ГЛАВА 1.
ПО ОБЕ СТОРОНЫ БОЛИ.
http://www.proza.ru/2013/08/15/2202
«Как же я устал! И дорога вымотала, и люди, и бесконечные маршруты, и группы. Боже, да я уже думать начинаю на нескольких языках! Пора передохнуть и просить отпуск. Два года без него! Но сам же отказывался, мотивируя тем, что и без того в вечном движении и путешествиях. Лукавил, конечно. Как Виктору было объяснить, что просто не смогу отказать Насте в совместной поездке? Она ведь увяжется со мной, едва скажу, что в отпуск ухожу! А мне её и так по самые ноздри и на работе, и дома. И один не уедешь – все свои, выскажутся. И работать нет сил. Хорошо, что дом в Хотьково давно обжит и благоустроен, хоть там иногда бываю один, когда Настёну спроваживаю на самостоятельный маршрут со Славиком. Пусть поухаживает за девочкой – я не против. Очень даже не против. Что со мной творится в последние полгода, а? Не нахожу себе места, весь на нервах, всё стало в тягость. Даже славная девушка, которая любит меня всей душой, старается быть идеальной женой и хозяйкой, которая просто выворачивается наизнанку от усилий, а тянется до моего уровня на работе».
Привычно ведя машину в Загорск на квартиру, Стас потёр глаза, продолжая размышлять: «А, может, хорош себе лгать? Не пора ли посмотреть правде в глаза и признаться, что больше не в состоянии жить без Белки? Без своей Светки? Не можешь, Стасик. И с каждым днём эта петля всё туже затягивается на твоей шее и сердце, стягивая их нечеловеческой болью и диким отчаянием, от которого хочется выть и кричать!»
Поняв, что накатывает настоящая сильная и безудержная истерика, свернул машину с дороги на просёлочную дорогу, проехал вглубь полей, остановился и, уже ничего не видя от слёз, рухнул в зелёное духмяное море травы и завыл!
Испуганные птицы вспархивали с кустов и деревьев неподалёку, отлетали подальше, не понимая, что за звук их так испугал?
Молодой мужчина всё кричал и кричал, колотя руками по душистым горячим травам, пачкая кулаки и дорогую светлую рубашку в зелёный сок.
Низкое закатное солнце окрасило всё вокруг в нежный персиковый цвет, смягчило сияние своих лучей, больше не палило, а ласкало мягким теплом, успокаивало и гладило шёлковыми оранжевыми руками вздрагивающие плечи и спину крепкого парня, уткнувшегося лицом в траву. Наклоняясь над ним, оно слышало часто одну фразу: «Я больше не могу без тебя!», которая повторялась и повторялась.
Даже затихнув, не плача, всё равно шептал её, как молитву, как заклинание, как призыв:
– Не могу без тебя жить! Светочка, единственная, услышь меня! Умоляю, любимая, откликнись! Ты же всегда была умницей, пойми меня, наконец: я стою на краю! Я больше не могу жить без тебя, без твоих синих глаз, без твоих рыжих волос и веснушек. Отзовись, увидь меня во сне, Ромашка моя! Почувствуй мою боль и отчаяние, прими мою молитву, умоляю! Приезжай, хоть на несколько дней, Рыжуха моя, я и им буду рад, поверь! Ты только приезжай, дай мне знать об этом, и я приеду к тебе! Брошу всё и приеду, клянусь! Только приезжай… Я больше не могу без тебя дышать… Не могу… Без тебя не могу… Не могу так жить… Без тебя не жить… Не выжить…
Хрипя в примятую траву, сжимал разрывающуюся от дикой боли голову руками, вжимая лоб в прохладную землю. Лежал, пока солнце не коснулось горизонта, укрыв всё алым покрывалом. Тогда Стасик сел на землю и, увидев оранжево-красное сияние, горько и тихо заплакал, вспомнив другой рыжий закат и такую же девочку, только что подарившую ему себя и своё сердечко, и отобравшую навек его. Так и увезла с собой в Канаду сердце того, кто теперь кричал и стенал и просил её вернуться. Нет, не для того, чтобы попросить его обратно, нет. Он хотел провести с ней несколько дней, налюбиться и напиться ею впрок, насмотреться и надышаться, запомнить опять всю до последней волосинки на теле и… отпустить. С криком и болью, но дать вновь свободу.
Станислав сознавал, кто его девочка, и не претендовал на слишком большое место в её жизни.
Ей нужна была свобода, чтобы творить и писать картины, чтобы заново влюбляться и вдохновляться свежими эмоциями, чтобы быть гением. Она всегда им была, и уж конечно ей не пара простой парень из глубинки России, хоть и любящий до крика, вот такого, как сейчас.
Ему нужны были всего несколько дней полного счастья, и, получив их, отпустит её очередной раз, отпустит с миром и в мир, как тогда, в первую поездку. И будет ждать новой встречи, моля, чтобы разлука не стала палачом. Как теперь. В этот раз она что-то уж очень затянулась, очень!
«Четыре года разлуки! Страшных года. Я не выдержу больше, Светка моя. Ещё немного, и голова разорвётся от такого горя и пустоты! Ещё несколько недель, и будет поздно…»
Плача, даже не пытался отодвинуть чёрную глыбу безысходности, в глубине которой не было ничего животворного. Стасик это чувствовал давно, мысли о суициде уже не отпускали. Предел терпения был достигнут.
Проводив солнце, пошатываясь, поднялся с прохладной и отсыревшей земли, отряхнулся и медленно побрёл к машине, так и стоящей с открытой дверцей, которую в беспамятстве не закрыл. Посидев, подумал: «Не закурить ли? – отругал себя тут же. – Бросил, держись!» Тяжело вздохнув, поехал дальше.
В город въезжал в полной темноте, аккуратно объезжая лужи – недавно здесь прошёл дождь.
Поставив машину в гараж, помолился только об одном, чтобы Настя ещё не вернулась с маршрута.
«Не могу её пока видеть! Только не в этот вечер и ночь, – покаянно вздохнул, потемнев красивым трагическим лицом. – Бедная и ни в чём перед тобой не виноватая. Просто нелюбимая. Так и не смог полюбить душой и сердцем, как ни старался. Не сумел».
Возле подъезда постоял, смотря на хмурое небо, подышал сыростью. «Пора».
…Готовя утренний кофе, сердечно улыбнулся, посмотрев на семейное фото семьи Лапата. Дина, Женя и двухлетняя Юленька: красивые, молодые и счастливые.
«Как же я рад за вас, мои любимые! Хоть с вами случилось это чудо – вместе и навсегда. Хотя бы с вами всё хорошо», – погрузившись в воспоминания, грустно улыбался.
…Стас сидел в конторе и разрабатывал новый маршрут, когда в кабинет кто-то постучал.
– Войдите!
Отложил бумаги и карты, приготовился выслушать посетителя, пока начальник отсутствовал.
Дверь открылась, и в кабинет вошёл высокий крепкий парень, отряхиваясь от капель дождя. Поднял голову.
«Женя! Евгений Лапата собственной персоной, муж сестры!» – ахнул Стасик.
Пока радостно приветствовали друг друга, обнимались, расспрашивали, смеялись, секретарша принесла чай и пирожные.
– Давай, садись и выпей с дороги. Потом, если не торопишься, пойдём куда-нибудь, – Стас был так рад шурину! – Ну, что там у вас твориться? Писем что-то давненько не было. Да, вспомнил, и на мои не ответили!
– Лишних ушей нет? – Евгений тихо спросил, покосившись на дверь.
– Люба, сходи, пожалуйста, в магазин, рыбки и икорочки принеси, – нажав клавишу на интеркоме и приказывая, Стасик коварно улыбнулся. – И из фруктов что-нибудь свеженькое – на рынок тоже зайди, будь добра. Средств достаточно в сейфе?..
Через три минуты офис был пуст.
Люба прихватила себе в помощь пару сотрудниц из бухгалтерии и побежала по магазинам города в поисках дефицита.
– Говори, не опасаясь – мы одни! – рассмеялся, глядя на насторожённого Женю.
– Дина беременна.
– Чёрт! Женя! Я же тебя просил быть осторожнее… – простонал Стас.
Схватился за голову: «Сестре едва исполнилось шестнадцать!»
– Она проткнула все презервативы иглой. Кинулся поздно. Просто обратил внимание, что не покупает себе прокладки… – обхватив голову крупными рабочими руками, Женя опёрся локтями на стол. – Мы сейчас и в Исполком не можем обратиться – несовершеннолетняя ведь! Меня просто тут же арестуют и в камеру – растлитель! Никто и разбираться не будет…
– Так… постой… не отчаивайся. Она, надеюсь, в консультацию ещё не сунулась?.. – похолодев, Стасик даже привстал с кресла.
– Да вроде нет… – ошарашено поднял голову. – Чёрт! Я и не сообразил её предупредить!
– Тихо! Дай подумать, – стиснул голову руками, задумавшись, мгновенно нашёл решение. – Быстро её вези сюда – в моей квартире пока поживёт. Я присмотрю. Ты уезжай, куда хотел. В Ногинске устроишься, выбей квартиру – скажи, что есть семья. Как только выбьешь, она и приедет. Женой не объявляй – сестра, племянница. Я ей мозги-то промою, – почесал голову. – Нужен адвокат – посоветоваться, и я знаю такого, настоящего. Надо позвонить в Москву кое-кому, – выпрямился, сел уже спокойно. – Доучиваться будет потом. Никому не рассказала?
Женя отрицательно покачал головой.
– Отлично. В интернате скажете, что переводится в Загорск. Документы заберите на руки и не допустите, чтобы по почте переслали в новую школу – потребуют запрос оттуда, понятно? А здесь решим, что дальше делать.
– А как же ребёнок? – несчастным голосом просипел.
– Увы. Пока будет матерью-одиночкой, малолеткой. Как исполнится восемнадцать – поженитесь, и только тогда усыновишь собственное дитя – иного выхода нет, – расстроенно проворчал Стас. – Нет, ну ты только посмотри, что удумала, а? Подсказал кто-то, точно. Вот девицы ушлые… Но даже не это сейчас главное – она так слаба! Вес и рост так и не набрала? – увидев отрицательное покачивание головы, застонал. – Как бы за своё желание поскорее стать матерью не поплатилась жизнью! И не только своей…
Долго молчали, смотря друг на друга с чувством вины: брат – за буйную сестру, муж – за невнимательность к жене.
Через неделю, тощая и бледная, постоянно мучающаяся рвотой и обмороками, Динка жила в квартире брата.
Он съездил в Хотьково и силой привёз мать, Александру.
– Ты не очень-то занималась нами, когда мы росли – пора возмещать недостаток внимания. Отныне вы живёте здесь. Деньгами буду помогать. О Женьке молчок. Кто отец будущего ребёнка, Динка не помнит. Проболтаетесь – в тюрьму парня посадите. И ещё, – обратился к упрямо молчащей матери, – ты сидишь с дочерью, с дороги увольняешься. Пора стать хотя бы хорошей бабушкой, если матерью не получилось. Я тоже не железный, но, сколько смогу, буду зарабатывать везде, где возможно. Дома сажайте огород, как родится малыш, можете там, как на даче жить. Пока Дине не исполнится восемнадцать, слушаться меня! – рявкнул, осадив обеих женщин. – Иначе брошу вас и уеду. Выбирайтесь из ямы, как хотите.
Ему пришлось снять другую квартиру.
Женя вскоре устроился на приличную работу и не оставил свою семью без помощи. Продав родительский дом в Старой Купавне и старенькую машину с гаражом, купил крепкую «Ниву» и часто приезжал к жене, полюбившись тёще необычайно!
Стало легче.
Осенью, когда листья опали и их стали повсюду жечь в кострах, коптя старинный городок, Дина родила девочку. Крепкую, здоровую и похожую на мамочку!
Стасик сразу всё простил сестре, безоглядно полюбив черноглазую и темноволосую крошку!
Обезумевший от радости Евгений засыпал жену цветами, с ума сходя от счастья.
Когда Дину приготовились выписать из роддома, пришла хорошая весть – дали разрешение на брак!
Помог адвокат семьи Софии.
Стасу пришлось позвонить Марии и напроситься в гости. Там и встретился с юристом, попросив о помощи. Как решался вопрос об оплате услуг, Станислав так и не понял, но когда попытался поднять этот вопрос, Даниэль Михайлович, поглядев поверх очков внимательными еврейскими глазами, успокоил, что всё уже оплачено.
В конце сентября Евгений и Дина стали мужем и женой официально, хотя невесте едва исполнилось семнадцать. Дочь записали автоматически на отца: Юлия Евгеньевна Лапата.
Весной Жене дали от предприятия новенькую двухкомнатную квартиру в новостройке Ногинска, и жизнь молодожёнов вошла в нормальное русло, если не считать незаконченное образование Динки.
Сестра поклялась брату: как только малышка встанет на ноги, обязательно поступит в училище и закончит обучение.
Мама собралась продавать дом в Хотьково и поселиться рядом с молодыми, помогая в воспитании любимой внучки.
Стас вздохнул облегчённо: «Ещё одна проблема решена».
…Допив кофе, вздрогнул от звука ключа в замке входной двери – Настя с маршрута приехала. Тяжело вздохнул и подумал впервые за два года их совместной жизни: «Пожалуй, пора с ней поговорить начистоту и отпустить от себя. Любовь так и не пришла».
Через несколько дней они вдвоём принимали новую группу – школьниц из Англии. Выпускной класс: все взрослые, созревшие, уже с запросами тел.
– Сочувствую я вам! – Виктор Иванович смеялся, провожая Стаса и Настю на маршрут. – Девушки сюда едут только для одного – расстаться с девственностью с нормальным русским парнем. Будьте внимательны и не позвольте какой-нибудь Джейн или Лиззи «слиться» с маршрута. Замучимся искать в деревнях и стогах сена. Не знаю, кто разрекламировал наших парней – табунами прут! – хохоча, смотрел на пунцового Стаса. – Мы с Аллой будем вас контролировать – приказ свыше. Кто-то в группе особо важный. Не знаем, – покачал головой. – Видимо, дитё захотело простора, сбежав в поездку от породистых родителей, – криво усмехнулся. – Присмотритесь, поговорите, послушайте – может, вычислите «королевскую особу»?
Но сколько ни смотрели – обычные подростки-школьницы: громогласные, смешливые, озорные и глупые, непослушные и кокетливые – как всегда.
Проходя маршрут, Стас заставлял Настю надевать на себя все безделушки той местности, в которой сейчас находились, рассказывать о ремёслах и умельцах, о промыслах и особенностях их изготовления.
Эта методика работала: всё раскупали в местных магазинчиках!
А Настёна надевала новые украшения, загадочно закатывала глазки и таинственно шептала, что такие амулеты приносят счастье и богатство, поскольку сделаны руками монахинь и схимников, отшельников и т. д. и т. п. Дурила детям голову так талантливо, что и сама верила, ходя просто увешанной этими побрякушками.
Стас снисходительно улыбался, не говоря ей, что выглядит в них, как новогодняя ёлка – пусть радуется мелочам.
Им повезло: раскапывая котлован под новую постройку в одном из древних городков, строители наткнулись на культурный слой. Тут же появились археологи и стали извлекать из глины поделки и предметы старины.
Как же радовались дети такому везению – сами поучаствовали, с увлечением копаясь в грязи весь день, а вечером, отмывшись и отмыв находки, устроили маленький вернисаж! Жужжали фотоаппараты и камеры, всё фиксируя на плёнку – утром археологи собирались вывезти сокровища в областной музей.
На радостях устроили вечеринку и барбекю: под навесом накрыли столы и принялись за угощение.
Настя куда-то уехала после обеда, и Стас отдувался один.
Трудно, но весело! Сложнее стало во время танцев – его рвали на части школьницы!
Вовлекая весь персонал гостинички и ресторана, шептал им: «Спасайте! Иначе меня изнасилуют!», на что мужчины, хохоча, резво растащили озабоченных девочек по углам: рассказывали анекдоты, коверкая слова на английском языке, что-то шептали, куда-то уводили ненадолго… Показав мужчинам кулак, Стас только хохотал – был спокоен: все сотрудники под наблюдением Органов – не забалуешь.
Вальсируя с одной из девушек, замер, присмотревшись.
«Копия Белка: тёмно-рыжие слегка вьющиеся волосы, синие глаза, только веснушки мелкие и почти незаметные, а вот в остальном – хоть кричи, даже роста такого же! – танцуя, как бы невзначай обвёл контуры фигуры и… пропал! – Нет, такого не бывает – и тело похоже!»
Девушка, скромно опустив роскошные золотые ресницы, нежно алела тонким личиком, трепетно прижималась и касалась тоненькими пальчиками его обнажённой шеи, перебирая волосы за ушами и на затылке.
Поняв, что разум просто мутится, едва дотанцевал, вернул девочку в уголок и стремительно покинул площадку. Выйдя за угол здания, прислонился спиной к холодной стене и закрыл глаза.
«Боже… этого не может быть – вторая Светка, только юная и иностранка…»
Не выдержал, осторожно выглянул из-за угла и стал наблюдать: стояла в кружке подруг и смеялась, озорно вскидывая головку в рыжих локонах, сморщив носик, что-то прошептала соседке и опять принялась смеяться.
«Даже смех схож: низковатый, с едва уловимой хрипотцой, такой волнующий… – застонав от сердечной боли, сильно зажмурился, борясь со слезами. – Господи, Светочка… ты же видишь, я схожу с ума, единственная! Скорее приезжай, молю! Мне не справиться без тебя. Боюсь, что натворю глупостей… не сдержусь…»
Любовался долго, пока не понял, что бросил всю группу на произвол судьбы. Собравшись с силами, вновь принялся за работу.
На следующий день повёз их в купальню при монастыре.
Три деревянных жёлоба низвергали тепловатую минеральную воду с холма в рукотворный бассейнчик и, перетекая через край, сложенный из грубых валунов, устремлял поток вниз к речке. Красота и экзотика!
Предупредив группу о купальниках, продающихся тут же, дал время на покупку.
Простенькие, из местного ситца, они радовали взгляд яркими горошками и бесхитростными цветочками, вызывая у девушек писк восторга.
Вскоре по несколько человек их стали допускать под упругие тёплые струи, читая молитвы о здравии и благоденствии на церковнославянском языке.
Стас, как мог, переводил мудрёный текст, находясь поодаль.
– Парень, идит-ко и ты окунися, милай! Нет ни лица на тибе, ни души успокоённой – маишсси, аки великомученик, – тихий шепелявый голос старушки-горбуньи неподалёку заставил его вздрогнуть. – Ступай уж, тама чуток их осталося, девиц-то… Ступай с богом! Он и поможить…
Поразившись до глубины души, пошёл, словно заворожённый, в лавочку, купил скромные плавки почему-то голубого цвета и переоделся в раздевалке просторной и тёплой: стена вся обогревалась печами. Помедлив, заметил только несколько дверок закрытыми – три-четыре девочки в бассейне.
Подходя по помосту, поскользнулся и рухнул в бассейн, успев попросить бога, чтобы не позволил убить кого-нибудь.
Не убил, а едва не утопил! Ту самую, рыжую.
Автоматически схватив кого-то под своим рухнувшим в воду телом, обнял и вытащил на поверхность неглубокого бассейна. Пока проморгался, отряхнул голову и уши, только тогда и сообразил, что крепко обнимает девочку.
Она потрясённо смотрела на него и ничего не соображала: «Я что, тонула? Стас меня спас?»
Вокруг бассейна повисла гробовая тишина, и только ревели три потока воды, низвергающиеся с горки, разбрызгивая облако водяной пыли вокруг – она-то и сделала скользкими доски настила.
Очнувшись, мягко оторвал девушку, спросил, всё ли в порядке, и передал наклонившейся к ним монахине с простынёй в руках.
– Эк ты скользнул-то, парень! Ай расшибся? Девица спужалася как, голуба… Давай её сюды, обярну тёплым-то, – средних лет женщина с грустным лицом обернула потрясённую девушку и повела в раздевалку.
Старшая монашка с грубоватым лицом стала громко читать молитву над одним мужчиной – девочек выудили сразу.
Стоял под мощным потоком, бьющим его по обнажённой груди и плечам, но слова пробивались и сквозь неумолчный гул воды: такие же мощные, гулкие и грозные. Прислушался: «Да это же молитва об усмирении телесной плоти! Спасибо, Господи! Без твоей помощи мне не справиться. Помоги! – растворился весь в словах и воде, чувствуя, как немеет голова от ударов воды, как иглами бьют капли по телу, как почти не ощущаются ноги. – Лучше уж эта боль, чем душевная. Пусть умрёт тело, прежде чем погибнет душа».
Взяв левой рукой крест, стал молиться вполголоса, повторяя слова знакомой молитвы о здравии, не сознавая, что голос становится всё громче и отчаяннее.
Заметив его жест, все пять монахинь встали вокруг источника и запели кондак, поразив и иностранок, уже одетых и стоящих на горке, и других многочисленных посетителей:
– Что это за обряд такой, да ещё над одним парнем? Неужели успел столько нагрешить этот юный красавец?
Чем громче было женское стройное пение, тем тише становились досужие разговоры. Вскоре над святым источником стояла абсолютная тишина.
Стас очнулся в раздевалке. Как вышел из бассейна, не помнил. Оглянулся: сидит на скамье, завёрнутый в простыню, а в руке крест деревянный зажат.
«Понятно – второе крещение прошёл».
Присмотрелся к дару: в верхней части дырочка просверлена. Снял с шеи свой, нанизал на льняную верёвочку второй деревянный рядом с серебряным и снова надел на шею.
«Спасибо, милые, что окрестили женским крещением – отпустило душу и стало легче сердцу, – слабо улыбнулся. – Вот тебе и источник! Никогда бы не поверил, что такое со мной случится: во время их молитвы увидел в стене воды лик, ужаснулся, а он, лик тот, засияв колдовскими зелёными глазами, тихо сказал: “Она совсем рядом. Жди её!”, и исчез. Вот и заголосил, чуть не крича, молитву, а монахини, приняв это за особый знак, за знамение божественное, начали обряд. Сколько раз они такое проводили? Да, скорее всего, ни разу: такие лица у всех были растерянные, испуганные и полные благоговейного страха! Да уж, изысканное развлечение получили девчонки-иностранки. Может, теперь станут держать свои гормоны при себе?..»
Как бы там ни было, дальше маршрут пошёл спокойнее.
Только Энни, рыжая, стала смотреть долгими, внимательными и нежными взорами, сверкая сапфировыми таинственными глазами.
Старался не выделять её среди всей группы, понимая, что девочка «поплыла»: «Вот только её страсти мне и не хватало – точно свихнусь!» Но, как ни прятал свою суть, вылезла, улучив момент.
Как-то в Угличе был устроен костюмированный бал: и русские наряды, и зарубежные, и конкурс причёсок, и вечерние туалеты – полный набор. Там собралось множество групп из разных городов и стран – толчея стояла несусветная, настоящее вавилонское столпотворение!
Переодеваясь в смокинг, Стас никак не мог правильно завязать новый галстук-бабочку!
Выходя из номера, наткнулся… на Энни – то ли его ждала, то ли проходила мимо.
Увидев его кривой галстук, хихикнула в ладошку по-девичьи, молча взяла парня за руку и вернула к зеркалу в номер, который не успел закрыть. Повернув лицом к трюмо, прижала плечи, побуждая присесть – маленькая.
Опершись коленом о сиденье стула, замер.
Встала сзади, протянула руки поверх его плеч и начала медленно показывать, как завязывать бабочку, повторяя вновь и вновь. Развязав, улыбнувшись в зеркале, показала глазами: «Сам!»
Смутившись под тёплым синим взглядом, едва справился с узлом, сдерживая задрожавшие руки: «Чёрт, как пацан, трясусь в нервной дрожи!» Повернулся, показывая результат.
Снисходительно улыбнувшись, поправила немного неровный узел, стараясь не смотреть Стасу в глаза, но чем дольше расправляла, тем ближе подходила сантиметр за сантиметром. Смотря на красивый подбородок, нежного абриса губы, чисто выбритые щёки, вдыхая аромат мужского парфюма именитой марки, вдруг не справилась со слезами – потекли из синих глаз против воли.
Задохнувшись, взял её ручки в ладони, нежно снял с галстука, сжал надёжно и трепетно.
– Вот так это и происходит, да? – прошептала дрожащим несчастным голоском. – Как удар в грудь? И уже не можешь дышать?
– Да, – смотрел прямо в синь глаз, касаясь души. – И нужно иметь стальную силу воли и предельную честность, чтобы спросить себя: «Что именно ты хочешь? Если тело партнёра – это похоть. Если душу – придётся хорошо подумать: готов ли отвечать перед богом за эту кражу?»
– А если только одно желание: подарить свою душу, – тихо плача, низко опустила красно-каштановую головку.
– Тогда должен твёрдо знать: нужна ли она другому, не растопчет ли за ненадобностью или по недомыслию?
– А как это узнать? – коготки впились в его ладони, пальчики задрожали и повлажнели.
– Дождаться настоящей любви. Она – единственный советчик и помощник. Когда сердце выберет, а не тело, – погладил большими пальцами её кисти.
Вывел из номера, закрыл и повёл гостью в зал.
– Душа – единственная ценность в нас. Вот и ждём того единственного человека, чтобы подарить её, понимаешь? – договорив, остановился.
Вытер платком девичьи слёзы и, не сдержавшись, склонился и ласково, нежно, едва касаясь, поцеловал, оглянувшись по сторонам. Сжал плечики любовно и отстранился, разжав руки.
«Нельзя дать чувствам свободу – аукнется больно».
Идя по коридору, мучился сам и мучил влюблённую девочку. Понимал ясно: что бы ни предпринял – причинит страдание. Ответит на чувство – разобьёт ей душу, когда надо будет разорвать отношения, едва начавшиеся. Не ответит – так же нанесёт удар в сердце, юное и трепетное, поселит навсегда неуверенность в себе и своей привлекательности.
Тяжело вздыхал: «И мне больно: что уж скрывать – влюбился, и ей нестерпимая мука. Так и идём вдоль одного потока – желания быть вместе, обрамляя его мученьями и страданиями с обеих сторон. И течёт эта буйная жаркая река влечения меж берегов: разума и рамок приличия, по обеим сторонам нашей боли и чёткого осознания: никогда не быть парой. Горько так…»
Август 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/08/17/1478