На фото семья Капперов 1918 г. Из семейного архива.
От автора:
Повесть, которую Вы, мои читатели решили прочесть, задумана в семидесятых годах прошлого столетия. Она автобиографична. В повести описана жизнь семьи, в которой прошло моё детство и юность. Она оказало решающее влияние на всю последующую жизнь, сформировала мировоззрение, утвердило жизненные ценности на основе полученного воспитания у бабушки и дедушки, которые, по сути, и являлись моими родителями.
Повесть охватывает большой временной период жизни страны, но основные её события начинаются в трудное послевоенное время.
В северной стороне города Воронежа на территории бывшей Троицкой слободы, обособленно от города, размещаются районы сельскохозяйственного и лесного институтов. Лесное - так называют местные жители свой район, располагался у края лесного массива Правобережного лесничества на выезде из города в сторону Москвы.
Ольга Григорьевна Доброгорская - моя прабабушка , была достойной продолжательницей чудачеств сумасбродного помещика-самодура Григория Константиновича Пелко-Бесядовского – артиллерийского полковника в отставке, проживавшего до самой смерти в своём имении Слобода Щербовецкая в ста километрах от Каменец – Подольска.
Развлекаясь, он наряжал дворовых в господские одежды и устраивал балы с приглашёнными соседями. Зимой, назвав гостей, приказывал опрокидывать на повороте к имению сани в овражек. Сам наблюдал из-за деревьев парка и хохотал как ненормальный. Делал, что хотел, и терпеть не мог, когда ему возражали.
Ольга Григорьевна унаследовала от отца властный и жесткий характер. Её рано выдали замуж за сына священника из Галиции Доброгорского Ивана Ивановича, который находился на государственной службе и исполнял обязанность ревизора заводов в Каменец-Подольске. Имел чин статского советника, Анну на шее и Владимира четвёртой степени.
У них родились пятеро детей. Ольга Григорьевна рачительно вела хозяйство и воспитывала детей в спартанской манере строгости и дисциплины.
Когда у дочерей старших классов гимназии наступали каникулы, она, прочитав объявления в газетах, отправляла их работать в чужие семьи в качестве педагогов малых детей, причём не только в Каменец-Подольске, но и в Петербурге, куда они переехали на постоянное место жительства после безвременной кончины Ивана Ивановича. Делалось это ею не для заработка, а для приучения детей к труду. За умершего мужа Ольга Григорьевна получала пенсию, позволявшую содержать семью и большую квартиру в Петербурге.
Старший сын Олег работал в больнице, он закончил медицинский факультет университета в Киеве, а младший Георгий - Константиновское военное училище, и в чине подпоручика служил в Киевском военном округе.
Дочери - Ксения, Валентина и младшая в семье Нина, летом проживали в семьях состоятельных родителей и обучали их детей иностранным языкам, пению, игре на рояле и рисованию.
Ольгу Григорьевну в желании привить детям трудовые навыки не остановила даже Первая мировая война. Так же она поступила и в революционном 1917 году.
- Я купила тебе билет до Царицына, - жестко и безапелляционно сказала она младшей Нине, которая только что завершила обучение в Императорской школе поощрения художеств, - там требуется учитель рисования со знанием французского и немецкого языков. Возьми адрес из объявления и поезжай. Будешь учить детей рисованию. Поскольку время сложное, сумятица, здесь в Питере тебе делать нечего. Поработаешь лето, а к осени вернёшься. Всё станет на своё место. Большевики долго не продержаться. Побузят и успокоятся.
Ослушаться мать было невозможно. Она не допускала возражений. Да и воспитание тогда сильно отличалось от нынешнего!
- На всякий случай, - продолжила Ольга Григорьевна, - я дам тебе двенадцать серебряных ложек, так как деньги сейчас - дело ненадёжное.
Нина, девушка семнадцати лет, одетая в платье с бархоткой, имея лишь смену белья, села с небольшим саквояжем в поезд и поехала в никуда.
Поезд до Царицына не доехал. На небольшой станции, названия которой она не запомнила, его остановил революционный отряд матросов с пулемётными лентами на груди и винтовками. Пассажирам предложили выйти. Старший в отряде объявил:
- Поезд идёт на Воронеж! Большая часть пассажиров сошла с поезда. Перрон сразу стал похож на цыганский табор. Нине было страшно одной в незнакомом месте без крыши над головой и еды. Когда пойдёт следующий состав на Царицын никто не знал, и она решила остаться в вагоне с несколькими пассажирами, которые так же не пожелали выходить. Лишь бы ехать! Куда-нибудь! Так она попала в незнакомый ей город Воронеж.
Узнавая, где можно найти работу, на вокзале она познакомилась с женщиной, провожавшей мужа. Она оказалась преподавателем Воронежского сельскохозяйственного института. Женщина сказала Нине, что институт набирает лаборантов.
Так Нина Ивановна Доброгорская, моя бабушка стала работать на кафедре лесной энциклопедии, где и познакомилась со своим будущим мужем - Каппером Оскаром Густавовичем – эстонским немцем, работавшим на кафедре ассистентом. За его плечами была немецкая школа Анненшуле при лютеранской церкви в Петербурге, стажировка в Германии и Санкт-Петербургский лесной институт.
Оскар нежно ухаживал за Ниной и через год они поженились. Им выделили хорошую квартиру в профессорском корпусе. Оскар - компанейский, интеллигентный человек, хорошо аккомпанировал на рояле, играл на скрипке, но оказался абсолютно бесхозяйственным, не приспособленным к обыденной жизни. Он вёл жизнь типичного кабинетного учёного. Самые простые хозяйственные вопросы ставили его в тупик. Поскольку родным языком у Оскара был немецкий, кроме него знал еще французский, финский и, конечно, русский язык, то построение фраз и предложений иногда было необычным, странным для восприятия.
Нина в противоположность Оскару - натура рукодельная. Кипучая энергия и чувство юмора не покидали её никогда. Любое дело у неё спорилось! Энергия била ключом! За всё бралась решительно, но поскольку была богемной, часто халтурила и любила похулиганить. Конечно, при таких разных характерах у них возникали определённые затруднения и размолвки, которые не всегда проходили быстро, но всегда решались интеллигентно. На их долю выпало немало испытаний, которые они переживали вместе со страной.
Наступил 1919 год. Шла гражданская война. Командующий вооружёнными силами Юга России Антон Иванович Деникин предпринял поход на Москву. Никогда еще положение большевиков не было таким шатким. Правительство Ленина подготовилось к эвакуации в Вологду, а сам он с соратниками собирался опять в эмиграцию.
Я, будучи школьником, не раз слышал бабушкины рассказы, как во время гражданской войны дед с бабушкой, едва оправившейся от родов с грудным ребёнком - моей мамой, бежали из Воронежа на юг, в сторону Новороссийска, с надеждой эмигрировать из России в Турцию, а потом и во Францию.
Одного я не мог понять, что заставило их, вместе со многими другими жителями города, тронуться в путь, полный неизвестности и опасностей. А когда узнал, что бежали они от наступающих войск белого генерала Деникина, совсем сбился с толку.
Ведь брат бабушки, его двоюродный дед Георгий, служил у Деникина в первом армейском корпусе под командованием генерал-лейтенанта Кутепова. Был приписан к Войску Донскому!
Они с дедом по происхождению и роду занятий, по мнению Ивана, наоборот должны были ждать освобождения от красных, и вдруг побежали от белых!
Бабушка рассказывала мне, что как раз в момент рождения мамы – Марианны, войска Добровольческой армии подошли к Воронежу. Конница генерала Шкуро входила в город, и красные, не имея возможности оборонять его, вышли из него.
После их ухода начались грабежи и расстрелы. Бабушка рассказывала, что никто не мог понять от кого прятаться! Ходили самые невероятные слухи. По городу шастали банды, то ли «зеленые», то ли «синие», в общем по её определению, шпана и бандиты. Бесчинствовали жутко и народ растерялся.
Белые, войдя в город, вешали коммунистов и им сочувствующих, а грабежи и убийства жителей продолжались уже силами белой армии, заработала контрразведка. С её появлением аресты стали носить повальный характер, участились расстрелы и народ не выдержал, возникла паника. Многие решили выехать из города. По дому, где проживали дед и бабушка Ивана пронесся слух, что здесь собираются разместить госпиталь, а жильцов выгнать.
Бабушку соседи уговаривали временно уехать с ними в деревню. А сослуживцы деда – он преподавал в сельскохозяйственном институте, приглашали в Крым к своим родственникам. Нина Ивановна не хотела двигаться с места. Зачем? Куда? Ведь на её руках был грудной ребёнок! Маме - Марьяночке, в тот момент исполнилось только две недели!
Дальняя родственница по материнской линии Нины Ивановны – двоюродная сестра матери - Софья Дмитриевна с мужем, адвокатом, вообще решили эмигрировать из России. Они уговаривали ехать с ними. Нина Ивановна не соглашалась. Бежать с грудным ребенком на руках? Сумасшествие! Может всё образуется? Ведь в белой армии служат образованные, интеллигентные офицеры и генералы! Пройдёт неразбериха, и всё встанет на свои законные места, как до революции!
Софья Дмитриевна настаивала и пугала всякими ужасами, возмущалась упорством Капперов.
Оскар Густавович тоже считал, что оставаться опасно и надо ехать, но не в сторону Новороссийска, как это предлагала Софья Дмитриевна, а к себе на родину, в Эстонский город Гапсель.
- Как ты не понимаешь, Ниночка, придут белые, они меня расстреляют!
- Tu parles la b;tise, quel danger tu pour eux pr;sentes ? *- отвечала ему Нина.
- Какие глупости? - повторил Оскар, - я опасности для белых, действительно не представляю, но ведь работаю при советах…
- А разве я не работаю на Советы?
- Как можно сравнивать, Ниночка, и потом я немец на службе у красных! Der Striche nimm! **
- Какие фантазии! Друг мой, никто тебя не тронет, а ехать с ребёнком - безумие! Я никуда не поеду! Вот и всё!
Оскар встал перед супругой на колени:
- Я тебя умоляю, бежим Ниночка, в городе заработала контрразведка! Всех хватают!
Бабушка впоследствии говорила мне, что дед всегда был трусоват! При красных боялся своего немецко-эстонского происхождения. От белых ждал преследования за службу и лояльность к красным. И так до бесконечности.
Примечания:
*- Tu parles la b;tise, quel danger tu pour eux pr;sentes ? (франц) – Ты говоришь глупости, какую опасность ты для них представляешь?
**- Der Striche nimm! (нем.) - чёрт возьми!
И всё-таки, не понимая до конца происходящих в те времена событий, я продолжал допытываться у бабушки и своей тёти Инны, чего боялись профессура и другие преподаватели института. Я допускал, что необразованная рабочая часть населения, принявшая Советскую власть, могла со страхом ждать прихода белых Но они-то сами, обладающие теми же корнями, что и белое офицерство (честь имеющее), чего они опасались? Инна ответила:
- Деточка! Да никакой там чести не было! Эти бегут туда, эти - оттуда. Одни командуют одно, другие - другое. Крик, вой, путаница! Что пишут про революцию и гражданскую войну – это все чушь собачья. Ни слушать, ни читать не хочется! Это была жуткая мешанина и не дай бог очутится там у них под ногами! Кому что удавалось, тот так и делал! Конечно, белые офицеры могли бы взять все в свои руки, но кто взял – то? Никто! Разброд! Поэтому и спасались. Конечно, мама с папой и Марианной могли где-нибудь в деревне пересидеть какое-то время, но у них не было там родственников как у других, да и голову задурила им тётя Соня! Она это могла делать как никто другой!
Нина Ивановна с Марианной на руках и мужем, собрав наскоро необходимые вещи, присоединились к толпе беженцев. Оставшиеся соседи смотрели на уходящих и плакали…
К концу дня, когда уже смеркалось, их группа подошла к какой-то, деревне. У крайней избы на конце села стояли кони и запряженная повозка. Самые смелые заглянули в окно: белогвардейцы сидели за столом и пили самогон. Беженцы украли у белых повозку с лошадью и, нагрузив на телегу свой скарб, спешно бежали, боясь, что их догонят и зарубят.
К следующей деревне подошли уже ночью. На постой никого не пустили, сжалились только над Ниной Ивановной с малышкой на руках. Дали передохнуть и покормили. Поутру оказалось, что большая часть беженцев ушла вместе с лошадью и повозкой. Осталось лишь несколько человек. Они решили пробираться к железной дороге. Ближайшей станцией, на которой они надеялись сесть в поезд, была Колодезная.
Шли медленно. Нина Ивановна была ещё очень слаба. Малочисленная группа не бросала Капперов только потому, что с грудным ребёнком было больше шансов, что местные пустят их на ночлег и дадут что-нибудь поесть. Припасы съестного кончились мгновенно, оставался небольшой мешочек пшённой крупы.
Вокруг шептались, что Нина Ивановна – не жилец, помрет, наверное, так как сама еле ходит, и ребенок очень уж мал, а есть нечего. В пути варили кашу в чугунке и ели без масла и сахара. В одной из деревень сердобольная хозяйка крайней хаты вынесла старую простыню на пелёнки. Нина Ивановна, спотыкаясь от слабости, шла как в бреду, прижимая к груди Марианну. Еле-еле доплелась до станции и тут почувствовала, что заболела окончательно.
Проходящие поезда штурмовали толпы народа. Оскар Густавович орал:
- Возьмите кормилицу! Пропадаем! Пожалели, взяли. Народа тьма, чуть не задавили! Нина Ивановна очень плохо себя чувствовала. У неё болело горло, суставы, буквально разламывалась голова и очевидно была высокая температура. В Богучаре они вынужденно сошли с поезда. Из жалости их пустила в бревенчатый сарай дородная вдова и дала поесть.
Оскар Густавовичу удалось уговорить чудом отыскавшегося фельдшера, отдав ему за визит золотые запонки. Фельдшер осмотрел больную и сказал, что она заболела испанкой, что это заразный грипп, эпидемия которого быстро распространялась по России. В Богучаре уже несколько человек умерли от испанки, которая сопровождалась легочным кровотечением и больные умирали от отёка лёгких.
Марьяночку забрала к себе хозяйка, а Нина Ивановна лежала на соломе в сарае. Хозяйка сказала, что, если Нина умрёт, она Марианну оставит себе. Но, вопреки всему, Нина Ивановна яростно боролась с болезнью и, несмотря на голод и холод, стала помаленьку выздоравливать. Через две недели она смогла даже крестить Марианну в местной церкви. Крёстной была их хозяйка, которая держала её на руках. Нина была ещё очень слаба.
Позже, интересуясь, я узнал, что испанка была, вероятней всего, самой массовой пандемией гриппа за всю историю человечества. В 1918—1919 годах во всем мире от испанки погибло приблизительно сто миллионов человек! Из известных людей от испанки в России умерли звезда немого кино Вера Холодная и Яков Свердлов (при власти большевиков — Председатель президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК))
Через девяносто лет после описываемых событий человечество столкнулось с эпидемией птичьего гриппа, вирусы которого оказались схожими со знакомой нам испанкой!
А бабушка тем временем поправлялась. Прощаясь с хозяйкой, которая плакала и просила оставить ей Марианну, Нина Ивановна в благодарность отдала ей свои золотые серёжки с бирюзой. Из ценных вещей у них остались только часы деда.
На станции - народа битком, беженцы добрались и сюда. Кто, и куда ехал - непонятно, есть было нечего а ещё и с ребенком - сплошные муки. Оскар Густавович пошел раздобыть что-нибудь съестного, а Нина Ивановна, сидя на ограде палисадника, плакала от голода и отчаяния. Ей вторила захлёбывающимся тонким криком голодная кроха. Её участливо окружили цыгане.
- Сыр тут кха; рна? – спросила молодая цыганка, - как тебя зовут?
- Нина, - ответила она всхлипывая.
- А девочку?
- Откуда ты знаешь, что у меня дочка?
- Ма; схари! – Матерь Божья! Сербиянка я, ворожея знатная, родовая! Всю судьбу твою на ладони увижу. Позолоти ручку, гожо*, всю правду скажу, не пожалеешь!
- Давай погадаю…
- Не надо мне гадать, милая. У меня ни денег, ни колец нет и, вообще, ничего нет, я есть хочу и Марианну кормить нечем, может муж, что раздобудет…
- А я с тебя денег не возьму, ребёнка жалко! – смотри, какая она хорошенькая, какая миленькая, солнышко прямо!
Цыганка крепко схватила Нину за правую руку и не отпускала. Нина попыталась вырвать руку, но цыганка крепко держала её запястье.
- Болела долго, совсем плохая, - цыганка часто задышала в такт Нине и впилась в неё глазами, копировала её движения, даже мигала глазами как Нина, - не издалека вы, а дела ваши уже плохи. Вижу, на юг, к морю пробираетесь. Пустышку тянешь, дорогая! Линия жизни у тебя гожо, длинная, долго жить будешь, а вот с ребеночком всё плохо. Не ели давно, и муж не помощник тебе! От него ждать нечего, у него мозги - в другом мире. Ты - всему голова! Но с ребенком тебе не выжить! Тебя саму бог хранит!
Не раз будешь спасать семью свою. Дети будут ещё. Дочь! Марианна - помеха тебе. Продай её мне. Сама сгинешь и дочь погубишь! А я тебе дорого дам! А хочешь… на еду сменяем! Хорошая еда, надолго хватит! Вернёшься, удача, бахт** будет! Вспоминать меня хорошим словом будешь!
Нина была как в бреду. Слова и жесты цыганки подавляли. В полном сознании, она видела окружающие предметы, деревья, людей, глаза цыганки, ее тёмную, маленькую ладонь… Обратила внимание на янтарные серьги в её ушах.
Нина не понимала, что с ней происходит. Что-то непонятное сковало её волю, она не могла отвести от цыганки глаз и соглашалась с ней во всём, но дочку инстинктивно еще крепче прижала к себе. Марианна заплакала.
- Отдай девочку, она мэйя тэ-хал! – ужасно есть она хочет. Я накормлю её.
- Мэ дава – денег, еду, ту дэса*** – девочку, - решительно сказала цыганка, и Нина поняла её.
Подошёл Оскар. Ни единым словом он не нарушил диалога. Только глаза его странно бегали. Нина пыталась поймать этот ускользающий, будто бы виноватый взгляд, и вдруг с ужасом осознала:
- Он готов продать… Неужели он согласен продать Марианну?
Примечание:
*Гожо – красавица (цыг.)
**Бахт (цыг.) - счастье, удача.
***Мэ дава, ту дэса (*цыг.) - я даю, ты даёшь.
Увидев на лице мужа сомнения, Нина Ивановна начала приходить в себя. Да! Оскар сомневался. Гнев, страх, обида залили её лицо густым румянцем. И смыли окончательно чары цыганки. Нина осознала, что вот только что едва не отдала в чужие руки собственное дитя! Свою дочурку! Она резко выдернула ладонь из цепких рук цыганки. Еле сдерживая себя, Нина жёстко бросила мужу:
- Vous, tes fou, mon ami: d'accord ont ;t; de la faim donner ; notre fille! Honte! Essayez comme il se doit. Nous devons partir imm;diatement! Soyez un homme enfin! *
Оскар Густавович как-то неловко засуетился и виновато подал руку супруге. Они, молча, пошли к перрону.
- Куда же ты, дамочка?– закричала цыганка, - я хорошие деньги даю! Никто больше не даст! Барвалы манушны, богатой будешь! А без меня пропадёшь, чёрной станешь! Чюнгардэ мангэ дро муй – тэ хохавава! ** Чёрт возьми!
Примечание:
* - Vous, tes fou, mon ami: d'accord ont ;t; de la faim donner ; notre fille! Honte! Essayez comme il se doit. Nous devons partir imm;diatement! Soyez un homme enfin! (франц.) - Вы с ума сошли, мой друг: согласны были от голода отдать нашу дочь! Стыдитесь! Постарайтесь же, как следует. Нам надо немедленно уехать!
Будьте мужчиной, наконец!
**Чюнгардэ мангэ дро муй - тэ хохавава! –плюнь мне в лицо если я вру.
Продираясь сквозь толпу беженцев, Капперы подошли к прибывающему поезду с теплушками.
На этот раз им посчастливилось, и, наконец, дедушка Ивана с бабушкой и дочерью добрались до Ростова-на-Дону.
Чтобы не создавать толкучки на вокзале, их вместе с другими беженцами пустили на ночлег в здание бывшего технического училища. К вечеру многие уехали, а они не могли, а они не могли - Нина Ивановна была очень слаба. Спали на столах, укрывались тряпьём. Есть было нечего. Пили кипяток. Утром Оскар Густавович раздобыл неполный стакан молока, кусок хлеба и немного варёной картошки. Нина ела и, напрягаясь до онемения в шее, боялась повернуться, чтобы хоть краем глаза увидеть страшную картину: перед вокзалом на деревьях висели обезображенные трупы комиссаров.
После четырёх последовательных мобилизаций регулярные войска деникинской армии пополняли пленными красноармейцами, иностранцами, безусыми юнцами и мужским населением, попавшим в облавы, которые проводили специальные отряды в городах и сёлах. Вот в такую облаву и попал мой дед. Он утром отправился в поисках съестного на центральный рынок. Оскар Густавович шлёпал по лужам - моросил мелкий дождь, ботинки его промокли, и он, выбирая места посуше, не заметил патруля, дежурившего у ворот. В стороне от него уже стояли, переминаясь с ноги на ногу, с десяток хмурых и растерянных мужиков разного возраста. Их караулил казак с винтовкой и нагайкой.
- Дезертир! Мать твою…– гаркнул казачий унтер-офицер, - предъяви документ!
Дед Вани испуганно принялся рыться в карманах, пытаясь среди ненужных сейчас бумаг найти заветные документы.
- Шевелись! Падла! - рыкнул унтер и толкнул его к задержанным. Он и не думал разглядывать его бумажки.
- Позвольте, - жалобно запричитал Оскар Густавович, - господин офицер, вот мои документы, я не дезертир, я вообще не военнообязанный… посмотрите, господин офицер!
- А ну, не атамань тута! – прикрикнул унтер, поправляя портупею и бросил конвойным: - ведите их, братцы, уж в холку въелись! Ишь, морды какия - конем не объедешь! Не всёж нам воевать! Нехай тапереча и енти чуток повоюють!
Отловленных мужиков повели в сторону вокзала, присоединив их на Темерницкой к колонне таких же ротозеев, попавших в облаву.
Одна из беженок, ночевавшая вместе с Ниной Ивановной в здании технического училища, увидела Оскара Густавовича в колонне и побежала сообщить ей, что мужа забрали к белым в армию.
Нина, схватив Марианну на руки и размазывая слёзы по лицу, побежала догонять рекрутов. Догнав, она увидела, что Оскар Густавович понуро и безвольно плелся крайним в середине шеренги. В начале и конце небольшой колонны шли казаки с винтовками, которые следили, чтобы никто не сбежал. За ними хромала мокрая от дождя плешивая, грязная собака и лениво брехала. Нина бросилась к мужу, но казак отогнал её прикладом винтовки.
Колонна прошла мимо вокзала и двигалась вдоль длинного поломанного местами забора, вдоль которого были сложены шпалы. Воняло креозотом. От ног несчастных пленников, месивших грязь, отваливались ошметки рыжей глины. Нина Ивановна с Машей на руках шла по другую сторону забора, опередив пленников. Она была в отчаянии, лихорадочно проносились мысли: - "Что делать?" И вдруг она увидела большой пролом в заборе, мимо которого двигались арестованные. Нина, подождав, когда Оскар Густавович поравняется с проломом, переложила дочку на левую руку, схватила мужа за рукав и что есть силы дернула его на себя. Её ноги разъехались по грязи и они втроём покатились за небольшой пригорок за забором. Марианна заплакала, но всё произошло так быстро, что конвойные прозевали и не заметили их побег. Нина Ивановна не поднимая головы, успокаивала Марианну, но как только колонна скрылась за поворотом дороги, она разразилась рыданиями и, набросившись на мужа с кулаками кричала:
-Как ты мог? Как мог? Это ужасно!
Оскара Густавовича эти события сломали совсем. Он долго молчал, безучастно смотря на супругу и очень медленно соображал.
- Оскар! Как ты мог? – повторила Нина. Она ещё никак не могла отойти от потрясений. Была взволнована, её лицо покрылось красными пятнами, глаза горели гневом:
- Как ты там оказался? Ты решил нас бросить? Опять струсил? Comment ne pas avoir honte? Как тебе не стыдно, - повторила Нина уже по русски, - почему ты пошел с ними?
- Меня схватили! Как ты это не понимаешь! они не имеют права! Я не военнообязанный, у меня документ есть! Я не военнообязанный, - повторил Оскар.
Эх ты… документ! - Нина Ивановна безнадёжно махнула рукой и направилась к входу в училище.
На следующий день они узнали на вокзале, что формируется эшелон на юг, но попасть в него было непросто. Умоляли, плакали. Их пожалели - они потихоньку влезли в вагон и приехали, в Туапсе.
Первая часть их страшного путешествия была закончена. Однако добрались они в никуда. Сесть на пароход, отплывающий в Турцию, было гораздо сложнее, чем на поезд в Туапсе. Ни денег, ни драгоценностей, ни умения выживать у них не было. Оставались только золотые часы – семейная реликвия и последняя надежда, с помощью которых они хотели получить место на пароходе.
Весь город забит беженцами, жить негде. Хорошо, что стояли теплые дни. Большой удачей стала случайная встреча на базаре с преподавателем из Воронежского сельскохозяйственного интитута - Якушкиным Петром Андреевичем. Оказалось, что семья Якушкиных уже неделю как приехала в Туапсе и вместе с другими беженцами из Воронежа устроилась в Варваринском училище виноделия в окрестности города, причём совершенно бесплатно.
- Из окон видно море, потрясающий вид, - восторженно восклицал Якушкин, - но мы в сомнениях: ехать, не ехать? Что нас ждёт в Турции? Отдадим последнее…а как там? Мила – моя жена, настроилась возвращаться. Я - в панике: зачем тогда всё это? Так трудно добирались! Две семьи уже отправились назад в Воронеж, а часть наших договорилась отплыть на пароходе «Лазарев» - он отправляется сегодня в Новороссийск. Оттуда он пойдёт в Турцию.
- Голубчик, - спросила Якушкина Нина, - а сколько стоит попасть на пароход?
- Трудно сказать, каждый договаривается сам. Мне пока не удалось…
Продав цепочку от часов, они с Оскаром купили продукты, и в сопровождении Якушкина отправились в училище виноделия. Переночевали. Нина Ивановна с Оскаром Густавовичем пошли в порт выяснять ситуацию с отплытием пароходов в Турцию, но ничего узнать было невозможно. Никто не знал или не хотели отвечать. Беженцы в каждом видели конкурента, а работники порта, похоже, действительно не владели никакой информацией. Оставалось только ждать.
В Варваринском училище Нина познакомилась с семьёй Савиных из Курска. Они жили в Туапсе уже две недели. За это время два парохода отправились в Турцию, но они не смогли попасть на них. Константин Сергеевич Савин был филологом, а его супруга Татьяна - преподаватель русского языка. Их дочери Люсе исполнилось семь лет. Они жили продажей своего столового серебра, от которого оставались шесть вилок и один маленький кубок.
Чтобы как-то заработать, Татьяна предложила Нине жарить пирожки и продавать их на рынке. Но мука была плохого качества с низким содержанием клейковины, стряпухи они были неважнецкие, и пирожки получались твёрдыми как кирпич, а фруктовая начинка без сахара не улучшала их вкуса. Покупатели, откусив кусочек, как правило, плевались и выбрасывали их, а один мужик запустил в Нину огрызком. Татьяна боялась, что могут и побить. К закрытию рынка они всё распродали и вечером, попивая кипяток вчетвером, морщась, доедали три оставшиеся пирожка. Оскар Густавович есть категорически отказался. У него ещё от завтрака с пирожком была стойкая изжога, и болел живот.
Наутро Нина, взяв Марианну, пошла на рынок с ножницами и чёрной плотной бумагой, которую нашла в училище. Она быстро схватывала сходство и вырезала ножницами профили зевак, которые плотным кольцом окружили её. Ножницы порхали, и восхищённые люди благодарили за работу хлебом, яйцами и другими продуктами. Но день ото дня клиентов становилось всё меньше и меньше.
Оскар Густавович, научного склада ума и занятий, к повседневной жизни был абсолютно не приспособлен. Бытовые трудности вызывали у него апатию и растерянность. Зарабатывать он не умел, а просить не позволяла гордость. Он был раздавлен, часами сидел и тупо смотрел на море. Хорошо, что пока не лишали крова!
Дни шли, пароходы уходили, но Оскар с Ниной не могли попасть, ни на один из них. Все рвались в Турцию, отдавали последнее, что было, лишь бы попасть на пароход, а Якушкины собирались возвращаться в Воронеж.
Из газет они узнали, что Деникин вот-вот возьмёт Тулу, а генерал Юденич, согласуя свой удар, перешёл в наступление на Петроград.
В Воронеже, Тамбове и Орле установлены порядок и твёрдая власть и населению ничего не угрожает. Восстановлена частная собственность.
Якушкины предлагали Капперам возвращаться вместе с ними.
- Оскар Густавович, дорогой, - говорил Якушкин, - кто вас в Турции ждёт? Что Вы там будете делать? Скоро белые возьмут Москву, по всей России восстановятся прежние порядки, будете заниматься наукой, как и прежде!
- Я и при красных занимался наукой, Пётр Андреевич, никто не мешал. А газеты врут и всегда врали, - ответил Оскар Густавович, - меня не устраивает вся эта чехарда. Сегодня - одни, завтра - другие, все угрожают. Расстреливают! Всякая шпана цветная! То синие, то зелёные! Я не военнообязанный, а меня в армию! И, кроме всего, вы ошибаетесь, Пётр Андреевич, та Россия, в которой мы жили, вернётся не скоро. А может быть и никогда! Вот мы за границей и переждём. А Турция – так… временно. Уедем в Германию. Там и буду заниматься наукой. Время покажет…
- Да на какие шишы вы поедете, у вас же ничего нет! Сами с голоду умрёте и дочку уморите!
- Ничего, свет не без добрых людей, доберёмся!
- Оскар! – вступила Нина, - мы действительно можем погубить Марианну. Может быть, вернёмся с Якушкиными? Они помогут в дороге.
- Да что ты, Ниночка! Столько вытерпеть и сейчас, когда мы в двух шагах от цивилизации, повернуть назад, в хаос, хамство, неразбериху? Нет уж, увольте-с! Вот вы, Пётр Андреевич, говорили, что у вас есть знакомый, который помог уехать вашему приятелю с женой, сведите нас!
- Да какой это знакомый… так случайно пересеклись. Плохо его знаю и поручиться не могу, но если вы настаиваете – найду его.
Знакомый Якушкина, Михаил Абрамович, оказался мужчиной лет пятидесяти и, несмотря на поношенную и мятую шляпу, имел солидный вид. Он сказал, что попробует отправить Оскара Густавовича с Ниной Ивановной на следующий день, а если произойдут непредвиденные обстоятельства, то ещё через два дня. Забрал часы Оскара Густавовича и назначил встречу в двенадцать часов у причала с левой стороны. Михаил Абрамович заверил, что никаких неожиданностей не может быть, у него серьёзные связи в порту, и он сам проведёт на пароход.
У Савиных не осталось ничего ценного. Они решили идти наобум к причалу: а вдруг им на этот раз повезёт!
Наутро Капперы тепло попрощались с Якушкиными и вместе с Савиными отправились в порт.
Это был ужас! С самого утра толпы народа с чемоданами, мешками заполнили всю территорию порта. Стоял гул, напоминающий растревоженный улей. Вся эта толпа совершала только ей понятное движение внутри себя. Трап небольшого парохода штурмовали несметные разъярённые толпы. Визжали женщины, плакали дети, летели в воду вещи, которые многие держали над головой.
Нина Ивановна побледнела – её подташнивало. Она и представить себе не могла, что сможет продраться через эту разъярённую массу людей с Марьяной на руках!
Оскар Густавович нервничал:
- Где наш проводник? Уже, наверное, полдень прошёл? Константин Сергеевич! – обратился он к Савину, - который час?
- Половина первого.
- Как же так, Ниночка! Он же обещал…он не может нас обмануть! Мои часы…
В нервном ожидании прошёл ещё час. Перегруженный "под завязку" пароход дал гудок и отвалил от причала. У Оскара Густавовича в глазах стояли слёзы, Нина молилась.
- Обманул! Вор! Бандит, - шептал Оскар Густавович.
- Allons-y, mon cher, donc pas de chance! Nous sommes de retour - tout est fini!*– Нина Ивановна махнула рукой.
Примечание:
*Allons-y, mon cher, donc pas de chance! Nous sommes de retour - tout est fini! (франц) - Пойдём, мой дорогой, значит не судьба! Мы возвращаемся - всё кончено!
В этом месте рассказа бабушки, я сжимал кулаки и со злостью говорил:
- Эх, меня с вами, бабуля, не было! Уж я бы нашёл этого бандита!
- Да что ты, милый - ответила бабушка, - разве его найдёшь! То, что он обманет было ясно с самого начала. Ведь мы с дедом легковерные дураки! Нам и в голову тогда не приходило, что, видя наше бедственное положение, нас могут обмануть! Да, что Бог ни делает – всё к лучшему – мы живы остались!
На следующий день мы узнали, что перегруженный пароход, на котором мы надеялись уплыть в Турцию, попал в шторм, и затонул со всеми пассажирами на борту.
Спастись не удалось никому.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/02/23/1745