Уже под утро, возвратился Христофор со своими сотрудниками после безуспешной погони, уставших и удручённых встретил их во дворе Фёдор Иванович, и после объяснения Христофора о неудачной ночной погоне, он отвел его в сторону и тихо, чтоб никто не слышал, ему сказал:
- Ваш юношеский пыл и стремление конечно хорошо, но нужно ещё и думать.
Очевидно действия поджигателя, здесь кто- то страховал, поэтому прошу думать. И впредь не поступать так опрометчиво.
-Понял Фёдор Иванович, буду предусмотрительней.
Утвердительно кивнул, Христофор.
- А сейчас организуй охрану имущества и дежурство на конюшне.
- Через пол часа выезжаем, поедем на стойбище Боротукина, к моему давнему боевому товарищу.
Христофор не ощущая усталости, быстро скорректировал службу и проинструктировал своих подчинённых, взял полевую сумку и вышел.
У ворот уже стояло две оленьи упряжки, на которые погрузили какие-то ящики и мешки с мукой, уже одетый в якутскую доху, Фёдор Иванович указал Христофору место на вторых нартах, на которых лежала такая же меховая доха, в которую Христофору велел облачиться молодой каюр и звеня бубенцами оленьи упряжки рванули с места.
Каюры то и дело подгоняли оленей, которые и без этого неслись по заснеженному пути, не зная усталости.
Весеннее солнце уже пригревало, в низинах уже было полно воды и снег пропитанный водой, стоял на не оттаявшей земле. Деревья почернели и на полянах кое-где появились проталины, зато по сухим руслам уже забурлила весенняя вода, а по рекам вода пошла поверх льда.
Таёжные обитатели тоже стали оживать, что было видно по многочисленным следам разнообразных животных и птиц.
Неповторимый запах просыпающей тайги, насыщенный озоном, оздоровительно действовал на Христофора, с которого усталость сошла разом, голова просветлела а тело наполнилось лёгкой энергией и уверенной силой.
Несколько часов в пути в приятном настроении пролетело в один миг, и вот оленьи упряжки спугнули далеко зашедших оленей со стойбища Боротукина, которые копытили влажный мох из под снега.
Вскоре запахло дымком от очагов на котором готовилась пища, дымоходом которого служило отверстие сделанное вверху чума. Красиво и пейзажно, выглядили они на большой опушке окружённой высокими кедрами, чумы ровно установленные в ряд струились лёгким голубоватым дымком, вокруг копошились люди и ездовые олени, а рядом с ними, был вкопан высокий резной столб - сэрге из лиственницы с выдолбленным чороном – чашей на верху, для угощения Духов - это и было Боротукинское стойбище.
Остановились нарты от края третьего обширного чума, из которого выскочил работник и стал принимать оленей.
Христофор сбросив доху, поспешил за Фёдором Ивановичем, и при входе замешкался, когда услышал, как приветствует Фёдор Иванович по - якутски, сидевшего возле очага хозяина стойбища Боротукина Игнатия Гаврильевича, крепко обнялись похлопывая друг друга по плечу, затем Фёдор Иванович повернулся к входу, в который входил работник Игнатя и что-то сказал ему по-якутски, работник быстро развернулся и через минуту стал заносить в чум и стал ставить возле места где сидел хозяин, мешки, коробки и ящики, привезённые нами.
Игнатий Гаврильевич, ответил на приветствие по-русски с сияющей довольной улыбкой и предложил присесть рядом на разложенные на полу шкуры. Он сам разлил из большого медного и сильно закопчённого чайника по оловянным кружкам кипяток и подлив себе заварки из витиеватого индийского фарфорового заварника, передал его Фёдору Ивановичу и пододвинул ближе к гостю огромную медную тарелку с дымящейся ароматной олениной.
-Эт сиэ.
Сказал Христофору, Игнатий Гаврильевич и указал пальцем на тарелку с мясом.
Христофор ничего не понимал, по- якутски и только закивал головой и улыбнулся.
А между тем Фёдор Иванович продолжил беседу с Игнатием, лицо Игнатия медленно менялось, он что –то быстро говорил, указывал на землю, а Фёдор Иванович убедительно что –то
твердил, потом чертил палочкой на сухой песчаной земле, Игнатий сразу затирал начерченное и оглядывался по сторонам.
Затем Игнатий созвал в свою юрту всех мужчин проживавших на этом стойбище, недолго объяснял, после чего люди уважительно закивали и дружно поднимали руки.
Христофор сидел безучастно, а когда слышал понятные ему слова, коммунисты, комсомол, актив - улыбался, иногда Игнатий пристально вглядывался в его лицо, а он ничего не понимал по-якутски.
Потом Фёдор Иванович, достал из своей полевой сумки, пачки каких-то бумаг типографского шрифта и не заполненных бланков, передал в руки Игнатию, он рассмотрел их сложил по порядку и засунул под одну из шкур. Фёдор Иванович в разговоре что-то писал на своем колене, Боротукин тоже тыкал пальцем в эту бумагу, тогда Фёдор Иванович дописывал и после долгой ещё беседы, поставили свою и Боротукина Игнатия подписи и скрепили печатью, которую Фёдор Иванович достал из внутреннего кармана пиджака.
Христофору стало интересно, что за бумагу подписали в его присутствии, и он нагнулся якобы подлить себе ещё заварки, и мельком взглянул на листок, с которого он прочитал:
«Протокол о создании первой партийной организации на территории Ленско-Витимского улуса»
Фёдор Иванович, потом ещё долго говорил и рассказывал, ещё раз показывал бланки, отвечал на вопросы.
Начало уже смеркаться, когда Фёдор Иванович с Боротукиным вышли из чума в окружении присутствующих людей, лица которых сияли радостной надеждой и сами был оживлены таким событием.
Фёдор Иванович и Христофор попрощались со всеми, пожав руку каждому и усевшись на нарты,
каюры тронули оленей с места, оставляя хорошие надежды к переменам, столетиями застрявшего народа, давно установленного и забытого строя к существованию.
Пора, давно пора этому маленькому и гордому народу перешагнуть в другое пространство, по-новому научиться жить выйти, из однажды поставленного и устаревшего образа жизни.
Новое, непонятное организованное Коммунистической партией большевиков, надвигалось на них сверху, ум ещё не воспринимал эту новизну, но сердца их безошибочно одобряли избранную для многих социалистическую жизнь.
И как бы в подтверждение правильности принятого решения, ночное небо вдруг заиграло разноцветным сполохом северного сияния.