наука... всегда испытывала на себе давление со стороны продажных политиков, алчных временщиков, властолюбивых правителей и фанатичных апологетов различных учений. Почитайте знатока русских летописей Шахматова: политическое и моральное воздействие, а то и просто физическое насилие над летописцами, подчистки, целые фрагменты, переписанные заново, - таких фактов в российской истории целое множество... То же происходило и в других странах, где летописная запись рассматривалась чуть ли не как юридический документ, подтверждающий чьи-то привилегии». Владлен Логинов: На смену старым мифам пришли новые. Учительская газета, №05 от 1 февраля 2011.  Интервью взял Валерий Выжутович.

Об ошибках и фальсификациях в трудах советских историков написано столько, что иной раз даже не совсем удобно бывает говорить об истории, как о науке. Но самое печальное действительно в том, что вместо прежних мифов создаются новые, а вместо идеологических фальсификаций являются еще более вульгарные.

Как констатировал один из ведущих историков Октября: «трудно уходили мы от одной исторической лжи, а уже накатывала другая».  Иоффе Г.З. Было время… - Иерусалим: Библион, 2009,  с. 161.

Вот две цитаты из учебников, рекомендованных Министерством образования РФ в качестве пособий для средних школ.

«Новые территории никогда не разграблялись, население не становилось данником далекой метрополии. Везде сохранялись существовавший до этого общественный уклад и привычные нормы жизни... В России не было дискриминации (различия) по расовому или национальному признаку. В XIX веке Российская империя включала сотни племен и народов, каждый из которых сохранил исконные черты, собственную культуру, традиции и обычаи» .

«Представители нерусских народностей, населяющих территорию Российской империи, презрительно именовались «инородцами». Царское правительство не желало замечать накопившихся различий в культуре русского, украинского и белорусского народов, зачисляя всех их в разряд «русских» и не считаясь с наличием украинского и белорусского языков. Своекорыстие в национальной политике постоянно умножало противоречия между русскими и украинцами, грузинами, казахами. Однако эти противоречия замалчивались. Напротив, нормой являлось славословие в адрес Российского государства» .

Какому же учебнику, какой из историй должны верить школьники?

"Никогда и ни в каком случае историк не должен забывать исторической истины, что бы ни подсказывала ему его догадливость и как бы ни увлекало сильное воображение, и раз он забыл это… ему уже трудно верить и можно лишь посоветовать положить совсем историческое перо и взять перо беллетриста",- так едко отозвался на опыты историка Н.И. Костомарова в сочинении романов из древней жизни отец русской историографии М.О. Коялович.

А вы говорите - мемуары...

Иллюстрация: Сальвадор Дали. Постоянство памяти.

Михаил ЗОЛОТОНОСОВ
Барон Мюнхгаузен Рыльского уезда
Даниил Гранин, который сам придумал себя
Цель вымышленной советской биографии проста. Она заключена, с одной стороны, в сокрытии фактов, которые могут скомпрометировать человека (например, о доносах или иных гнусных поступках, о родственниках за границей, о судимости по уголовной статье, об участии в партии эсеров), с другой стороны, в приукрашивании, героизации curriculum vitae.
Индивидуальные различия заключены только в степенях сокрытия подлинных фактов и добавления новых, как правило, героических псевдофактов. Примеров такого рода советская биографика даёт много, начиная с
1920-х годов и до настоящего времени.
Как правило, пристальное, на основе изучения архивных материалов и «медленного чтения» мемуаров, исследование биографии типичного советского писателя приводит к гибели его репутации.
В этом плане случай Д. Гранина интересен, прежде всего, тем, что процедура улучшения биографии производится им без особой нужды и на глазах у современников, причём наличие в общем доступе сведений о подлинной биографии Д. Германа нисколько не смущает субъекта фиктивной автобиографизации, к 2014 году дошедшего до безудержной и ничем не ограниченной лжи, которая стимулируется очевидной поддержкой и одобрением власти, озабоченной не истиной, а патриотическим воспитанием.
Очевидной является и связь этой фиктивной автобиографизации с общей установкой государства на отношение к истории и историческим фактам как инструментам пропаганды, вследствие чего допустима их избирательная подача,
а если требуется, то и искажение.
Очевидно, что для истории литературы важно выявить вымысел в биографии писателя, чтобы понять, с какой целью и в каком объёме этот вымысел появился.
Между прочим, сопоставляя биографические вымыслы Д. Гранина с реальностью, я пришёл к выводу, что его настоящая биография не менее интересна, чем то, что он придумал.
В начале апреля 2014 г. в Российской национальной библиотеке (Петербург) открылась выставка, посвящённая 95-летию Даниила Гранина (которое отмечали 1 января 2014 г.), под названием «Солдат и писатель».
 Поскольку выставка открылась через три месяца после юбилея, да ещё с таким названием, я сначала подумал, что её создатели при участии самого Д. Гранина и с учётом той помпы, с какой фигура Д. Гранина, ставшего «притчей на устах у всех», рекламируется властью, решили ответить на недоумённые вопросы, которые у многих возникли после того, как на сайте министерства обороны www.podvignaroda.ru появились документы, касающиеся деятельности Даниила Александровича Германа (настоящая фамилия писателя Гранина) в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. и противоречащие тем сведениям, которые были известны ранее по книгам воспоминаний Д. Гранина и его интервью.
Однако разъяснений не последовало.
Сравнение же показало, что Д. Гранин последовательно менял свою биографию, делая её более героической.  И именно сайт www.podvignaroda.ru позволил эту героизацию деконструировать. Поэтому начну именно с информации, взятой с этого сайта (Центральный архив министерства обороны. Ф. 33. Оп. 682525. Ед. хр. 74):
 
Герман Даниил Александрович, год рождения 1918, ст. политрук, в РККА с 07.1941, место призыва – доброволец.
 
НАГРАДНОЙ ЛИСТ
ГЕРМАН, Дани<и>л Александрович
Военное звание Старший Политрук
Должность, часть Военный Комиссар 2 Отдельного Ремонтно-Восстановительного батальона
Представляется к ордену «Красная Звезда»
1. Год рождения 1918
2. Национальность Украинец
3. С какого времени состоит в Красной Армии с июля 1941 г.
4. Партийность член ВКП(б) с 1940 г.
5. Участие в боях (где и когда) участник в боях в районе г. Пскова ЛО в 1941 году.
6. Имеет ли ранения и контузии дважды ранен в 1941 году.
7. Чем ранее награждён (за какие отличия) орденом «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА», за хорошее руководство и политическое воспитание личного состава в боях за Родину.
 
От руки наискось к пункту 7 приписано: Когда? и Кем? и дважды подчёркнуто.
В конце п. 7 в скобках от руки вписано: По Ленфронту не награждался.
 
8. Каким РВК призван в Красную Армию вступил добровольно.
 
I. Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг
Тов. ГЕРМАН, Даниил Александрович работая Комиссаром 2 ОРВБ показал себя хорошим организатором личного состава части. Умело руководит социалистическим соревнованием в части, благодаря чего часть из месяца в месяц перевыполняет план по ремонту машин:
Апрельская программа выполнена на 107,1%.
Майская          – ‘’ –              – ‘’ –         на 110,5%.
Июньская        – ‘’ –              – ‘’ –         на 115,4%.
Июльская        – ‘’ –              – ‘’ –         на 120,3%.
Отлично организовал в части рационализаторскую работу, где имеет 30 человек отличных рационализаторов, с которыми проводит работу и имеет до 150 рационализаорских предложений, которые этой-же частью реализуются.
Благодаря инициативе масс, ремонтной базой освоено 325 остродефицитных деталей машин, которые дают возможность из месяца в месяц перевыполнять программу.
Благодаря мобилизации масс, сверх программы в июле месяце изготовлено 11 походных мастерских, типа «Б», на которых обучают людей, приспособляя их работу к полевым условиям.
За это время подготовил кадр по ремонту боевых машин: КВ – 6 человек, Т-34 – 5 человек, БТ-2 и БТ-5 – 16 человек, в настоящее время обученный кадр самостоятельно ремонтирует машины, прибывшие с поля боя.
Исходя из вышеизложенных заслуг перед Социалистической Родиной, ходатайствую о награждении орденом «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА».
ЗАМ. НАЧ-КА АБТВ 42 АРМИИ
Инженер-полковник Шлепнин (подпись)
1 августа 1942 г.
 
Представляю к Правительственной награде – «Красная Звезда»
ЗАМ. КОМАНДУЮЩЕГО 42 АРМИИ ПО АБТВ ПОЛКОВНИК БЕЛОВ (подпись)
ВОЕННЫЙ КОМИССАР ОТДЕЛА АБТВ 42 АРМИИ БАТАЛЬОННЫЙ КОМИССАР ЕГОРОВ (подпись)
7 августа 1942 года.
 
Далее на сайте факсимильно воспроизведён
«Приказ войскам Ленинградского фронта № 02325/н от 2 ноября 1942 года.
От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение заданий Командования фронтом по восстановлению и ремонту боевой техники НАГРАЖДАЮ:
…
ОРДЕНОМ КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ
…
4. Старшего политрука ГЕРМАН Даниила Александровича, военного комиссара 2 ремонтно-восстановительного батальона».
 
Данные наградного листа, который я беру за отправную точку биографического исследования, можно сопоставить, прежде всего, со сведениями из двух личных дел Даниила Александровича Германа: во-первых, это личное дело № 1911 студента Ленинградского индустриального института (с ноября 1940 г. Ленинградского политехнического института им. М.И. Калинина), начатое 1 сентября 1938 г. и законченное 24 июля 1940 г., которое хранится в архиве СПб государственного политехнического университета; во-вторых, личное дело, возникшее в связи с приёмом Д. Германа кандидатом в члены ВКП(б) в 1941 г. (ЦГАИПД СПб. Ф. 1728. Оп. 1. Д. 751526). Обозначим эти личные дела как ЛД-1 и ЛД-2.
Также данные наградного листа можно сопоставить с книгами воспоминаний писателя Д. Гранина.

Анализ всего этого материала позволяет сделать некоторые любопытные выводы.
Прежде всего, в наградном листе обращает на себя внимание год рождения – 1918.
 С годом рождения связана первая мистификация. Потому что сейчас (с конца 1968 г.) Д. Гранин указывает своим днём рождения 1 января 1919 г., именно эта дата поставлена в «Автобиографии» (Гранин Д.А. Собр. соч.: В 8 т. СПб., 2009. Т. 1. С. 17), она же приведена в статье о Гранине в «Большой советской энциклопедии» (М., 1972. Т. 7. С. 251), а также в большинстве справочных изданий.1
Однако в автобиографии (ЛД-1. Л. 4) дата рождения указана как 1 января 1918 г.
Основание – дата (причём прописью) в свидетельстве о рождении Германа Даниила Александровича (ЛД-1. Л. 6).
Здесь же указано место: г. Волынь Курской области, названы родители: Герман Александр Даниилович, Герман Анна Захарьевна.2
Правда, на свидетельстве о рождении указано, что оно восстановлено, т.е. это дубликат, заполненный в июле 1935 г. в бюро актов гражданского состояния Смольнинского района, вероятно, со слов матери Д. Германа или его самого, поскольку запрашивать – что следовало бы сделать – г. Волынь Курской области было бесполезно ввиду его отсутствия (см. ниже вторую мистификацию).
Насколько этот документ отражает истинное положение – неизвестно, но другого нет.
Та же самая дата рождения, что и в свидетельстве о рождении, стоит во всех документах 1941 г., связанных со вступлением в партию, – 1 января 1918 г.
Так в автобиографии, датированной 5 июня 1941 г., Гранин указал: «Родился в 1918 г. 1/I в г. Волыни Курской обл. Окончил школу десятилетку в г. Ленинграде, полгода работал шофёром, затем поступил в ЛПИ <…>» (ЛД-2. Л. 10).3 И эта же дата была указана в статье о Гранине в «Краткой литературной энциклопедии» (М., 1964. Т. 2. Стб. 327).4
Только поступил Д. Герман на самом деле не в ЛПИ, т.е. Ленинградский политехнический институт, а в ЛЭТИ, потом перевёлся в ЛИИ – Ленинградский индустриальный институт (одно из временных названий ЛПИ), о чём подробнее написано далее.
А гипотетическое объяснение смещения дня рождения на год вперёд предложено в конце статьи в примечании. Кстати, возникает вопрос: какая дата будет выбита на надгробном памятнике?
Вторая мистификация, точнее, загадка – место рождения.
И в ЛД-1, и в ЛД-2 указан город Волынь. Однако города (села, деревни) Волынь в Курской области (точнее – в губернии, поскольку Курская область появилась в 1934 г.), не найти ни в энциклопедиях, ни в атласах. В древности такой город был на территории Волынской губернии – это северо-запад Украины.
Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия (http://megabook.ru/) указывает такие данные: «Даниил Герман, взявший позже псевдоним Гранин, по документам родился 1 января 1918 года в городе Вольск Саратовской области, хотя сам он в мемуарах называет другую дату рождения – 1 января 1919 года, – и другое место, село Волынь Рыльского района Курской области» (автор статьи о Д. Гранине Вадим Эрлихман).
В мемуарах Гранин не указал ничего, а в обоих личных делах Даниил Герман указал как раз не село, а город Волынь Курской области.
Город Вольск – это более позднее изобретение. В одном из изданий (Русские писатели. ХХ век. Биобиблиографический словарь. М., 1998. Ч. 1. С. 392) изобретательный автор даже придумал химеру: г. Вольск Курской области.
Если всё же отталкиваться именно от Курской губернии, то единственным подходящим реальным топонимом оказывается село Волынка, названное в честь речки Волынки, к настоящему времени пересохшей.
«Село Курской губернии, Рыльского уезда, в 7 верстах к северу от Рыльска, в глубокой котловине, в бассейне реки Сейма. Здесь проходит граница меловых и третичных образований и добывается ценная чёрная огнеупорная глина. Из неё приготовляются подовый кирпич, огнеупорный кирпич и кафли» (Энциклопедический словарь / Издатели Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. СПб., 1892. Т. VII. С. 118–119). Населённый пункт с таким названием в статусе посёлка сельского типа, подчинённого Пригородненскому сельсовету Рыльского района Курской области, существует и сейчас (http://www.bankgorodov.ru/place/inform.php?id=68445).
Возможно, это село Волынка и было настоящим местом рождения Д. Германа, но для важности было повышено в статусе до несуществующего города Волынь, что было легко сделать при получении дубликата свидетельства о рождении в июле 1935 г., а неблагозвучный Рыльск, название которого произошло от реки Рыло, бесследно исчез (в 1990-е гг. уездный/районный центр Рыльск, вероятно, трансформировался в чьих-то фантазиях в Вольск).
Странно, что в 1935–1941 гг., когда все анкетные данные вроде бы тщательно проверялись, на несуществование города Волынь Курской области никто не обратил внимания.
Место рождения не позволяет уточнить и копия трудового списка Александра Данииловича Германа (ЛД-1. Л. 2 об.).
Здесь просто указано, что с 1896 и до революции 1917 г. отец работал приказчиком по лесной части у разных лесопромышленников, а с 5 марта 1918 г. А.Д. Герман уже служил десятником по лесозаготовкам при Петроградском гороткомхозе (=городском отделе коммунального хозяйства).
То есть Герман с семьёй к марту 1918 г. переехал в Петроград.
Где, в какой губернии он находился ранее – не указано.
Не указав в мемуарных книгах названия места рождения, Д. Гранин подробно написал про обстоятельства своего рождения: «Можно сказать, что появился он (Д. Гранин о себе в третьем лице. – М.З.) в самый неподходящий момент. Под Новый год. Прямо на балу. Испортил матери праздник. Её увезли от стола. Или с танцев. Позже она утверждала, что, несмотря на беременность, она танцевала» (Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 6–7).
Странно: какие балы могли быть в селе Волынка Рыльского уезда в декабре 1917 – январе 1918 г., если в воздухе уже пахло германской интервенцией? «Новогодний бал» на фоне тяжёлых переговоров о мире с Германией в этом уездном контексте звучит неубедительно, хотя и романтично. Но даже если бал и устроили в уездном городе Рыльске, то тем более странно было увозить роженицу для родов обратно в село...
Подозреваю, что «бал» – это писательская фантазия, скажем, на тему рождения Уинстона Черчилля, который, как известно, родился семимесячным 30 ноября 1874 г. во время бала во дворце Бленхейм, резиденции герцогов Мальборо, в дамской раздевалке, на сваленных в кучу пальто.
А в преждевременном появлении младенца на свет упрекали его мать, Дженни Черчилль, которая, несмотря на своё положение, не захотела пропускать танцы.
Кстати, Феликс Юсупов в мемуарах тоже писал, что родился в их княжеском петербургском доме на Мойке, а накануне его «матушка ночь напролёт танцевала на балу в Зимнем».
В общем, компания недурная: Черчиль, князь Юсупов… Надо же было чем-то компенсировать село Волынку Рыльского уезда.
Кстати, в «Автобиографии», открывающей парадное 8-томное собрание сочинений, место своего рождения Д. Гранин не указал вообще, констатировав, что «родина писателя – детство» (использовал название фильма 1966 г. «Я родом из детства» по сценарию Геннадия Шпаликова).
К сожалению, газет Рыльского уезда конца 1917 – начала 1918 г. не существует, поэтому уточнить, был ли в Рыльске бал в ночь с 31 декабря 1917 г. на 1 января 1918 г. и какая там вообще была обстановка, невозможно.
Третья мистификация – национальность.
В ЛД-1 есть «Алфавитная карточка» студента Д. Германа (ЛД-1, без пагинации), в ней указана национальность – еврей.
В 1942 г. Д. Герман, согласно наградному листу, уже украинец.
Так удобнее. Тут даже комментировать нечего.
Четвёртая мистификация – время вступления в партию.
В наградном листе указан 1940 год, но это ошибка.
В «Автобиографии» Д. Гранин указал: «В 1942 году на фронте я вступил в партию» (Гранин Д.А. Собр. соч.: В 8 т. СПб., 2009. Т. 1. С. 20).
Это же написано Д. Граниным ещё как минимум дважды: «На войне, в 1942 г., я вступил в партию» (Ленинградские писатели-фронтовики: Автобиографии… Л., 1985. С. 115); «Коммунистом я ощутил себя на Ленинградском фронте, когда вступил в партию в январе 1942 года» (Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 277).
На самом деле кандидатом в члены ВКП(б) Даниил Герман стал 6 июля 1941 г. Д. Герман подал заявление на вступление в партию ещё до войны – 5 июня 1941 г.5, через месяц, 5 июля 1941 г., решением общего собрания парторганизации электросилового цеха он был принят в кандидаты ВКП(б) (ЛД-2. Л. 1), а 6 июля 1941 г. это решение утвердил партком Кировского завода (Там же) и в тот же день бюро райкома (Там же. Л. 11).
В выписке из протокола № 92 заседания бюро райкома указано: постановили принять кандидатом в члены ВКП(б) со стажем с июля 1941 г. Всё это происходило на Кировском заводе, а не на фронте.
В протоколе № 13 заседания парткома Кировского завода есть вопрос Герману: «Куда уезжаешь?» и лаконичный ответ: «Ухожу в КРАСНУЮ АРМИЮ» (Там же. Л. 1).
Так что в армию Д.Герман пошёл свежеиспечённым кандидатом в члены ВКП(б).
Пятая мистификация связана с местом работы на Кировском заводе.
Если Д. Гранин после окончания Политехнического института оказался на Кировском заводе инженером танкового КБ6, то Д. Герман – согласно материалам личного дела – после окончания Политехнического института по путёвке (позже говорили: по распределению) был направлен на Кировский завод и стал старшим инженером экспериментальной группы электросилового цеха7, одновременно учился в заочной аспирантуре Политехнического института и являлся заместителем секретаря комитета ВЛКСМ Кировского завода.
О работе в танковом СКБ-2 Д. Гранин впервые сообщил в 2010 г. в интервью украинскому журналисту Дмитрию Гордону: «Не знаю, как в Москве, а в Ленинграде в народное ополчение записалось очень много людей. Это был удивительный порыв, вызванный несправедливостью войны и коварством Германии, с которой мы вроде бы состояли в не самых плохих отношениях, во всяком случае, в дивизию народного ополчения выстроилась огромная очередь желающих... Я тоже примкнул к ней, несмотря на то что у меня как у сотрудника танкового конструкторского бюро была бронь» ([Интервью Д.А.Гранина] // Бульвар Гордона. 2010. 22 июня. № 25 – http://www.gordon.com.ua/tv/daniil-granin/).
В 2000 г. было написано осторожнее: «Работал в конструкторском бюро Кировского завода» (Русские писатели 20 века: Биографический словарь. М., 2000. С. 209), но с течением времени осторожность исчезла. Поэтому в книге 2013 г. «Мой лейтенант», которая представляет собой умышленную смесь правды и вымысла (чтобы было невозможно отличить одно от другого), было указано: «В ополчение меня не брали, я числился инженером в СКБ у Ж.Я. Котина, главного конструктора танков. Пожаловался в партком, в дирекцию, в комитет комсомола» (Гранин Д.А. Мой лейтенант. М., 2013. С. 21–22).
В дополнение к танковому КБ для солидности был назван ещё и главный конструктор Кировского завода Котин. Правда, тут художественный вымысел романа «Мой лейтенант» почему-то совпадает с утверждениями из интервью Гранина, где он говорит именно о себе, а не о своём любимом лирическом герое – «лейтенанте».
Между прочим, ЛД-1 позволяет уточнить некоторые биографические подробности, о которых сам Д. Гранин никогда не писал.
В 1935 г. Д. Герман окончил 10 классов 15-й средней школы Смольнинского района (Моховая ул., 33; справка от 14 июня 1935 г. № 106 – ЛД-1. Л. 1), потом полгода работал шофёром (видимо, для поступления в вуз требовалось иметь рабочий стаж), а после этого поступил в ЛЭТИ – Ленинградский электротехнический институт им. Ульянова-Ленина.
Однако когда Д. Герман перешёл уже на четвёртый курс, т.е. к сентябрю 1938 г., в ЛЭТИ ликвидировали специальность, по которой он обучался, – «Электрические станции».
И потому Д. Герману пришлось переводиться на 4-й курс ЛИИ – Ленинградского индустриального института (с 1940 г. ЛПИ, Ленинградского политехнического института), куда его зачислили 8 сентября 1938 г. (см. заявление о приёме в ЛИИ – ЛД-1. Л. 3).
Окончил Д. Герман ЛИИ в июне 1940 г. по специальности «Гидроэлектрические станции», 23 июня 1940 г. ему была присвоена квалификация инженера-электрика (диплом № 142099 – см. ЛД-1. Л. 11)8, а распределили его на 9-ю ЛГЭС (Свирьскую).
Однако на Свирь, в отдалённый район Ленинградской области, инженер Д. Герман не поехал, хотя наркомат электростанций настойчиво требовал и даже пытался объявить неявившегося к месту работы инженера в розыск.
Но Д. Герману удалось попасть на Кировский завод, благо ЛПИ давал универсальное инженерное образование, и его выпускники могли работать где угодно.
Зато он остался в Ленинграде. Мотивы совершенно ясны: у него уже были две публикации в журнале «Резец», он уже почувствовал вкус к этому, кроме того думал о заочной аспирантуре. И забираться в глухомань совсем не входило в планы молодого инженера.
Шестая мистификация связана с тем, что отца Д. Германа, как написал в автобиографической книге Д. Гранин, репрессировали.
В книге «Всё было не совсем так» есть особая глава «Арест отца»: «Как это произошло – помню плохо. Честно говоря – совсем не помню. Должен был бы. Во всех подробностях, мне уже было тринадцать лет… Не помню, видно, потому, что все годы старался избавиться, вытеснял. <…> Мать не велела говорить в школе о том, что случилось. Отца выслали. В Сибирь. Сперва в Бийск. Потом куда-то в тамошний леспромхоз. От него приходили успокаивающие открытки. <…> Жизнь наша круто изменилась. Семья обеднела» (Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 46–47).
13 лет Д.А. Герману исполнилось 1 января 1931 г.
По трудовому списку А.Д. Германа легко увидеть, кем и где он работал в 1930-е гг.
Итак, с 10 февраля 1920 г. он служил прорабом в Ямбургском райлесе – это Петроградская губерния.
С 1 сентября 1929 г. технорук товарищества «Свобода».
С 1 января 1933 г. он исполнитель оперативного сектора Старо-Русского леспромсоюза.
В 1934 г. стал постоянным заместителем председателя правления Мало-Вишерского лесопромышленного товарищества.
Наконец, 2 октября 1934 г. по постановлению президиума ЛОСЛПК (вероятно, Ленинградского областного союза лесной промысловой кооперации) был назначен председателем Пестовского товарищества (ЛД-1. Л. 2 об.). Что подтверждается записью в адресно-справочной книге «Весь Ленинград» за 1935 г.: Пестовское лесопромысловое товарищество, ст. Пестово Кировской железной дороги. Лесная ул., д. 21. Председатель правления Герман.
Видимо, в 1938 г. Александр Даниилович Герман так и пребывал председателем Пестовского т-ва, потому что этой записью его трудовой список заканчивается.
 Бийска в нём нет. Больше того, в автобиографии, написанной в связи с переводом в сентябре 1938 г. из ЛЭТИ в ЛИИ, Д. Герман специально указал, как того требовали обычаи времени: «Родственников врагов народа, арестованных, лишенцев и т.п. не имею» (ЛД-1. Л. 4 об.). С учётом определённой специфики времени «большого террора» трудно представить, что Д. Герман решился бы скрыть в автобиографии высылку отца и фальсифицировать его послужной список. Это уже прямой путь в НКВД.
Таким образом, Бийск также оказался мистификацией, необходимой для придания и отцу, и себе нужного по нынешним временам героического и страдательного ореола.
Поэтому 13-летний Даниил Герман и не запомнил высылку отца – её просто не было.
Рассказав о печальной участи отца Д. Гранин вспомнил далее, что стали арестовывать родителей учеников из его класса.
«Нас оглушил арест отца Толи Лютера, любимца класса. Лютеры жили на набережной, в большой шикарной квартире. Отец его занимал какую-то высокую должность, ездил на казённой машине» (Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 47).
Имелся в виду Лютер Иван Генрихович, управляющий трестом Союзлесотара, который жил по адресу: наб. Жореса, 12, кв. 10 (ныне это наб. Кутузова).
Однако он был арестован 28 августа 1937 г., когда Герман уже учился не в школе (он её закончил в 1935 г.), а в ЛЭТИ.
Видимо, о таком отце Д. Гранин и мечтает.
Тут же упоминаются Бершев – на самом деле, видимо, Баршев Николай Валерианович, писатель, арестованный 11 января 1937 г., и писатель Сергей Адамович Колбасьев, арестованный 9 апреля 1937 г. Таким образом, на школьную пору Германа аресты названных им лиц приходиться не могли. К тому же есть сведения только о дочери Колбасьева, а сына у него, кажется, не было вообще.
С учётом этих шести мистификаций вполне ожидаемой представляется седьмая: Д. Гранин уже давно настаивает на том, что в 1-й дивизии народного ополчения (ДНО) и позже, после её расформирования, он был рядовым, а потом каким-то загадочным образом стал лейтенантом (даты превращения в лейтенанта Граниным указываются разные).
Однако процитированный наградной лист показал, что в августе 1942 г. Даниил Герман был старшим политруком (соответствует званию капитана).
Более того, уже с первых дней пребывания в 1 ДНО в первой декаде июля 1941 г. Д. Герман имел то же звание старшего политрука.
Между тем ещё в 1966 г. были опубликованы воспоминания члена СП СССР Николая Дмитриевича Новосёлова (1921–1969), посвящённые писателям, которые пошли в ополчение (в книге «Мой лейтенант» Гранин называет его Новосильцевым – см.: Гранин Д.А. Мой лейтенант. М., 2013. С. 35, 37).
Д. Германа среди писателей не было, потому что он ещё не был писателем (хотя два текста в 1937 г. в журнале «Резец» опубликовал), но Новосёлов его упомянул: «В политотделе, в лесу близ деревни Танина Гора, только что закончилось совещание. Среди политработников <…> – двадцатидвухлетний инструктор политотдела Даниил Герман. Ещё совсем недавно мы почти каждый день встречались на Кировском заводе, где молодой инженер Даня Герман был заместителем секретаря комитета комсомола, выступал с интересными статьями на страницах многотиражки. После войны он станет известен как писатель Даниил Гранин» (Новосёлов Н.Д. Взвод писателей // Советские писатели на фронтах Великой Отечественной войны. Литературное наследство. М., 1966. Т. 78. Кн. 1. С. 471).
Новосёлов с 1939 г. являлся сотрудником многотиражной газеты «Кировец» и заодно членом комитета ВЛКСМ Кировского завода.
А Герман-Гранин был на заводе сначала заместителем председателя комиссии комитета ВЛКСМ по экономии (указано в публикации Д. Германа «Борьба за экономию – почётное дело комсомольцев» (Кировец. 1940. 25 декабря), потом руководителем бригады по экономии металла (см.: За экономию, за культуру: (Из выступления <…> тов. Германа) // Кировец. 1941. 25 января9) и, наконец, стал заместителем секретаря комитета комсомола по производственной работе, что отмечено в газетной публикации (Герман Д. Лучше выполнять обязательства // Кировец. 1941. 17 мая) и в материалах дела о вступлении Д. Германа в партию: выполняет «общественное поручение – зам. секретаря к-та ВЛКСМ» (ЛД-2. Л. 1).10
В 1975 г. воспоминания Новосёлова под заглавием «Писатели в ополчении» были перепечатаны в книге «Ополченцы» (Л.: Лениздат, 1975. С. 124), которая, между прочим, вышла с предисловием самого Д. Гранина. То есть никаких неточностей, надо полагать, мемуар Новосёлова не содержал. Гранин в этой книге упоминался ещё дважды.
«Инструктор политотдела Даниил Герман, выходя с боями из окружения, принял на себя командование подразделением» (Новосёлов Н.Д. Писатели в ополчении // Там же. С. 141).
Второй раз – в воспоминаниях Э.В. Писаревского, который до войны был инженером КБ на Кировском заводе.
В его мемуаре Д. Герман упоминается в связи с тем, что к 11 сентября 1941 г. остатки 1-го полка 1-й ДНО добрались до Пушкина. Здесь был образован сводный полк из ополченцев всех полков, кто смог выбраться из окружения.
«<…> Первый полк, пополненный бойцами тыловых подразделений, под командованием полковника И.И. Лебединского11 направлен под Александровскую. Комиссаром полка назначен инструктор политотдела по комсомолу старший политрук Д.А. Герман, ныне известный писатель Даниил Гранин» (Писаревский Э.В. Полкам нужны боеприпасы // Там же. С. 157).
Если даже Гранин как автор предисловия к книге «Ополченцы» и не читал её в 1975 г. целиком, то про себя на трёх страницах наверняка прочитал. И ничего не исправил.
Упомянутая Н.Д. Новосёловым деревня Танина Гора находится в Батецком районе Новгородской области. Туда 1 ДНО была доставлена к 11 июля 1941 г.,12 значит уже в это время, через 5 дней после приёма кандидатом в члены ВКП(б), Д. Герман был старшим политруком и инструктором политотдела – вероятно, 1-го стрелкового полка, который входил в состав 1 ДНО. Но в автобиографиях и в книгах воспоминаний, опубликованных в 2000–2010-е гг., Д. Гранин об этом не писал ни разу.
 Примечательно также, что ни в знаменитом справочнике В.Бахтина и А.Лурье «Писатели Ленинграда» (Писатели Ленинграда: Биобиблиографический справочник. 1934–1981. Л., 1982), ни в книге автобиографий «Ленинградские писатели-фронтовики» (Л., 1985) о старшем политруке Германе тоже не сказано ни слова.
В результате складывается такая картина.
В 1 ДНО Д. Герман – возможно не без участия райкома ВЛКСМ и парткома Кировского завода – получил звание старшего политрука и должность инструктора по комсомолу политотдела полка. И в этом качестве поехал на фронт, что было вполне естественно с учётом, во-первых, того, что в ЛИИ Д. Герман прошёл соответствующую подготовку (во вкладыше к диплому указано «военное дело», за которое получен зачёт), во-вторых, с учётом комсомольских заслуг.13
А простой инженер Д. Гранин пошёл в 1 ДНО рядовым в 1-й стрелковый полк (составленный из рабочих и служащих Кировского завода) и оставался в этом высоком звании то ли до весны 1942 гг., то ли до начала 1943 г., что по-разному описано в мемуарных книгах «писателя и солдата» Д. Гранина, запутавшегося в своих вымыслах.
««Рядовому интеграл не нужен так, как в супе кал» – было заявлено мне политруком» (Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 62).
Рядовой – это, как можно догадаться, мемуарист Д. Гранин, а его унижает тупой и наглый политрук, к которому Д. Гранин испытывает классовую ненависть.
Однако парадокс в том, что Д. Герман сам и был политруком, причём ещё и старшим.
А вот, скажем, Д. Гранин описал генетика Иосифа Рапопорта, одного из героев войны: «Двадцать седьмого июня 1941 года Рапопорт, как и автор, ушёл добровольцем в армию, но если автор оставался рядовым, то Рапопорт вскоре стал командиром стрелкового батальона» (Причуды моей памяти. М.; СПб., 2010. С. 31).
Действительно, «причуды памяти».
Кстати, первой должностью Рапопорта был командир взвода, то есть был он лейтенантом, иными словами, пойти в армию добровольцем ещё не означало обязательно пойти рядовым.
Или вот, например, с чего начинается книга «Причуды моей памяти». Гранин сравнивает себя, ополченца, с друзьями, которые стали офицерами: «Я не шёл ни в какое сравнение с ними, гимнастёрка – б/у, х/б (бывшая в употреблении, хлопчатобумажная), на ногах стоптанные ботинки, обмотки, и в завершение синие диагоналевые галифе кавалерийского образца. Так нарядили нас, ополченцев. Спустя много лет я нашёл старинную, потемневшую фотографию того дня. Замечательный фотохудожник Валера Плотников сумел вытащить нас троих из тьмы забытого последнего нашего свидания на свет божий, и я увидел себя – в том облачении. Ну и вид, и в таком, оказывается, наряде я отправился на фронт. Не помню, чтобы они смеялись надо мною, скорее они возмущались: неужели меня, как назвал Вадим, вольноопределяющегося, не могли обмундировать как следует!» (Гранин Д.А. Причуды моей памяти. М.; СПб., 2010. С. 9).14
На странице 8 этой книги приведена фотография, о которой написано в тексте: на Д. Германе новенькая и вполне стандартная, «справная» офицерская форма с портупеей, в петлице отчётливо видна «шпала» – так назывался эмалевый прямоугольник капитана или старшего политрука. То есть фотография прямо противоречит тексту и всем указаниям на то, что в ДНО Д. Гранин был рядовым.
В конце концов, ничего страшного Д. Гранин не сделал: заменил старшего политрука, инструктора политотдела полка, на простого ополченца, рядового 1-го стрелкового полка ДНО, подправив свою биографию в сторону большей «страдательности», «окопности» и «героичности».
Хотя, как свидетельствуют документы, Д. Герман в 1941 г. и в качестве старшего политрука участвовал в боях в районе Пскова, был дважды ранен, т.е. пролил кровь за Родину. И нужды в выдумках вроде бы не было…
Кстати, стоит обратить внимание на рукописные пометы на наградном листе. Все сведения тщательно проверялись, а, видимо, сам Д. Герман сообщил, что ранее уже был награждён «орденом «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА», за хорошее руководство и политическое воспитание личного состава в боях за Родину».
Однако эти данные не подтвердились, т.е. ордена не было, но из этого следует, что и прежде Д. Герман был политработником, если сообщил, что занимался политическим воспитанием личного состава.
Д. Гранин описал своё участие только в одной боевой операции начального периода своего пребывания на фронте. «В первую разведку повёл нас Володя Бескончин. Было это в конце июля 1941 года. Ни он, ни мы никогда в разведку не ходили, надо было выяснить, куда немцы движутся, не заходят ли к нам во фланг. <…>Пошли ночью. <…> Гранаты швыряем. Вперёд, и назад, и в бок. Немцы никак не разберутся. Паника началась. Побросали они свои пулемёты, рацию в том числе, и бежать» (Гранин Д.А. Причуды моей памяти. М.; СПб, 2010. С. 11).15
Запись в наградном листе Владимира Ивановича Бескончина16 подтверждает, что такой бой был: «26.7.41, будучи в разведке в районе д. Мелковичи (Батецкого района Новгородской обл. – М.З.) с группой разведчиков в количестве 20 чел., вплотную подошёл к противнику (это были авангарды 56-го моторизованного корпуса германской армии. – М.З.). Ружейно-пулем. огнём и гранатами обратил в бегство значительно превосходившие силы противника, уничтожил 2 танка, уничтожил большое колич. мотоциклов противника, санитарную машину и цистерну с горючим. 29.7.41, находясь в разведке, умело командуя своей группой, нанёс значительные потери противнику. Личным примером мужества и бесстрашия, ловя на лету направленные в них гранаты, кидал их обратно во врагов, воодушевляя бойцов на успешный разгром превосходящих сил противника. Тов. Бескончин в этой схватке был тяжело ранен». Приказом от 17 ноября 1941 г. он был награждён орденом Красного Знамени.
В какой мере это донесение достоверно (ловля немецких гранат руками17) – особый вопрос. Что же касается инструктора политотдела полка Д. Германа, то он мог добровольно участвовать в боевой операции взвода разведки 1-го стрелкового полка, но также мог в этом бою вообще не участвовать, а лишь составлять потом донесение – например, то самое, которое процитировано выше и размещено теперь на сайте http://www.podvignaroda.ru/. Или просто использовать его в своей «причудливой» книге воспоминаний, а потом и в произведении, заявленном как художественное («Мой лейтенант»). С учётом особенностей мемуариста, сильно озабоченного героизацией собственной биографии, излишняя доверчивость к тому, что он сообщает, явно неуместна.
Кроме того не очень понятно, что означает отмеченное в наградном листе Д. Германа участие в боевых действиях в 1941 г. в районе Пскова (4–9 июля), если 1 ДНО на фронт была доставлена только к 11 июля. Наверное, подразумевались боевые действия в июле 1941 г. уже после того, как Псков был оставлен Красной Армией через 17 дней после начала войны, и германская армия двинулась дальше, развивая наступление на Ленинград.
Из фактов, сообщённых Д. Граниным в мемуарах и интервью, следует, что когда 1 ДНО отступала, он даже покомандовал полком в составе ДНО, заменив полковника И.И. Лебединского, получившего тяжёлое ранение,18 но в итоге все быстро разбежались: «17 сентября 41-го мы просто ушли в Ленинград с позиций с мыслью: «Всё рухнуло!». Я, помню, сел на трамвай, приехал домой и лёг спать. Сестре сказал: «Сейчас войдут немцы – кинь на них сверху гранату (мы на Литейном жили) и разбуди меня»» (см. ([Интервью Д.А.Гранина] // Бульвар Гордона. 2010. 22 июня. № 25 – http://www.gordon.com.ua/tv/daniil-granin/).
Командиром полка комиссар Д. Герман пробыл, таким образом, не более двух суток.
Понятно, кстати, почему Д. Гранин так старательно изображает себя рядовым: одно дело, когда фронт покинул простой боец, и другое – когда комиссар 347 стрелкового полка, по должности принявший на себя командование полком после тяжёлого ранения командира. Выглядит всё это не comme il faut.
Между прочим, в книге «Всё было не совсем так» Д. Гранин описал ранение полковника Лебединского (С. 535–536).
Но что опять-таки характерно: себя представил не комиссаром полка, как это было в суровой реальности, а… неизвестно кем (позже, в этом фрагменте, перенесённом в книгу «Мой лейтенант», появилось уточнение: «Я был только что произведён в лейтенанты…»). Комиссаром же полка, как написал Гранин, был совсем другой человек. Фамилию этого комиссара Гранин не назвал, только сказал, что он сначала был на КП, а потом куда-то исчез, что-то пробормотав.
Куда исчез комиссар полка Герман, Гранин не придумал, потому что комиссаром был он сам. Т.е. в книге мемуаров Гранин изобразил себя в 347 стрелковом полку вообще неизвестно кем, хотя и занимал должность комиссара полка.
В Ленинграде, куда он удрал с фронта, Д. Герман, выспавшись, явился в штаб народного ополчения, сначала – как следует из того же интервью Д. Гордону – его хотели отдать под трибунал, но, видимо, дезертиров было немало,19 поэтому 18 сентября 1941 г. старшего политрука Д. Германа направили комбатом в отдельный артиллерийско-пулемётный батальон.
Причём вряд ли он бы получил такое назначение, если бы не был старшим политруком, или капитаном. «Так и получил я бумагу, что назначен командиром батальона. Прибыл с ней в отдельный артпульбат под Шушарами, а там уже есть командир – молодой кадровый. Я, конечно, свою бумажку ему предъявил (смеётся), и он меня назна... Да нет, просто взял рядовым в пехоту. Так всю блокадную зиму и просидел в окопах,20 а потом меня в танковое училище послали и оттуда уже офицером-танкистом на фронт».
Насколько всё это соответствует истине – неизвестно.
Промежуток между сентябрём 1941 г. и апрелем 1942 г. (когда, согласно наградному листу, Д. Герман уже был комиссаром ремонтно-восстановительного батальона и повышал показатели) остаётся недокументированным, в книге «Причуды моей памяти» один раз упоминается комбат, допрос пленного немца в конце января 1942 г., сообщается тут же, что «народу в батальоне осталось всего ничего, подкрепление не присылали, три человека перешло к немцам <…>» (С. 286), но без точного указания собственных звания и должности.
Всё как-то размыто, отрывочно, словно пишет контуженный человек, который не в силах отчётливо вспомнить. Правда, почему-то Д. Гранин замечает, что при допросе пленного не присутствовал, но почему рядовой артпульбата должен присутствовать при допросе пленного вместе с комбатом? Не потому ли, что Д. Герман в это время был комиссаром этого батальона? И таким образом просто проговорился? Причём согласно наградному листу, в 1942 г., с января по август, в боевых действиях Д. Герман участия не принимал.
Однако на этих вымыслах Д. Гранин не остановился, а открыл новую тему.
О романе «Мой лейтенант» Гранин в марте 2011 г. на встрече с петербургскими читателями в Центральной городской библиотеке им. Маяковского сказал так: «Я не хотел писать про войну, у меня были другие темы, но моя война оставалась нетронутой, она была единственная война в истории Второй Мировой войны, которая проходила два с половиной года в окопах – все 900 блокадных дней. Мы жили и воевали в окопах, мы хоронили наших погибших на кладбищах, пережили тяжелейший окопный быт» (http://3wwar.ru/daniil-granin-moy-leytenant).
Прежде Д. Гранин писал более обтекаемо: «Вся блокада Ленинграда шла у меня как бы за спиной, поскольку всю зиму 1941/42 г. и лето 1942-го сидел я в окопах, у Пулкова» (Ленинградские писатели-фронтовики: Автобиографии… Л., 1985. С. 116).
Хотя и здесь очевидна ложь: комиссаром ремонтно-восстановительного батальона Д. Герман был уже в апреле 1942 г. (см. наградной лист), поэтому лето 1942 г. старший политрук Д. Герман «сидеть в окопах» никак не мог. 
Мгновенно «900 дней в окопах» были размножены по статьям и сайтам, став отдельным микросюжетом.
Например, в восторженной дамской рецензии на роман «Мой лейтенант» сказано: «Удивительно, но Даниил Гранин, писатель, прошедший войну, о Своей войне рассказывает впервые. В одном из интервью он объяснил это так: «Почему я написал эту книгу спустя 60 с лишним лет после войны? Оглянулся вокруг – почти никого нет из тех, с кем я прошёл этот страшный путь. Два-три человека остались. До этого я и не хотел писать про войну, это мне было слишком тяжело. Считал, что есть другие темы. Да и что я буду писать, когда у нас уже есть много замечательных книг: Некрасова, Бондарева, Бакланова, Казакевича, Астафьева. Но в них нет МОЕЙ войны, а она была особенной. Все 900 дней на Ленинградском фронте мы жили в окопах».< …> И страдали в окопах не так от голода, как от цинги, от чирьев, вшей и морозов, от тающих снегов, заполнявших весной окопы.
Сам Гранин, после окончания в 1940 году Политехнического института работавший на Кировском заводе, в начале Великой Отечественной ушёл в народное ополчение. В окопах под Ленинградом он был все 900 дней блокады» (Зиновьева Е. <Без заглавия> // Нева. 2012. № 8. С. 243).
Если буквально воспринимать смысл фраз «моя война» и «мы жили и воевали в окопах» и если при этом вести отсчёт от июля 1941 г., когда, согласно наградному листу, Д. Герман пошёл в Красную армию добровольцем, то 2,5 года – это июль 1941 – декабрь 1943 г.
Но тут возникает противоречие: уже в апреле 1942 г. Д. Герман находится не в окопах, он – даже не командир, а комиссар ремонтно-восстановительного батальона, который по определению не может располагаться «на передке», а должен быть в тылу 42-й армии, где Герман и воспитывает личный состав. Тут, в тылу, и быт другой – не блокадный и не окопный. Повторю: согласно наградному листу, в 1942 г. участия в боевых действиях Д. Герман вообще не принимал.
Что же касается «900 дней блокады Ленинграда», т.е. промежутка между 8 сентября 1941 г. и 27 января 1944 г. (= 871 дню), когда Д. Гранин якобы сидел безвылазно в окопах Ленинграда, то это также заведомый бред, который противоречит не только сведениям из наградного листа Д. Германа, но и тому, что Гранин сам же утверждал про своё пребывание в Ульяновском танковом училище в 1943 г. (об этом чуть ниже).
То есть сначала он решил дополнительно героизировать себя танковым училищем с 1943 г., а позже придумал, что 900 дней сидения в окопах ещё героичнее, тем более, что близился 70-летний юбилей снятия блокады, 27 января 2014 г.
Однако помимо противоречия собственным заявлениям более раннего периода здесь уже отсутствует элементарное правдоподобие: никто персонально не сидел 900 дней в окопах, потому что войска ввиду естественной убыли отводили на переформирование, передислоцировали в тактических целях, давали отдых и т.п.
В результате «ЕГО война» – война старшего политрука Д. Германа, который в 1941 г. был инструктором политотдела дивизии, а уже в 1942 г. сидел не в окопе, а занимался организацией соцсоревнования между ротами ремонтно-восстановительного батальона 42-й армии, – «ЕГО война» так и осталась нетронутой пером лукавого писателя Д.Гранина.
Рисковал ли старший политрук жизнью? Безусловно, потому что в любой момент на фронте мог случиться прорыв врага, и всех, включая штабных писарей, послали бы стоять насмерть. И все это знали, особенно в 1942 году. Поэтому на фронте не могло быть безопасной жизни НИ У КОГО.
Но всё-таки у окопников она была гораздо опаснее и скоротечнее, чем у ремонтных подразделений в тылу армии. Вот эту чужую опасность с целью героизации биографии Д. Гранин себе и присвоил через 65 лет после окончания войны.
Такое ощущение, что мистификация моделировалась Д. Граниным по образу Синцова из трилогии К.Симонова «Живые и мёртвые». Синцов ведь тоже был старшим политруком, но потом, в окружении потеряв документы, стал рядовым в дивизии генерала Серпилина. Судьба Синцова приобрела романный трагизм, которого так не хватало комиссару ремонтного батальона.
Но это «писатель и солдат» Д. Гранин вдруг стал рядовым пехотинцем, сидящим «в окопах» 900 дней.
А вот Д. Герман, судя по наградному листу, в августе 1942 г. был отнюдь не рядовым, а по-прежнему в звании старшего политрука и уже в должности военного комиссара 2-го отдельного ремонтно-восстановительного батальона, который умело организует соцсоревнование, за что и получает на Ленинградском фронте орден Красной Звезды.
В общем-то для инженера, выпускника Политехнического института, который до войны работал на Кировском заводе, пусть и не в «танковом КБ», это вполне закономерное место на войне. Кто-то и танки должен ремонтировать, не винтовками же воевать...
А кто, если не дипломированный инженер, специально обученный быть организатором производства? И в этом ничего постыдного нет, у всех была своя война, в основном-то и выжили те, кто не сидел в окопах и не ходил в атаку. Большинство писателей – те, кто активно публиковались до войны, – вообще «воевали» в дивизионных и армейских газетах.
Но Д. Гранин решил по-другому. Ему хотелось стопроцентно «окопной биографии», а не «политруковой». Тем более, что кончилась советская власть, отношение к КПСС изменилось, слово «комисссар» оказалось скомпрометированным, и такому классическому приспособленцу, как Д. Гранин, надо было биографически от партии постараться срочно дистанцироваться.
Что он и попытался сделать. Не про соцсоревнование же в 1942 году рассказывать людям в 2010-м! И тут совсем не вовремя подоспел сайт минобороны «Подвиг народа» (www.podvignaroda.ru), появление которого предвидеть не мог никто.
Что же касается танкового училища, то о нём Д. Гранин написал ещё в 1985 г.: «В 1943 г. послали меня на курсы танкистов в Ульяновск» (Ленинградские писатели-фронтовики: Автобиографии… Л., 1985. С. 116). Более никаких подробностей.
Через 25 лет подробности появились: «В Ульяновское танковое училище мы прибыли с фронта. Офицерами. Старшие лейтенанты, капитаны». Это 1943 год.
По этой мемуарной книге непонятно, когда и где он стал офицером, если прежде – согласно той же книге – был рядовым, но себя в Ульяновске в 1943 г. Гранин определил как лейтенанта (Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 84), а в другом месте уточнил, что на Ленинградском фронте был «лейтенант в штабе батальона» (Там же. С. 380), т.е., по крайней мере, тоже не в окопе.
«В начале 1943 года я стал лейтенантом. Вскоре меня наградили медалью, потом орденом» (Гранин Д.А. Мой лейтенант. М., 2013. С. 214).
Тут же сказано про Ульяновское танковое училище (Там же. С. 216).
И это при том, что в ноябре 1942 г., Д. Герман, как написано в наградном листе, старший политрук, т.е. капитан.
В итоге, если всё суммировать, получается, что рядового ополченца Д. Гранина произвели в начале 1943 г. в лейтенанты, а орденоносца Д. Германа перед отправкой в училище в 1943 г. разжаловали на два звания, отчислили из политсостава и тоже направили в Ульяновск.
Истории Ульяновского танкового училища (в настоящее время оно уже расформировано) посвящены специальные книги,21 в них перечислены выпускники.
Если бы училище в годы войны закончил Д. Герман–Гранин, то авторы обнаружили бы соответствующие документы.
Но в книгах об Ульяновском танковом училище документального подтверждения пребывания Д. Германа в училище нет. Поэтому во второй книге написано аккуратно: «Из автобиографии Д. Гранина, предположительновыпускника училища 1942–1943 гг.» (заголовок), после чего приведён фрагмент из автобиографии Гранина, в которой о пребываниии в училище нет ни слова (Легендарное Ульяновское гвардейское… [Кн. 2]. Ульяновск, 2005. С. 79).
Эта запись означает, что авторы трёхтомника условно поверили Д. Гранину, хотя документов не обнаружили, поэтому сделали оговорки.
Но возникает естественный вопрос: почему не сохранилось ни одного документа об этом факте? Не инкогнито же Д. Герман проходил там курс танковых наук, не уничтожили же в училище его личное дело.
К тому же непонятно, как можно быть выпускником два года подряд.
Возможно, это ещё одна мистификация Д. Гранина, как, кстати, и командование ротой тяжёлых танков после окончания училища. Во всяком случае, на сайте министерства обороны следов этой роты в биографии Д. Германа нет.
Или пока нет, поскольку данные продолжают вводить.
Но не исключено, что так до конца войны он и оставался старшим политруком и руководил ремонтом танков (см., например, воспоминание, относящееся к апрелю 1945 г.: Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 391).
Конечно, героизма в этом мало, и нужно было героизм как-то создавать, и вот тогда появились мемуарные сочинения Д. Гранина под двусмысленными (сейчас понятно, в чём смысл этой двусмысленности) названиями «Причуды моей памяти» и «Всё было не совсем так».
Я же предупреждал, скажет вам с грустной улыбкой Даниил Александрович, что это причуды, что всё было не так… Да и вообще я писатель, пишу, что хочу. Есть убогая правда факта, а есть великая правда жизни. Короче, «тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман». Правда, в контексте знаний об этом «возвышающем обмане» любимые Граниным рассуждения о стыде, совести, морали22 звучат весьма цинично. А все эти выдумки в целом диагностируют не некую «культурную игру», а утрату чувства собственного достоинства.
На этом можно было бы закончить, но есть ещё один любопытный сюжет, уже литературный.
В 1968 г. в петрозаводском журнале «Север» (1968. № 4) была опубликована небольшая, на 30 страниц, повесть Д. Гранина «Наш комбат».
Повесть построена как воспоминание о боях на Пулковских высотах, вполне «трифоновская» проза, тематически близкая к «Атаке с ходу» Василя Быкова,23 основанная на тягостных, но неотвязных и мучительных воспоминаниях, когда хотелось бы, но никак не получается отрубить память. Какой-то кусок пулковской земли, именуемый «аппендицитом», политрук Рязанцев призывал солдат взять к 21 декабря 1941 г.
««Наш подарок», – писал Рязанцев в боевых листках. Красным карандашом. Взять «аппендицит» к двадцать первому декабря. Его предложение. Его инициатива. Рязанцев  посмотрел на меня. Почувствовал, замедлил шаг, а я остановился, поджидая его. Деваться ему было некуда. Он заискивающе улыбнулся». «Аппендицит» пытались взять, но не могли. Батальон положили почти весь.
А 21 декабря – это официальный день рождения Сталина по новому стилю, что Гранин ещё и разъяснил для читателей.24 В условиях ресталинизации повесть, в которой описаны жертвы к его дню рождения, считалась уже святотатством.
Тогдашняя патриотическая критика обвинила Гранина в «развенчивании героизма» (Утехин Н. «Раздвоение мира» // Огонёк. 1969. № 14. Апрель. С. 25), а самую негативную рецензию написал критик из кочетовского «Октября» В.Горбачёв.
Он обвинил Гранина в исторической лжи, поскольку главным отрицательным персонажем оказался политрук Рязанцев: ««Правда» о войне, которую открывает нам лирический герой повести, на самом деле очень далека от истины.< …> Вот как раскрывается иногда «правда очевидца». Комиссары, политруки… Пытаются вести народ за собой, а сами без будущего, без прошлого. Ведь не лучше Рязанцева и два других политработника <…> Очевидец, от лица которого написана повесть <…>, попытался доказать, что на совести армейских партийных работников много напрасных, ничем не оплаченных жертв, что, мол, во имя карьеризма этих горе-коммунистов, политруков, гибли солдаты. Но в этом ли истина?» (Горбачёв В. Возвращаясь к прошлому // Октябрь. 1969. № 6. С. 216–217).
Позже о Гранине довольно резко высказались журнал «Коммунист», «Правда» и «Советская Россия», а положительная рецензия Л.Лазарева на повесть «Наш комбат» была запрещена к публикации в «Новом мире»: «Не разрешена к печати и снята редакцией после наших замечаний рецензия Л.Лазарева «Бой местного значения», написанная на произведение Д. Гранина «Наш комбат» <…> В рецензии даётся высокая оценка повести Д. Гранина за постановку проблемы моральной ответственности командиров и политработников, допускавших непоправимые ошибки в период войны в обстановке культа личности, страха и неуверенности. Повесть Д. Гранина содержит черты дегероизации подвига народа на войне, однако в рецензии Л.Лазарева идейная направленность этого произведения преподносится как нравственная проблема послевоенного времени» (Записка Главного управления по охране государственных тайн в печати <…> о материалах в журнале «Новый мир» за первую половину 1969 г. 15 июля 1969 г. // Аппарат ЦК КПСС и культура. 1965–1972. Документы. М., 2009. С. 709).
Итак, Д. Гранин, который во время войны сам был старшим политруком и, возможно, сам призывал чего-нибудь «взять» к 21 декабря или другой важной дате, свою ненависть к военным политработникам, а отчасти и к самому себе, выразил в довольно смелой по тем временам повести 1968 г., вписавшейся в линию так называемой «дегероизации».
А потом, в 2010-м, выразил ещё и в мистифицированной биографии, потому что подлинная его не устроила. Не хочу быть старшим политруком, хочу быть простым окопником!
В книге «Причуды моей памяти» Д. Гранин привёл чьё-то высказывание: «Вы спутали биографию с фотографией, это фотографию ретушируют, а биографию не положено» (С. 250).
Именно этой путаницей Гранин и занялся. В итоге возник сюжет, который можно рассматривать в качестве современной иллюстрации к знаменитой статье Ю.М. Лотмана «О Хлестакове»: «<…> Сам-то он глубоко убеждён в том, что подлинно интересен может быть только «он», а не «я». Это придаёт хвастовству Хлестакова болезненный характер самоутверждения» (Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Книга для учителя. М., 1988. С. 303).
Написал Д. Гранин и о реакции на повесть «Наш комбат»: «<…> В Ленинграде, в институте молодые ребята устроили обсуждение моей повести «Наш комбат» и поплатились за это. Троих выгнали из института» (Гранин Д.А. Всё было не совсем так. М., 2010. С. 179). «Я приехал в Тбилиси укрыться от проработок за повесть «Наш комбат». В Ленинграде меня то и дело вызывали то на партбюро, то в обком, вспоминать не хочется» (Гранин Д.А. Причуды моей памяти. М.; СПб., 2010. С. 168).
Работая над книгой «Гадюшник» (М.: НЛО, 2013), я занимался и идеологической ситуацией вокруг повести «Наш комбат».
 И вот что примечательно: в архивных делах, в которых хранятся протоколы заседаний бюро парторганизации ЛО СП РСФСР за 1968–1969 гг. (ЦГАИПД СПб. Ф. 2960. Оп. 6. Д. 37 и Д. 40), нет даже упоминаний повести Гранина, не говоря о вызовах его на партбюро для «проработок».
 Что вообще было бы странно с учётом того, что Гранин в это время – первый секретарь правления! Наоборот, согласно протоколу от 12 ноября 1968 г. № 20, партбюро писательской организации постановило просить Дзержинский райком КПСС возбудить ходатайство о награждении Гранина орденом Трудового Красного Знамени «за выдающуюся литературную и общественную деятельность в связи с 50-летием со дня рождения» (Там же. Оп. 6. Д. 37. Л. 64). 25
Однако в интервью 2003 г. Гранин сообщил даже о пленуме обкома, якобы специально созванном из-за его повести: «По поводу моей повести «Наш комбат» о том, как бессмысленно гибли люди, чтобы взять высотку к дню рождения Сталина, созвали пленум обкома. Меня вытащили на трибуну, требовали, чтобы я покаялся, признал партийную критику. Я не покаялся и не признал. В перерыве мимо меня шли люди, не поворачивая головы, почти не шевеля губами, говорили: «Молодец!»» (Счастье – это я сейчас // Московские новости. 2003. 23–29 декабря. № 48. С. 19).
Я изучил ВСЕ стенограммы ВСЕХ пленумов Ленинградского обкома КПСС за 1968–1969 гг. (ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 134. Д. 230; Оп. 138. Д. 1, 3, 5). И оказалось, что на пленумах обкома его повесть не обсуждалась никогда. И это заявление оказалось героизирующим вымыслом, демонстрирующим конфликт Д. Гранина с обкомом партии – конфликт, которого не было и быть не могло. 
Каков Гранин?
                Михаил ЗОЛОТОНОСОВ. г. САНКТ- ПЕТЕРБУРГ
 
1 Писатели Ленинграда: Биобиблиографический справочник. 1934–1981. Л., 1982. С. 95; Русские писатели. ХХ век. Биобиблиографический словарь. М., 1998. Ч. 1. С. 392; Огрызко Вяч. Русские писатели Современная эпоха. Лексикон. М., 2004. С. 143.
2 В интернете почему-то указано, что мать Гранина звали Анной Бакировной.
3 Также эту дату см. в анкете вступающего в ВКП(б): ЛД-2. Л. 2.
4 Отсюда она затем попала в энциклопедический справочник: Русские писатели 20 века: Биографический словарь. М., 2000. С. 209.
5 Рекомендации ему дали София Абрамовна Фандрей, член ВКП(б) с 1925 г., врач, Константин Фомич Гавва, член ВКП(б) с 1926 г. (оба служили в РККА, во 2-й Ленинградской военной авиашколе), и  райком ВЛКСМ. В рекомендации Фандрей (от 4 мая 1941 г.), написанной по-женски эмоционально, было сказано: «<…> Знаю с детских лет. Как пионер, а позже как член ВЛКСМ активно участвовал в общественной работе <…> Много времени посвящал и посвящает изучению истории ВКП(б). В средней и высшей школе был отличником учёбы. <…> В личной жизни является образцом и примером молодого человека нашего времени. Делу Ленина – Сталина предан» (ЛД-2. Л. 6). Отличником учёбы в высшей школе Д. Герман никогда не был (см. ЛД-1).
6 7 февраля 1932 г. на Кировском заводе (тогда «Красный путиловец») для выполнения правительственного задания по разработке и производству отечественных танков было создано танковое конструкторское «Бюро Т-26». Год спустя оно было переименовано в Специальное конструкторское бюро (СКБ-2), а впоследствии – в Особое конструкторское бюро танкостроения (ОКБТ) и КБ-3.
7 Это вспомогательное производство, обеспечивающее электроэнергией все подразделения завода.
8 Вкладыш к диплому с оценками (ЛД-1. Л. 12) показывает, что при среднем балле 3,97 (13 «отлично», 10 «хорошо» и 14 «удовлетворительно») учился студент Д. Герман неровно, без усердия, видимо, учёба не доставляла ему особого удовольствия. Достаточно сказать, что за политэкономию, экономику социализма и основы марксизма-ленинизма в дипломе стоят оценки «отлично», а за «диалектический и исторический материализм» – «удовлетворительно». Возможно, было лень готовиться к экзамену.
9 В решении комитета ВЛКСМ Кировского завода по отчёту бригады по экономии от 14 января 1941 г. сказано: «Поручить т. Герман<у> и Майоровой до 18/I–1941 г. подобрать инициативных инженеров, техников, производственников активистов для усиления работы бригады по экономии» (ЦГАИПД СПб. Ф. К-202. Оп. 2. Д. 246. Л. 2). В этом же документе указано, что решено создать «бригаду по культуре в работе»: «Поручить т. Герман<у> осуществлять контроль над выполнением данного решения» (Там же. Л. 2 об.).
10 Назвать эти три газетных материала (а опубликованы в газете «Кировец» были только три статьи Д. Германа) «интересными» трудно. «Комсомольцы помогли сберечь тонны металла <…> Но не все ещё цеховые комсомольские организации участвуют в борьбе за экономию. <…> Недавно пришлось мне просматривать обязательства, которые взяли на себя цехи, соревнуясь по экономии мазута. <…> Комсомольцы фасоно-сталелитейного цеха не знали, например, что цех включился в социалистическое соревнование» (Кировец. 1941. 25 января). «<…> Некоторые комсомольские организации недопустимо легкомысленно относятся к тем обязательствам, которые были приняты по соревнованию с комсомольцами Ижорского завода. Так дальше продолжаться не может» (Кировец. 1941. 17 мая).
11 Лебединский Иосиф Иванович (1895–?) – кадровый офицер Красной Армии с 1918 г., преподаватель одного из ленинградских военных училищ. Прошёл всю Великую Отечественную войну – см. его послужной список на сайте http://www.podvignaroda.ru/podvig-flash/
12 «Наш эшелон Народного ополчения отправили в начале июля 1941 года на фронт. <…> Через два дня эшелон прибыл на станцию Батецкая» (Гранин Д.А. Мой лейтенант. М., 2013. С. 7).
13 Кстати, в книге «Мой лейтенант» Гранин упоминал Дмитрия Андреевича Подрезова «из штаба дивизии» (Гранин Д.А. Мой лейтенант. М., 2013. С. 31). Это реально существовавший человек. Только на самом деле Подрезов был начальником политотдела 1 ДНО, полковым комиссаром. О смерти Подрезова Гранин написал так, словно она произошла, когда он ещё находился в 1 ДНО (Там же. С. 45–49), между тем Подрезов был убит 21 сентября 1941 г. (ЦАМО. Ф. 58. Оп. 818883. Д. 648 – http://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=50661580), т.е. уже после того как старший политрук Д. Герман дезертировал 17 сентября 1941 г. (об этом см. ниже). Впрочем, «Мой лейтенант» – это вроде бы художественное произведение, и требовать от него точности не приходится.   
14 Повторение текста про фотографию см.: Гранин Д.А. Мой лейтенант. М., 2013. С. 14–16.
15 Повторение текста про Бескончина см.: Там же. С. 41–42.
16 Бескончин родился в 1917 г., служил в Красной Армии в 1938–1940 гг., участвовал в боевых действиях на Халхин-Голе и во время советско-финляндской войны, до призыва работал на Кировском заводе, военного звания не имел, на фронт пошёл добровольцем, должность – пом. нач. штаба 1 стрелкового полка 1 ДНО по разведке   (http://www.podvignaroda.ru/).
17 В 1940 г. С.В. Михалков в поэме «Дядя Стёпа в Красной армии» (Молодой колхозник. 1940. № 5), посвящённой «освобождению» Западной Украины и Западной Белоруссии по пакту Молотова–Риббентропа, кидал лозунги («Наступают наши части, / Отступает польский пан. / Мы несём с собою счастье / Для рабочих и крестьян» и пугал гиперболами, в частности, такой: «Вот идёт, нахмурив брови, / Дядя Стёпа – рядовой. / На лету гранаты ловит / У себя над головой». Даже в современных боевиках о войне такое не придумали.
18 В июне 1946 г. полковник Лебединский был представлен к ордену Отечественной войны 1-й степени. В наградном листе указано, что будучи командиром 347 стрелкового полка Ленинградского фронта (видимо, это и есть тот сводный полк, который образовали из остатков ополченцев, где комиссаром был старший политрук Д. Герман), 14 сентября 1941 г. он получил тяжёлое ранение в правую ногу в районе г. Пушкина.
19 На сайте с персональными данными о потерях Красной/Советской армии http://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=76631179 есть, например, сведения о батальонном комиссаре Жердиновском Науме Марковиче, который перед войной был сотрудником политотдела Военно-морского хозяйственного училищ (ВМХУ) и преподавал социально-экономические дисциплины. Согласно донесению военного комиссара ВМХУ от 10 ноября 1941 г., 15 сентября Жердиновский «дезертировал с фронта отечественной войны, был пойман и предан суду Военного трибунала» (ЦВМА. Ф. 11. Оп. 3. Д. 15). Вторым в списке был назван политрук Недельский Сергей Викторович, тоже сотрудник политотдела Военно-морского хозяйственного училищ (ВМХУ) и преподаватель социально-экономических дисциплин. Он дезертировал 25 сентября 1941 г., но пойман не был и его судьба неизвестна.
20 См. об этом же: Гранин Д.А. Причуды моей памяти. М.; СПб., 2010. С. 394–395.
21 Ульяновское гвардейское...: Краткий исторический очерк об Ульяновском гвардейском высшем танковом командном дважды Краснознамённом ордена Красной Звезды училище им. В.И.Ленина [К 80-летию училища]. Ульяновск, 1998; Легендарное Ульяновское гвардейское: 1918–2003. Сб. статей и очерков. [Кн. 1]. Ульяновск, 2003; Легендарное Ульяновское гвардейское… [Кн. 2]. Ульяновск, 2005; Легендарное Ульяновское гвардейское танковое: 90. Ульяновск, 2008; Легендарное Ульяновское гвардейское танковое. [Кн. 3]. Ульяновск, 2008.
22 «В советские времена низкий нравственный уровень можно было оправдывать страхами, идеологией, репрессиями. В нынешнем человеке мы, очевидно, имеем дело с принципиально другим отношением к стыду и совести. Появились новые требования к ним, новые, куда более заниженные уровни стыда и совести, и они считаются нормальными» (Гранин Д.А. Причуды моей памяти. М.; СПб., 2010. С. 37).
23 Новый мир. 1968. № 5 – номер был задержан цензурой более, чем на два месяца.
24 «Кажется, здесь мы похоронили и Сеню Полесьева. – Его ранило, в первой атаке на «аппендицит», – сообщил  Володя, как будто это не знали. – Я даже помню дату – двадцать первого декабря. – Ещё бы, – сказал Рязанцев. – Почему – ещё бы? – поинтересовался я. – Что за дата? – А ты забыл? – недоверчиво удивился Рязанцев. – Каков? – он обличающе указал на меня. Комбат слегка хмыкнул. – Вот как оно бывает, – Рязанцев вздохнул. – День рождения Сталина... Я молчал. – Считаешь, что можно не помнить такие вещи? – обиженно сказал Рязанцев» (Д.А. Гранин. «Наш комбат»).
25 28 октября 1967 г., к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции, был подписан указ президиума Верховного Совета СССР № 2061-VII «О награждении орденами и медалями СССР деятелей советской литературы» (например, из ленинградцев ордена Ленина получили А.А. Прокофьев и О.Ф. Берггольц). Гранин получил орден Трудового Красного Знамени (всего такой орден получили 67 писателей, из ленинградских трое, включая Гранина). Известно, что: 1) 50-летие Гранина приходилось на 1 января 1968 г.; 2) несмотря на то, что секретарь парторганизации Союза писателей В.Н. Кукушкин ещё 31 августа – 1 сентября 1967 г. устно договорился в обкоме и горкоме КПСС о назначении Гранина на должность первого секретаря правления, а на заседании правления ЛО СП РСФСР его утвердили, ленинградский обком тянул почти год (!) с официальным утверждением – вероятно, ждали разрешения из отдела культуры ЦК КПСС, и всё это время Гранин находился в «подвешенном» состоянии, не имея официально подтверждённого статуса; 3) 20 августа 1968 г. Гранина утвердил Ленинградский обком КПСС: «Принять предложение Ленинградского горкома КПСС: а) об освобождении т. Дудина Михаила Александровича от обязанностей первого секретаря Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР по состоянию здоровья; б) об утверждении т. Германа (Гранина) Даниила Александровича первым секретарём Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР. Характеристику т. Германа (Гранина) утвердить» (Протокол № 24 заседания бюро Ленинградского областного комитета КПСС от 20 августа 1968 г., пункт 19 // ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 134. Д. 254. Л. 86); 4) согласно протоколу от 12 ноября 1968 г. № 20, партбюро писательской организации постановило просить Дзержинский райком КПСС возбудить ходатайство о награждении Гранина орденом Трудового Красного Знамени «за выдающуюся литературную и общественную деятельность в связи с 50-летием со дня рождения», т.е. исходя из того, что 50-летие приходится на 1 января 1969 г. С учётом этих 4-х известных обстоятельств можно предположить два варианта. Первый: Гранин хотел получить орден к своему «натуральному» 50-летию, которое приходилось на 1 января 1968 г. Однако возникло непредвиденное обстоятельство: его не утверждал обком, а не имея официального статуса первого секретаря правления ЛО СП РСФСР, рассчитывать на орден к 50-летию было нереально. Поэтому Гранин ждал, когда его утвердят, после чего вынужденно сместил дату 50-летия на 1 января 1969 г. Второй вариант: понимая, что после 28 октября 1967 г. второй орден через два месяца не дадут в любом случае, Гранин сразу сместил дату рождения на год вперёд, чтобы получить орден к новой, скорректированной им, дате 50-летия. В итоге в январе 1969 г. две газеты (Литературная Россия. 1969. 1 января. С. 17; Литературная газета. 1969. 8 января. С. 3) и три журнала (Огонёк. 1969. № 4. С. 17; Нева. 1969. № 1. С. 197; Звезда. 1969. № 1. С. 181–183) поздравили его с 50-летием, как бы забыв про дату, указанную в «Краткой литературной энциклопедии», – 1 января 1918 г. Правда, второй орден Трудового Красного Знамени Гранин к январю 1969 г. так и не получил.   
26 Спустя 10 лет после интервью «Московским новостям» в интервью журналу «Сноб» (2013. Декабрь – 2014. Январь) Гранин уже говорил о проработке на бюро обкома. А также сообщил, что ещё в январе 1965 г. задумал серию рассказов под общим названием «Молодая война». «Примерно в то же время я написал повесть «Наш комбат» о том, как нас заставили брать одну безнадёжную высоту к дню рождения Сталина и сколько тогда полегло народу зря. Повесть долго не хотели печатать. И тогда мой друг Дима Гусаров, тоже фронтовик, который партизанил в Карелии, а после войны стал редактором петрозаводского журнала «Север», на свой страх и риск поместил в нём мою повесть. За это он схлопотал партийный выговор, а потом по указанию ЦК партии «Молодую войну» было запрещено где бы то ни было перепечатывать. Меня вызвали на бюро обкома и стали прорабатывать». Но, во-первых, в условиях предварительной цензуры Д. Гусаров не мог опубликовать повесть Гранина в журнале «на свой страх и риск». Во-вторых, повесть «Наш комбат» в советское время была шесть раз перепечатана в сборниках Гранина «Обратный билет» (М.: Современник, 1978), «Место для памятника» (М.: Известия, 1982), «Однофамилец» (М.: Советская Россия, 1983), «Ещё заметен след» (Л.: Советский писатель, 1985), «Эта странная жизнь» (Кишинёв: Лит. артистикэ, 1986), «Наш комбат» (М.: Правда, 1989). В-третьих, не было партийного выговора Гусарову, что подтвердил он сам: «Именно из-за этой повести я получил очередную взбучку от секретаря обкома партии, по ней была предпринята целая разборка по партийной линии – каким путём повесть оказалась на страницах журнала «Севера». Инициатива шла из Москвы, и от строгого взыскания редактора спасло лишь то, что он практически не знал об отказах публикации в других центральных журналах. Признаюсь, о «Знамени» автор говорил мне, но о других я точно не знал. И слава Богу – неведение облегчает участь…» (Гусаров Д.Я. Из «Отрывочных раздумий разных лет» // Север. 1996. № 2; запись от 23 декабря 1993 г. – http://petrcbs.karelia.ru/Gusarov/arkhiv.phtml?page=4). В-четвёртых, проверка соответствующих архивных дел показала, что и на заседаниях бюро Ленинградского обкома КПСС Гранина не прорабатывали за повесть.  Т.е. не подтверждаются ВСЕ факты. Наконец, обращает внимание первое лицо: «нас заставили брать одну безнадёжную высоту». Кого «нас»? Вроде бы повесть – художественное произведение, что подчеркнул и сам Гранин 21 апреля 2014 г.: «Это не моя биография. Повесть «Наш комбат» – это роман. Это просто роман, где я могу от первого лица писать. Многие романы в русской литературе написаны от первого лица. Но это не значит, что это полная идентичность» (см. Приложение 1).
Однако в интервью журналу «Сноб» Гранин заявил, что описанные в повести события произошли с батальоном, в котором воевал он сам. Но он в том батальоне мог быть только старшим политруком, следовательно политрук Рязанцев, заставляющий солдат брать высоту к дню рождения Сталина, – это и есть Гранин? А сама повесть – род покаяния?
Литературная Россия, №38. 19.09.2014