Иллюзии и миражи...
И как без них нам жить? Скажи!
Нам краски от мечты! Палитра...
Возможность воспарить открыта.
Татьяна Муштакова (четверостишие и фотография взяты с её сайта http://www.stihi.ru/2013/04/27/2052 )
За мной зашел мой школьный друг Миша Лесохин, и мы поехали на трамвае №32 в Ленинградский политехнический институт им. М.И. Калинина.
– Не забыл документы на золотую медаль, – спросил он меня.
– Нет, конечно, – я улыбнулся. Медаль давала право на поступление в Институт без экзаменов.
– А Игорь подъедет? – спросил я.
– Он просил его не ждать. Он еще не знает, когда поедет.
Игорь Лопатин, как и Миша Лесохин, получил серебряную медаль (им в РОНО не утвердили отличные оценки, поставленные школой, и они получили четверки по сочинению), и тоже хотел поступать на физико-механический факультет.
Мы все трое хотели работать впоследствии над проблемами ядерной энергии, «энергии будущего» (а вдруг именно нам посчастливится создать термояд?), а такая специальность в политехническом институте анонсировалась.
Михаил Иванович Калинин, чье имя было присвоено институту, был Председателем Президиума Верховного Совета Союза ССР, должность равнозначная президенту. Но в Советском союзе Калинин не играл какой-либо значительной роли в управлении государством. Его почему-то называли Всесоюзным старостой и говорили, что он запросто общается с простым народом.
Почему его именем назвали знаменитый, с традициями институт, я не знаю. Наверное, «трудящиеся попросили». Тогда многое делалось якобы «по просьбе трудящихся». Вообще его имя на карту попадало часто. Областной центр Тверь, например, переименовали в г. Калинин. Впрочем, этот древний город уже снова Тверь.
Присоединенный к России после второй мировой войны старинный прусский город Кенигсберг до сих пор именуют Калининградом. Был Калининград и под Москвой. Он вначале назывался Подлипки, а теперь Королев.
– Остановка «Политехнический институт»; конечная, – сказал кондуктор, и мы вышли из трамвая.
Главный корпус Института был построен еще до революции 1917 года. Институт строился в парке «Сосновка», там же впоследствии были построены другие его корпуса и дома для профессорско-преподавательского состава. Довольно много деревьев сохранилось, и главный корпус утопал в зелени. Именно там и находилась Приемная комиссия.
Поднявшись на второй этаж по широкой парадной лестнице, мы увидели надпись: «Актовый зал» и рядом другую: «Приемная комиссия». Актовый зал был разгорожен какими-то временными перегородками для сотрудников, но все студенты попадали в одно большое помещение, где для них были поставлены столы и стулья, – там они заполняли документы на поступление. Заполнив их, каждый подходил к сотрудникам, принимавшим документы, сдавал, те проверяли и давали ему расписку в приеме документов.
Мы подошли к сотруднику и спросили: «Какие документы нужно заполнять медалистам?»
– А вы что – медалисты? – спросил он. – Что-то рановато для медалей, их еще не выдают. По крайней мере, к нам еще никто не приходил. Мы протянули свои аттестаты зрелости и документы о получении медалей.
Он взял наши документы, поднялся, обернулся к сотрудникам и громко сказал:
– Смотрите, первые медалисты пришли.
Все сотрудники, бросив дела, подошли к нам и начали рассматривать документы. Мы, абитуриенты, как называли поступающих, гордые и счастливые, стояли рядом и в мыслях уже были студентами и изучали ядерную физику.
Получив расписку в приеме документов, мы ушли и стали ждать извещения о приеме в Институт. Нам сказали, что недели через две мы такие извещения должны получить.
Время шло. Прошли две недели, – никаких извещений не было. Мы, трое медалистов, созванивались между собой. И вот, однажды, позвонив Игорю Лопатину, Миша Лесохин узнал, что тому извещение о зачислении на физмех уже пришло.
Миша сразу поехал в Политехнический Институт, рассчитывая тоже получить извещение о зачислении, но ему было «отказано в приеме из-за отсутствия вакантных мест». Он сразу забрал документы и поехал в Педагогический Институт им. А.И. Герцена. Сдав в приемную комиссию документы, он через несколько дней был зачислен студентом, – почему-то туда документы сдавали одни девочки, мальчики были на вес золота.
Моя эпопея была не столь проста. Узнав от Миши эту историю, я поехал в приемную комиссию на следующий же день, уже понимая, что меня, как и Мишу, не приняли на физико-механический факультет, но, в отличие от Миши, я хотел учиться в Политехническом, и только в Политехническом, пусть даже на другом факультете. И я решил побороться, поскольку чувствовал свою правоту и не мог не отреагировать на несправедливость.
Мне тоже вернули документы, не предложив мне ни один другой факультет и сформулировав отказ теми же словами, что и Лесохину. Логики в этом ответе, конечно, не было. Правила приема не предусматривали тогда для медалистов ни дополнительных экзаменов, ни собеседований, следовательно, оставался один критерий – время сдачи абитуриентом документов в приемную комиссию, т.е. простая очередность подачи документов.
Именно это я и сказал сотруднику, к которому я попал и которому выпало отказать мне в приеме. Он смутился и пошел советоваться с более опытным сотрудником. Тот отрекомендовался мне как член приемной комиссии и повторил формулировку отказа. Я повторил свои аргументы.
– Но я не могу Вам сказать ничего другого, потому что в Решении Приемной комиссии ничего иного нет. Не могу же я домысливать и говорить Вам то, чего нет в Решении.
– А чего нет в Решении? – спросил я.
На этот раз смутился член приемной комиссии.
– Да там и не должно быть ничего другого, – сказал он, – секретарь Приемной комиссии готовит Решение и зачитывает фамилии абитуриентов, и формулировку решения. Члены приемной комиссии задают вопросы, если они у них есть, а потом голосуют. По Вашей кандидатуре вопросов не было, и голосовали единогласно. Медалистов много, число мест, выделенных под них, ограничено. Кому-то надо отказывать. Вот Вам и отказали.
– Значит Вы не руководствовались таким критерием как время подачи документов? – спросил я.
– Нет, мы даже не думали об этом. Готовить материалы – прерогатива Секретаря.
– А какая медаль имеет приоритет: золотая или серебряная?.
– Конечно, золотая, – не подумав, брякнул он.
– А я знаю абитуриента, которого уже приняли с серебряной медалью. Мне же с золотой отказали.
Это был разговор в одни ворота. Я знал, почему мне отказали. Он тоже знал, почему. Но у него не было аргументов, которыми он мог бы оперировать. Он мог только, как попка, повторять то, что записано в Решении Приемной комиссии.
Мне было стыдно и обидно одновременно. Я впервые столкнулся с государственным антисемитизмом. Хотя внешне все выглядело благопристойно. Ведь никто не сказал мне:
– Мы не принимаем тебя, потому что ты еврей, а, значит, неблагонадежный.
Нет, выдумали форму отказа: «В связи с отсутствием вакантных мест». Уж лучше бы была процентная норма, как в дореволюционное время. Это, по крайней мере, честнее.
Моя мечта рушилась. Я не имел права проситься на прием к Ректору Института. По правилам жаловаться на Решение приемной комиссии Института следовало в Центральную Приемную комиссию, которая находилась в Москве.
Я взял документы и приехал домой. Вечером состоялся семейный совет.
– Далась тебе твоя ядерная физика, – сказала мама, – как я тебя уговаривала стать врачом или на худой конец биологом!
– Поступай в Холодильный институт, который я закончил, – сказал папа. – Туда тебя примут без вопросов. Потом поезжай в Москву. Хотя, я думаю, у тебя вряд ли что-нибудь получится.
А дедушка только кряхтел и покашливал, но ничего не говорил. Я видел, как он переживает за меня.
В Институт Холодильной промышленности меня действительно приняли без вопросов. Но я на этом не поставил точку.
В Москве я остановился у дяди Миши, маминого брата. Он жил в малюсенькой комнате метров 8-10 не больше в Столешниковом переулке. Я думаю, снимал. В этой комнате спали он с женой Верой, их маленькая дочка Наташа, которой тогда было 6 лет. Там же заночевал и я.
Они меня встретили очень тепло и сердечно. Я им рассказал мою историю с поступлением.
– Не добьешься ты ничего, – сказал дядя Миша. – Тут только по-другому можно что-либо сделать. Я попробую. А ты пока походи по инстанциям, поговори с ними. Тебе надо опыта набираться.
И я пошел набираться опыта. Сначала я поехал на Трубную площадь в Центральную приемную Комиссию, которая располагалась в угловом доме на первом этаже. Длинная очередь несчастливых абитуриентов начиналась, снаружи на улице, но продвигалась довольно быстро. Когда я попал внутрь помещения, я увидел, что принимает за барьером со стеклом всего один человек. Были написаны его фамилия, имя и отчество. Я запомнил его фамилию на всю жизнь – Сухоруков.
– Изложите кратко Вашу претензию. – сказал он. Я изложил.
– У Вас есть письменное заявление? – спросил он. У меня было.
– Оставьте его. Мы Вам ответим». – сказал он. – Следующий.
Я вышел из помещения. На душе было погано, как будто я поговорил с бездушной машиной.
– Зачем я поехал в Москву? – крутилось в голове.
– А ты ожидал, что они будут разбираться? – сказал дядя Миша. – У них десятки тысяч недовольных. Разбираться будут с единицами, за кем стоят крупные фигуры, которые могут повлиять. Остальных ждет отказ по формальным соображениям. Сходи еще в Министерство Высшего образования. Убедись.
Министерство размещалось на улице Жданова д.11. Небольшой красивый особняк. Маленький дворик перед входом в него, где стояло 5-6 автомобилей. Вход был свободный, и я с независимым видом прошел мимо вахтера. Изучив структуру по указателю, висевшему в коридоре первого этажа, я понял, что, прежде всего я должен обратиться в Главное Управление политехнических ВУЗов.
Я зашел в приемную, где, кроме секретаря, не было ни одного человека, и спросил, могу ли я поговорить с начальником Главного Управления. Секретарь, которая до этого ровным счетом ничего не делала, говорила со мной кокетливо и с большим удовольствием.
– Сейчас я спрошу (она произнесла имя-отчество Прокошкина, который был Начальником управления). Он Вас примет.
И действительно, она вышла от начальника и сказала: «Заходите».
Начальник, очевидно, тоже откровенно скучал, потому что он подробно расспрашивал меня, как было дело, но, правда, не высказал своего мнения, сказав напоследок:
– Давайте заявление. Мы разберемся.
Удовлетворенный вниманием, я вышел от Начальника, сел на диванчик, стоящий в коридоре, и стал думать, что же я еще могу сделать.
– Разве что к Министру? – подумал я.
Кабинет Министра Высшего образования профессора Столетова тоже был доступен. Приемная была намного больше, в ней сидели две секретарши и тоже откровенно скучали.
– Что Вы хотели? – спросила меня одна из них. Я объяснил.
– Министр по таким делам не принимает, – сказала она, – обращайтесь в Центральную приемную комиссию. Для этого она и создана. Вы представляете, что бы здесь было, если бы все жалобщики пришли сюда. Нет, нет, не просите. Это невозможно.
Грустный, я вышел во дворик и присел на какой-то каменный поребрик, глядя, как люди входят и выходят из Министерства, как выезжают из дворика и вновь приезжают немногочисленные автомобили. Ко мне подошел, какой-то парень чуть постарше меня, и мы разговорились.
– А ты попробуй поймать Министра, когда он приезжает утром на работу. Вдруг он захочет тебя выслушать. – предложил он.
На следующее утро я приехал к 9 часам и начал караулить Министра. Я уже видел его автомобиль накануне, и знал, где он остановится и высадит Министра. Я продумал, где я должен в этот момент находиться, как оказаться около него, что и как успеть сказать.
Дальше я все себе представлял так.
Я, такой симпатичный юноша, с такой доброй улыбкой, говорю Министру, что я постараюсь изложить мой очень простой вопрос за одну минуту. Начинаю говорить самое важное:
– Я золотой медалист. Меня не приняли из-за отсутствия вакантных мест. Я не понимаю, как это может быть, здесь какая-то ошибка. Ведь медали вводили именно для того, чтобы отобрать лучших.
Затем повторяю ему мои два аргумента.
Министр говорит мне:
– Ну у нас за минуточку не получится. Пойдемте ко мне наверх.
Там он кое-что уточняет. Возмущается такими порядками, говорит секретарше, чтобы она приняла от меня заявление и, прощаясь за руку, говорит мне напоследок:
– Езжайте спокойно в Ленинград. Вас примут.
И я все это очень четко сделал, когда Министр приехал. И оказался рядом с ним. И очень непринужденно и доверительно начал разговор, поглядев ему прямо в глаза и улыбнувшись. Только я не смог сказать больше десяти слов. Он оборвал меня и со словами:
– Простите, мне некогда. Повернулся спиной и быстро вошел в здание, а меня, какой-то мужчина на входе не пустил за ним, встав передо мной и строго сказав:
– Нельзя.
Я все же потом прошел в Министерство и в приемной Министра оставил свое заявление.
Вечером дядя Миша озабоченно сказал мне:
– Я нашел путь. Тебя примут в Политехнический.
– На физмех? – вскричал я.
– Не знаю, на какой, – ответил дядя Миша, но возьмут.
Он был очень серьезен.
- Большие деньги, – сказал он. – но пока не отдадим их, письма не будет.
Про письмо я понял, а вот про деньги – не сразу. Оказалось, что нужно в обмен на письмо о приеме в Институт отдать три тысячи рублей. Это тогда были очень большие деньги.
На следующий день, дядя Миша ходил два или три раза на Центральный телеграф, благо он был рядом, звонил маме и еще куда-то, а вечером сказал мне:
– Деньги достал, завтра пойдем вместе, отдадим деньги и заберем письмо.
Часов в 12 дня мы с дядей Мишей пошли по ул. Горького, повернули на Тверской бульвар и встретили там невысокого неприметного человека.
–Ж. – представился он. Он назвал свои фамилию, имя и отчество полностью, фамилию я хорошо помню и сейчас, но приводить ее пока не хочу, а имя и отчество долго помнил, но сейчас уже забыл. А вот его лицо, хоть он был и неприметен, я запомнил на всю жизнь.
Мы пошли, гуляя, по Тверскому бульвару, и так прошли метров двести, а потом повернули обратно. Дядя Миша и Ж. о чем то тихо разговаривали. Я деликатно шел рядом, но обрывки разговора слышал, у меня был тогда очень острый слух, не то, что сейчас.
Я понял, что дядя Миша требовал доказательств того, что меня действительно примут в Институт. Вдруг я приеду в институт с письмом, а там знать ничего не знают?
Я не знаю, какие доказательства дал Ж. дяде Мише, но они вдруг остановились, и дядя Миша сказал:
– Убедили, давайте письмо.
– Давайте деньги, – сказал Ж.
Они быстро обменялись конвертами.
Ж. не стал проверять, правильная ли сумма в его конверте, а наш конверт оказался запечатанным. Ж. начал меня инструктировать. Он сказал, к кому в кабинет мне лично пойти в Политехническом Институте и, оставшись в кабинете наедине, какие слова сказать. И только после этого отдать конверт. Потом я должен был сделать то, что этот человек скажет. Он назвал мне фамилию, имя и отчество этого человека и его должность. Фамилию, имя и отчество я хорошо помню, но приведу позднее – он раотал в Политехническом институте заместителем директора по административно-хозяйственным вопросам. Впрочем, имя, отчество и фамилия были открыто написаны на конверте.
Самое интересное, что я тогда не понимал, что это взятка, а само это явление именуется коррупцией в системе высшего образования. Хотя я и догадывался, что происходит что-то постыдное, незаконное.
– Но ведь я имею право. Со мной поступили тоже постыдно и незаконно, – я пытался оправдать себя, маму, дядю Мишу. И мне было неудобно, что мои родители и обожаемый мной легендарный герой моего детства дядя Миша пошли на это ради меня.
– Помалкивай об этом, – сказал мне дядя Миша. Никто и никогда не должен об этом узнать.
Я никогда и никому об этом не говорил. Я придумал историю про Министра, ту самую, которую описал выше. В этой истории и Министр стал человечней, и я более везучим, но все было правдой только до того места, когда я начал разговор с Министром. Разговор был оборван им. А мог ли он вообще быть продолжен?
Сегодня я впервые рассказал, как все это было, Любочке.
– Почему же ты мне никогда это не рассказывал, – спросила она.
– Я дал слово никогда и никому не говорить об этом. Но сегодня, только сегодня я решил, что могу рассказать и даже написать, как все было. Сегодня это уже никому не повредит. А мою репутацию в глазах моих потомков не испортит. В глазах тех, кто меня знал, надеюсь тоже. Но если это как-то меня умалит, – это уже не мое, а их дело. Не я придумал антисемитские правила приема в вузы страны. И не я вымогал взятку у нашей нищей семьи. Я пишу правду, мою правду.
Я приехал с конвертом домой, в Ленинград. Мама и папа с интересом оглядели его. Папа хмыкнул и ничего не сказал. Он ненавидел такие вещи. Сам никогда не давал взяток и никогда не принимал ни взяток, ни подношений. Я понял, что, давая согласие дяде Мише, мама поставила папу перед фактом. В случае чего, она брала все на себя.
А у меня была эйфория. Мне было все равно как поступать, лишь бы поступить.
– Я заслужил право на поступление туда, куда хочу. Мы боролись с несправедливостью. Мы ее победили, и неважно как.
Я ни секунды не сомневался, что все будет хорошо, и на следующий день начал с того, что поехал в Холодильный институт и забрал свои документы. Это было рискованно, но я тогда даже не думал об этом. С документами я сразу поехал в Политехнический институт. Я долго сидел в тесной приемной заместителя директора по административно-хозяйственной части, ожидая, пока он меня позовет. Он знал, что я жду, ему говорила секретарша, но в его кабинет постоянно входили и выходили люди.
Наконец, поток людей иссяк, секретарша тоже ушла домой. Он выглянул из-за двери кабинета, посмотрел на меня очень внимательно:
– Заходи.
Я зашел. Сказал слова, которым меня научили в Москве.
– Давай конверт, – сказал он.
Я отдал конверт. Он его вскрыл при мне, вынул оттуда какую-то официальную бумагу и внимательно прочитал ее.
– Завтра придешь в приемную комиссию и отдашь документы. Они будут знать, что тебе можно сдать документы.
Было то ли 30 августа, то ли даже 31, и документы уже не принимали целый месяц. Я не задавал вопросов. В голове у меня сидела мысль:
– Заместитель директора Института! Как же это можно? Целая шайка! Наверняка, я не один такой, кто платит им деньги. Но и я тоже!
Но я опять себя успокоил:
– Я только восстанавливаю справедливость.
А, может быть, и они восстанавливали справедливость. Ограбить евреев всегда считали за доблесть. Только вот никакого богатства или денег у нас не было, – мы были нищими.
В Приемной комиссии института, которая уже перебазировалась из Актового зала в какую-то маленькую комнату, был всего один сотрудник. Он с интересом посмотрел на меня, и, ничего не спросив, принял документы.
– Извещение пришлем по почте, – сказал он.
– Так занятия уже начинаются, – напомнил я.
– Ничего страшного, – ответил он. – Когда получите Извещение о приёме, тогда придете. Это недолго.
Только через пару недель я получил извещение, что с 1 сентября я зачислен на первый курс механико-машиностроительного факультета Ленинградского политехнического института им. М.И. Калинина. Я, конечно, погоревал, что не на физико-механический, но я и этому был уже рад. Я понял, что физмех мне не светит ни в каком варианте.
За несколько дней до получения Извещения, к нам домой пришли один за другим три письма. Первое было из Центральной приемной комиссии, это был ответ на мою жалобу:
– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М.И. Калинина и извещаем Вас, что Вы не были приняты в Институт за отсутствием вакантных мест.
Вторым пришло письмо из Главного Управления политехнических ВУЗов, - оно было подписано Прокошкиным:
– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М.И. Калинина и извещаем Вас, что Вы не были приняты в Институт за отсутствием вакантных мест.
Наконец. за подписью Министра Столетова письмо сообщало:
– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М.И. Калинина и извещаем Вас, что Вы не были приняты в Институт за отсутствием вакантных мест.
Как видите, все три письма говорят одно и то же слово в слово.
А в конце сентября, когда я уже ходил на занятия, нам домой пришли один за другим еще три письма.
Центральная приемная комиссия сообщала:
– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М.И. Калинина и извещаем Вас, что Вы приняты в Институт на механико-машиностроительный факультет.
Следом пришло письмо из Главного Управления политехнических ВУЗов:
– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М.И. Калинина и извещаем Вас, что Вы приняты в Институт на механико-машиностроительный факультет.
Наконец. за подписью Министра Столетова письмо сообщало:
– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М.И. Калинина и извещаем Вас, что Вы приняты в Институт на механико-машиностроительный факультет.
Во, как!
Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/13/370