Растянувшись на покосившемся деревянном мостке, Леська смотрела на затянутую ряской воду и мечтала. Вот бы сюда дедовскую лодку, да не с шестом, на веслах, пробудить речку от спячки, разогнать к берегам зеленое покрывало, показать солнышку синюю водицу. А еще лучше камышовую вязанку, что хранятся у деда Михея за летней кухней. Тогда, усевшись на нее верхом можно доплыть почти до самого моря, туда, где растет чилим и цветет нимфея, чтобы поиграть в прятки с русалками или же надев на голову венок из кувшинок водить с ними хороводы.
Сама Леська русалок отродясь не видела, но историй про них слышала великое множество: и страшных, и развеселых, и поучительных. Вон на днях бабка Стася соседке пеняла, что внучка той, Полинка, не иначе как с водяницами в молодости хороводилась, раз теперь мужикам головы морочит. Ходят олухи за ней толпами, а она хвостом вертит, все выбрать не может.
И пусть выдумки все это – сказки для маленьких деток - Леське страсть как хотелось постоять с русалками в хороводе. Не для того, чтобы хвостом вертеть или олухов морочить, этим пусть Полька занимается, ей, Леське, мужики без надобности. Мечтала девочка русалочий венок примерить. Ведь сказывают старожилы, кто с русалкой в летние дни венком из водяных лилий обменяется, красавицей писаной обернется, а Леське красоты, ой, как не доставало. Пошла она в отцовскую родню - ногайскую, ни тебе васильковых маминых глаз, ни белокурой сестринской косы. Черна вся, будто в соке грецкого ореха сызмальства выкупана. Страх, да и только.
Лежит Леська, подбородком в руки уткнулась, смотрит на воду, думу печальную думает. Вдруг слышит, смеется кто-то. Огляделась девочка, но никого не увидела. «Солнце жаркое. Померещилось», - решила Алеся и вновь распласталась на мостке.
Лежит дальше, узор рясковый изучает, вдруг слышит, плеск громкий, будто купается кто. Подняла девочка голову, осмотрела водную гладь, но никого не увидела. Только рябь легкая ряску колышет. «Рыба круги по воде пускает» - решила девочка и вновь улеглась на шаткие доски, печалиться, да о несбыточном мыслить.
Лежит, смотрит, как водомерка среди рясковых листочков кружит, кручинится. Судьбу-злодейку ругает. Вдруг видит, всколыхнулась синяя водица, раздвинула зеленое покрывало, и из глубин речных поднялся на поверхность сказочной красоты цветок.
Девочка ахнула. Села на мосток, ноги свесила, думает, как кувшинку из воды достать, платья не замочив. А цветок на солнце искрится, подмигивает Леське водными каплями, словно просит: «Сорви меня скорее».
Думала девочка, гадала. И так, и эдак пыталась до цветка дотянуться, да все никак. Не дается кувшинка в руки, к пальцам ластиться, а за стебель ухватить не позволяет. Стесняется будто.
Поднялась тогда Алеся, поглядела по сторонам, нет ли кого и, скинув платье, вошла в воду. А водица зябкая, студит согретую солнцем кожу, гонит обратно на мосток упрямицу.
Леська же зубы стиснула и глубже пробирается, к кувшинке руки тянет. Вдруг чувствует, щекочет ее кто-то, за коленки хватает. Испугалась девочка, выпустила стебель, вглядывается в воду, не блеснет ли на солнышке рыбья чешуя, не сдаст проказника? Но ничего не видит.
Вновь шагнула Леська к нимфее, взялась за стебелек, тянет. И заново кто-то икры щекочет, за коленки хватает. Отступила девочка от кувшинки, опустила руки в воду, ищет, не запутались ли ноги тине речной или сетях рыбацких? Но ничего не находит.
И в третий раз взялась Алеся за стебелек, потянула что есть сил, да сорвала водяную лилию. Радуется, в руках нимфею вертит, любуется. Как вдруг чувствует, опять кто-то ноги щекочет, за коленки хватается, да пузыри под водой пускает. Перепугалась девочка, поспешила отойти с загадочного места, но кувшинки не выпустила. Прижала к груди и обнимает, словно родную.
- Зачем тебе, девочка, цветок мой понадобился? - слышит тут Леська звонкий голосок.
Обернулась девочка, видит, стоит на мостке белокудрая девица с волосами до пят, платье Алесино рассматривает – подарок дедовский на день рождения, а на голове у нее венок из светло-розовых кувшинок.
- Отчего же твой-то? – диву далась Леська, а сама думает: «И что это ей платье мое приглянулось? Ведь не иначе как рясой монашеской все вокруг величают, даром что разноцветное».
- Речка моя и все, что в ней мое. И цветок, значит, тоже, - рассмеялась девица, а сама Леськино платье к груди прикладывает, любуется.
- С чего бы это речке твоей быть? Ничья она, общая, - вновь удивилась Леська.
- Смешная ты, девочка. Не бывает бесхозных рек, лесов, дорог, платьев и цветов, - рассмеялась девица, а сама, то так, то эдак Алесино платье к себе приложит. Красуется.
- И кто же тогда хозяин лесов? – спросила у светловласки Леська, а сама думает: «Неужто своей одежды не имеет, коли мою так рассматривает?».
- Странная ты, девочка. Ужели про Лешего ни разу не слышала? – изумилась девица. Вернула Алесино платье на мосток, но руку с него не убирает, наглаживает.
- Слышала и в книжках читала, - призналась Алеся. – Только невсамделишный он. И лес общий, - добавила она, с подозрением поглядывая на нагую девицу.
Леська и из воды бы выйти рада, но стесняется. Не привычна она без одеяния расхаживать, да и волос таких не вырастила. Прикрыться нечем.
- Вон оно как… невсамделишный, значит. И домовые, наверно, и русалки, - обронила девица и, убрав руку с Алеськиного платья, спрыгнула с мостка в воду. Да так лихо, что в один миг оказалась у девочки за спиной, и хохочет: - Слышите, сестры?! Невсамделишные мы! Не взаправду хороводы водим, девок глупых красотою одариваем! Понарошку молодцов смешим!
Забурлила водица вокруг Алеси, вспенилась ряскою. Испугалась девочка, головой вертит, как бы до мостка добраться думает, а девица все хохочет:
- Слышите, сестры?! Слышите?! Не верят в нас больше люди! Не чураются цветов наших рвать! Не боятся гнева русалочьего!
Еще сильнее забурлила вокруг Алеси водица. Бросается на девочку, хлещет, наказывает за неверие. Дрожит Леська от страха и холода, но нимфею из рук не выпускает. Бережно к груди жмет, словно живую, да к мостку пятится, удрать хочет. Но не тут-то было.
Только Леська до мостка рукою дотронулась, зашатался мостик, заскрипел под силою неведомою и ушел под воду. Только платье Алесино на поверхности осталось из лоскутов цветных шитое.
Смотрит Леська на платье, слезы беззвучные глотает, с родными прощается. Вдруг слышит, голос дедовский сказ сказывающий о девице-красавице жениха своего их рук русалочьих вызволившей, на плат вышитый золотыми нитками обменявшей.
Вспомнила Леська про плат и давай кричать, визг да смех перекрикивать:
- Простите меня, духи водные, в вас усомнившуюся! Простите меня, девицы-водяницы, за цветок ваш сорванный! Примите в дар единственное, что имею. Платье мое разноцветное – подарок дедовский ко дню рождения.
Смолк тут хохот, унялась водица, вынырнула из воды русалка, смотрит на девочку глазами зелеными, продолжения дожидается, да венок из водяных лилий на голове поправляет.
Вздохнула Леська, глянула последний раз на кувшинку и выпустила из рук, поклявшись:
- И цветов ваших боле рвать не буду. И никому не позволю.
Задумалась русалка, сняла с головы венок из кувшинок, вплела в него нимфею Леськой сорванную и одела девочке на голову.
- Будь, по-твоему, - говорит. – Но коли слово свое нарушишь, верну твой подарочек и свой обратно заберу. Помни! - Сказала и ушла под воду, утянув с собой Алесино платье.
Леська же домой вернулась, венок русалочий схоронила, да обещание свое крепко-накрепко запомнила. А красавицей выросла – словами не описать. Черноглаза, черноброва, от женихов отбоя нет, всем девицам на зависть.