Ах эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала! А еще она пила, объедалась деликатесами и разнообразными изысканными блюдами, от которых ломились богатые столы, шутила, смеялась, ссорилась, кадрила и кокетничала, завлекала и ревновала, радовалась и завидовала. В общем, шикарная свадьба гудела на всю катушку, как и положено любой уважающей себя свадьбе.
Я, как и любой уважающий себя свадебный гость, пела и пила, объедалась и плясала, смеялась, радовалась и завидовала. Завидовала я по-доброму, белой завистью невесте и своей подружке Машке, но гораздо больше радовалась. Радоваться было чему: Машка не просто выходила замуж, она очень удачно выходила замуж – за Папика старше себя на семнадцать лет, весьма обеспеченного с полным комплектом материального капитала, но при том совсем еще не старого, а, напротив, в расцвете мужских сил и лет, эдакого брутального мужика, к тому же по уши влюбленного в свою прелестную молодую жену. Что еще нужно для счастья?
Машка буквально слепила глаза молодостью, красотой, белоснежным искрящимся роскошным платьем, белоснежными плечами, жемчужными зубами, светящимися глазами, счастьем, лившимся через край, и самодовольством. Машка была очень довольно жизнью и собою. И для того были веские основания: после нескольких лет неудач, фортуна наконец повернулась к ней строго в анфас и щедро улыбнулась лично ей. Но произошло это не без содействия самой Машки и... меня.
Первой Машкиной любовью был Герман – студент с экономфака, будущий банкир, сын банкира. Правда, на банкира он был совсем не похож: долговязый, с густой лохматой шевелюрой, нависающей над лицом так, что среди кудельков трудно было рассмотреть его веселые, бесшабашные глаза. Главными отличительными особенностями Германа были его полная безответственность, ветреность и безбашенность, что, как вы понимаете, совсем не совместимо с банкирством. Он мог без предупреждения исчезнуть на пару дней, зависнув с приятелями где-нибудь на даче, потом как ни в чем не бывало объявиться, чтобы вскоре снова пропасть.
- Уж полночь близится, а Германа все нет, - слезно жаловалась мне в трубку Машка, даже не догадываясь, что буквально цитирует классика, - а обещал меня сводить в ресторан по случаю ста дней нашего знакомства. Я как дура весь вечер сижу при полном марафете, а он даже телефон не берет.
- Машка, вы не пара, - пыталась я раскрыть глаза подруге.
- Еще какая пара, - не соглашалась Машка, - он – будущий банкир, я – красавица, как мы можем быть не парой. – Ее логика была железной.
И все же я оказалась права: Машка и Герман расстались и довольно скоро, причем, по его инициативе. На смену Герману явился Жора, парень ушлый и чрезвычайно целеустремленный. Его целью было «выбиться в люди». Происхождением он похвастаться не мог, он был из рабочих и крестьян. Только не подумайте, что я отношусь с пренебрежением к людям этого славного сословия. Мои родители, дядьки и тетки, прадеды и прабабки все исключительно рабочие и крестьяне, и я их очень уважаю, люблю и ценю. Жора стеснялся своих родных, он их презирал и стремился всеми способами откреститься от них. Для него «людьми» были те, кто преуспел в наше суетное и парадоксальное время, когда мерилом всех человеческих достоинств являются исключительно наличие крупных счетов и дорогой недвижимости и движимости. На начальном этапе Машка с ее московской пропиской и уровнем семьи, приближающемся к среднему классу, его вполне устраивали. С ним Машка была дольше всех, почти год, ровно столько, пока соответствовала жизненным целям Жоры. Когда она перестала соответствовать, он ее быстренько отправил в отставку и моментально перекинулся на дочь управляющего некоей набирающей силу корпорации.
- Сволочь! Я его убью, потом ее, потом себя, - зло шипела Машка.
- Может, стоит начать сразу с себя? Зачем столько лишних усилий, если конец для тебя одинаков? – предлагала я.
- Во-первых, зло должно быть наказано, а я отомщена. А во-вторых, ты моя подруга, а потому не должна даже так думать. Ты должна меня поддерживать, успокаивать и ободрять!
- Я твоя подруга, - соглашалась я, - и я тебе предсказывала именно такой финал твоих отношений с этим скользким типом. Только ты меня не желала слушать, как всегда.
- А может, ты просто все сглазила? Или навлекла на меня порчу своими дурацкими предсказаниями? Неспроста все всегда получается именно так, как ты предполагаешь, – рассуждала вслух Машка, - Короче, ты лучше проявляй сейчас сочувствие и давай дельные советы.
И я проявляла и давала, успокаивала и ободряла, хотя отдавала себе отчет, что все это как мертвому горчичники или клизма.
Ситуация разрулилась как в песне: «Чужой любовью сердце уврачую, и будет страстью страсть исцелена». Новый Машкин избранник был совсем иного плана: тихий, молчаливый, погруженный в себя программист. Удивительно, как он вообще заметил Машку. Скорее всего, это она заметила его, как перспективного и талантливого, подающего большие надежды. У нее был звериный нюх на подающих надежды.
- На фига попу гармонь? – вопрошал я ее, - Ты в компьютерных программах разбираешься, как деревенская бабка в биномах Ньютона и даже меньше. О чем ты с ним будешь разговаривать?
- Зачем нам о чем-то разговаривать, если есть более интересные занятия? – игриво поигрывала бровями Машка, и мне оставалось только молча вздыхать. Мне был ясен финал и этих отношений, но я не хотела нарываться на обвинение в порче. Программиста Машка вскоре бросила сама, он ее утомил, и это был единственный случай, когда Машка ушла сама. Во всех остальных ее бросали. И каждый раз она очень болезненно переживала крушение своих надежд. Каждый раз я сломя голову кидалась вытаскивать ее из глубокой депрессии. С моим богатейшим опытом я смогла бы, пожалуй, сейчас открыть собственную службу спасения брошенных женщин. Я спасала Машку и морально и физически, потому что она пыталась резать себе вены, травиться и даже делала попытку повеситься. Правда, совершала эти попытки она исключительно в моем присутствии, понимая, что я ей не дам довести дело до конца. Ей нужна была утешительница и врачевательница ее душевных ран. И я, как могла, утешала, врачевала, и вселяла уверенность в ее светлое будущее.
Так прошло несколько лет, в течение которых я успела закончить учебу в университете, устроиться на работу. Машка все это время занималась исключительно обустройством своей жизни. Только не подумайте, что Машка – этакая прости-господи, легкомысленная оторва. Вовсе нет. Просто она искала, упорно и настойчиво. Искала свое счастье. Получилось как в песне: «Кто весел, тот смеется. Кто хочет, тот добьется. Кто ищет, тот всегда найдет!» Она нашла наконец своего Папика, за которого и вышла сегодня замуж. Было абсолютно ясно, что Папик – ее надежная китайская стена от всех жизненных невзгод, ее оплот, ее якорь, ее маяк, ее пожизненный спонсор, ее путеводная звезда, ее призовой кубок. Пока будет жив Папик, Машку ждет безоблачная счастливая обеспеченная жизнь, а, судя по цветущему виду Папика, жить он собирался очень долго. Вот почему все присутствующие особи женского пола в той или иной степени завидовали сегодня невесте. Среди них, как я уже сказала, была и я. Нет, я вообще-то совсем не из завистливых, тем более, Машка – моя ближайшая подруга, тем более, она так долго искала и ждала. И все же, все же… Я внутри тихо вздохнула, снаружи я вся светилась, радовалась за невесту. Ну, ничего, будет и на моей улице праздник. Куда он от меня денется?
Тамада – юркий мужичок средних лет, по габаритам похожий на колобка, но по темпераменту сродни небольшому смерчу, неутомимо вел торжество железной рукой профессионала. Свадьба, умело раскрученная им, вертелась юлой по всем свадебным законам. Гремела музыка, танцы чередовались с играми и всевозможными шарадами и розыгрышами, хоровым застольным пением популярных песен, тосты следовали один за другим. Гости почтенного возраста ели, пили, пели, солидно танцевали на старомодный манер, и вели основательные беседы, скучковавшись время от времени в небольшие группировки по интересам. Молодежь ела, пила, пела, лихо отплясывала, хохотала, выясняла отношения вплоть до небольших потасовок и мелких драк. В общем, было торжественно, славно и энергично-весело.
Я, выбрав момент, когда Папик отошел от своей ослепительной жены, добралась наконец до Машки.
- Поздравляю, подруга, - от души улыбнулась я ей, беря за руку выше локтя. На руках у нее были длинные узорчатые перчатки почти до плеч. Пальцы ощутили мягкие набивные цветочки гипюра. – Наконец-то ты дождалась свою синюю птицу счастья. Очень рада за тебя, Машунь.
Машка вскинула прекрасные зеленые глаза в черных стрелах ресниц, они обожгли меня ледяной иронией.
- В самом деле? Что-то слабо верится.
- Почему? – опешила я.
- Потому что ты не можешь за меня радоваться. Тебе зависть мешает. – Долгая борьба за счастье не на жизнь, а на смерть, развила в ней необычайную интуицию. – И еще, я прямо скажу: мы больше не можем быть подругами. Мы даже просто хорошими знакомыми быть уже не сможем. И просто знакомыми тоже. Потому что между нами теперь пропасть. – Она резко выдернула из моих пальцев свою руку и ушла от меня – ослепительно красивая, в невидимом облаке роскошных французских духов, с высоко поднятой головой на лебединой шее, шурша белоснежным капроном, покачивая белыми плечами. Да, годы борьбы закалили мою подругу и сделали ее жесткой. Я, оправившись от первого шока, уже в открытую горько вздохнула и, повернувшись, пошла к своему месту за столом. Собственно говоря, мне здесь уже нечего было делать. Надо уходить. Но я все же села, взяла высокий стакан с желтым соком, сделала большой глоток и глубоко задумалась. Ну почему? Почему она так мне сказала? Ведь мы с ней вместе шли к ее победе.
Я долго сидела, погруженная в свои мысли. Я все поняла. Машка сознательно обрубила со мной все связи, окончательно и бесповоротно, без возможности дальнейшего общения в любой форме, потому что я была свидетельницей ее унижений, неудач, провалов, потерь. Жизнь била ее много раз и все время на моих глазах. Я помню ее рыдающей, потерянной, несчастной, подавленной, озлобленной, обиженной. А сегодня она навсегда простилась с этим периодом своей жизни, а заодно и со мной, как постоянным напоминанием о нем. Машка не желала это вспоминать никогда. Она гордо уплывала от меня, как величавая белая бригантина уплывает в радужном облаке брызг в пронзительное синее море от скучного опостылевшего берега. Улетала белоснежной голубкой в небесную высь, прочь от копошащейся в пыли стайки серых воробьев.
Что ж, лети голубушка, лети. Будь счастлива. А я никогда не потревожу тебя напоминанием. Но думаю, что пройдет сколько-то лет, и ты сама вспомнишь все, что беспощадно отсекла от себя сегодня, с тоской и грустью о навсегда потерянном. Что же касается меня, то я непременно буду еще счастлива. Я и сейчас счастливая, а дальше будет только лучше. Я обязательно встречу свою любовь, настоящую. Но никогда и ни за что я не предам своего прошлого. Пусть оно всегда будет со мною. Я ничего не хочу терять в этой жизни. Как в песне: «Я возьму этот большой мир - каждый день, каждый его час. Если что-то я забуду, вряд ли звезды примут нас!»
Я допила сок, встала. Шла через гулкий грохочущий зал. Ртутным шариком ко мне метнулся тамада. «Па-а-прашу сюда! – он схватил меня за руку и потянул к центру, к разноцветной стайке молодых женщин, девушек, девчушек-подростков.
- Теть Клав, а вы что здесь делаете? – попутно хохотнул он солидной тетеньке лет под семьдесят.
- Имею право! – отрезала она, - Уж двадцать лет как вдова.
- Мы готовы!! – оглушительно рявкнул в микрофон тамада, - Невеста, ваш выход!
Машка издали бросила взгляд на стайку, увидела на переднем плане меня, глаза ее недобро удивились: ты еще здесь? Она крутанулась на сто восемьдесят градусов и сильным молодым движением кинула свой букет через плечо. Букет взмыл под потолок. Машка явно старалась бросить его как можно дальше, дабы наверняка он не попал ко мне. Десятки женских и девичьих рук метнулись вверх, только мои руки не дрогнули. Букет летел высоко и красиво, напоминая своим гордым полетом Машкин стремительный взлет, но вдруг споткнулся о хрустальную люстру и подстреленной птицей рухнул прямо мне на голову. Я сняла букет с головы под разочарованный выдох остальных, поднесла к лицу, вдохнула тонкий аромат белых роз, посмотрела в глаза Машки и прочла в них холодное бешенство. Я светло улыбнулась невесте, помахала ей букетом.
И ушла.