Экзамены мы сдавали в учебном центре Академии, около городка Солнечногорск, лежащего на берегу большого озера Сенеж. Там я встретил моих бывших курсантов по Орловскому танковому училищу: Родионова И., Быстрыкина Ю., Андреева А., Ильевцева И. Я попал в роту, которую набирал полковник Уткин И. Д.. Старшиной роты был назначен, прибывший раньше всех, из абитуриентов, Жора Шепелюк и его помощником Рафик Хабибулин. Это были два тупых и наглых прохиндея, стремившихся любой ценой пролезть в Академию. Они считали себя уже поступившими слушателями, захватив эти должности, и занимаясь сбором документов, у прибывших, постоянно общались с начальством, показывали свое рвение к службе, с пренебрежением относились к нам абитуриентам. Начальник курса «раскусил» этих прохиндеев, и после экзаменов, сделал их рядовыми слушателями, назначив старшиной роты И.Родионова, чему все были несказанно рады. Рота была разбита на взвода, по принципу изучения иностранного языка, получилось три взвода, изучающих немецкий язык, и один наш 4-й взвод - "английский". Эти два типа попали к нам во взвод, и тут уж мы отыгрались над ними. Постоянно в течение трех лет, мы подтрунивали над ними, подмечая их малейшие оплошности, так они нам опротивели за то время, когда сдавали экзамены. В этом основную роль играли два человека, Володя Калинин и я, мы в карикатурах изображали различные казусы, происходившие с ними на протяжении учебы, эти карикатуры смотрел весь взвод, их мы рисовали на занятиях и передавали по рядам. Потом эти листочки стал собирать Сева Мемнонов, но иногда, некоторые из них, попадали в руки Шепелюка или Хабибулина. Однажды нас с Володей вызвал полковник Уткин, и, разложив на столе карикатуры, спросил нас, чтоб мы ему показали, где, чей рисунок. Я отобрал свои, там был нарисован Жора Ш. с ослиными ушами, начальник курса прекрасно знал, что тупой Жора, еле тащится по учебе на одних тройках, затем еще две какие-то карикатуры. У Володи был нарисован Жора, с усиками и челкой как у немецкого фюрера, которого под зад, прикладом винтовки, советский солдат выгоняет с территории СССР, за госграницу. Подобный плакат художника-каррикатуриста Кукрыниксы, был издан во время Великой отече-ственной войны, и потом печатался в различных изданиях военной литературы. Когда мы разобрали рисунки, Уткин чересчур серьезно, вероятно чтобы не рассмеяться сказал, показав на мой рисунок: - Вот это образ, который отображает, как человек видит другого человека, это одно, а ты, Калинин, выгоняешь его с нашей территории, ты не имеешь на это никакого права. Это не твое дело, чтобы я больше не видел таких рисунков, а это я оставлю у себя на память. Вам все понятно?
- Так точно, товарищ полковник! - хором ответили мы. Конечно, мы на этом не остановились и продолжали рисовать. Мы не только рисовали шаржи на этих двух прохиндеев, но и другие, события также отражались в наших рисунках. Годы учебы в Академии были самыми беззаботными и мало напряженными годами моей жизни. Учеба, хоть и занимала почти все время, но не было у тебя подчиненных, за которыми надо постоянно осуществлять контроль, заботиться, учить, я отвечал сам за себя, как выучил, такую оценку и заработал. Учиться здесь было намного интереснее, чем в училище. В академической библиотеке мы имели доступ к секретным и совершенно секретным документам проливающим свет на различные факты из Великой отечественной войны и других событий, касающихся наших Вооруженных Сил. На первой лекции по Военной истории, генерал Крупченко, с которым мне довелось встречаться в Германии, когда я первый раз поступал в Академию, увидев меня, сидящим в аудитории, произнес:
- Я уважаю целеустремленных, настойчивых людей, которые добиваются поставленной цели. Они, сорвавшись один раз, не опускают беспомощно руки, а преодолевают трудности и несмотря ни на что, выполняют поставленную задачу. Среди вас сидит такой офицер, он, не поступив в Академию один раз, добился своего и стал слушателем в этом году. Вот так надо делать всегда и везде, молодец капитан. Никто так и не понял, кроме меня, что это я, а я сидел гордый от сознания того, что генерал не забыл меня за эти два прошедших года. Все три года Крупченко благоволил ко мне, и на госэкзамене дополнительными вопросами вытащил меня на «отлично». Вначале я жил в Москве один в общежитии для холостяков, пока не освободилось место в офицерском общежитии для семейных офицеров. В октябре я получил комнату в офицерском общежитии, которое находилось рядом с Академией, Галя уволилась в Калинине и приехала ко мне. Пока съездила в Орел, пока прописались и в январе 1967 г. устроилась медсестрой в роддом, на посменное дежурство. Первый курс прошел незаметно, учеба в классах несколько раз выезжали в Учебный центр на стрельбы, вождение и полевые занятия. В Академии я узнал, что в Москве, в Главном управлении кадров работает мой бывший начальник штаба, в Германии, подполковник Акимкин В.И. За время учебы я несколько раз приходил к нему домой. Это был добрейший, гостеприимный человек, его жена Мария Степановна принимала меня, как своего сына. Мы подолгу вспоминали нашу совместную службу в Германии и наших сослуживцев, Владимир Иванович, держал меня в курсе о их дальнейшей военной службы. В августе поехали в отпуск, сначала в Орел, потом, забрав у родителей Сашу, в Мукачево. Папа продал мотоцикл, и к этому времени купил «Москвич-403». Он потихоньку его осваивал, ездил с мамой по городу, на рыбалку на канал, реку Латорицу, на озеро и, просто, на природу. Однажды они с мамой поехали на канал на рыбалку. Вдоль канала шла земляная насыпь, переехав ее, папа поехал вдоль канала и остановился на любимом месте. Порыбачив часа четыре, они собрались домой, и когда тронулись, надо было опять преодолеть насыпь. Двигатель машины еще не был, как следует, прогрет, и заглох почти на вершине насыпи, «Москвич» скатился назад и встал, упершись задними колесами в колею дороги. Как не пытался потом папа, так и не смог почему-то завести, только что работавший мотор. Пришлось ему идти в деревню, благо она была рядом, и искать буксир, чтобы привезти машину хотя бы в деревню, и там постараться устранить неисправность. Свободной машины в деревне не оказалось, и папе дали кучера и двух быков, запряженных в ярмо, вот на этой бычьей тяге папа торжественно въехал в деревню. Проезжающие шофера, смотрели машину, но ничего обнаружить не смогли, в итоге разводили руками и уезжали. Это длилось до тех пор, пока какой-то маленький мальчишка не спросил у папы:
- Дедушка, а почему у вас в глушителе земля с травой?
Очистив глушитель, папа сразу завел машину, вероятно, когда он скатился на канале глушитель уткнулся в колею и получилась прочная заглушка, после этого они благополучно вернулись с мамой домой. Мы тоже катались на машине по Закарпатью, и получали несравнимое удовольствие, конечно, это во много раз лучше, чем на мотоцикле. Отдохнув, мы к сентябрю вернулись в Москву, в свою комнату в общежитии. В Академии первый и второй курсы нашего командного и технического факультетов, привлекались для участия в парадах по случаю празднования праздников Великой Октябрьской революции (7 ноября) и Международного праздника трудящихся 1 Мая. В дальнейшем парады в мае стали проводить 9 мая в День победы, а 1 мая проводилась праздничная демонстрация трудящихся, на которую заставляли ходить и военнослужащих. Парадам предшествовали ежедневные строевые тренировки, начинались они, как правило, не менее, чем за месяц. Тренировки проводились вначале во дворе Академии по шеренгам, а потом в составе колонны, генеральные тренировки проходили по несколько раз, на аэродроме во Внуково, куда слушатели академий добирались на метро, а остальные участники парада этот месяц жили в палаточном городке и там тренировались. Заключительная генеральная репетиция проводилась на Красной площади, обычно вечером дня за два до праздника. За время учебы я участвовал в четырех парадах, однажды, когда мы проходили перед Мавзолеем, наверху которого стояло руководство страны, я попал в камеру телевидения и мама, мне сообщила, что видела меня на параде. Когда в Москве открывался памятник «Могила неизвестного солдата», наша рота, в составе нескольких рот, по одной от всех частей Московского гарнизона, привлекалась для прохождения торжественном маршем, мимо памятника и присутствующих здесь ветеранов войны. Это было очень торжественный, вызывавший слезу ритуал. После того, как от Мавзолея убрали пост №1, где хранится прах вождя революции 1917 года, этот пост установили на Могиле неизвестного солдата. Летом на первом курсе, мы всем курсом, ездили в творческую поездку в Волгоград, изучать Сталинградскую битву на местности. На Мамаевом кургане, где развернулись основные бой за город, после войны был создан мемориал павшим защитникам Сталинграда. Он подавлял своей грандиозностью, особенно статуя Матери - родины, лестница, ведущая к ней, со скульптурами защитников города, и пантеон, с рукой держащей факел, по стенам которого написаны фамилии павших защитников Сталинграда, все это вызывало благоговейное преклонение перед их подвигом. Мы, по сохранившимся архивным документам, используя карты, наносили положение наших войск и немцев, и, действуя в роли командиров дивизий, полков, воевавших в 1942-1943 годах, принимали и докладывали решения по создавшейся обстановке. Вместе с преподавателями обсуждали правильность принятых решений, реальными командирами, и многие, предлагали свои решения. Наш преподаватель просил обосновать их и потом давал оценку принятому решению. Такой подход к изучению бит-вы, вызывал живой интерес у нас, современных офицеров, позволял расширить наш кругозор на основе опыта Великой отечественной войны. Обедали мы прямо в поле, обед готовили гражданские повара в походных армейских кухнях, принадлежащих 82 мсд, дислоцировавшейся в Волгограде. Вечером мы вернулись в казармы, поужинав, некоторые офицеры, почувствовав свободу, оторвавшись от жен, отправились в вечерний город. Утром позавтракав, мы должны были выехать на Мамаев курган, чтобы продолжить изучение второго этапа Сталинградской битвы ««Окружение и разгром немецкой группировки фельдмаршала Паулюса». Уже подали машины, начальник курса был вне себя от гнева, так как не вернулись два слушателя с "вечерней прогулки", он набрасывался на старшину, пытаясь выяснить, где они могли находиться, но тот, только разводил руками, они ему не докладывали, куда пошли. Этими гуляками, как, оказалось, были два наших прохиндея, Жора Шепелюк и Рафик Хабибулин. Когда начальник курса, уже готов был дать команду «По машинам!», из-за дома появились загулявшие друзья. Уткин подозвал их, отругал за опоздание, и пытался выяснить, где они находились всю ночь, но те лепетали, что-то невразумительное, что они заблудились, и еще что-то, путаясь в объяснениях. Обозвав их «мартовскими котами» и пообещав с ними разобраться в Москве, дал команду колонне «Вперед». Плодотворно позанимавшись по этапу разгрома немецких войск на кургане, мы возвратились к ужину в казармы. Я тут же нарисовал карикатуру на наших гуляк. Во весь лист бумаги видна крыша дома, по коньку крыши, подняв хвост трубой, ходит кот с мордой Жоры, а у трубы, из которой идет дым, привалившись к ней и, свернувшись калачиком, лежит кот с мордой Хабибулина. Подпись «Еще пять минут погуляем и назад в казармы». Карикатура была своевременная и злободневная, весь курс, разглядывая ее, умирал от хохота. На третий день мы изучали этап «Контрнаступления Советских войск под Сталинградом». Занятие про-водилось путем выдвижения на машинах в направлении города Калач, с остановками для занятий в наиболее значимых точках, на которых развивались главные события контрнаступления. В конце занятия в Калаче, на рыбозаводе, мы приобрели по пакету вяленой чехони. Я впервые попробовал эту рыбу, посол был первоклассный, она просвечивалась будто прозрачная, при разделке с нее тек жир, вкус был неповторимый. Когда вечером мы сели в вагон, заняв его полностью, и подкупив пива в вагоне-ресторане, началось пиршество, не только мы, весь вагон провонял рыбой. Осенью 1968 года, наш Саша пошел в первый класс. По характеру он был тихий, скромный, малообщительный мальчик, воспитанный в духе «это нельзя, это плохо, за это могут наказать». Кроме того на его поведение влияло сознание того, что он небольшого роста, и что он не всегда мог дать сдачи обидчику, поэтому он был замкнутым, и трудно сходился со сверстниками. Для него школа была, как что-то страшное, неизбежное, в то же время необходимое бремя, с которым надо было мириться. Галя в перерывах между дежурствами, как могла, помогала Саше познавать азы учебы, чтобы он не отставал в школе. Все лежало на ее хрупких плечах, работа, дом и первоклассник, я с утра и до вечера был на занятиях. В выходные дни я частенько выезжал на рыбалку, и увлекался, как летней, так и зимней ловлей рыбы. Подмосковье изобиловало своими водоемами, вокруг было много рек, озер и каналов, но добираться до них приходилось на автобусах или по железной дороге, на электричках, а от станции несколько километров пешком, или на попутном транспорте. Но особенно я пристрастился к зим-ней рыбалке. Для полевых занятий на зиму нам выдали на три года утепленные танковые комбинезоны, и даже валенки, все это пригодилось на рыбалке. У меня был рыболовный ящик, укомплектованный удочками, блеснами и мормышками и новый ленинградский бур, которые недавно появились в продаже в магазинах и пользовались повышенным спросом у рыбаков. Среди преподавателей тоже было немало рыбаков-любителей, с ними я встречался или в вагоне электрички или на водоеме, но отношения с ними от этого не становились панибратскими, они продолжали строго спрашивать на занятиях, но на водоеме уважительно относились к моим рыболовным успехам, и это было приятно. Приехав, рыбаки всегда делятся своими успехами перед сослуживцами, что конечно делал и я, ребята с интересом внимали моим рассказам. Один из них, Виктор Кузьмин, захотел сам испытать прелести зимней рыбалки и упросил меня взять его с собой в ближайшее воскресенье на озеро Сенеж, куда я ездил чаще всего. В пол-шестого одетый в теплый танковый комбинезон, шапку-ушанку и валенки, я вышел на крыльцо здания общежития, где мы договорились встретиться с Виктором. Он буквально через несколько минут появился, одетый в легкое демисезонное пальто, шапку и ботинки. Я в недоумении уставился на него:
- Ты же замерзнешь, мороз почти 20 градусов.
– Не замерзну, я пододел теплое белье и толстый свитер, а ботинки у меня меховые.
Я с сомнением покачал головой, но посмотрев на его бодрый вид, пошел впереди на остановку трамвая. Трамвай, как нарочно попался старого образца, ходили тогда по Москве деревянные высокие трамваи, в отличие от чешских, комфортабельных вагонов, обогреваемых зимой, эти были холодные, с заиндевевшими стеклами, в них было так же холодно, как на улице. Слегка замерзнув, мы приехали на Ленинградский вокзал в надежде согреться в электричке, но она, как и трамвай, не обогревалась, более того во многих тамбурах вагонов были разбиты стекла на дверях. Мой Виктор совсем замерз, и от его бодрого вида ничего не осталось. Выйдя на станции Солнечногорск, мы зашли в небольшой зал ожидания станционного вокзала, скоротать время до прибытия автобуса, который шел до поселка, на противоположном берегу озера, там располагался наш учебный академический центр. Народу в зале не было, и здесь было тепло, в стене, до половины выступая из нее, стояла высокая, до потолка, круглая печь, облицованная черными крашенными железными листами, вторая половина которой находилась за стенкой, там ее топили дровами. Она излучала домашнее тепло и Виктор, прижался к ней телом, расстегнув пальто. Немного отогревшись, он жалобно промолвил:
- Славик, может, водку здесь выпьем, и поедем обратно? Но я был не преклонен:
- Ты хотел побывать на рыбалке. Поэтому пройдем этот путь до конца. Вскоре подошел автобус, старенький, на базе ГАЗ-51 и в нем тоже отопление не работало, мой друг, немного согревшийся в вокзале, снова замерз. Минут через тридцать, намотавшись по ухабистой дороге, мы подъехали к КПП учебного центра Академии. Все, кто не имел пропусков на вход на территорию, вышли из автобуса, а мы, после проверки, поехали до конечной остановки в учебном центре. Он располагался на высоком берегу озера Сенеж, отсюда до берега было метров пятьсот, это намного ближе, чем от вокзала, где мы грелись. Было около девяти часов, когда мы вышли из автобуса. Погода ухудшилась, вдобавок к морозу подула поземка. Идти по заснеженному склону, хоть и под уклон, до озера, при поземке, а потом в гору обратно, радости было мало, и я решил половить рыбу на танкодроме учебного центра, там был большой водоем, сделанный для проведения занятий по преодолению танками водной преграды по дну. Водоем был довольно большой, местами глубиной до пяти метров, в нем водилась плотва, окунь и даже щука. До него идти по снежным тропинкам минут пятнадцать, вот туда мы и направились. На водоеме нашли немного защищенное от ветра место, но все равно было холодно, хотя ходьба нас слегка согрела. Я отдал Виктору плащ-накидку, которую всегда брал с собой для защиты от ветра. Ногами я расчистил два места под лунки и взялся за бур. Достав из ящика удочки, я показал Виктору, как работать мормышкой, приподнимая и помахивая кивком, и мы начали ловлю. Вскоре я поймал парочку окуньков и чтобы подбодрить друга, мы поменялись лунками. Половив минут тридцать, Виктор все же поймал окунька, а я штук пять, и мы решили перекусить и выпить по сто грамм, чтобы согреться. Накануне, сбросившись, мы купили бутылку водки, как необходимый атрибут рыбалки. Я достал из ящика бутерброды, бутылку, они были холодные и твердые, как из морозилки, водка замерзла так, что лилась в крышку от термоса, как тягучий ликер. Водка была обжигающе холодна, в желудке вместо тепла, разлился холод. У Виктора после завтрака, несмотря на горячий чай, стали трястись губы и на носу появилась капля и я сдался. Мы пошли на автобус, вкусив все прелести зимней рыбалки. Когда мы отогрелись в теплой электричке, Виктор сказал:
- Теперь зимнюю рыбалку я буду смотреть только по телевизору. Второй курс ознаменовался стажировкой, проходила она в августе 1968 года, но точно с какого числа не помню. Мы с одним слушателем с нашего курса получили назначение в город Болград, Молдавской АССР, в танковый полк стажерами командиров батальонов. Пока мы ехали из Москвы на поезде, в стране произошли события, о которых мы узнали в дивизии. Прибыв в ее расположение, мы удивились царившей в военном городке безлюдностью и опустошенностью, ветер гонял по улицам мусор, казалось, что все брошено в спешном порядке. Найдя штаб дивизии, мы поднялись на второй этаж опустевшего здания, дверь в кабинет командира дивизии была открыта. За столом сидел пожилой генерал, попросив разрешения, мы вошли и я четко доложил:
- Слушатели Академии БТВ, в количестве двух человек, прибыли на стажировку.
Генерал, встав из-за стола, пожал нам руки, прочитал наше предписание, и, с каким-то надрывом, грустно произнес:
- Сынки, какая стажировка, дивизии нет, она на марше к госгранице. Я завтра тоже покидаю штаб и лечу за ней на самолете. Сейчас подъедет заместитель командующего округа и скажет, что вам делать, подождите в приемной.
Так мы узнали, что по решению стран Варшавского договора через Венгрию и Польшу, для ликвидации антиправительственного путча в Чехословакии, были введены наши войска. Страны Варшавского договора также направили свои войска в Чехословакию. Несколько дивизий Прикарпатского Военного округа были отмобилизованы и переброшены через границу. Вскоре Прибыл зам. командующего, и мы представились ему. Молодой генерал мгновенно принял решение:
- В Тирасполе завершает развертывание мотострелковая дивизия. Вы как раз окажете неоценимую помощь в развертывании подразделений танкового полка. Все понятно?
Нам выписали новые предписания, за подписью зам. командующего, и мы поехали в Тирасполь. В штабе дивизии меня назначили исполняющим обязанности командира танкового батальона, мой комбат еще не приехал из отпуска, а товарища, начальником штаба батальона в другой, тб, там комбат был на месте. Батальон, в котором по штату мирного времени служили только механики-водители, уже был укомплектован резервистами из запаса, или «партизанами», как их тогда называли. Это были городские и жители близлежащих к Тирасполю окрестных городов и сел, Казармы были заполнены личным составом, и кишели, как ульи, пчелами. Многие спали на полу, на матрацах, но беспорядков и нарушений воинской дисциплины не было. Все военнослужащие понимали, что положение серьезное, раз дивизию развернули до полного штата, никого не надо было уговаривать, что-то сделать, все понимали с полуслова и исполняли беспрекословно. В войсках мы не знали истинной цели развертывания дивизий в Молдавии, но то, что много войск, было отправлено через Закарпатье в Венгрию, знали почти все. Военные и, особенно гражданские люди боялись, что могут начаться боевые действия, это создавало тревожную обстановку среди населения, и дисциплинировало солдат. Когда мы приехали потом в отпуск, мама рассказывала, что войска через Мукачево шли день и ночь, а до этого мадьяры, местные жители, поговаривали в городе, что вот скоро придут наши, мы вам русским покажем. На третий день прибыл комбат, татарин по национальности, его, как и многих других офицеров, отозвали из отпуска, и мне стало полегче. Штатными офицерами, кроме комбата в батальоне были: зампотех, старший лейтенант, недавно окончивший училище, и командиры рот, тоже недавно закончившие училище молодые офицеры, остальные офицерские должности были укомплектованы офицерами запаса. Вскоре дивизия получила задачу, погрузить гусеничную технику на железнодорожные платформы, колесным транспортом своим ходом, совершить марш по указанному ей маршруту, и сосредоточиться на полигоне, где провести боевое слаживание частей и подразделений. Хитрый комбат взвалил на меня, самую ответственную задачу, погрузку танков на платформы, а сам занялся подготовкой тыла батальона к маршу своим ходом на машинах. Мой опыт многократных погрузок танков в Германии очень пригодился, и я приступил к погрузке. Надо сказать, что это довольно сложная задача, здесь должно было четкое понимание механиком-водителем жестов руководителя, и ювелирное выполнение этих команд водителем. Малейшая задержка поворотного рычага могла привести к сваливанию танка с платформы, а это грозило большими неприятностями. Я видел, как однажды в Германии при погрузке на платформу, завалился, на стоящий рядом деревянный склад, тяжелой танк ИС-3, если бы не стена склада, которая, хоть и была проломлена, но держала его, а то танк лег бы на бок на землю, сломав платформу. Снимали его железнодорожным краном, подцепив тросами за днище, задача была не из легких, вес танка составлял почти 50 тонн, он все же развалил до конца державшую его стену склада, когда танк качнулся при подъеме. Помня тот случай, я принял все меры, чтоб не завалить ни один танк, а их надо было погрузить 30 штук. Механики-водители срочной службы, почти поголовно не имели опыта погрузки на платформу. Нам повезло, состав под погрузку подали на торцевую площадку, с нее грузить танки было проще, чем с боковой. Первый танк, командира батальона, ведомый опытным механиком, умело выполнявшим мои команды, взошел на первую платформу, и далее зампотех повел его по платформам в конец состава. Второй танк я не сумел поставить на платформу сразу, механик был первогодок, опыта никакого, резко дергал рычаги, и чуть не свалился с платформы. Пришлось посадить в танк за рычаги первого водителя и дело пошло, танки без задержки заводились на первую платформу, а далее в танк садился штатный водитель и, потихоньку, под руководством зампотеха, шел до своей платформы. Когда я заканчивал погрузку первой роты, из штаба дивизии прибыл подполковник, штабник, и попытался вмешиваться в мои действия при погрузке, давая бестолковые советы. Я возмутился и попросил его не мешать мне, так как я отвечаю за погрузку, а не он, а если он хочет грузить танки, пусть приступает, я могу ему уступить это место. Проверяющий штабник ничего не ответил, молча проглотив мою «пилюлю», и через некоторое время убрался восвояси. Мои офицеры и солдаты после этого, еще с большим старанием стали выполнять мои команды и распоряжения, поняв, что я не просто временный офицер, а настоящий командир, отвечающий за батальон. Погода была жаркая, солнце стояло в зените и неимоверно припекало. Мы закончили погрузку, экипажи крепили проволокой танки на платформах, я, мокрый от пота, проходил по составу, проверяя крепеж, невыносимо хотелось пить. Подойдя к очередной платформе, задрав голову, я спросил у сержанта «партизана», командира танка, есть ли у него попить. Тот быстренько, с готовностью услужить командиру, достал из башни алюминиевый бачок, открутив крышку, широкую, как миска, налив ее доверху, осторожно сверху подал мне. Не глядя, я, пытаясь скорей утолить жажду, приложился к крышке, и сделал несколько больших глотков, и только тогда понял, что это вино, сержант, улыбаясь, сверху смотрел на меня. Я, с мольбою в голосе, спросил: -А вода, вода у вас есть?
Он развел руками, воды, к сожалению, у них ни у кого в танках не было. Внезапно подошла темная тучка, закрыла солнце, и пошел обильный теплый дождь, смывая с торцевой аппарели, где мы грузились, щебень раскрошенный гусеницами танка. Намокнув, теперь сверху, я кинулся к платформе, откуда призывно махал зампотех. Там между танками стоял, белый с красным крестом УАЗик, призванный вместе с водителем из городской станции «Скорой помощи». Зампотех протянул мне руку, и помог взобраться на платформу, мы укрылись от проливного дождя в машине. Было душно в нагревшемся на солнце салоне, окна не откроешь, заливало дождем, но вскоре, дождь также внезапно прекратился, как и начался. Железнодорожники стали формировать эшелон, подали теплушки под личный состав, и я дал команду ротным командирам, убрать солдат из танков в теплушки. К концу дня наш эшелон был сформирован и тронулся в путь. Мы с зампотехом, батальонным фельдшером и водителем «санитарки», остались в машине на платформе. Мои товарищи соорудили обильный ужин, выложив на стол все овощи, какие только растут в Молдавии, кроме того вареных кур, сало, яйца, буженину, еще что-то, и, конечно, поставили домашнее вино. Оно вроде не крепкое, но к концу ужина я захмелел. От обильной еды и усталости на погрузке, под горячим молдавским солнцем, я уснул тяжелым, липким сном на одной из лавок, предназначенных для перевозки лежачих больных. Проснулся я от нестерпимой жажды, мокрый от пота, и посмотрел в окно, было раннее утро, поезд медленно продвигался вперед, вокруг была пересеченная местность, с оврагами и перелесками. Утолив жажду, я вышел на платформу подышать свежим воздухом, и справить нужду. Поезд подходил к полустанку, сбавив скорость, и вскоре остановился. Проснулись мои товарищи, достали воды и организовали умывание. По эшелону передали команду получить завтрак, водитель, забрав котелки, и бачки под чай, побежал в теплушку, где ехала кухня. Я пошел по эшелону, узнать положение дел, ротные доложили, что все в порядке, и получив пищу, организовали завтрак в вагонах. Поезд продолжил свой путь. Для введения в заблуждение иностранной разведки, эшелоны с техникой провели вдоль госграницы и вернули на Яворовский полигон Прикарпатского военного округа. Дивизия сосредоточилась там, в полном составе, и провела боевое слаживание частей и подразделений. Мы выполнили все учебные стрельбы из танков, от-водили на танкодроме положенные танкистам упражнения, личный состав, вооруженный автоматами и пистолетами, отстрелял зачетные стрельбы, и провели батальонные и полковые учения. Во время этих учений нам приходилось проезжать через деревни и села, и везде народ встречал нас, как говорится «хлебом, солью». Увидев идущие по дороге машины, люди, бросали убирать овощи и фрукты, бежали к нам, надеясь увидеть своих близких, призванных в армию. Они несли нам ящики помидоров, огурцов, винограда, яблок, груш. Машины затаривались этими ящиками и солдаты ели их содержимое на ходу и на остановках. На полковых учениях мы остановились недалеко от деревни, где жил водитель нашей санитарки, и тот упросил комбата отпустить его домой, пообещав привезти ему вина и продуктов. Комбат предложил мне поехать старшим, чтоб машину не задержали. Мы благополучно приехали в деревню, все родственники водителя сбежались узнать, не началась ли война, и были рады, что пока все решается мирным путем. Меня повели на экскурсию к брату водителя, он жил на соседней улице. Под домом был большой подвал, и в нем стояло две огромные, почти в мой рост бочки с ви-ном, в одной было светлое сухое вино, а в другой красное, но не десертное, а приятное на вкус вино. Я попробовал и того и другого. Братья соскучившись, обменивались новостями, и затем повели меня в дом отца. Одноэтажный дом, вытянутый в длину, стоял внутри двора, огороженного добротным забором. Во дворе строился еще один такой дом, у него были возведены стены и крыша, но он был не доделан внутри. В этом доме тоже был подвал, но какой! он был по размеру стен самого дома. Стены подвала были ослепительно белые, электрический свет освещал бетонный постамент, на котором стояло в ряд пять таких же огромных бочек, как у брата, заполненным вином. Нас позвали выйти наверх, поспела баня, которую затопили, как мы приехали. Помывшись, сели за стол, который ломился от молдавских деликатесов, и холодного вина из погреба. За столом собралась вся огромная семья. Я восседал за столом, как по-четный гость, говорились слова благодарности в мой адрес, что я привез сына, мужа, брата, к ним на побывку. Вскоре меня сморило от усталости, еды, вина и жаркой бани. Меня уложили на кровать с пуховыми перинами и подушками, провалившись в них, я уснул и проснулся только поздно вечером. Наутро, загрузившись вином и съестными припасами, распрощались с гостеприимной семьей нашего шофера, и к обеду прибыли в часть. Дивизия стала готовиться к дивизионным ученьям. Срок нашей стажировки подошел к концу, и мы с товарищем отпросились на два дня раньше срока, чтобы сходить в Тирасполе в баню, и привести себя в порядок перед уездом в Москву. После бани мы зашли в небольшой ресторанчик или кафе, там аппетитно пахло шашлыками, но вместо шашлыков мы увидели необычное блюдо. Это были две мясные, румяные, сантиметров по десять, квадратные колбаски, на деревянных шпажках, лежащие на тарелках, с томатным соусом и зеленью. От них исходил, нагоняющий волчий, аппетит аромат. Мы поинтересовались, что это за блюдо, официантка объяснила, что это молдавское фирменное блюдо «мететей». Мы заказали на пробу по порции. «Мететей» оказалось, на редкость, вкусным и сочным блюдом, по вкусу напоминали шашлык, но очень нежный и необычайно вкусный. вкусный. И мы повторили заказ. Назавтра мы простились с Тирасполем, в который, нежданнонегаданно, попали, вместо Болграда. Академию я закончил успешно, получив за это, звание «майор» досрочно, это было очень важно для меня и для моей карьеры, одно дело приехать в часть майором, а другое, капитаном, и ждать почти год , пока тебя узнают, а только потом аттестуют, и пошлют документы на присвоение очередного звания. На выпускном вечере, мы с Вовкой Калининым и Севой Мемноновым, подарили начальнику курса все рисунки, которых собралось солидная пачка, там были отражены все знаменательные события из жизни нашего взвода. Полковник Уткин был очень доволен таким подарком, ведь это память о нашем взводе. На мандатной комиссии при выпуске, председатель комиссии, посмотрев мое личное дело, обрадовано сказал:
- О, вы товарищ майор, окончили училище по профилю плавающих танков, и пять лет командовали разведвзводом, вам прямая дорога в морскую пехоту. Вы согласны служить в должности командира танкового батальона морской пехоты?
Меня, когда-то, еще с детства, манила романтика морской службы, я гордился, когда служил в разведке, что я «морской» танкист, нравилась и морская пехота, ее подвиги, во время войны, ее красивая форма и бесшабашная удаль, с которой они маршировали на парадах. Но предложение служить в морской пехоте, для меня было неожиданным. В то время, зачастую особо не спрашивали желания у офицеров, где им служить, назначали и все, избитый термин, «ты будешь служить там, куда тебя пошлет партия», никто не отменял, он висел над каждым коммунистом, всю его службу. Если кто-то начинал выбирать, или отказываться, могли загнать туда, «где Макар телят не гонял». Поэтому я стандартно ответил:
- Я буду служить там, куда меня пошлет партия и командование.
– Ну, вот и славненько, - обрадовался генерал, - Так и запишем, майор Татьянин В.С.- в морскую пехоту, в город Балтийск.
Выйдя из Академии, я позвонил Владимиру Ивановичу Акимкину, рассказав о моем назначении. Он в ужасе воскликнул:
- Ты, что хочешь по полгода мотаться в трюмах кораблей по морю? И потом, там никакого продвижения, так и уйдешь на пенсию командиром батальона. Я, что-нибудь придумаю.
И придумал, меня назначили командиром батальона в город Урюпинск. В отпуске, мы поехали на «Москвиче» на море, в Одессу. Наш путь лежал через Черновцы, Бельцы и Кишинев. По пути мы останавливались в живописных местах, на берегах небольших рек, которыми изобилует Молдавия. Купив в селе мясо, мы замариновали его в сухом столовом вине, которое в изобилии продавалось в магазинах, стоило оно буквально копейки. Пока ехали, выбирая место для отдыха и остановки на ночлег, мясо в молочном бидоне пропиталось вином и стало таким вкусным и нежным, что я в жизни не ел, такого ароматного шашлыка. В Одессу мы приехали на следующий день поздно вечером, и заночевали в городе, не сумев добраться к морю. Утром, как только рассвело, мы, спросив дорогу, выехали к морю в район Аркадии. Всходило солнце над тихо плескающимся морем, оно золотистыми бликами слепило глаза, морской воздух пьянил своей свежестью и наполнял легкие бодростью и здоровьем. Галка светилась счастьем, она впервые увидела этот могучий голубой, морской простор, нежно ласкавший ее ноги своими волнами.
–Здравствуй море!
прокричала она, и, разбежавшись, бросилась в его объятия.
Это не передать словами, как она была рада. Мы искупались и поехали, по совету отдыхающих рядом горожан, в Каролино-Бугаз, это тоже было экзотическое место. Узкая песчаная полоса суши с мостом, над, впадающем в море, Днестром, разделяла Днестровский лиман и море, посредине этой полосы, шла автомобильная дорога, по одну сторону, которой была морская вода, а по другую речная. На косе, среди кустарника, мы нашли местечко, где можно было поставить машину, и расположились на отдых. К вечеру погода стала портиться, похолодало, на пляже стало неуютно. Промерзнув еще сутки, мы решили вернуться в Закарпатье, и продолжить наш отдых дома.