Прекрасным дамам О. да Н.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом.
Экклезиаст
I. Лавр и Софья.
Георгий Николаевич прибыл в Тифлис уже ближе к вечеру. Когда он вышел из вагона, первым ощущением у него было, что он летит вниз головой с точеного европейского утеса, выпестованного природой в одной ей ведомой гармонии, в безмерную огнедышащую азиатскую пропасть, наполненную гортанными голосами, пряными ароматами и блеском зубов и оружия.
Общая атмосфера завораживала, волновала и спирала грудь. Во всяком случае, в голове пронеслись Лермонтов, Грибоедов, царица Тамара, Багратион... А справа и слева были ослики, женщины в черном, гниющие фрукты вдоль дорог.
Суворов не успел толком осмотреться, прийти в себя от соприкосновения с совершенно иной культурой, другими людьми и манерой общения, как был тут же вовлечен в тесный круг товарищей и приятелей брата. Лавр, несмотря на то, что был старше Георгия на тринадцать лет, был куда общительнее его и непритязательнее в выборе знакомств. Природой своей он принадлежал к закоренелым холостякам, к которым женщины липнут, как мухи к меду.
Когда они с вокзала тряслись в экипаже в гору, Лавр Николаевич ни на минуту не прекращал своих уверений, что здесь Георгию понравится непременно и всесторонне. Он так и восклицал: непременно и всесторонне. Похоже, он уже с утра (а может, и со вчерашнего вечера) всесторонне нагрузился напитками юга, и, конечно же, непременно изысканными.
Вечерело, ласточки в розоватом воздухе размашисто чертили строки о любви и смерти. И строки эти были одинаково понятны и русскому, и грузину.
Просторные комнаты двухэтажного особняка с раскрытыми настежь окнами и дверьми на все четыре стороны света, были наполнены музыкой, смехом, тонкими винами.
Женщины блистали в дореволюционных нарядах, мужчины были галантны, будто и не прошли горнило войн и революций. О том, что они были, войны и революции, свидетельствовало разве что непропорционально малое число кавалеров, да еще следы тяжких и не очень ранений, как правило, на их лицах или руках.
Георгий не успел сказать брату и нескольких слов о долгом пути к нему, как тот стал с порога представлять его собравшимся. У него вдруг безотчетно сжалось сердце, когда Лавр подвел его к совсем юной особе с роскошным цветом лица и южными выразительными глазами.
— Софья, — прозвучал небесный голос.
У нее была великолепная осанка и гордо посаженная голова. Царевна, подумал Георгий.
Девушка улыбнулась, протягивая руку Георгию. Тот едва удержался, чтобы не приложиться к ней с большим воодушевлением, чем позволяли приличия.
— Георгий Николаевич, — сорвался он на фальцет и попросил у брата воды.
Софья предложила Лавру поухаживать за его братом. Лавр Николаевич охотно согласился и подошел к компании за ломберным столиком, и оттуда тотчас же раздался оглушительный смех. Лавр Николаевич мог рассмешить даже мертвого.
— Лавр Николаевич так хорошо вписался в нашу компанию, — сказала Софья, — будто родился в Тифлисе.
— Да, — заметил Георгий, — он душа любого общества.
— Вы сейчас из столицы? — спросила девушка.
— Вы имеете в виду Москву?
— Нет, я имею в виду столицу.
— Да, из нее. Из столицы.
— Как Нева? Мосты? На похоронах Блока были?
— Был, — Георгий с удивлением посмотрел на Софью.
— Говорят, он сам на себя был не похож.
— Если вы имеете в виду его музу, то да.
— Удивительный поэт, не так ли?
— Вы правы, удивительный.
— А как вам вид из окна?
— Можно, я по порядку? — спросил Георгий. — Про Неву и мосты.
— Конечно же, рассказывайте! Выйдем на веранду. Страшно хочется все услышать из первых уст! Я ненасытная до сплетен и новостей. У нас тут хоть и царское место, да все равно провинция. Сдерживайте меня, я год не видела никого оттуда. Там, верно, одни перемены? Рассказывайте-рассказывайте, больше не буду, — засмеялась Софья.
— Про Неву и мосты можно рассказывать долго. Нева одна лишь и утешает меня и тех, кто еще остался на ее брегах, что ничто не меняется в жизни, по большому счету. Эти несколько прошедших лет сродни наводнению, которое подкосило здоровье Петра Великого.
— Это, Георгий Николаевич, очень примечательно, что вы сказали о Петре. Что они делают? Что делают! Мы все в шоке. Простите, продолжайте-продолжайте.
— На Неве почти не осталось кораблей, в парках людей. Про дворцы и особняки вообще лучше ничего не говорить...
— Разграбили?
— Хуже. Устроили в них казармы, приюты. Представляете, мыло воруют! Инфляция — дикая. В одночасье все стали Дюпонами и Рокфеллерами. А бездомных, как опавших листьев.
— Их принес ветер Блока... Поговаривают, скоро начнутся изменения в экономике.
— Какой, однако, вечер, — Георгий потянул носом. — Какой аромат. А воздух...
— Вот вы где! — послышался голос Лавра. — Бежите общества, как Мцыри?
— Да, Лавр, мы так мило беседуем с твоим братом.
Георгия поразило, что Софья с Лавром на ты, и так запросто. Ему показалось, что Софья не из таких.
— Смотри, я ревнивый! — засмеялся Лавр Николаевич. — Не посмотрю, что брат.
Засмеялась и Софья. Георгий не знал, как отреагировать на эту шутку.
— Мой брат прежде думает, потом говорит, — похлопал его по плечу Лавр. — Иногда так долго, что забывает изречь. Но — одобряю! Так и должен поступать настоящий мужчина. Не буду мешать вам, — он поцеловал Софье руку и удалился с куплетами Мефистофеля.
— Вы давно знакомы с Лавром? С Лавром Николаевичем, — поправился Георгий.
— С первого его дня в нашем городе. С ним трудно не познакомиться.
— Да, — согласился Георгий, — трудно. Помню, я был подростком... еще перед войной... но тогда уже вовсю ходили слухи о войне, нашей стремительной победе и славе (наконец-то!) русского оружия. У нас каждый день собирались друзья, знакомые Лавра, много пили шампанского во славу российского Марса, Святого Георгия Победоносца. Если бы победы русского воинства зависели от выпитого в нашем доме вина!
— У вас большой дом?
— Был. Да, большой. Трехэтажный, лестница, львы по бокам, жандарм в стороне.
— Простите, Георгий... Ничего, что я так?
Суворову это показалось странным — все-таки едва знакомы. Ну, да тут юг, все кипит.
— Ради бога, Софья, — разрешил он.
— Георгий, хотите, я покажу город, вон ту его часть, — Софья указала на дома и деревья, уходящие вниз.
— Буду весьма признателен, — охотно согласился Георгий. — Только брата предупрежу, а то станет искать.
— Лавр, — бросила, походя, Софья, — мы на горку, покажу вид.
Лавр молча проводил их взглядом. А когда они спустились на первый этаж, со второго этажа послышался оглушительный смех.
— Когда он в ударе, весь дом сотрясается от смеха. А он постоянно в ударе, — сказала Софья, как показалось Георгию, с некоторым осуждением.
— Он любит всех завести, никого не оставит без внимания, — сказал Георгий.
Софья внимательно посмотрела на него.
— А вы чуткий собеседник, — сказала она. — Редкое по нашим дням качество.
— Не успел спросить Лавра, как он оказался в этом доме? Он купил его?
— Это мой дом. Разве он не сказал?
— Нет, — простодушно ответил Георгий. — Я думал, его.
— Вы полагаете, Лавр Николаевич способен подыскивать себе жилье сам? У него совершенно другой стиль. Он скорее подыщет себе страну, чем дом, и королеву, чем... жену.
— Вас это как-то угнетает?
— Да вы злючка!
Георгию доставила удовольствие ее реплика.
Стало темнеть.
— Неудачно мы вышли, — сказала Софья. — Через полчаса совсем стемнеет. У нас темнеет быстро. Раз, как гильотина.
— Не успеем посмотреть? — Георгий подумал, что у Софьи воображение, как у Мериме.
— Нет, — вздохнула девушка и остановилась, глядя на Георгия и ожидая с его стороны каких-либо предложений.
— А просто погуляем, без осмотра, — предложил Суворов.
Девушка взяла его под руку, и они пошли дальше.
— У нас тут опасно, — шепотом сказала она. — Ночью особенно.
— Посмотрим, — засмеялся Георгий. — Кинжал, жаль, в кофре остался.
— Это даже лучше, — засмеялась Софья, — что он остался в кофре. Кинжал у нас просто так не извлекают. Извлек — убей! А нет кинжала, никто и не пристанет.
— Как же узнают в темноте, есть он или нет?
— Узнают, — загадочно произнесла Софья.
И только прозвучали эти слова, к ним из темноты выступили три темные фигуры. Софья ровным голосом о чем-то сказала им по-грузински, фигуры исчезли.
— Узнали? — спросил Георгий. — А если б я один шел? По-грузински я и двух слов не знаю.
Девушка оставила его вопрос без ответа. Они молча шли под деревьями. Через минуту она обронила:
— Этого было бы достаточно. Остальные слова они знают.
Суворов рассмеялся.
— Что? — спросила Софья. — Я сказала что-нибудь не то?
— То, то, — улыбнулся Суворов. — И куда мы идем?
— А мы уже пришли, — сказала девушка. — Вот беседка, там сейчас никого нет. Здесь так хорошо слушать ночь. Ее слушаешь снаружи, а она начинает шептать изнутри тебя. Вот, садитесь здесь. Помолчим.
Они опустились на скамейку. Георгий локтем соприкасался с локтем девушки, и оттого никак не мог прислушаться к голосу ночи, пробуждающемуся в нем. Может, это и есть голос ночи, подумал он, слыша, как кровь стучит в висках и колотится сердце.
Минут через десять, когда Георгий перестал слышать все звуки и углубился в свои воспоминания, а может быть, фантазии, когда воображение унесло его в запредельные дали, куда-то на полвека вперед, и он там вот так же сидел с Софьей и прислушивался к… — Софья неожиданно встала и решительно подняла его за руку.
— Я молилась, — призналась она.
— Молились? — удивился Георгий. — За кого?
— За вас, за Лавра, за всех. В такую ночь, когда нет ни звезд, ни луны, ни огней, хорошо молиться за свет в наших окнах и наших душах.
— Вы сюда приходите молиться?
После некоторого молчания Софья сказала:
— Да, хожу. Вы первый спросили меня об этом.
— А вы здесь уже бывали с кем-то?
И опять через долгую минуту молчания:
— Их уже нет с нами. Они там, куда возносятся мои молитвы.
— Простите, Софья. Если хотите, помолчим.
— Нет-нет, — бодро произнесла девушка. — Ни в коем случае! Вот еще! Помолчим. Теперь-то мы и поговорим с вами. Давайте, что вы мне еще не рассказали о столице? Как там университет?
Суворов стал рассказывать последние новости об университете, о театральных постановках, о балете и опере. Незаметно подошли к дому Софьи.
— Жаль, — сказала она. — Такой чудный вечер был.
— Почему же жаль, — поинтересовался Георгий, — если был?
— Потому и жаль. Поднимемся наверх. А то Лавр Николаевич, поди, уже кинжал точит.
Лавр играл в карты и помахал вошедшим рукой.
— Как погуляли? — крикнул он.
— Хорошо, — дружно ответили Софья и Георгий.
— Вижу, — засмеялся Лавр Николаевич. — Как там звезды? И звезды яркие, как очи, как взор грузинки молодой!..
— Не правда ли, он хоть отважен и даже безрассуден, мало походит на полководца Суворова? — спросил Георгий.
— На Суворова? — Софья нахмурила бровки. — Вон оно что. А при чем тут Суворов?
— Фамилия у генералиссимуса тоже Суворов была.
— Он разве Суворов? Всем он представился как Бахметьев.