ГЛАВА 10.
«НЕВИДИМКА».
Устало крутя педали велосипеда, Лана упрямо не желала сесть в автомобиль сопровождения.
На перекрёстке едва не упала, и тут же была стянута мощными руками бодигарда, засунута в салон, а сложенный велик резко заброшен в багажник.
– Э-э-ээ! Можно с ним поделикатнее? – мгновенно вспылила, но, вздохнув глубоко, справилась с эмоциями. – Спасибо, Энтони. Что-то вымоталась я… Была неправа, прости. Минералки нет?
Молча завёл руку за её спину, отчего чувственные «мурашки» «продрали» кожу девушки, заставили лицо покрыться пунцовой краской; достал из сумки-холодильника минеральную воду без газа, открыл неуловимым движением кисти, подал бутылку. Глаз не поднял.
Поблагодарив, сделала несколько мелких глотков, памятуя о гландах.
«Чёрт! Надо было их сразу удалить, едва приехала! Теперь не рекомендуется, среди врачей негласный запрет. Способствую вырабатыванию защитных, иммунных тел миндалины, вот так. Удаляют только в исключительных случаях, когда угрожают жизни больного. Так Майк пояснил. Болеть нельзя – контракты».
Пила медленно, стараясь не облиться, хотя Тони аккуратно всегда вёл машину.
«Спросила как-то, почему сам за рулём, буркнул в ответ: “Люблю”. Вот так, коротко и ясно. Любитель машин, скупой на слова охранник-бодигард. Сколько он у меня уже? Больше двух лет? А я б не смогла даже портрет его написать – глаз не видела. Вот это выучка у человека! Не обучение было, а настоящая муштра, “натаска” сплошная. Интересно, где спецподготовку проходил? – криво улыбнулась. – Ну-ну, что-то ты, Белка, поздновато кинулась с такими вопросами. Только сейчас и заинтересовалась? Лучше поздно, чем никогда. Живой всё же человек рядом».
Задумавшись, затаила дыхание, очнулась, когда поймала тревожный взгляд парня.
«Чёрт! Даже подышать неправильно нельзя – уже в панике! Тссс, чего раскипятилась-то? Что удивляешься? С судорожных вздохов и начинаются твои приступы, – успокоила дыхание, сделав несколько глотков воды. – Не беспокойся, паря, я в порядке. В полном. Работа – по самую макушку. Здоровье – хоккей. Нервирует немного абсолютно пустой дом – страшно последние два дня. Привыкла к семье. В остальном норма».
Подъехали к дверям особняка.
Энтони вышел первым, открыл дверь, вошёл на шаг впереди Ланы, окинул большой холл внимательными глазами, прислушался и к дому, и к своим ощущениям: «Порядок».
Подошёл к панели с датчиками охраны, пробежал глазами по горящим лампочкам, напрягся весь, рывком схватил девушку за руку и выволок на улицу, засунул в машину и запер, метнув глазами: «Сидеть!» Ринулся в дом, доставая на бегу оружие с правой стороны талии.
Через пару-тройку минут вышел, неся в руках… белку! Серую, канадскую.
– Окно не закрыла.
Едва уловимо покачав головой, протянул сложенные ладони с серым комочком между ними, дав Лане потрогать высовывающийся мокрый носик зверька и убедиться – живая. Дождавшись девичьих писков восторга и умилительных слёз, пошёл в сад и выпустил пленницу на дерево.
Вернулся, открыл дверцу.
– Можно.
Загадочно улыбаясь, не поднимая глаз, вышла и пошла на крыльцо.
«Ох, и разговорчивый ты, Тони!»
Дождался, когда откроет дверь и кивнёт, только тогда сел в машину и, ответив кивком, уехал, управляя воротами при помощи пульта.
Помахала зачем-то рукой вслед: «Пока, “шкаф”!» Рассмеявшись в голос, быстро скрылась в холле.
«Совсем про журналистов забыла – всё снимали, наверняка. Ох, и напишут теперь, ох, и напридумывают, борзые!.. Ладно, завтра и почитаем».
Написали: «BiTi спас белку! Г-жа Лана отблагодарила ласковой улыбкой и взмахом руки!»
На пятый вечер одинокого проживания загрустила.
Детей каждый день навещала на обратном пути домой, но они и слушать не желали о ночёвке в своих собственных постелях!
«Тоже отрываются, – улыбнулась. – Счастливая пора у них сейчас – будет что вспомнить, когда вырастут. У меня и в детстве её не было: вечно замотанная и измученная мать, с утра на полуночи пропадающая на коровнике, пьяный отец, а потом отчим… – передёрнувшись, заставила себя не думать о плохом. – Стоп. Не вспоминать!»
Села в плетёное кресло на открытой веранде, ловя последние лучи заходящего солнца: мутного, октябрьского, прохладного.
«В нём уже нет ни намёка на теплоту и рыжину, ни присутствия памяти о моей любви – оранжево-красной. О Стасике. Единственном. Как тогда папа сказал? “Зато ты можешь его бесконечно рисовать”. Да, только это и остаётся. Боль даже наша встреча не убавила, напротив, едва не убила! Еле выжила этот месяц».
Рука потянулась к альбому и стала рисовать высокий холм, поросший ромашками, апельсиновое закатное сияние и влюблённую пару такого же цвета. Цвета её первой ночи, первого рассвета, первой любви. Свет быстро угасал, и вскоре невозможно стало работать, но не столько из-за заката – слёзы не останавливались.
Отложив эскиз, встала с кресла и спустилась в сад, шурша листвой и умирающей травой, медленно пошла между деревьями в конец аллеи к скамье возле маленького рукотворного прудика – её прихоти. Он был огорожен метровым металлическим заборчиком с калиточкой – маленькие дети в доме. Зайдя в ограду, невольно прикоснулась к холодному железу, содрогнувшись телом от озноба и холода.
«Не сообразила, глупая, накинуть что-нибудь на плечи…»
Только подумала, их тут же накрыл… мягкий плед!
Вздрогнула, но не успела от испуга взвизгнуть, как плечики мягко сжали большие мужские тёплые руки.
– Это я, Тони. Не бойтесь, госпожа.
– Как ты меня напугал… – выдохнула.
Облегчённо вздохнула, не в силах совладать с дрожью тела и голоса. И слезами.
– Его зовут Ни-ма-гу?
Замерла, ошалев, резко повернулась к охраннику.
– Что?
– Его зовут Ни-ма-гу? – с трудом произнёс слово на русском.
– Откуда ты его взял? – дрожь отступила, сменившись приступом смеха, едва сдерживаемым.
– Вы его сейчас выкрикивали много раз.
– Только его?
– Нет. Я не понимаю русского, к сожалению. Ещё, кажется… Тас. Так?
– Стас?
– Да. Значит, он Стас.
– Станислав.
– Чех? Поляк?
– Нет, русский. В России – распространённое мужское имя. Мы, славяне, часто роднились с поляками, украинцами, белорусами. Отсюда их имена.
– Потому так красивы ваши люди. Коктейль!
В темноте не было видно его лица и улыбки, а Свете вдруг так захотелось их увидеть!..
– Не сыро?
– Пожалуй.
Отступив, придержал калиточку, дождался, пока выйдет, запер и проверил надёжность щеколды, подёргав: порядок. Отступив ещё на шаг назад, дал дорогу клиентке. Тихо, неслышно ступал по шуршащим листьям и траве, идя следом.
– Как это у тебя получается? Слышно только меня.
– Учили.
– Чему? Быть невидимкой?
Ни миг остановился, подумал, хмыкнул.
– Большой невидимкой.
Рассмеялась озорно и заливисто в уме: «Двухметровая, огромная, необъятная невидимка!»
– Научи.
– Зачем? Я рядом.
Остановилась резко и внезапно – не врезался. «Вот это реакция у человека!»
– Ты почему здесь? Твой день закончен, – только сейчас сообразила.
– Тревога.
– Сработала сигнализация? – ахнула, задрожала: «Чёрт! Одна дома».
– Нет, во мне.
– Ты что-то почувствовал?
Повернулась, пытаясь разглядеть лицо в косых полосах света уличного освещения.
Кивнул.
– И этому учили?
Кивок.
– Не ошибался?
Отрицательное покачивание.
Подошла к дому.
– Заходи.
– Буду рядом.
– Нет. Боюсь. Уже два дня.
– Причина?
– Чувствую.
Замер, задумался, пошевелил бровями, решился.
– Приду позже. Обход.
Неспешно удалился в темноту.
Вернулся через час, беззвучно войдя в гостиную.
При свете множества ламп, горящих в богатой многоярусной хрустальной люстре, Лана заканчивала эскиз в красках.
«Как только время немного освободится – напишу картину. Наша любовь того стоит. Пожалуй, историю со Стасиком изображу в серии под общим названием “Первая любовь”. Так будет правильно. Я не имею права забывать о ней».
Почувствовав парня быстрее, чем увидев, тепло улыбнулась.
– Тони, смотри…
Дождалась великана, бесшумно приблизившегося по паркету, прислушалась к ощущениям и чувствам: «Ни парфюма, ни крема, никаких посторонних запахов, ни дыхания! Невидимка и есть».
– Стас? – голос нейтрален и спокоен.
– Да.
– Место красивое. Люблю ромашки.
Едва не поперхнулась воздухом: «Не может такого быть! Господи, чудны создания Твои, поистине. Энтони и ромашки?.. Хотя, не всегда же был амбалом и гигантом». Взяла себя в руки.
– Моя Родина. Маленький городок. Почти сто километров от Москвы.
– Читал.
– Спасибо.
– За что?
– За внимание.
– Обязан. Информация.
– Только ли?
Подумал, замер на миг, даже уловила дыхание: заволновался.
– Нет.
– Спасибо за честность.
– Богу.
– И ему тоже.
Отложила картину в сторону и, едва спустила поджатые ноги с кресла на пол, он тут же подал тапочки-«кролики», подарок отца.
Протянул руку, помогая встать.
– Чай? – предложила робко.
– Воды.
– Ужинал? – уловив минутную заминку, не выпуская его лапищи из руки, повела на кухню. – Составь, пожалуйста, мне компанию. Одиночество не слишком способствует аппетиту, – улыбнулась: «Слова Сержа».
На пороге встал столбом.
– Окно.
Быстро подошла, опустила жалюзи и штору.
– Спасибо, Тони! Забываю часто. Думаешь, стоят?
– Видел.
– Как ты сюда пробрался, если они там? – удивилась, сунула в печь пиццу размораживаться.
– Опыт. Без машины.
– Дома?
– Нет.
– Оставил где-то неподалёку, – догадалась.
Таймер сработал, установила программу на готовку.
– Расскажи о себе.
– Лишнее.
– Общие сведения.
– Канадец. По отцовской линии итальянец. Имя деда и прадеда.
– Так и думала.
– Почему? – впервые вскинул глаза.
«Всё-таки стоило так долго ждать! Тёмно-серые, с лучиками по радужке, а ближе к середине золотые. А какие ресницы… Итальянец и есть. Настоящий, породистый», – искренне восхитилась, засияв колдовскими озёрами.
Заметил сканирующий, внимательный, цепкий взгляд, тут же отвёл взор.
– Не нужно.
– Успокойся, писать не стану, но твои глаза «подарю» какому-нибудь персонажу обязательно, – лукаво улыбнулась.
Быстро накрыла на стол, нарезала салат и спокойным жестом пригласила к столу.
Замялся, вымыл ручищи.
Протянула бумажные полотенца, заметила, что не в своей тарелке парень: «Впервые с “объектом” ест?» Уточнила:
– Тебе запрещено ужинать со мной?
– Не желательно.
– Просто объясни, – подала полную тарелку еды.
– Расслабление. Концентрация не та.
– Мы дома одни, работает сигнализация, окна закрыты и зашторены, полицейские за воротами в машине. Расслабься, «Большая Невидимка» Тони, – мягко улыбнулась.
Потянулась к боковому шкафчику, достала два бокала и бутылку белого вина.
Замер, напрягся.
Не смотря на него, налила понемногу, пододвинула в его сторону бокал, подняла свой, не протягивая, чтобы прикоснуться. Просто приподняла в приветствии.
– Приятного аппетита, парень! – на русском.
Вскинула глаза и поймав мужской взгляд, с головой окунувшись в глубину золота, окатив щедро сапфиром.
Вздрогнул, поднял брови вопросительно.
Перевела.
Улыбнулся, но тут же спохватился и ответил едва слышно на итальянском, дрогнув взволнованным голосом:
– Sii felice, la mia Camomilla!
Света едва удержала лицо спокойным!
Вместо пожелания аппетита, Тони, сияя старательно сдерживаемой радостью, прошептал: «Будь счастлива, моя Ромашка!» Он-то не знал, что она владеет и этим языком.
Кивнула и низко опустила голову, стараясь всеми силами сдержать краску на щеках и вдруг нахлынувшие слёзы.
«А ведь это больше похоже на открытое признание в любви, Рыжик! Немудрено – два года под боком. Да, Светик… потому ведёт так строго себя, держится на расстоянии, отгораживается должностной инструкцией, защищая и защищаясь. Влюблён. Но, как?! Господи… да какой он меня только ни видел! Стыдоба, да и только. Ладно, больной, но и пьяной, обнюханной, грязной, вылезшей только что из-под любовника… Боже, Белка, что ты творишь со своей жизнью? Кому и что хочешь доказать? Да пьяни, “нариков” и шлюх здесь и без тебя хватает, а вот настоящих личностей – единицы. Бедный Стасик мой! Ты будешь так разочарован, любимый! Столько лет ожидания! Короткая встреча наскоком… Кого во мне увидишь ты теперь? Правильно делаешь, что не ждёшь в одиночестве. Умница, всегда им был, единственный. Я тебя не стою, понимаю… Ни мизинца твоего… Ни волоска… Ни взгляда…»
…Очнулась в своей комнате.
«Ничего не помню. Я ужинала ведь!»
Попыталась встать с кровати, тут же дверь приоткрылась: Тони.
– Что случилось?
– Закричала. Зажал рот и сюда принёс. Там слышимость.
– Почему?
– Не знаю. Не поела. Смотрела в тарелку. Плакала. Потом…
– Что кричала?
– Не понимаю русского.
Откинулась на подушки, тяжело вздохнула, зажмурилась, безмолвно взмолилась: «Уйди!»
– Воды? – не отступился.
– Да.
Через минуту принёс, подав прямо в трясущуюся руку, но, поняв, что не справится, сел на край постели и, прислонив к своему плечу, напоил. Вытер аккуратно и нежно лицо салфеткой.
– Майк? – тревожно.
– Нет. В порядке. Сама поражаюсь, – покачала головой.
– Скучаешь сильно.
– Знакомо?
– Только семья.
– А девушка? Жена?
– Работа.
– Содержишь свою семью? Понятно. Прости.
– Лишнее.
– Ты живой человек, Тони.
– Справляюсь.
– У меня не получается.
– Девушка.
– Боюсь, я и бабушкой буду падать в обморок.
– Голова слабая.
– Нет, дурная.
– Гений.
– Все они были психами.
– Картины красивые.
– Когда начнутся галлюцинации – станут ещё красивее.
– Не надо. Держись.
– Я пытаюсь, Тони!
Повернулась и трясущимися ручками схватила его за рубашку – пиджак снял ещё на кухне, заглянула прямо в золото.
– Тебе повезло: не нервы – канаты!
– Не всегда, – отвёл поспешно глаза.
Замерла, сердце радостно вскрикнуло и «ухнуло» вниз, слёзы вновь хлынули из глаз.
– Не плачь. Справимся, – голос охрип, сердце стало слышно во всей комнате.
– Без тебя не сумею, Тони, – прошептала.
Прижимаясь к мощной груди, сладко замирала душой и телом от неистового стука мужского сердца, которое сейчас так билось о рёбра, что содрогался и его торс, и сама.
– Не нужно. Жалеть будешь.
– Нет.
– Стас.
– Он лишь мечта, первая юная любовь, – подняла мокрое личико, заглядывая в глаза, скрытые тенью штор. – Сильная, страстная, сумасшедшая, но мечта. Повидавшись, убедилась в этом.
– Когда следующая встреча?
– Не раньше, чем через год, – захлебнулась воздухом и отчаянием, содрогнувшись тоненьким телом.
Автоматически прижал к себе сильнее.
– Долго. Нужен мужчина.
– Нет! Мне нужен тот, кто не просто разделит постель на несколько дней, понимаешь? – вскочив, схватила за мощную шею. – Это тупик, знаю. Прошла уже это.
– Хороший мужчина. Достойный.
– Такой позовёт замуж, тогда – прощай искусство.
Задумался, придерживая её за талию, смотря в никуда, сквозь стены. Тяжело вздохнул, поняв, наконец, суть проблемы.
– Понимающий.
– Таких нет. Почти.
– Стас?
– Да. Он меня отправил сюда. Силой затолкал в электричку и… отпустил.
– Достойный.
– Да. Очень. Только я его не достойна…
Едва произнесла, схватил за предплечья так, что в глазах потемнело! Застонала.
Опомнился, немного ослабил хватку, дождался, когда посмотрит в лицо.
– Ты себя наказываешь?!
– Презираю.
– Не нужно! Он сам всё решит! Сам!
– Он любит. Всё простит. Я себе не прощаю.
– Почему?..
– …не прощаю?
– Нет.
– …так веду себя?
– Да.
– Не знаю. Находит что-то… Этого не объяснить… Тёмное накатывает… Нет. Не могу рассказать.
– Покажи.
– Как? – поразилась, рассмеявшись.
– Разозлись! – засмеялся.
Вдруг стал настоящим красавцем, с ямочками на щеках, с лучистыми, счастливыми, юными глазами! Таким чистым и невинным!.. Этим и добил.
– Есть другой способ увидеть меня сумасшедшей, – задохнувшись от предчувствия настоящего женского счастья, едва пролепетала.
– Не надо, – голос выдал.
Прижалась к большой груди, соединив руки на его шее, лаская затылок дрожащими тоненькими пальчиками.
– Прошу тебя, Тони, подари мне эту ночь.
– Лана!
– Ромашка, – прошептала на родном.
Встала на колени, выпрямилась, смотря прямо в глаза, взяла крупное лицо в руки, гладя трепетными пальцами щёки и виски.
– Зови меня Ро-маш-ка, – цветок назвала на русском по слогам.
– Ро-маш-ка, – со стоном повторил и прижал невесомо к себе.
Август 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/08/29/1549