ИСКУСИТЕЛИ. ГЕРЦЕН – НАТАША – ГЕРВЕГ
Давно меня занимает эта тема: искусители. Но лишь тот вариант, когда случается адюльтер (франц. adultere; латин. аdulterare – обесчещивать; супружеская неверность, измена).
В литературных произведениях всего этого вдоволь. Но писатели сочиняют подобные любовные треугольники ради интриги, накаливания чувств героев, чтобы привлечь читателей к своему роману или - повести, рассказу, оде, поэме, сценарию.
Жизнь – самый лучший сценарист. Такого накручивает, что нарочно не придумаешь.
В «Словаре русского языка» С.И.Ожегова следующее определение слова «искуситель»: тот, кто искушает, искусил кого-нибудь; соблазнитель. В этом же словаре: «Искушать судьбу – делать что-нибудь сопряжённое с излишним риском». И ещё: «Искушение – соблазн, желание чего-нибудь запретного».
На примерах не литературных героев, хотя придётся мне касаться и их, а конкретных людей, хочу поразмышлять об искусителях и о том, чем заканчивается желание искусить, соблазнить, пожелать запретного.
Эти люди хорошо известны. И искусители, и их жертвы. Впрочем, жертвы известны больше.
Я не собираюсь подглядывать в замочную скважину, не буду издеваться над чувствами жертв искусителей. Решила написать об искусителях с одной целью: разобраться, почему искусительство – этот своеобразный грех – возможно. Слово «грех» я не связываю с религией. Не знаю, как по-другому более ёмко назвать дурные поступки.
Сомневаюсь, что можно грехи возводить в какую-то степень. Но боль от них, несомненно, - можно. Больнее всего, если дурно поступают те, от кого этого не ждёшь. Сейчас возьмём только друзей и «друзей».
Об этом трио, об искусителе и жертвах я рассказываю, ссылаясь на книгу Вадима Александровича Прокофьева «Герцен», вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей» (М., «Молодая гвардия», 1979 г.). А также на автобиографическое произведение Александра Ивановича Герцена «Былое и думы» Он сам вынес на людской суд себя и свою семейную жизнь.
Герцен – псевдоним; он незаконнорожденный, но признан отцом, следовательно, Яковлев.
Какие бы из русского языка слова восхваления я не вспомнила, всё равно не смогу полно выразить своё восхищение от этого сочинения. «Былое и думы» называют одним из шедевров мемуарной литературы. Согласна!
В воспоминаниях замечательного русского писателя, издателя и философа не только рассказы о личной жизни, но и экскурсы в историю. По-моему мнению, «Былое и думы» спокойно можно назвать и исторической монографией.
Правда, я нашла у Герцена вот такое опровержение:
«Былое и думы» - не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно (здесь курсив – Л.П.) попавшемся на её дороге».
Манера, используемая А.Герценом при написании этих воспоминаний, напоминает изобретённый жанр прозаических сочинений французского классика Виктора Гюго, который также постоянно отвлекается на события и людей.
Великим людям, увы, как говорят, ничто человеческое не чуждо. Они сами делают ошибки и ошибаются насчёт других людей. И ещё как ошибаются!
Прежде всего, мне хочется разобраться, что лежит в основе адюльтера и почему на его удочку попадаются.
Что движет искусителем?
Адюльтер обязательно предусматривает любовные чувства. Когда же это истинная страсть, а когда другие чувства, например, порочность, зависть?
И на какой платформе можно легко построить любовный «треугольник»?
КТО ТАКОЙ ГЕОРГ ГЕРВЕГ?
Герцен написал, что, когда он с семьёй в 1847 году уезжал из России, то Огарёв дал ему письмо к немецкому поэту Гервегу. И дальше: «Он его знал во время его (Гервега – Л.П.)пущей славы. Всегда глубокий в деле мысли и искусства, Огарёв никогда не умел судить о людях. Для него все не скучные и не пошлые люди были прекрасными, и особенно все художники. Я застал Гервега в тесной дружбе с Бакуниным и Сазоновым и скоро познакомился больше фамильярно, чем близко…».
Потом слава поэта Гервега стала закатываться, его критиковали. Чета Герценых поселилась в Париже. Вскоре туда приехал и Гервег. «Встретив у меня, - написал Герцен, - первый дружеский приём после баденской ошибки, стал чаще и чаще ходить к нам».
Вот так Герцен пригрел на своей груди змею. Получается, что он сам – как гостеприимный хозяин и радушный русский человек, ввёл Гервега в свою семью.
Ведь это было шапочное знакомство, оно могло и не продолжаться. Но продолжилось.
Стали ли они друзьями? Нет. Многое тому причиной.
Во втором томе «Былого и дум» есть интересные размышления Герцена о «летучей тонкости западного растления» и об образовании и умственном развитии русских: «У нас умственное развитие служит чистилищем и порукой».
Александр Иванович писал об этом уже после случившегося адюльтера. Предполагаю, что попытка разобраться в трагических ситуациях, постигших его семью, не дала ему сойти с ума. Всю горечь он изливал на бумаге. Конечно, он пытался понять и себя, и свою роль в происшедших событиях.
Но после драки кулаками не машут.
Почему же Герцен не мог подружиться с Гервегом?
Он пишет: «Многое мешало мне сначала сблизиться с этим человеком. В нём не было той простоты, откровенной натуры, того полного abandon (фр. непосредственности), который так идёт всему талантливому и сильному и который у нас почти неразрывен с даровитостью. Он был скрытен, лукав, боялся других; он любил наслаждаться украдкой; у него была какая-то не мужская изнеженность, жалкая зависимость от мелочей, от удобств жизни и эгоизм без всяких границ, rucksichtslos* (в сноске: нем. - ни с чем не считающийся), доходивший до наивности цинизма. Во всём этом я вполовину винил не его самого».
*(над u две точки, как над ё – Л.П.)
Александр Иванович винил «вполовину» Эмму - жену Гервега. По мнению Герцена, поэт был мужем на содержании и охотно принимал это своё положение.
«До женитьбы он был беден (на другой странице: «Поэт был беден, как Ир» - Л.П.), - пишет Герцен, - она принесла ему богатство, окружила его роскошью, сделалась его нянькой, ключницей, сиделкой, ежеминутной необходимостью низшего порядка. Поверженная в прахе, в каком-то вечном поклонении, Huldigung (в сноске: нем. почитании) перед поэтом, «шедшим на замену Гёте и Гейне», она в то же время заморила, задушила его талант в пуховиках мещанского сибаритизма».
Так и хочется сказать: «А вам, Александр Иванович, что за дело до чужой жизни? Какое у вас право критиковать мужчину и женщину, которые именно так, по-своему, а не по-вашему, построили свои отношения? Гервегу нравилось быть мужем «на содержании», а Эмме нравилось его содержать».
СОКРОВИЩЕ ЭММЫ
Эмма была дочерью немецкого банкира. Она влюбилась в Гервега, не видя его, а читая его стихи. А когда её отец устроил вечер и пригласил тогда прославленного поэта, то она, как написал Герцен, особа очень некрасивая, с несколько юнкерскими манерами и громким голосом, сказала себе: «Это он!».
Она не могла не влюбиться в Георга; этот молодой мужчина был очень хорош собой.
Из книги «Герцен» В.А.Прокофьева (к слову: прекрасно написана биография; не сухо; хороший литературный язык):
«Удивительно красивый мужчина, - свидетельствует один из его современников, - тёмные, шелковистые, уже слегка седеющие волосы, мягкая борода, пылающие глаза, смуглый цвет лица, кроткие черты и маленькие нежные руки».
Да, Эмма влюбилась, а поэт – нет. Решив продать себя, Гервег дальше повёл себя как феодал. Первое, что он сделал: отправил папочке невесты рисунки мебели, гардин и прочего такого, и потребовал, чтобы всё это приданое было выслано ему до свадьбы в Цюрих.
Оскорбило ли это невесту? Вовсе нет. Иначе бы свадьба не состоялась.
В современном американском фильме «Любовь по правилам и без…» Эрика - умная женщина, давно перешагнувшая бальзаковский возраст, популярный драматург - случайно познакомилась с немолодым сердцеедом Гарри, любителем молодых женщин.
У Гарри случился сердечный приступ, и он вынужден был временно поселиться в ближайшем от больницы доме. Это был дом Эрики. Потом были разные забавные случаи.
Эрика влюбилась. Ей казалось, что чувства их взаимны. Но выяснилось, что моногамия – не его профиль. Когда Гарри спрашивает, что, наверное, он испортил ей жизнь, Эрика отвечает: «Может, твой сердечный приступ – лучшее, что было в моей жизни».
Я – женщина, не могу сказать: «Вот и пойми этих женщин!».
Хорошо понимаю киногероиню Эрику и Эмму, выбравшую себе в мужья бедного, но зато талантливого, поэта Гервега.
Этот молодой привлекательный мужчина писал стихи, которыми зачитывалась Германия. Ей было с ним интересно; с ним её жизнь наполнялась разными событиями. Муж «купался» в её деньгах, а жена – в его славе.
О творчестве Гервега с некой долей сарказма, раненный им в сердце и душу, Герцен написал:
« В сороковых годах умы в Германии были сильно возбуждены…В самый разгар этого времени показались политические песни Гервега. Большого таланта я в них никогда не видал, сравнивать Гервега с Гейне могла только его жена. Но злой скептицизм Гейне не соответствовал тогдашнему настроению умов. Немцам сороковых годов нужны были не Гёте и не Вольтеры, а Беранжеровы песни и «Марсельеза», переложенные на зарейнские нравы. Стихотворения Гервега оканчивались иной раз incrudo (в сноске: в подлиннике (лат.) французским криком, припевом: «Vive la Republique!», и это приводило в восторг в 42 году, в 52 они были забыты. Перечитывать их невозможно».
Александр Иванович покривил душой, или, в самом деле, ему не нравились стихи соперника. «Впоследствии многие, и в том числе Герцен, - считает В.А.Прокофьев, - отказывали Гервегу в поэтическом даре. И были не правы. В 1841 году в Цюрихе Гервег выпускает сборник «Стихи живого человека». Стихи были достаточно злободневны. Гервег становится поэтом политическим. Немецкая бюргерская фронда подняла его на щит. Гервега стали сравнивать с Гейне. Гейне был невысокого мнения о поэтических достоинствах Гервега, но всё же назвал его «железным жаворонком», чем Георг очень гордился». Он был знаком («мимоходом») даже с Карлом Марксом.
Эмма понимала, что муж её не любит. Есть такие женщины (возможно, есть и такие мужчины), которым важно самим любить. К этому типу и относилась Эмма. Зато она быстро раскусила поэта, поняла, чем его можно удержать. Комфортом и поклонением!
А потому на её деньги они путешествовали. А когда поселились в Париже, то, как написал Герцен, «Там она отделала своему «шацу» (в сноске: «сокровищу» (от нем. Schatz) – Л.П.) кабинет с мягкими диванами, тяжёлыми бархатными занавесками, дорогими коврами, бронзовыми статуэтками, и устроила целую жизнь пустой праздности; ему это было ново и нравилось, а между тем талант его туск…».
Даже из этого немного, что написал Герцен, видны его неприязнь к Гервегу; несходство с ним ни характером, ни творчеством; сомнения в искренности отношений немецкого поэта к русскому писателю.
Так и откажи ему! Не приближай! Вежливо выпроводи его и плотно закрой за ним дверь. Ведь интуиция подсказывала: «Сделай так!». В конце концов, Гервег – знакомец Огарёва, а не твой.
Не послушал своё подсознание умный Александр Иванович. Ох, уж это русская душа! Всему и всем верит, во всех и во всем видит только нравственное, доброе! И ещё: очень любит жалеть!
Не знаю, можно ли верить искренности Герцена, когда он описывает Гервега и Эмму. «Былое и думы» писались уже после всех трагических событий, случившихся в его семье. И, конечно, в описании этих людей возможны сознательные перегибы, выпячивание их отрицательных черт и даже субъективное впечатление.
Но я на стороне Александра Ивановича, а потому верю всему, что он написал. В конце концов, каждый из нас имеет право на свою точку зрения.
Вот его характеристика Эммы:
«Она была по-своему не глупа и имела гораздо больше силы и энергии, чем он. Развитие её было чисто немецкое, она бездну читала – но не то, что нужно, училась всякой всячине – не доходя ни в чём до зенита. Отсутствие женской грации неприятно поражало в ней. От резкого голоса до угловатых движений и угловатых черт лица, от холодных глаз до охотного низведения разговора на двусмысленные предметы – у ней всё было мужское. Она открыто при всех волочилась за своим мужем так, как пожилые мужчины волочатся за молоденькими девочками; она смотрела ему в глаза, указывала на него взглядом, поправляла ему шейный платок, волосы и как-то возмутительно нескромно хвалила его. При посторонних он конфузился, но в своём круге не обращал на это никакого внимания, так, как занятый делом хозяин не замечает усердия, с которым собака лижет ему сапоги и ласкается к нему».
Эмма везде и постоянно говорила о муже, не замечая, по уверению Герцена, что «она вредила ему анекдотами об его слабонервности и капризной требовательности».
И дальше у Герцена:
« - Георг у меня страшный эгоист и баловень (zur verwohnt; в сноске – слишком избалован (нем.); над буквой о две точки, как над ё – Л.П.), - говаривала она, - но кто ж и имеет больше прав на баловство? Все великие поэты были вечно капризными детьми, и их всех баловали…На днях он купил мне превосходную камелию; дома ему так стало жаль её отдать, что он даже не показал мне её и спрятал в свой шкап и держал там, пока она совсем завяла, - so kindisch!.. (в сноске: так по-детски – Л.П.)».
«ДИКТАТОР» В БОЧКЕ
Случилась революция во Франции. Забурлили и другие страны, включая Германию.
Но, чтобы сделать революцию в Германии, нужен был лидер. И вдруг этим лидером избирают поэта Гервега. Герцен всё приписывает Эмме: что она указала через приятелей на мужа той кучке мирных работников и подмастерий, которые собирались ехать в Германию. Они вспомнили песни Гервега, звавшие к восстанию и «выбрали его своим начальником». Самое интересное, что поэт согласился.
Герцен назвал этот их поход «баденской экспедицией».
Возможно, не одна Эмма толкала мужа в герои, но придётся поверить Герцену, что дело было так:
«Кому же, думала Эмма, как не великому поэту: лиру за спину и меч в руки, на «боевом коне», о котором он мечтал в своих стихах? Он будет петь после битв и побеждать после песен; его выберут диктатором, он будет в сонме царей и им продиктует волю своей Германии; в Берлине, Unter-den-Linden, поставят его статую, и её будет видно из дому старого банкира; века будут воспевать его и – в этих песнопениях… быть может, не забудут добрую, самоотверженную Эмму, которая оруженосцем, пажом, денщиком провожала его, берегла его in der Schwertfahrt (в сноске: в походе (нем.) – Л.П.)».
Можно вспомнить и Надежду Крупскую. Биографы утверждают, что именно она решила из Владимира Ульянова сделать известного политика. И слепила из того, что было, Ленина! Крупская была его самым преданным помощником все те годы, когда он, возглавив переворот в России в 1917 году, не знал, что дальше делать. А соратники Ленина были заняты тем, что пытались в свои руки захватить больше власти и насладиться ею.
Есть версия, что именно Надежда Крупская готовила тезисы, которые затем использовал Ульянов в докладах и статьях.
Закончилась «баденская экспедиция» «баденской ошибкой».
Диктатора из Гервега не получилось. И не могло получиться из человека, который вздрагивал от малейшего шума, бледнел от всякой нечаянности, падал духом от малейшей физической боли и терялся перед всякой опасностью.
Когда началась перестрелка между солдатами и «революционерами», то Гервег испугался до слёз. Эмма, увидев своего струсившего, бледного мужа, прикрыла его собой и стала призывать товарищей спасти его.
Герцен так описывает поведение любящей женщины:
«Эмма, прикрывая бегство своего мужа, подвергалась быть раненной, убитой или схваченной в плен, то есть посаженной лет на двадцать в Шпандау или Раштадт, да ещё предварительно высеченной».
Гервегу удалось сбежать с поля боя. Одному! Без товарищей! Без жены! О её судьбе он не знал. Кстати, с того поля боя удрал не только он.
В ближайшей деревушке сердобольный крестьянин спрятал поэта в пустой бочке, прикрыв соломой. Потом хозяин бочки дал знать Эмме, та приехала, спрятала мужа в телеге, переоделась, села на козлы и увезла его за границу.
.
Герцен вспоминал:
«За несколько дней до 23 июня 1848, возвращаясь вечером домой, я нашёл в своей комнате какое-то незнакомое лицо, грустно и сконфуженно шедшее мне навстречу.
- Да это вы? – сказал я, наконец, смеясь и протягивая ему руки. – Можно ли это?.. Узнать вас нельзя…
Это был Гервег, обритый, остриженный, без усов, без бороды.
Для него карта быстро перевернулась. Два месяца тому назад, окружённый поклонниками, сопровождаемый своей супругой, он отправлялся в покойном дормезе из Парижа в баденский поход, на провозглашение германской республики. Теперь он возвращался с поля битвы, преследуемый тучей карикатур, осмеянный врагами, обвиняемый своими…».
Не на того «свои» нападали! С него – как с гуся вода!
Эмма окружила его прежним комфортом. И даже написала брошюру в защиту мужа.
В ДЕЛАХ ЖИТЕЙСКИХ – ЧИСТЫЙ РЕБЁНОК
Правда, когда денежки Эммы начали таять, то ей пришлось кое-что продавать, сдать свою роскошную квартиру. У них были дети. И в дальнейшем эта семья дошла до такого разорения, что поселилась в доме Герцена и оказалась на его содержании.
И зачем надо было русскому демократу Герцену содержать немецкого поэта Гервега и его семью? Да, Александр Иванович имел средства, а потому материально поддерживал своих соотечественников, оказавшихся за границей «на мели». Но Гервег был совсем из другого мира.
В 1847 году Герцены уехали за границу. Первая остановка – Франция. В Париже семья остановилась в Hotel du Rhin, но сразу же стало ясно, что в отеле не могут собираться все те, кто хотел бы повидаться и говорить с Герценом. А потому Александр Иванович решить снять удобную и обязательно «барскую квартиру».
Из книги «Герцен»:
«Прав был В.П.Боткин, когда после отъезда Александра Ивановича за границу писал А.А.Краевскому: « Герцен, несмотря на свой блестящий и глубокий ум, в делах житейских – чистый ребёнок, беспрестанно поддающийся то тому, то другому влиянию. Вы не можете себе представить, как в этом человеке слаб характер и сколько лежит на нём московской, буршекозной жизни. Авось с этой стороны путешествие исправит его».
Получается, что не исправило.
И ещё цитата из книги «Герцен»:
«Герцен всё больше, всё теснее сходился с Гервегом. Георг Гервег был натурой артистической, и не только потому, что имел бесспорный поэтический дар. Нет, его артистизм проявлялся ещё и в том, что он мог очень быстро и, на поверхностный взгляд, глубоко воспринимать, делать своими мысли и чувства хозяина дома. Гервег во всём согласен с Герценом, он разделяет и его пессимизм, и его скептицизм, и его разъедающую иронию.
Наталья Александровна очарована Георгом. А Эмма? Она готова на всё, лишь бы её обожаемый муж мог обедать в дорогих ресторациях, одеваться у моднейших портных. И Герцен щедро оплачивает портных и никогда не забывает пригласить Гервегов в ресторан. Эмма занимает деньги направо и налево, отказывая себе и детям во всём, лишь бы Георг был доволен».
Ладно, Эмма обожала своего мужа и мирилась с тем, каков он есть. Но Герцену зачем кормить и одевать великовозрастного тунеядца? На этот вопрос теперь уже не получить ответа.
Мне пришлось так подробно разобрать жизнь Гервега, чем, возможно, утомила читателей. Но именно после «баденской ошибки» немецкий поэт и явился в семье Герцена в роли искусителя.
Позже Герцен винил в том себя.
Он… пожалел Гервега, который, якобы, понял, что «прежняя садовая дорожка к славе засыпана… действительность сурово напомнила ему о его границе; он понял, что его положение – поэта своей жены и бежавшего с поля диктатора – было неловко… Ему приходилось переродиться или идти ко дну».
Бедный, бедный Александр Иванович! Он забыл, что чужая душа – потёмки. И уверовал, что после всего пережитого Георг Гервег обязательно переродиться, что «мелкая сторона его характера переработается».
Да и как было не поверить в раскаивания человека, который мастерски умел «пудрить мозги»!
«И мог ли я иначе думать, - с горечью пишет Герцен, - когда человек ежедневно говорил (впоследствии писал): «… Я знаю жалкую слабость своего характера, - твой характер яснее моего и сильнее, - поддержи меня, будь мне старшим братом, отцом (старшим братом, отцом – курсив – Л.П.)… У меня нет близких людей – я на тебе сосредоточиваю все симпатии; любовью, дружбой из меня можно сделать всё, будь же не строг, а добр и снисходителен, не отнимай руки твоей… да я и не выпущу её, я уцеплюсь за тебя…В одном я не только не уступлю тебе, но, может, сильнее тебя: в безграничной любви к близким моему сердцу».
Усыпил-таки лестью он бдительность Герцена! Или Александру Ивановичу действительно захотелось любовью, дружбой сделать из Гервега что-то? Ладно, речь бы шла о несовершеннолетнем дитяти. Но зачем ему надо было тратить своё время и силы на взрослого мужика, который не был ему интересен ни как литератор, ни как личность?
«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга (бисера) вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас», - написано в Евангелии.
Именно так и получилось у Герцена.
Дома Гервегу было скучно, Эмма его раздражала, и он «искал у нас гармоничного покоя». Семью Герцена и Наташи он считал идеальной; у них он всё любил, всему поклонялся, обожал их детей.
Словом, с конца 1848 года поэт стал бывать у них каждый вечер.
Самое потрясающее: Герцен признаётся, что у них мало было сходного, что они были абсолютно разными людьми; «я играл роль какого-то опекуна, защищал его от других и делал ему замечания, которым он подчинялся».
Как же философ Герцен забыл, что слабые натуры подчиняются лишь внешне, чтобы скрыть истинные свои мысли и намерения?
Да, и что такое «слабая натура»? Вполне возможно, что это лишь маска, мимикрия, выбранная роль.
НАТАША – НАПЕРСНИЦА И ДРУГ
А потом свершилось то, что и должно случиться, если к семье кто-то тесно прибивается.
Не понимаю, как можно долго терпеть в доме мужчину, который постоянно жалуется: он бедный и несчастный, слабый, как никто другой; ему не на кого опираться; он вянет и гибнет без близкой руки…Гервег постоянно пребывал в припадках грусти и печали.
И – хи-хи! – ещё страстнее уверял Герцена в дружбе.
У искусителей разные методы. Это может зависеть от того, кто искушает и от того, кого пытаются искушать. Гервег знал, как воздействовать на чувствительную женскую душу. Надо говорить о своём отчаянии, о том, что его не понимают, молить об участии, внимании, тёплом слове…Плакаться и плакаться!
Нет такой статистики: сколько женщин могут откликаться и сочувствовать жалующемуся на свою жизнь мужчине; сколько готовы пригреть его на своей груди – в прямом и переносном смысле этого слова. Но таких женщин достаточно.
1848 год. Эмма, Георг и, конечно, их дети, днюют и ночуют у четы Герценых. Гервег, потерпев неудачу в Германии, перестал общаться с немецкими эмигрантами. Он страдает от уязвлённого самолюбия. Ему хочется жаловаться на то, что никто не понимает его тонкую натуру, хочется сочувствия. Стихи не пишутся.
Вот Наташа и была тем человеком, который его понимал, и захотел стать его другом, наперсницей. Она взволнованно говорила мужу:
«У тебя есть отшибленный уголок, - говорила мне Natalie, - и к твоему характеру это очень идёт; ты не понимаешь тоску по нежному вниманию матери, друга, сестры, которая так мучит Гервега. Я его понимаю, потому что сама это чувствую… Он – большой ребёнок, а ты совершеннолетний, его можно безделицей разогорчить и сделать счастливым…Он умрёт от холодного слова, его надобно щадить… зато какой бесконечной благодарностью он благодарит за малейшее внимание, за теплоту, за участие…».
Гервега и Наташу сблизила болезнь её дочери Таты – Натальи. Ребёнку было неполные четыре года. 25 ноября в новой квартире Герценых собрались друзья, чтобы отметить именины Александра Ивановича. И тут выяснилось, что девочка тяжело заболела. Наталья Александровна, «бледная и молчаливая», несколько дней и ночей сидела у кровати дочери. Иногда у неё случался обморок, и тогда её отхаживали то Иван Сергеевич Тургенев, то Гервег.
Гервег оказался внимательной сиделкой, он вообще не отходил от заболевшего ребёнка.
И Герцен старался, как мог, облегчить состояние дочери и жены. Но как только опасность миновала, его как ветром сдуло. Он опять включился в общественную жизнь; участвует в собрании, посвящённом ХVIII годовщине польского собрания 1830 года, и в прочем таком. Он весь в делах; он постоянно на людях. Это стиль его жизни.
А потому Наташа часто остаётся дома одна. Так было и в России, так продолжалось и за рубежом. Конечно, это вызывает досаду на мужа, который её бросает, она тоскует. Она писала Наталье Тучковой (мы её ещё вспомним – Л.П.):
«Если б ты знала, друг мой, как темно, как безотрадно за порогом личного, частного! О, если б можно было заключиться в нём и забыться, забыть всё, кроме этого тесного круга …».
Наташа писала всегда несколько витиевато.
Нужно сказать ещё об одной особенности бытовой жизни супругов Герценых. Александр Иванович был «шумным» человеком; он чувствовал себя в большом обществе, как рыба – в воде. А у Наташи был другой характер, более камерный. В этом у них не было гармонии.
В доме Герцена, где бы он ни жил, всегда толпился народ. В Париже семья не раз меняла квартиры. Близ бульвара Madelaine он снял «огромную превосходно обмеблированную, но мрачную» квартиру.
И понеслась жизнь! О хлебосольном, богатом русском барыне прослышали политэмигранты. Австрийский эмигрант Раш вспоминал, что в квартире Герцена можно было встретить немцев, итальянцев, румынов, сербов, венгров…Каждый день стол накрывался на двадцать приборов – для тех бедняков, у которых не было денег, чтобы пообедать в ресторане.
Цитата из книги «Герцен»:
«Чтобы получить доступ в дом Герцена, не требовалось никаких рекомендаций, он был открыт для всех изгнанников. Тот же Раш получал от Герцена очень значительные суммы для венских эмигрантов…Новые знакомые – люди очень разные и по убеждениям, и по темпераменту. Иногда это обилие лиц утомляло Герцена, и он под каким-либо благовидным предлогом убегал из дома…».
А как уставала от обилия чужих лиц, этой пестроты Наталья Александровна! Накануне 1849 года знакомые отмечали, что она выглядела усталой и потухшей.
Усталой и потухшей Наташа могла быть ещё вот от чего: она чуть ли без перерыва была беременной и рожала. И беременности и роды переносила тяжело.
Огромная физическая нагрузка на женщину! Я не буду развивать эту тему, скажу лишь, что только поэты могут в беременности увидеть нечто возвышенное. Удивляться можно лишь таинству – как зарождается ребёнок, как он растёт в утробе матери… А сам процесс беременности – трудный и опасный.
К тому же, Наташа много переживала, так как не всё было в её материнстве гладко.
19 мая 1838 года Александра и Наташу обвенчали.
Вот сколько она рожала: Александр родился 13 июня 1839; Иван – 1840 г., сразу умер; Наталья – 1841 г., умерла через два дня; Иван – ноябрь 1842 г., умер через 6 дней; Коля (был глухонемым) – 30 декабря 1843, утонул вместе с бабушкой при кораблекрушении; Наталья –Тата – 13 декабря 1844 г.; Елизавета – Лика – 30 декабря 1845 г., умерла, не дожив до года; Ольга – 20 ноября 1850 г.; Владимир – 30 апреля 1852 г., умер через сутки.
Выжили Александр, Тата и Ольга.
Бедная женщина! Девять месяцев беременности, роды, похороны и снова беременность… Удивляюсь: у Герцена, Гюго, Льва Толстого жёны всё время были беременными. Средства предохранения известны с древности. Не жалели эти мужчины своих жён. А ведь образованнейшие люди!
Возвращаюсь к 1848 году.
Настроение Натальи Александровны начало меняться, когда у них появился друг – Гервег. Вот он готов сутками быть рядом с Наташей. По всей вероятности, они были родственными душами. В одном из своих писем знакомой она писала о нём: «изящнее, поэтичнее я не знаю натуры».
И случилось то, что и должно было случиться с женщиной, не имеющей подруг, остро чувствующей за рубежом своё одиночество – она влюбилась в поэта. Она влюбилась в другого мужчину, уверяя себя, что продолжает любить и мужа.
У ГЕРЦЕНА ПОЯВИЛОСЬ ПОДОЗРЕНИЕ
В июне 1849 года Герцен вынужден был бежать из Парижа – он участвовал в антиправительственной демонстрации и его могли арестовать. Он уехал в Женеву. Звал жену и детей – чтобы быстрее приехали к нему. Но Наташа не спешила. Но потом она всё же приехала с Сашей и Натальей -Татой.
Гервег также перебрался в Женеву, а Эмма с детьми осталась в Париже. Отношения между Георгом и Герценом были «самые близкие, самые задушевные». Александр Иванович, несмотря на «шумную» жизнь, много работал. У него скопилось несколько статей, и Гервег взялся пристроить их в разные немецкие издательства.
Наблюдая за женой, Герцен видел, что с Наташей что-то происходит; она начала от него отдаляться. Он гнал от себя мысли об истинной причине этого отчуждения; невозможно было не заметить, что отношения Наташи и Георга перешли черту дружбы.
В «Былом и думах» есть такая запись:
«В этом лихорадочном и нервном состоянии я стал разглядывать чувство, испугавшее меня – за него столько же, сколько за меня. Мне казалось, что его дружба к Natalie принимает больше страстный характер… Мне было нечего делать, я молчал и с грустью начинал предвидеть, что этим путём мы быстро дойдём до больших бед и что в нашей жизни что-нибудь да разобьётся… Разбилось всё».
О, Александр Иванович, наивная русская душа! Уму непостижимо, но он ждал, что Гервег откроет, «как другу, свою тайну раньше, чем объяснится с Натали». Если бы это случилось, считает Герцен, то «всё бы пошло человечественно». Что он понимал под этим, придуманным им словом, трудно сказать.
И что же делает Александр Иванович? Уезжает с семьёй подальше от Гервега? Требует, чтобы он больше не приходил к ним? Пишет гневное письмо сопернику?
Нет и нет! Чета Герценых и Гервег отправляются на прогулку в Монтре. Наташа так наполнена любовью к Георгу, что самым подробным образом описывает, как они гуляли, каким весёлым и счастливым был Гервег…И отправляет она это письмо… Эмме в Париж.
Но и это ещё не вся идиллия. Через несколько недель Герцен и Гервег уже вдвоём отправляются в многодневное путешествие в горы. И снова Наташа пишет Эмме:
«Они возвратились со своей экскурсии – обожжённые солнцем, весёлые и довольные, как дети, оба – милы до крайности…Право же, я иногда думаю, что общество и любовь этих двух людей могут превратить меня в совершенное существо».
А в письме к Т.А.Астраковой такое признание: «все мы так сжились – я не могу себе представить существование гармоничнее».
И это Наташа – набожная и очень правильная! Изменение её взглядов – пример, как люди с годами эволюционируют.
В декабре 1849 года Герцен с матерью Луизой Ивановной уезжают в Париж – надо было утрясти их финансовые дела. Проезжали город Берн, куда перебрался жить Гервег.
Герцен так описал их встречу:
«Он бросился ко мне, как будто мы месяцы не видались. Я ехал вечером в тот же день – он не отходил от меня ни на одну минуту, снова и снова повторяя слова самой восторженной и страстной дружбы. Зачем он тогда не нашёл силы прямо и открыто рассказать мне свою исповедь?..».
Пришли на почтовый двор. Герцен сел в карету. Гервег остался стоять, прислонясь к воротам.
Из записи Герцена в «Былом и думах»:
«Это чуть ли не была последняя минута, в которую я ещё, в самом деле, любил этого человека…Думая всю ночь, я тогда только дошёл до одного слова, не выходившего из головы: «Несчастие, несчастие!.. Что-то выйдет из этого?».
ОБЪЯСНЕНИЯ
В июне 1850 года Герцены переезжают жить в Ниццу. Сначала туда приезжает Эмма с детьми, а потом - Гервег. Так они снова оказались все вместе. Загадка! Такой большой мир, а эти постоянно сталкивались, словно их магнитом притягивало.
Потом Герцен удивлялся: зачем он остановился именно в этом городе, словно не было других? И пришёл к выводу, что географическими мерами уже не остановить трагедии.
Гервег вёл себя так, что какой-то русский доктор, увидев поэта в Ницце, сказал, что он находится на грани помешательства. Эмма с заплаканными глазами приходила в комнату Наташи и часами говорила о муже. Обе женщины были уверены, что Гервег или бросится в море, или застрелится.
Поэт не застрелится и не бросится в море. Он продолжал искушать Наташу.
Герцен и Наташа пытались выяснять отношения в письмах. Он просил её честно ответить об отношении к Гервегу, хотел уехать с сыном в Америку, чтобы дать ей возможность разобраться в себе. Она умоляла его не оставлять её.
Пришёл 1851 год. Страсти накалялись. Судите сами:
«… Случилось то, чего я ожидал: Natalie сама вызвала объяснение. После истории с акварелью (Наташа заказала художнику акварель: их терраса, двор, играют дети, коза и вдали сама Наташа. Показала мужу. Он думал, что акварель предназначена ему к Новому году. Выяснилось, что сей подарок – Гервегу – Л.П.) и праздником у моей матери, откладывать его было невозможно.
Разговор был тяжёл. Мы оба не стояли на той высоте, на которой были год тому назад (фраза набрана курсивом – Л.П.). Она была смущена, боялась моего отъезда, боялась его отъезда, хотела сама ехать на год в Россию, и боялась ехать. Я видел колебанье, видел, что он своим эгоизмом сгубит её, - а она не найдёт сил. Его я начинал ненавидеть за молчание.
- Ещё раз, - повторял я, - я отдаю судьбу свою в твои руки. Ещё раз умоляю всё взвесить, всё оценить. Я ещё готов принять всякое решение, готов ждать день, неделю, но только чтоб решенье было окончательное. Я чувствую, - говорил я, - что стою на пределе моих сил; я ещё могу хорошо поступить, но чувствую также, что надолго меня не станет.
- Ты не уедешь, ты не уедешь! – говорила она, заливаясь, - этого я не переживу. – На её языке такие слова были не шуткой. – Он должен уехать.
- Natalie, не торопись, не торопись брать последнего решенья, потому что оно последнее… думай, сколько хочешь, но скажи мне окончательный ответ. Эти приливы и отливы сверх моих сил… я от них глупею, становлюсь мелок, схожу с ума… требуй от меня всё, что хочешь, но только сразу…».
И ещё одно объяснение. Все посторонние ушли, дети улеглись спать. Наташа сидела у окна и плакала. Герцен ходил по комнате, «кровь стучала в виски, я не мог дышать».
« - Он едет! – сказала она, наконец.
- Кажется, что совсем не нужно – ехать надобно мне…
- Бога ради…
- Я уеду…
- Александр, Александр, как бы ты не раскаялся. Послушай меня – спаси всех. Ты один можешь это сделать. Он убит, он совершенно пал духом, - ты знаешь сам, что ты был для него; его безумная любовь, его безумная дружба и сознание, что он нанёс тебе огорчение… и хуже… Он хочет ехать, исчезнуть… Но для этого ничего не надобно усложнять, иначе он на один шаг от самоубийства.
- Ты веришь?
- Я уверена.
- И он сам это говорил?
- Сам, и Эмма. Он вычистил пистолет.
Я расхохотался и спросил:
- Не баденский ли? Его надобно почистить: он, верно, валялся в грязи. Впрочем, скажи Эмме, - я отвечаю за его жизнь, я её страхую в какую угодно сумму.
- Смотри, как бы тебе не пожалеть, что смеёшься, - сказала Natalie, мрачно качая головой.
- Хочешь, я пойду его уговаривать?
- Что ещё выйдет из всего этого?
- Следствия, - сказал я, - трудно предвидеть и ещё труднее отстранить.
- Боже мой! Боже мой! Дети, - бедные дети – что с ними будет?
- Об них, - сказал я, - надобно было прежде думать!».
ЗАХОТЕЛ И ВЫПИЛ ЧАШУ ДО ДНА
Герцен в своих воспоминаниях долго деликатно обходит вопрос: были ли Гервег и Наташа любовниками. По накалу переживаний на страницах «Былого и дум» можно догадаться: что-то такое между ними было. Потому что, если одни лишь вздохи, кокетство и любовное томление, люди ведут себя по-другому.
Вполне возможно, что Наташа и Гервег решили вместе куда-нибудь уехать и ждали лишь удобного момента, чтобы это объявить.
И всё-таки, Герцен не был уверен и после объяснений с женой, что Гервег и Наташа были любовниками. Верить в подобное ему не хотелось, потому он и откладывал прямые вопросы.
Но пришёл тот момент, когда «я хотел чашу выпить до дна и сделал ей несколько вопросов». Она ответила. И он узнал: да, были.
Иначе откуда эти эмоции:
«Я чувствовал себя раздавленным; дикие порывы мести, ревности, оскорблённого самолюбия пьянили меня. Какой процесс, какая виселица могли устрашить – жизнь свою я уже не ставил ни в грош, - это – одно из первых условий для дел страшных и безумных. Я ни слова не говорил, - я стоял перед большим столом в гостиной, сложа руки на груди… лицо моё было, вероятно, совсем искажено».
Наташа упала в обморок.
Когда Герцен привёл жену в чувство, она заставила его поклясться, что всё обойдётся без крови. И так далее, и тому подобное. Супруг дал клятву, но с условием: «чтоб он завтра уехал, ну, хоть в Геную».
Потом были ещё разные комичные ситуации. Например, явилась Эмма и потребовала от Герцена, чтобы он отпустил жену с Гервегом:
«Я увезу его, в этом положении он не должен оставаться, ваша воля исполнится. Но вы больше не тот в моих глазах, которого я так много уважала и которого считала лучшим другом Георга. Нет, если б вы были тот человек, вы расстались бы с Natalie, - пусть она едет, пусть он едет, - я осталась бы с вами и с детьми здесь».
Сюжет для киноромана! «Былое и думы» содержат ещё много странных поступков Эммы и Гервега; в воспоминаниях рассказано о письмах уехавшего поэта, которыми он забрасывал Наташу, о слухах, которые бродили среди русских за рубежом, касательно семьи Герценых. Гервег пришлёт письмо Герцену с вызовом на дуэль. Дуэль не состоится. Герцен задумает устроить над Гервегом «фемический» суд – суд чести. Он не состоялся, а вызвал лишь пересуды…
В общем, во всём этом было много грустного.
Но признание Герцена:
«Любовь каким-то чудом пережила удар, который должен был её разрушить».
К сожалению, примирение и любовь не оградят их от дальнейших трагедий. Летом 1851 года во время кораблекрушения утонули мать Герцена и сын Коля. В начале 1852 года Натали заболела. Во время болезни она родила недоношенного ребёнка – 30 апреля. Его назвали Владимиром. Мальчик прожил только сутки. Наташа умерла 2 мая 1852 года, её похоронили в Ницце.
А Гервег жил ещё долго и много чудил. Но дальнейшая его жизнь мне больше не интересна.
Только ещё некоторые размышления.
Возможно, немецкий поэт соблазнил молодую русскую женщину, потому что она ему нравилась.
На портрете (Х.Рейхель. 1842 г. Масло) Н.А.Герцен двадцать пять лет. По моему мнению, у неё восточный тип лица; большие глаза, пухлые губки… Очень симпатичная женщина. В такую можно влюбиться. К тому же, мужчин и женщин притягивают представители других наций.
Но у меня другое предположение. Мне кажется, что Гервег решил соблазнить Наташу…из-за зависти к её мужу.
Зависть – острое оружие.
Гервег мог завидовать тому, что было у Герцена, но не было у него. Герцен – известный писатель и издатель; масса людей почитают за честь быть с ним в деловых и дружеских отношениях; богатый; у него красивая, умная жена…
И Герцен, как личность, не испытывает чувства уязвлённого самолюбия; он материально самостоятелен, ни у кого не одалживается.
Помните слова Герцена, что Гервег считал их семью идеальной? Вот ему и захотелось разрушить эту идиллию: «У меня нет, так пусть и у вас не будет!». Возможно, ему хотелось видеть переживания, выяснения отношений, слёзы, разрыв…
Он своего добился.
КУЗИН И КУЗИНА
И всё же, хочется понять, «материнские» ли только чувства толкнули Наташу к Гервегу?
А, может, она полюбила немецкого поэта? Полюбила первый раз!
Кто такая Natalie (так Герцен называл жену)? Это Наталья Александровна Захарьина.
Известно, что Александр Герцен был незаконным сыном богатого московского помещика И.А.Яковлева. Подробности о его родителях я опускаю.
Клан Яковлевых был большим: три брата и сёстры. Старший брат – А.А.Яковлев; он и есть отец Наташи.
Следовательно, Александр и Наташа – двоюродные брат и сестра, кузин и кузина.
И такое интересное совпадение: они родились в одном доме – в Москве на Тверском бульваре - принадлежавшем А.А.Яковлеву. Александр случайно появился на свет именно там.
И.А.Яковлев, побродив много лет по свету, вернулся в Россию с молоденькой беременной женой Луизой (не знаю, стала ли она ему официальной женой, но проживали они вместе). Он остановился на несколько месяцев в доме старшего брата. Там и родился Александр в 1812, а Наташа – в 1817 году.
А.А.Яковлев был оригиналом. Так о нём можно сказать, хотя бы потому, что у него был сераль, то есть гарем. Его дети родились от разных женщин.
Женился он, уже в «пенсионном возрасте», на матери своего старшего сына и именно его сделал наследником. Когда надоело жить в Москве, А.А.Яковлев переехал в Петербург, где во время одного из наводнений простудился и умер. Это случилось в 1825 году. Наташе было 8 лет.
Старшего брата Наташи близкие называли «Химиком». Он, в самом деле, занимался химией, ставил опыты. Когда отец умер, Химик перевёз братьев и сестёр в именье Шацкое, обеспечил их содержание и собирался в дальнейшем заниматься их воспитанием.
У Яковлевых была сестра – княгиня Марья Алексеевна Хованская. Вдова. Герцен пишет, что это была строгая, угрюмая старуха; толстая, важная. Когда она приезжала к брату, то изводила племянника Александра разными придирками, читала ему проповеди, ворчала.
Говорила отцу Герцена: «Ты бы мне, голубчик, отдал баловня-то твоего на выправку, он у меня в месяц сделался бы шелковый». Ребёнок знал, что тётке отец его не обдаст, но у него всегда при этих словах «делался зноб».
Когда Химик привёз детей в Шацкое, то княгиня Марья Хованская поехала на них посмотреть. Надо хотя бы коротко сказать, что к этому времени женщина была совсем одинокой. У нее было две дочери, они вышли замуж не по любви, а, как пишет Герцен, «чтоб освободиться от родительского гнёта матери». Обе умерли при первых родах.
Княгиня приглядела среди детей старшего брата племянницу Наташу и взяла её к себе. Мать Наташи этому очень обрадовалась; с другими своими ребятишками она уехала в Тамбов. Больше они не встречались.
Герцен много пишет, как страдала Наташа у тётки. Её муштровали, упрекали. Только под давлением братьев Хованская стала нанимать для девочки учителей – самых дешёвых. И пусть русскому и французскому языкам её учили кое-как, девочка оказалась очень способной. Читала она только Библию; что-то иное тётка читать ей не разрешала.
С Александром они познакомились, когда она только-только оказалась у тётки. А потом прошло девять лет. Герцен был занят университетом, товарищами, политическими сходками.
У них была ещё одна кузина, внучка старшего брата отца Герцена. Она была старше Александра на пять лет, в детстве они дружили; Герцен много рассказывает о ней в начале своих воспоминаний. Возможно, он, подросток, был в неё чуточку влюблён.
Так вот эта кузина начала брать у Герцена разные книги – романы Гюго, Бальзака и другие, и тайком передавала Наташе, чтобы так разнообразить её тусклую жизнь у тётки.
В конце концов, Александр и Наташа влюбились друг в друга, объяснение шло в письмах. Когда об этом узнала княгиня, то решила срочно выдать Наташу замуж; тётка хотела спасти её «от государственного преступника, человека без религии и правил».
Дело в том, что в 1934 году Герцен был арестован и отправлен в ссылку; он побывал в Перми, Вятке, Новгороде. И всё это время брат и сестра переписывались. Имея к Наташе другое чувство, Александр называл её сестрой.
Княгиня назначила племяннице хорошее приданое, надеясь этим привлечь женихов. Нашли одного за другим двух претендентов на её руку и сердце. Но девушка так вела себя с женихами, что они отступились.
Потом Герцен с помощью своих товарищей, можно сказать, выкрал Наташу из дома тётки. Эта детективная история – как вывезли девушку, как уговаривали священников, подробно описана в «Былом и думах».
По всей видимости, Герцен относился к людям, которые могут обаять и уговорить даже неодушевлённые предметы.
В мае 1838 года они венчались в Вятке.
Есть такая примета: если свадьба в мае – будут муж и жена маяться.
Большой вопрос: любила ли Наташа Александра? Да, она согласилась выйти за него замуж. Но это вовсе не свидетельствует о любви. У неё не было дома, в семье тётки она была как в тюрьме. Она хотела вырваться на свободу. В середине девятнадцатого века у девушки её сословия для этого был единственный путь: выйти замуж.
А с другой стороны, она могла выйти замуж за одного из тех мужчин, которые ей предлагала княгиня. Вполне приличных - по воспитанию и материальному положению. И стать свободной от гнёта тётки.
Отец Герцена был против их брака. Может, из-за того, что такое близкое родство супругов не приветствовалось; против была и церковь. И до сих пор это не приветствуется врачами, так как при таком близком родстве мужа и жены возможно рождение у них больных детей.
Впереди я уже написала о том, сколько Наташа рожала; много их детей умерло. Причины не известны, возможно, были какие-то генетические аномалии.
Так что очень может быть, что она не любила (в настоящем смысле этого слова) Александра, но ей было с ним интересно, она его уважала за образованность, литературный талант. И он был молодым, симпатичным, энергичным, с юмором, новым по своим взглядам.
Александр Иванович был знатоком женщин; он умел быть им интересным, и, не исключено, что был сексуально одарённым мужчиной. В общем, Наташа с Александром связывала заманчивые перспективы в своей жизни.
Наташа, хоть и была наивна, сравнивала Александра с другими мужчинами, которые мелькали в доме её тётки; не в пустом же пространстве все они жили. Женщины всегда сравнивают мужчин.
Это, конечно, лишь мои домыслы.
А ЕСЛИ НАТАША ПОЛЮБИЛА?
А когда ей встретился Гервег, она влюбилась. Очень может быть, что в первый и в последний раз! И это была страсть, от которой у неё кругом пошла голова.
Любовь ослепляет, застилает глаза туманом, не позволяя видеть те недостатки возлюбленного, которые видят и осуждают другие.
Или такой вариант: именно Гервег, а не Герцен, подходил Наташе по всем параметрам, которые важны для того, чтобы женщина чувствовала себя счастливой.
Лишь любящая женщина может написать так: «Приезжайте, если это возможно, - хоть день, хоть час пробыть с вами!..» - это Наташа Гервегу, едва муж уехал в Париж.
Есть предположение, что Герцен не знал о «неофициальной переписке» Наташи и Георга. В «Былом и думах» о них – ни слова. Наташины письма Гервегу передавала…Эмма. Чего только в жизни не бывает!
Ещё одно письмо Наташи Гервегу: «О, никогда и никому я так не принадлежала, как тебе, тебе, жизнь моя, моя вторая жизнь… Мне необходим был ты! Я искала тебя на небе, искала среди людей – и повсюду, повсюду, всегда, всегда… Милый, как обнимаю я тебя, когда о тебе думаю… О, только бы коснуться тебя…».
Это любовь! И сколько бы не писали разные люди, знавшие Гервега, о его эгоизме и прочих пороках – это всё пустое. Значит, Наташа видела у него достоинства, которые не были известны другим. Да, и вообще, любовь – нечто такое, что объяснить нельзя.
Давайте вспомним литературного героя – Илью Обломова из романа И.А.Гончарова «Обломов». Кстати, Илья Ильич совсем не такой ничтожный человек, каким его представляли учителя в советских школах. Это умный, тонко чувствующий человек, разочарованный в той современной жизни и людях, которые его окружали.
И он – сибарит. А что в этом отрицательного, если у человека есть деньги на жизнь? Не было бы средств, то Илья Ильич снова бы вернулся на государственную службу, коей отдал немало лет, прежде чем лечь на диван и проводить на нём большую часть дня.
Ольга совершенно ему не подходила. Девушка всё время от Ильи Ильича что-то требовала: книги читать и пересказывать (будто, он гимназист), ездить с ней по петербургским окрестностям, ходить на концерты…
«Она всё колола его лёгкими сарказмами за праздно убитые годы, - написано в романе, - изрекала суровый приговор, казнила его апатию глубже, действительнее, нежели Штольц; потом, по мере сближения с ним, от сарказмов над вялым и дряблым существованием Обломова она перешла к деспотическому проявлению воли, отважно напомнила ему цель жизни и обязанностей …».
Какой мужчина захочет, чтобы его вот так учили, как школьника! И спугнула Ольга жениха.
А она жаждала выйти за него замуж, так как хотела вырваться из дома тётки. А других подходящих женихов на ту пору у неё не было.
Обломов от Ольги сбежал, хорошо ещё, что не из-под венца.
Но зато ему подошла Агафья Матвеевна – тридцатилетняя вдова, хозяйка квартиры, которую он нанял. Простая женщина, необразованная, но трудолюбивая, как пчёлка, а главное – обожавшая своего постояльца. И внешность её ему понравилась: стан и прочее такое. Мужа она не любила, а Обломова полюбила со всем пылом нерастраченной нежности.
И.Гончаров так описывает чувства Обломова:
«Он сближался с Агафьей Матвеевной – как будто подвигался к огню, от которого становится всё теплее и теплее…
Он охотно останавливал глаза на её полной шее и круглых локтях, когда отворялась дверь к ней в комнату, и даже, когда она долго не отворялась, он потихоньку ногой отворял её сам, и шутил с ней, играл с детьми…
Он глядел на неё с лёгким волнением, но глаза не блистали у него, не наполнялись слезами, не рвался дух на высоту, на подвиги. Ему только хотелось сесть на диван и не спускать глаз с её локтей».
Это была ЕГО ЖЕНЩИНА!
В обстановке, которую она создала для Обломова, ему было спокойно и радостно, здесь никто его не критиковал, не лез в душу с нравоучениями; здесь его принимали таким, каким он был; ему не надо было что-то из себя изображать, рисоваться.
Он и Агафья Матвеевна так поладили, что у них даже сын родился.
Подобная метаморфоза могла произойти и с Наташей, когда она познакомилась с Гервегом. Она влюбилась! Первый раз! Можно такое допустить? Вполне.
То, что не всё ладно было в отношениях Герцена и Наташи, видно из её писем.
Всё уже случилось, но супруги ещё мечутся, ещё пытаются понять, кто виноват или виновных нет, и что делать.
Кому захочется узнать, как женщина способна уходить от чёткого объяснения, почему произошло то, что произошло, - прочитайте письмо Наташи мужу в Париж в конце 1849 года.
Что меня в нём насторожило? Сначала она уверяет Александра, как его любит и как перед ним чиста, а потом:
«… В любви моей к тебе мне жилось, как в божьем мире…Мир широкий, богатый, я не знаю богаче внутреннего мира, может, слишком широкий, слишком расширивший моё существо, его потребности, - в этой полноте бывали минуты, и они бывали с самого начала нашей жизни вместе, в которые незаметно, там где-то на дне, в самой глубине души, что-то, как волосок тончайший, мутило душу, а потом опять всё становилось светло».
И в другом письме её:
«Эта неудовлетворённость, что-то оставшееся незанятым, заброшенным, искало иной симпатии и нашло её в дружбе к Гервегу».
Понятно? Неудовлетворённость!
Вот же коллизия: она любима мужем; муж умный и хорошо известный, как писатель, издатель; материальных проблем нет, так как Герцен - не из бедных; путешествуют по миру, живут в разных странах, масса знакомых – интересных личностей. Предполагаю, что у неё было достаточно шубок, шляпок, драгоценностей.
Ни о каких талантах Наташи Герцен не пишет. То есть у неё не было природного дара - художницы, поэтессы, модельера, певицы, музыкантши или иного, который не скроешь, в каком бы обществе человек не жил.
Но и такой она устраивала мужа, а он её – нет.
У Наташи, причём, как она написала в письме, с самого начала их супружества, мутило душу.
Мы не знаем, была ли эта женщина сексуально удовлетворена, живя с Герценом. Не всегда у мужчины совпадают импозантная внешность, талант (писателя и т.д.) и талантливость его, как сексуального партнёра. Возможно, они не подходили друг другу, как сексуальные партнёры.
Как считают, психологи, счастливая женщина – это сексуально удовлетворённая женщина.
Возможно также, что «мутило душу» её то, что она не реализовала себя в каком-нибудь деле.
Можно предположить, что Герцен какими-то путями что-то задавливал у Наташи, задевал её гордость и самолюбие, в чём-то упрекал.
Допустим, Ольга критиковала Обломова за апатию, за «вялое и дряблое существование». Можно ещё вспомнить из романа Л.Толстого «Анна Каренина» помещика Левина, который удивлялся, что его молодая жена «ничего не делает». Чисто мужской взгляд на человеческую деятельность: если женщина занимается обширным домашним хозяйством, то она «ничего не делает».
А кому упрёки нравятся? Всегда есть, если не явное, но внутреннее сопротивление.
Даже в самой благополучной семье есть свои скелеты в шкафу.
МЕСТЬ ОСКОРБЛЁННОЙ ЖЕНЩИНЫ?
Но пока были лишь предполагаемые причины адюльтера.
Есть и реальная.
А если вначале связь с Гервегом была основана не на любви Наташи к этому мужчине, а на мести мужу? А любовь пришла потом.
Не знаю женщину, которая забыла бы измену мужа. Простить может, но забыть - никогда!
Герцен находился в ссылке в Новгороде. С ним была Наташа и родившийся к тому времени сын Саша. Как-то они приехали Москву, чтобы навестить мать Герцена. Возвращались они в Новгород с Катериной - горничной его отца. Молодая женщина была беременна, плакала и умоляла Александра Ивановича взять её с собой, ибо «здесь я должна погибнуть от стыда».
Она прожила в семье Герцена год. Куда делся ребёнок, не написано. Но Герцен обратил внимание, что горничная очень хороша собой. Она догадалась о его симпатии. Но так бы всё и погасло, если бы не случай.
Из второго тома «Былое и думы»:
«Мы переехали в Москву (в июле 1842 г. – Л.П.). Пиры шли за пирами… Возвратившись раз поздно ночью домой, мне приходилось идти задними комнатами, Катерина отворила мне дверь. Видно было, что она только что оставила постель, щёки её разгорелись ото сна; на ней была наброшена шаль; едва подвязанная густая коса готова была упасть тяжёлой волной… Дело было на рассвете. Она взглянула на меня и, улыбаясь, сказала:
- Как вы поздно.
Я смотрел на неё, упиваясь её красотой, и инстинктивно, полусознательно положил руку на её плечо, шаль упала… она ахнула… её грудь была обнажена.
- Что это вы? – прошептала она, взглянула взволнованно мне в глаза и отвернулась, словно для того, чтоб оставить меня без свидетеля… Рука моя коснулась разгорячённого сном тела…Как хороша природа, когда человек, забываясь, отдаётся ей, теряется в ней…
В эту минуту я любил эту женщину, и будто в этом упоении было что-нибудь безнравственное…кто-нибудь обижен, оскорблён… и кто же? Ближайшее, самое дорогое мне существо на земле».
«Ближайшее, самое дорогое мне существо на земле» - жена Наташа.
Ладно, что случилось, то случилось. Так молчи! Ох, уж это русское ковыряние в своей душе, выворачивание себя наизнанку!
Герцену показалось, что Наташа «что-то слышала, что-то подозревала». Так придумай же что-нибудь, сочини байку о конюхе, который пробирался в комнату Катерины…
Нет, он всё рассказал жене. Потом пожалел, но было поздно.
«Трудны такие исповеди, - написал Герцен, - но мне казалось это необходимым очищением, экспиацией, восстановлением той откровенной чистоты отношений, которую молчание с моей стороны могло потрясти, испугать. Я считал, что самая откровенность смягчит удар, но он поразил сильно и глубоко: она была сильно огорчена, ей казалось, что я пал и её увлёк с собой в какое-то падение. Зачем я не подумал о последствиях и не остановился не перед самим поступком, а перед тем отражением , которое он должен был вызвать в существе, так неразрывно, тесно связанном со мною?».
Кому интересно узнать, как мужчина может попытаться свалить всю вину за свою измену на жену, прочитайте «Былое и думы».
Примерно через год после этой драмы, 30 мая 1843 г., Герцен в записной книге оставил такие строчки: «Исчезло утреннее, алое освещение, и когда миновала буря и рассеялись мрачные тучи, мы были больше умны и меньше счастливы".
А отражением этого адюльтера Герцена в 1842 г. стала любовная связь Наташи с Гервегом в 1849 (год под вопросом, что не столь важно – Л.П.). Хочу напомнить уже упомянутый кусочек из признаний Герцена: «… я хотел чашу выпить до дна и сделал ей несколько вопросов: она отвечала. Я чувствовал себя раздавленным; дикие порывы мести, ревности, оскорблённого самолюбия пьянили меня…».
Вот так Александр Герцен и его супруга Наташа поменялись ролями. Сначала он оскорбил её самолюбие, а потом – она его. Око за око? Месть?
Так что могло набраться много причин, которые толкнули Natalie искать «иной симпатии». Не окажись так близко к ней Гервега, мог бы быть другой мужчина. Или – не было бы другого мужчины, и она жила бы до конца своих дней, испытывая неудовлетворённость, Возможно, в других своих письмах мужу Наташа объяснила, что имела в виду под словом «неудовлетворённость».
Говорят, что нет на земле ангелов, они все на небе. То есть грешат все.
Когда я читала о возмущении Герцена изменой жены, о том, что ему какое-то время приходила мысль убить Гервега, разбившего его жизнь, я думала о том, что Александр Иванович забыл, что в Вятке он сам построил адюльтер. Был его дирижёром. Сам выступил в роли искусителя.
Правда, тогда он ещё не был супругом Наташи. Женился он на кузине вовсе не девственником, как Виктор Гюго.
А дело было так. В Вятке дом, в котором Герцен жил, соседствовал с усадьбой, занятой приезжим семейством. Жена лет двадцати пяти, по его описанию, «интересная блондина…Р. была одна из тех скрытно-страстных женских натур, которые встречаются только между блондинами, у них пламенное сердце маскировано кроткими и тихими чертами; они бледнеют от волнения…Утомлённый взор её выбивался из сил, стремясь к чему-то, несытая грудь неровно подымалась».
Такой психологический портрет женщины может нарисовать словами только писатель-художник. Уж одна «несытая грудь» чего стоит!
И ещё из его наблюдений: «Внутреннюю жизнь её я вскоре разглядел. Она не любила мужа и не могла его любить».
Если мужчина хочет соблазнить женщину, он обязательно будет твердить, что она не любит мужа. Сам так решит и сам в это поверит.
У блондины Р. был муж – больной и старый, и дети.
Знакомство Герцена с соседкой началось так. Он искал художника, который нарисовал бы его портрет. Хотел отправить портрет Наташе.
Соседка вызвалась нарисовать. Разговор был при муже. Он был недоволен, что она согласилась. Дама прислала записку, потом другую, которые «сблизили нас много».
В общем, Герцен её искусил. Причём в доме, где находился её муж.
«Я обнял её и крепко, крепко прижал её к груди.
- Друг мой… иди же!
Это было невозможно… Оставить её в минуту, когда у неё, у меня так билось сердце, - это было бы сверх человеческих сил и очень глупо…Я не пошёл – она осталась…».
«Запой любви» продолжался месяц. Почему же так быстро угас запой?
Герцен пишет:
«Меня стало теснить присутствие старика, мне было с ним неловко, противно. Не то чтоб я чувствовал себя неправым перед граждански-церковным собственником женщины, которая его не могла любить и которую он любить был не в силах, но моя двойная роль казалась мне унизительной: лицемерие и двоедушие – два преступления, наиболее чуждые мне. Пока распахнувшаяся страсть брала верх, я не думал ни о чём; но когда она стала несколько холоднее, явилось раздумье».
Вот так Александр Иванович оправдал свою роль искусителя, соблазнителя.
Так же мог думать и Гервег. Не знаю, допускал ли Герцен подобное оправдание поэта.
Комментарии излишни!
После смерти Наташи Герцен очень скоро «родил» новый адюльтер – соблазнил (потом женился на ней) невенчанную жену – не кого-то малознакомого, а друга, «брата», как они называли друг друга позже – Николая Огарёва. Или тоже Наталья, но Алексеевна (Тучкова), соблазнила Герцена. Они стали любовниками, не скрывали этого, Огарёв об этом знал.
Кто хочет прочитать, как могут объясняться муж и любовник «на высшем уровне» - без ругани, упрёков, уступая друг другу женщину, это есть в книге «Герцен» В.А.Прокофьева. В «Былом и думах» - ни слова об этом адюльтере. Наталья Алексеевна родила от Герцена трое детей: последние – близнецы умерли.
Герцен не был счастлив в этом браке.
Но он прожил яркую, насыщенную событиями, жизнь. В этом тоже есть своё счастье. До последнего своего дня Герцен тосковал по России.