ЕА СНИМКЕ: Сеанс одновременной игры в шахматы лвёт Михаил Ботвинник. Дом учёных в Черноголовке, 70-е годы
Андрей Михайлович Батуев сказал мне, чтобы я пошел во Дворец пионеров и записался на юношеский турнир. На турнире должен был определиться чемпион Ленинграда, и выявлялись участники финала юношеского чемпионата СССР.
До того, я не бывал во Дворце пионеров, хотя он был ближе ко мне, чем ДПШ – на углу Фонтанки и Невского проспекта. Там все было так парадно, по сравнению с ДПШ, даже помпезно, что я немного робел, проходя по его залам. Шахматными делами во Дворце заправляли два шахматиста – легендарный уже постаревший гроссмейстер Левенфиш и помоложе мастер спорта Зак. Левенфиш почти не появлялся, и все делал Зак.
К тому моменту, когда я туда пришел со своим вторым разрядом, Зак сформировал два турнира – большой и малый финалы юношеского чемпионата Ленинграда. В большой я попасть не мог, потому что туда принимали только с первым разрядом. Среди участников большого финала выделялся мальчик Рядом с ним всегда была девочка, которую все звали Нюшка. Меня это очень удивило, поскольку больше здесь девочек не было. Меня записали в малый финал, из которого никуда никто не выходил, но можно было получить первый разряд.
Мы приходили играть каждый день, и я быстро набирал очки. Чемпионат привлек внимание шахматистов. Пришел Витя Корчной, ставший уже чемпионом СССР среди юношей. Он ходил, заглядывая через плечи игроков на позиции и что-то хмыкал. Чаще всего он останавливался за спиной Спасского.
Где-то ближе к концу чемпионата нам объявили, что Михаил Моисеевич Ботвинник, который тогда был лучшим шахматистом мира, даст сеанс одновременной игры на 16 досках.
Ботвинник в прошлом году стал чемпионом мира по шахматам. Предыдущий чемпион Алехин умер в 1946 году, и было решено провести матч-турнир претендентов – Михаила Ботвинника (СССР), Макса Эйве (Голландия), Василия Смыслова (СССР), Сэмюэля Решевского (США) и Пауля Кереса (СССР, Керес вообще-то был из Эстонии, но теперь Эстонская республика была в составе Советского Союза). Этот турнир прошел весной 1948 года. Ботвинник сыграл просто потрясающе, уверенно заняв первое место.
Этими шестнадцатью оказались участники большого финала. Мы же, игравшие в малом, удовольствовались ролью зрителей, наблюдая за ходами игроков и Ботвинника из-за спины игроков. Ботвинник вошел в зал, где уже сидели участники сеанса и стояли мы вместе с Левенфишем. Они поздоровались со всеми, а потом Ботвинник подошел к Спасскому и персонально поздоровался с ним за руку, что-то тихо сказав ему.
Партии начали заканчиваться, – всюду побеждал Ботвинник. Он сделал только одну ничью – со Спасским, и пожал ему руку. Должен сказать, что играть с сильными перворязрядниками Ленинграда было непросто, и результат Ботвинника следует признать выдающимся.
В конце турнира я неожиданно проиграл две партии подряд, причем, как я полагал, имел выигранные позиции в обеих, и занял только третье место. Видимо, не хватило выдержки. До получения первого разряда мне нехватило полочка. Вместо того, чтобы собраться и включиться в борьбу в другом турнире, я расстроился, и на длительное время вообще перестал играть в шахматы и больше никогда не встречался с Андреем Михайловичем Батуевым, хотя и продолжал по вечерам читать шахматные книги и изучать шахматную теорию и шахматные партии. Дома этому почему-то были рады. Мне кажется, мама не считала эту игру серьезным делом.
Через несколько лет мама рассказала мне, что ей позвонил, а потом зашел Андрей Михайлович, говорил о том, что у меня в шахматах большое будущее, что я стану одним из сильнейших гроссмейстеров мира. Может быть, если бы я знал об этом сразу, я бы и вернулся. А так я переживал свой неуспех, и, видимо, не справился сам с собой.
Расставание с шахматами было мучительным. В это время мой одноклассник и друг Володя Меркин, к которому я часто стал ходить домой, постоянно предлагал мне играть в шашки. У него к тому времени уже был первый разряд, он изучал теорию русских шашек, как к тому времени стали называть шашки на 64-клеточной доске, в отличие от 100-клеточных шашек, которые стали называть международными. Мы играли и в те, и в другие, и я делал быстрые успехи. Вскоре он привел меня в Добровольное Спортивное общество (ДСО) «Труд», где я в первом же турнире тоже получил первый разряд.
Шашки мне не нравились, даже стоклеточные, и я никогда не относился к ним серьезно, в отличие от Володи Меркина, который играл в них всю жизнь. Он постоянно играл, знал теорию и стал мастером спорта. Мы с ним сыграли сотни партий. Как только я к нему заходил домой, а это было часто, он тут же расставлял шашки и дрожал от нетерпения. Я выигрывал у него редко. Он постоянно подлавливал меня на теоретические варианты.
Уже в 9-м классе, придя в помещение шахматного клуба ДСО «Труд», я увидел, что комплектуется состав участника чемпионата «Труда» в Ленинграде среди взрослых. Почему-то я решил сыграть в этом турнире, и мой второй разряд позволял мне это сделать. Я стал чемпионом «Труда», и заработал 1 разряд. Я запомнил партию, которую сыграл в этом турнире с Ильей Фоняковым. Он сдался уже на 22 ходу, потеряв ферзя, и был очень удивлен многоходовой сложной комбинацией, которая с неизбежностью привела к этой потере.
Не я придумал комбинацию, это была домашняя заготовка, и я с большим удивлением наблюдал, как после моих ходов Илья делает именно те ходы, которые неизбежно вели к форсированной комбинации. Он был буквально загипнотизирован, как кролик удавом. Больше я в квалификационных турнирах не играл. Интерес к шахматам никогда не пропадал, но он не стал преобладающим.
Впоследствии я встречал Илью Фонякова в академгородке в начале 60-х годов. Он тогда стал уже известным ленинградским поэтом, и, видимо, приезжал в творческие командировки, чтобы «воспеть в стихах город Науки и труд ученых». Мы вспомнили о шахматном турнире и партию, которую он проиграл. Но после 60-х больше мы никогда не встречались.
Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/07/345