Вернувшись из армии, Борис поступил в Воронежский политехнический институт. Ничего не предвещало беды, ничего. Но беда пришла, как обычно, внезапно. На предпоследнем курсе института начались какие-то странности в его поведении и настроении: вспышки гнева, истерики или, напротив, он становился замкнутым, безразличным и пассивным. Он полностью терял интерес ко всему, что раньше было ему небезразлично: учебе, рыбалке, фотографированию. Дальше – больше: обладающий высоким интеллектом, всегда логически мыслящий он, разговаривая, вдруг терял мысли. Или она могла видеть его застывшего надолго в неудобной позе. Ей казалось, что к ней, матери, он стал холоден. Что-то неуловимо-страшное отдаляло от нее сына, он «уходил» от нее, погружался в свой внутренний, непонятный и незнакомый ей мир.
Иногда он пугал ее странными, нелогичными предложениями. В своих высказываниях он переходил от одной темы к другой – совершенно не связанной с предыдущей, не замечая при этом отсутствия смысловой связи.
Однажды, когда ей показалось, что он прислушивается к чему-то, известное только ему, она спросила:
- Боря, ты к чему прислушиваешься? Ты что-то слышишь?
- Да, у меня будто в голове радиоприемник и он транслирует мне не мои мысли. И слышу я не ушами, а мозгом, - он помолчал и вдруг выдал, - и, вообще, я – это не я, ты не поймешь.
Тогда впервые у нее заболело сердце. Она стала догадываться, что ему передалась болезнь брата Андрея и, что самое страшное, она ничего не сможет сделать. Если бы можно было отдать свою жизнь, чтобы он был здоров - она бы отдала.
До поры – до времени Пелагея гнала о себя эти страшные мысли. Но потом, испугавшись, что этим она только ухудшит его состояние, она обратилась к своему племяннику, работающему завхозом в психиатрической больнице. Он поговорил с главным врачом, и тот аккуратно предложил Пелагее обследовать Бориса. Предварительный диагноз был поставлен страшный в своей неотвратимости – начинающаяся шизофрения. Это был удар, это был шок, это был крах. Бейся головой о стену, рыдай, молись, уйди в монастырь, отдай все деньги, все имущество, отдай свою жизнь – все бесполезно.
При этом надо было жить. Болезнь хранилась от других в тайне. Когда молчать было нельзя, Пелагея говорила, что Борис в армии обслуживал локатор и сильные головные боли - последствия от радиации. Она точно не знала: что чувствовал Борис. Они никогда не заговаривали о том, что понимает Борис о своем состоянии. Но она догадывалась: он, ее мальчик, ее сыночек понимает свою неизлечимую болезнь как конченость, как точку невозврата к прежней жизни, как трясину, выбраться из которой ему не дано.
Врач был ласков с ним, утешал его, по просьбе матери не говорил ему всей правды, ссылался на большие дозы радиации, полученные в армии, переутомления, возможные воспаления оболочки мозга. Говорил о том, чего стоит остерегаться, какие лекарства принимать. Пелагея хорошо запомнила его слова:
- Крепись, мать. У него болезнь не непрерывная, а приступообразная. И ты не одинока, таких больных много, больше, чем ты думаешь. И многие из них живут долго. Нужно только особое и бережное к нему обращение, периодическое обследование, лечение при первых же признаках наступающего приступа. Ты скоро будешь понимать по его поведению – когда надо к нам ехать. И «светлые» времена у вас будут, ремиссии, так это называется.
И решила тогда Пелагея жить долго, чтобы дольше быть с ним рядом. Она будет оберегать его от всего лишнего для него, будет бережно к нему относиться, вкусно кормить, разговаривать с ним, а как только заметит ухудшение – сразу к врачам. Так она решила. Но кто-же нас слушает там, наверху?
В один из «светлых» Бориных периодов, в другом городе, в студенческом общежитии шли сборы: две девушки, одна из которых – Лия, родственница Пелагеи и Бориса, собирались ехать из города в их село, навестить родителей. Приманкой для подруги Веры, которая не очень-то хотела ехать с Лией, был необыкновенный вишневый сад, который Лия обещала показать Вере, всячески расписывая его необыкновенную красоту.
Они приехали в июне, еще не наступила изнурительная жара, солнечные лучи были ласковы, дул теплый ветерок, а голубой небосклон был светел и чист. Прогретый воздух источал хмельные запахи цветов и трав, дурманил молодые головы. Настроение девушек находились в удивительной гармонии с природой. Вся будущая жизнь представлялась им прекрасной и содержательной, а сердца их жаждали настоящей, вечной любви.
После обеда, наевшись до отвала клубники, нахохотавшись на предмет того, что вишневый сад оказался зарослями репейника, девушки пошли купаться на Дон. А когда возвращались домой, Лия предложила Вере зайти к папиной тетушке, которая жила неподалеку. По дороге Лия рассказала Вере о непростой судьбе тети Поли, а также о том, что она очень приветливая и радушная.
- А еще, Вера, у нее есть сын Борис, когда ты его увидишь, сразу влюбишься, он такой красавчик, у него дворянские корни, - Лия почему-то перешла на шепот. – Он моему папе двоюродный брат, только гораздо моложе. Правда, он молчаливый и замкнутый, но это только добавляет ему загадочности.
- Интересно, интересно, посмотрим, что там за дворянин, - Вера беззаботно засмеялась.
Пелагея и Борис были дома. Пелагея, как всегда, обрадовалась гостям, а Борис, немного послушав трескотню Лии и познакомившись с Верой, опять стал заниматься удочками. Как и говорила Лия, Борис был молчалив, приход девчат его почти не заинтересовал, по крайней мере, внешне.
Зато Вера была поражена его редкой красотой. Она представляла его себе этаким Сергеем Есениным. Но он, напротив, был совершенно на него не похож: высокий, стройный, с гладко зачесанными назад темно-русыми волосами, глубокими и узкими синими глазами, обрамленными густыми черными ресницами, большими пухлыми и очень выразительными губами и немного вздернутым носом. Когда она увидела его, то сердце ее, помимо воли, забилось быстрее обычного, а сама она пришла в сильное душевное волнение. Такого с ней не бывало никогда. «Действительно, дворянин!», - ахнула про себя девушка.
Попив чаю с пирожками и поговорив с тетей Полей, подруги отправились домой. Вера, как могла, делала вид, что ничего особенного не произошло. Но образ Бориса вновь и вновь всплывал в ее сознании, а сердце сладко замирало. Она влюбилась!
Кроме необычного лица, ее поразила замкнутость и молчаливость Бориса, которые были восприняты ею как проявление особой высокой духовности, которую она невольно искала в парнях.
Ночью Вере приснился сон: она вечером идет по бескрайнему цветущему вишневому саду, а навстречу ей - Борис. При этом она ощущает себя абсолютно счастливой, но когда они, наконец, встречаются, Вера видит, что Борис, вроде, и смотрит на нее, но не видит, взгляд его обращен внутрь себя.
После этой поездки Лие уже не надо было, как в первый раз, уговаривать Веру поехать на выходные к родителям. Ее саму тянуло туда как магнитом. Она все делала для того, чтобы понравиться Борису. Они ходили по вечерам танцевать, потом шли гулять, много разговаривали. Самочувствие Бориса было хорошее, он повеселел, улыбался, глядя на счастливую Веру.
Радовалась и Пелагея. Она мечтала: врач ошибся, у Бориса не психическое заболевание, а временное расстройство, которое прошло и никогда не вернется.
Роман Веры и Бориса развивался быстро, и уже осенью она с нетерпением ждала предложения от Бориса. Ей никто больше был не нужен, только он! Но Борис молчал.
Вера отступать не хотела, в мыслях она уже связала свою судьбу с его. Напряжение ее было так сильно, что Борис не мог этого не заметить. Что тогда он передумал - неизвестно. Но Вера дождалась: и заветных слов, и предложения. Это был счастливый день в ее жизни. Осталось получить согласие его матери и своих родителей. Вере Пелагея казалось доброй, но, в тоже время, какая-то тень печали всегда лежала на ее лице. Пелагея часто задумчиво смотрела на Веру, а думала о чем-то своем.
- Пелагея Никитична, а Вы не будете против, если мы с Борисом поженимся, - и, помолчав немного, доверительно добавила, – он так мне нравится…
Пелагея не ожидала такого вопроса, сжалась. Надо было отвечать, а она не могла. Это было распутье: налево пойдешь (правду расскажешь, отговоришь от такого шага) – сына потеряешь, направо пойдешь (не скажешь правды) – Веру погубишь. И нет третьего пути. Борис ожил немного, улыбается, надеется на что-то, как и она. Как предать его? А если не сказать Верочке – она рано или поздно узнает, как потом в глаза ей смотреть? А если ребенок будет, то какой?
И мать выбрала: она возложила на алтарь своей любви к сыну жертву - эту голубоглазую, веселую и чистую душой девушку:
- Почему я буду против? Лишь бы вы были счастливы.
Так все и решилось. Сыграли скромную свадьбу, жить уехали в Воронеж, работали, получил комнатку в коммунальной квартире. А через два года у Бориса случился приступ такой силы, что пришлось класть его в больницу, а Вере говорить правду. К тому времени она родила и потеряла первенца. И снова была беременной. Вера растерялась: что делать, как вести себя? Пугала неизвестность, душила обида, жаль было и Бориса, и свекровь, но больше всего было жаль себя. Сколько слез пролилось тогда в подушку.
Бориса пролечили, но мир и гармония в семье был нарушены. Вера не была готова к бережному отношению к Борису, как мать. Она была молода, она хотела жить, хотела радоваться, хотела быть счастливой. Она уже догадывалась, что в этой семье счастье призрачно и зыбко. У нее еще не было никаких плохих мыслей, но своим поведением она давала ему повод для подозрений. Он и любил и ненавидел ее одновременно, и ничего не мог с эти поделать. И вскоре депрессия опять навалилась на него. Голоса, диктующие ему неизвестно чьи мысли, возникали и причудливо переплетались в его больной голове, не давая покоя. И в день рождения Веры, когда она вовремя не пришла с работы, Борис повесился на чердаке своего пятиэтажного дома в Воронеже.
Гроб с его телом перевезли в село, в квартиру матери. Две ночи Пелагея просидела одна у гроба сына, разговаривая с ним, как с живым, раскачиваясь на стуле и рассказывая ему про все, что случилось в ее жизни. Она сходила с ума от горя, ум ее мешался, слезы лились непрерывным потоком. Хоронили его в сильный тридцатиградусный мороз. Эти похороны запомнились всем, кто там был. Когда стали опускать гроб в могилу, Пелагея забилась, как птица в силках, и так закричала, упав на колени и обратившись к небу, что содрогнулись не только присутствующие на кладбище люди, а даже и деревья:
- Нет тебя, Господи-и-и, нет тебя-я-я! Без него мне-е-е не нужен твой ра-а-ай!