К ночи мы на такси поехали домой с из кафе на Пр. Маркса на Обводный канал. В квартире было холодно и неуютно. Поэтому я первым делом затопил печку. Дрова я завез заранее, а накануне натаскал дров наверх, на 4-й этаж, где была наша квартира. Дом был старый, потолки были высокие – метра три с половиной, и на четвертый этаж надо было идти и идти. Но тогда для меня это не было проблемой, – я взлетал, даже с дровами.
Слава богу, газ тогда в Ленинграде уже был, но вот центрального отопления не было, к печкам мы привыкли.
Маленькая квартирка наша быстро согрелась. Мы были друг с другом, и нам было хорошо. Потом к середине ночи Любочка стала подремывать, а мне пришлось подбросить в печку дров. Спать совершенно не хотелось. Усталости не было никакой. Я решил почитать учебник по Теории автоматического регулирования. За него я постоянно брался, – в любую свободную минуту.
Потом я понял, что Любочка проснулась, и уже было не до учебника. Так и прошла ночь и следующие полдня. Любовь, печка, легкий недолгий сон, учебник, и снова любовь, печка и далее по кругу.
Часов в 11 утра, я закрыл задвижку у печки, посмотрел внимательно на оставшиеся угли, даже поворошил их кочергой. Мне показалось, что угли сгорели, хотя некоторые из них еще были раскалены. Хотелось сохранить подольше жар, и я закрыл задвижку. Потом мы немного поспали.
Вдруг я проснулся и сразу встал. Мне что-то почудилось, голова была тяжелая, а на душе тревожно. Я вышел на кухню и плеснул себе холодной воды в лицо. Вернулся в комнату и сел за стол. Потом взглянул на кровать, где все еще спала Любочка, и что-то мне в ее позе не понравилось. Я подошел и посмотрел на ее лицо. Оно было мраморно-белое. Мгновенно мелькнула мысль: «Ей плохо!» Я попытался ее разбудить, – она не просыпалась. Тогда я поднял ее и поставил на ноги, – Любочка бессильно повисла на мне, глаза ее были закрыты, а голова болталась. Она была без сознания.
– Мы угорели, – понял я. И начал вытаскивать ее из комнаты на кухню. Смочил ей лицо холодной водой. Любочка пришла в себя, и я видел, как ей плохо. Потом ее вырвало, и она снова потеряла сознание.
Я одел ее, принес пальто и тоже надел на нее. Потом вытащил ее на лестницу, подумав, что угарный газ мог быть и на кухне, а на лестнице его точно нет, и там Любочка придет в себя. Выглянула из-за соседней двери соседка, посмотрела и немедленно спряталась обратно. Я подумал, что надо бы доставить Любочку в какую-нибудь поликлинику, чтобы оказать медицинскую помощь. Мои познания дальше «свежего воздуха» не распространялись. Любочка снова очнулась, ее снова вырвало, и я поставив ее на ноги начал постепенно спускаться с ней по лестнице. Это было непросто, она все время теряла сознание и обвисала, а я торопился, хотелось быстрее выйти на улицу, где, как мне казалось, могли бы помочь прохожие. Но когда мы выбрались со двора на набережную Обводного канала, прохожих почему-то не оказалось, было совершенно пустынно. Любочку опять начало рвать. Один, другой раз ... Просто выворачивало наружу ...
Я посмотрел на нее, и мне показалось, что она выглядит немного получше. Уже не было такого мертвенного цвета лица. Мы прошли (правильнее, я отволок) по набережной в сторону Лиговского проспекта метров сто, оставалось еще примерно столько же, но потом до трамвайной остановки было еще далеко. А на такси я и не надеялся. Они тогда были редки. И вдруг, на стенке в подворотне я прочел «Медпункт». Мы пошли по стрелке и, какое счастье, дверь медпункта была открыта.
Весь медпункт был – одна комната. Я ни до того, ни после медпунктов в Ленинграде не видел. Видимо, этот был создан специально для нас. Я втащил Любочку в комнату, и к ней подошел медицинский работник. Я пишу так, потому что не знаю, кем была эта женщина – врачом, фельдшером или медицинской сестрой. Я торопливо сказал ей, что мы угорели, и она потерла Любочкины виски нашатырем, а потом сунула смоченную ватку ей под нос. Помогло. Любочка, на самом деле, очнулась. Она лежала на кушетке, постепенно приходя в себя. Я тоже понюхал ватку и потер себе виски, поняв теперь, что мне тоже невыносимо плохо. Правда, рвоты у меня не было.
Мы пробыли в медпункте час, а, может, и два, потому что, когда вышли из него, было уже темно. Правда, в начале декабря в Ленинграде темнеет рано, но мы понимали, что на обед к маме мы безнадежно опоздали. Тем не менее, мы решили поехать. Любочка уже передвигалась самостоятельно, но опиралась на меня. И шли до остановки трамвая мы довольно медленно. Такси, как и ожидалось, не попадалось. Мы сели в полупустой трамвай и вскоре были на ул. Восстания.
Только теперь, сидя в холодном пустом трамвае, я вдруг понял, что мог потерять Любочку. Какое счастье, что я проснулся! Я содрогнулся от мысли, что мог бы и не проснуться.
Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/19/411