Глава двенадцатая.
«Отец Горыныча был убит скифами; они сняли с него скальпы и
Протащили его труп по степи».
Борис Штерн «Горыныч».
Трактор рычал и пёр напролом по лесам и болотам под мудрым водительством тракториста Саши Фёдорова, за время службы в этих чащобах усвоившего простую истину, заключавшуюся в том, что движение по лесам в произвольном направлении есть наинадёжнейший способ попасть в намеченную точку. Запах сгоревшего топлива смешивался с утренней прохладой, напоённой ароматами росных трав и грибной прели, неясным гомоном проснувшихся птиц и туманом, клубящимся по низинам. Положа руку на плечо лейтенанта, Иван вступился за Пащенку: «Оставь его в покое, командир, я тебя прошу. Этот парень нам ещё сгодится. Ну, пойми, он же хохол, значит мужичок хозяйственный, всё «до сэбе» собирает, что не к месту лежит». Услышав это, Серёга рассмеялся, потому как вспомнил сержанта Москаленку, обретавшегося в роте обеспечения оконченного Переваловым училища. Сей щирый украинский воин убыл на дембель аж с двумя чемоданами скопленных за годы службы туалетных принадлежностей. Вспомнив и посмеявшись, Серега сказал: «Ладно. Но оружием, старшина, займитесь. Я ЧП в роте не хочу». «Да что ты»,- отвечал старшина: «Это один такой на всю роту и есть запасливый». «Поверю на первый раз»,- окинул грозным взором притихший в ожидании продолжения конфликта личный состав Перевалов: «Но, смотрите у меня, товарищи старослужащие. Замполит о вашей весёлой жизни знает и здорово вами недоволен, так что одно ЧП, неуставнуха там или ещё что, посыплются на вас неприятности, не огребёте». «Что вы, товарищ лейтенант, какие ЧП, в самоволку и то сходить некуда, а про неуставнуху я вам так скажу»,- отвечал ему Петя Ворожкин, оглянувшись на старшину, не сказать бы чего лишнего, но тот закончил фразу за него: «Неуставнухи у нас нет, это точно, командир. Раньше была, верно, но полгода назад Варюхин с Пащенкой сделали революцию».
Революция заключалась в том, что они одели прикроватную тумбочку на уши претенденту на власть в роте азербайджанцу Иманову, а друзей его в сортир покидали. «Так вот»,- продолжал старшина: «Сделали они революцию, и теперь у нас неуставнухи нет». «Как же»,- поддакнул ему Володя Пащенко: «Так и было. Кто раньше в роте шишку держал, теперь на взлётке морскую пену взбивают». «Да, но»…- начал лейтенант, душа которого воспарила, было в небесную высь, прознав, что военнослужащие сами искоренили неуставное зло, но, после слов Пащенки, брякнулась с этих высот вниз: «Как это пену?! Уборка должна производиться уборщиками по графику, а у вас та же неуставнуха, только неуставники сменились. А вы куда, старшина, смотрите»? «Раньше все взлётку драили, пока айзера шишку держали»,- со святой простотой уточнил Пащенко, старшина, с ненавистью на него глядя, попытался оправдаться, но тут его выручил Виктор Юрьич Варюхин: «Да вы не волнуйтесь так, товарищ лейтенант, для них у нас скользящий график. Когда не возьми, опять они уборщики. Для высокого начальства всё чисто, в роте порядок, а меж собой, кому убирать, мы как-нибудь сами решим, лишь бы без зверства, как при азерах было. Порядок такой установлен давно, и не нам его менять. Я читал, что неуставнуха была ещё в Пажеском корпусе, правда это или нет»?
Лейтенант задумался, как бы ему так ответить, чтобы одним словом посадить неуставника-теоретика в лужу, а с ним вместе и всех этих морально разложившихся нахалов. Неизвестно, как далеко-далёко завёл бы их этот спор, если бы Петя не увидал вившийся из-за ближайшей горушки дымок, словно от забытого туристами костра, и не закричал: «Вон он, змей-то»!
«Кого там несёт»?- прогремел над лесом и болотом, отдалённым раскатом грома, нечеловеческий голос, и тут же струя пламени лизнула вершины сосен.
Трактор встал, как в стену упёрся. Лейтенант и всё славное воинство покинули его борт и залегли меж кочек, не зная, на что решится дальше. Над лесом же гремело: «Кого несёт?! Что надо?! Пароль?! Ещё шаг и стреляю»! От рёва этого и видавшего виды человека бросило бы в дрожь. «Пароль ему потребовался»!- зло сплюнул Иван: «Кто ж его знает, пароль этот, если он сам на каждый день новый пароль придумывает»,- а потом сложил руки рупором и крикнул: «Не стреляй, Амзук Горыныч! Не знаю я пароля, а разговор к тебе есть»! Комариным писком показался его бас в разливах Змеева рёва, звуки которого метались над лесом, путаясь меж дерев и встречаясь с отголосками собственного эха. Иван замолчал, смолк и Змей, наступила тишина. В тишине этой за лесом Змей обдумывал, как ответить на мирные инициативы Советской Армии.
Наконец, он принял решение. «Один сюда, остальные на месте»!- прозвучала команда.
«Пойду я»,- решил лейтенант, и увидел, что все смотрят на него с облегчением. Он перешёл полянку, поднялся на заросшую мелким ельничком горку и, перепрыгнув какие-то рытвины, неожиданно увидал перед собой нечто, весьма напоминающее знакомую по программе «Время» трубу магистрального газопровода. Он попытался сообразить, откуда здесь собственно газопровод, пока не понял, что видит перед собой не что иное, как хвост этого самого змея. Не сумев пробиться через завалы наломанных Змеем ёлочек, лейтенант залез на серую чешуйчатую трубу хвоста и пошёл по ней. Идти было приятно, не хуже, чем по городскому асфальту, подковки сапог звенели о чешую, местами высекая искорки, а хвост всё не кончался, хотя и стал значительно толще. Лейтенант печатал шаг как на плацу. С каждой минутой он всё отчётливее слышал звук, напоминающий не то отдалённый гром, не то мурлыканье гигантского кота, который, наконец, слился в членораздельный грохот: «Дорогой, родной, спасибо! Все-то косточки размял, душу потешил! Великое дело - массаж! Потопай ещё, а? А может, уважение окажешь, спляшешь»?- и Змей нескладно заурчал мотив «Камаринской». Перевалов представил себе, как будет со стороны выглядеть он, советский офицер, отплясывающий «Камаринскую» на спине обнаглевшего динозавра, однако сообразил, что кругом всё равно никого нет, а оттого позориться не перед кем, и согласился. «Только ты давай чего-нибудь посовременнее»,- попросил он. «Яволь»!- радостно воскликнул Змей и зарычал танго «Утомлённое солнце». Осознав ясно, что это предел познаний Змея в музыке, Сергей ломаться не стал, а под звуки танго воздал Змею во всю силу своих каблуков. Тот же только урчал довольно: «Молодец! Весь ревматизм вывел. Глядишь, и взлететь смогу»!!!
Перспектива увидеть Змея летающим лейтенанта мало обрадовала, и он, сказавшись усталым, присел, не зная с чего начинать разговор.
«Ну, ты, орёл»!- не мог успокоиться змей: «Молодец! Знал, знал, как меня обрадовать! Да ты откуда такой взялся? Откуда родом то»?
Перевалов назвал в ответ свой родной город, и в ответ Змей радостно зарычал, сообщая, что именно там, у города этого он и вылупился из снесенного мамкой яйца каких-то тысячу сто девяносто восемь лет тому назад…
«Ещё один зёма объявился»!- смеялся Серёга, на обросшей мохом физиономии змея тоже появилось подобие улыбки: «Зём, а ты чего пришёл то? Потешил меня - проси чего хочешь! Чего тебе надобно то? Злата, серебра или грохнуть кого»? «Да вот хочу узнать, до каких пор ты будешь мешать строительству дороги»? «Кому там мешать, шамоте этой? Тебе то что? Дались они тебе, покоя на старости лет не дают, ползают и ползают со своим трактором. И это в последнем глухом углу, в Лукоморье… Зём, а ты не голодный»? Лейтенант ответил, что поесть не против, но потом смутился, не ведая, чем собственно может накормить его Змей. Что входит в змеиный рацион, им в училище не преподавали. Однако всё вышло как нельзя лучше. Змей извлёк откуда-то кабанью ногу, обжарил её в собственном пламени как на газу и положил перед Серёгой, кушай, мол, землячок, только извини, соли нет – дефицит. Мясо было отменное и прожарено замечательно.
Как видно, поговорить с кем-нибудь по-свойски и запроста Змею выпадало редко, и он, найдя, наконец, достойного слушателя, тут же повёл разговор «за жизнь»: «Вот ты скажешь, зёма, прогресс. Прогресс это хорошо, только ведь всё по уму делать то надо. Для себя ж делают, не для дяди чужого, родная земля кругом. Вот скажи, зёма, для кого эта дорога нужна? Может, кому и нужна там, в столицах, но зачем она здесь?!
Здесь же почитай последняя на Руси заповедная страна от неё погибнет. У меня в этих лесах, знаешь, сколько лет прожито. Я у моста через Смородину молоденьким был приставлен, мне ещё и двухсот годочков не было, когда варяги киевского князя всю мою родню порубали. Ох, и звери были те варяги, три дня вода в Смородине красная текла, у нас ведь, как у вас, кровь такая же как у вас, красная. Это потом про Ивана дурака, крестьянского сына, сказку придумали. Верно, был такой Иван, хотел со мной совладать, похвалялся во всех корчмах по тракту, мечом-кладенцом махал. Только мы его по уговору с лешим покойным в лесу так запутали, что он рад-радёшенек был, что живым остался. Да, были дела, я ж тогда ловкий был да хитрый, молодой ишшо»…
Змей, довольно осклабившись, выпустил облако пара: «Сегодня, кстати, юбилей справляю, как от него отвязался. Сам-то Ванька мне не страшен был, но меч у него был зловредный, опасный очень для нашего брата.… Так что денёк сегодня особенный. Да ты ешь, зёма, ешь. Ешь, да слушай. Теперь вот новое беспокойство, почитай двадцать лет шамота донимает. Сгинь»!
Струя пламени прошлась по кустам, лизнула ёлочки, из-за которых, нарушая все мыслимые правила скрытого наблюдения, высунулись головы любопытствующих старшины и Варюхина. «Всё настроение портят»!- рычал Змей, пока за кустами пострадавшие военнослужащие осматривали останки своих фуражек: «Вот видишь, зёма, зря ты за них вступаешься. Беспокойные они, шумные, лес портят. Потомки спасибо им не скажут, нахалам этим, что последнее заповедное место сгубить хотели. Пока я жив, ничего у них не выйдет.
Но ты пойми, помру я, и всё, больше змеев не будет. Это в сказках змей злодей, пожиратель человеков, а моя должность такая: хранить край родной от дураков деятельных, которые за орденок или сладкий кусок всё извести готовы.
Так что не станет меня, и, хоть в Красную книгу пиши, хоть в белую -не вернёшь Лукоморья! А сколько нас тут, коренных сокровенных жителей обитает, «русский дух и Русью пахнет». Вот как поэт говорил, а он-то знал, знал толк в высоком слоге…
Вслед за дорогой мелиораторы приползут, а как они работают, сам знаешь - болоту конец, а заодно и лесу, и речке, и озёрам, и жить то нашим негде будет. Нельзя так, нельзя. Не дам я им дорогу строить, не опозорюсь на старости лет».
«Зём, но ты и меня пойми»,- говорил в ответ Серёга: «Теперь я за эту стройку отвечаю. Я командир роты, и весь спрос с меня»,- сказал он строго и тихо, а у самого слеза в уголке глаза заблудилась, очень он был взволнован столь неожиданной в замшелых устах Змея возвышенной речью. «Да ты чё, зёма»?- удивился Змей: «Правда, что ли? Мне-то чего делать? Позволить тебе строить дорогу я права не имею, но всё-таки ты первый мой земляк за последние триста лет, так и не знаю»…
Серёгу, совсем было запутавшегося между хорошо и должен, вдруг осенила идея: «Слушай, друг, зёма, давай играть так: шестнадцатого числа у нас проверка. Ты не мешай мне до того дня, а потом рушь, что хочешь! Рушь! Лишь бы приняли, а там спишут на почву, климат или стихийное бедствие».
«А это ты здорово придумал, зём, стихийное бедствие. Это мне нравится. Давай ураганчик устроим баллов на девять»!- обрадовался столь удачному решению змей, рассмеялся, тряхнул башкой, довольным взором окинув окрестность, вот мол, как мой земляк ловко придумал, да так и застыл с открытым ртом и вытаращенными в пространство глазами. В глазах его лейтенант увидел смертельный ужас. Голова, прервав переговоры с командованием, дико заорала: «Подъём! Боевая тревога»! Тут только лейтенант узнал, что у змея три головы. Головы в панике поднялись над лесом, причём, заорав, дежурная голова пребольно укусила правую крайнюю. В то время пока средняя голова, выполняющая в змеевом теле руководящую и направляющую роль, хлопала спросонок глазами, дежурная, левая крайняя вопила в смертном ужасе: «Ваня! Ваня! Ты чё! Откуда ты взялся»?!
Из ельничка, край осинничка по неторной дорожке лесной выезжал на мохнатой лошадке крепенький паренёк с мечом и в ржавом шлеме. Одет он был весьма бедно, рожу имел простецкую и конопатую, в общем, вылитый Иван крестьянский сын из читанной Серёжей в детстве старой сказки. «Ваня, ты откуда?! А?! Ты ж помер давно, надсадился и помер»!- истерически орала левая крайняя голова: «Нету тебя! Нету! Я сам человеком оборачивался, на твоих похоронах мёд пиво пил»!
Паренёк посмотрел на змея с насмешкой: «Что же ты, пёс смердящий, лжёшь? Поздно лгать то и изворачиваться! Пришло тебе время ответить за разбой и обиды»!
«Не я это! Не я, Ваня! Это родня моя беспутная безобразничала, а я ж мухи попусту за свой век не обидел»!- вопил и вопил змей, а потом, обернувшись к лейтенанту, возопил ещё громче: «Зёма! Останови его, скажи ему хоть ты»!
Вступать в сражение с Иваном Змей явно не торопился, он орал благим матом и пытался спрятаться за ёлочки. Серёга выступил вперёд, пытаясь прикрыть собою Змея от жизнерадостно размахивающего мечом змееборца и, сбиваясь и краснея, обратился к Ивану: «Вот что, гражданин, отставить. Змей - зверь редкий, и трогать его не смейте»! «Это кто? Он редкий»?!- смеялся, не теряя готовности поразить змея, Иван: «Да их у нас по семи штук на версту и более. Не пройти по Руси, не проехать! Обсели как мухи все мосты и дороги, уморился я бить их»!
«Земля здешняя богата сумасшедшими, а это ещё один местный псих»,- решил лейтенант. Однако Иван вёл себя всё агрессивнее, и разбираться с ним, браконьером наглым, было нужно срочно. Серёга спросил его: «А вы собственно, от какой организации, гражданин, работаете и по какому праву»? Услышав слово «организация» противник слегка смутился, но на Змея наступать не перестал, лейтенанту же ответил: «Ты, прохожий человек, должно быть нездешний, да и немчин нерусский должно быть, раз не знаешь наших бед, да и такими словами бросаешься запросто, «организация», во как! Ты отойди лучше в сторонку, пока не зашибли, а я тем временем змеюке кишки выпущу»! «Я офицер»,- отвечал ему Перевалов: «И честью клянусь, что не дам тебе Змею вред причинить»!
Он попытался схватить Иванову лошадку под уздцы. «Так вот ты как! Значит, вы все за одно»!- Иван ринулся на лейтенанта, легко вращая в руке свой тяжеленный меч. Внешне это было похоже на движение ножа гигантской мясорубки. «Серёжа, не выдавай»!- вопил за спиной Змей, испуганно вжимаясь в мелколесье. Иван же радостно вращал свой булатный меч прямо над Серегиной головой: «Уйди! Зашибу! Какому князю, тать, служишь? Али Соловью самому»? «Как ты смеешь на офицера»?!- взвился Серёга, голос его от возмущения срывался на нелепый визг, а лишь спустя пару минут он, наконец, сообразил, что прёт на меч совершенно безоружным. Наглость эта его обескуражила противника, и, пока тот соображал, что с этим дураком делать, Перевалов успел схватить первую же попавшуюся палку и замахнуться ею, но меч, описал дугу и разрезал палку, что твоя бензопила.
И погибнуть, видать, было суждено Сергею от руки любимого героя «Родной речи», когда на поляну, отравив своим выхлопом лесной чистейший воздух, вылетел рычащий трактор. Конь под Иваном отродясь не видавший такого дива, что была для него пострашнее любого змея или импортного дракона, в испуге рванулся в сторону, запутался в буреломе и выкинул из седла головою в мох незадачливого змееборца. Меч отлетел в сторону, а без меча Иван стал лёгкой добычей спрыгнувшего на ходу с трактора младшего сержанта Пащенко, доказавшего тем самым, что «не перевелись ещё богатыри на Святой Руси». Витя Варюхин помог скрутить ему руки Ивана брючным ремнём.
Вокруг столпился не поспевший к делу личный состав, никто не мог взять в толк, откуда взялся этот человек в их, хотя и полном чудес, но столь знакомом лесу. Змей успокоиться не мог, его колотило от страха, как трубу теплоцентрали при избыточном давлении. «Чего ж ты, зёма, так испугался»?- сочувствовал ему лейтенант: «На тебя ж с пулемётом, говорят, ходили, не сладили». «То с пулемётом»,- отмахнулся Змей: «С пулемётом не страшно, а это ж сам меч-Кладенец»!
Варюхин вертел в руках конфискованный у Ивана меч, невзрачный с виду, но чрезвычайно ловко лежащий в руке. «Я тебе говорю, зёма»,- объясняла средняя голова, в то время как две другие никак не могли придти в себя: «Этого Ивана нет на свете уже тысячу лет, в земле он тысячу лет лежит, косточки сгнили, берёзками проросли, я точно знаю! И вдруг, здрасьте, является! Ох.
Нет, спасибо тебе, зёма, не смог я с собой совладать от страху, убил бы он меня, как поросёнка зарезал бы. Спас ты меня. Я, говорил тебе, и в допрежние то времена не стал с ним связываться, в лесу запутал. А ведь я тогда ещё молодой был, лихой, а и то побоялся. У него меч, знаешь какой? Ни одному змею не совладать»…
«Слышь, чего змей то говорит»?- обратился Сергей к Федотову: «Покойничка мы с тобой повязали». Старшина почесал в затылке и ответил так: «Откуда, лейтенант? Мы тут всякое видали, но чтобы покойники ожившие по лесу шастали, такого не бывало. Ваня, говоришь, звать его? Пойду, посмотрю, что это за тёзка объявился».
Он подошёл к аккуратно уложенному на травку Ивану. Тот лежал, не имея ни сил, ни возможности пошевелиться и обличал обступившее его воинство, дымящее дешёвым армейским куревом, ведь, кто служил в стройбате, знают, что раз объявили перекур, курящие курят, а кто не курит, работает: «Дым пускаете, аспиды»?! Тем себя и выдали! Людьми змеи обернулись, а куда дым то спрячешь?! Змеи! Змеи в человеческом обличье! Бил и бить вас буду! А то, редкие звери! Да переводу на вас нет, покоя от вас православному люду нету»!
«Курить отставить! Разойтись»!- скомандовал старшина: «До истерики довели человека». Он присел на корточки рядом со связанным и миролюбиво сказал: «Ну, что, Ваня? Меня тоже Иваном звать, не веришь - перекрещусь. Так что рассказывай, кто ты такой и откуда ты взялся»?