1
В одной далёкой стране, такой далёкой, что даже если в ней находиться, никогда не узнаешь, что находишься именно там, жил один человек. Хотя, он сам и не знал, что жил. Может быть догадывался, но ему точно никто не говорил. Был он сыном Неразборчивого Эха и Неотчётливой Тени, что само по себе уже накладывало в штаны какие-то обязательства, но, в целом, никак не смущало его самого. Весь хлам его мыслей касался глазами и ушами окружающей его действительности, но не мешал существовать рядом остальным жителям этой страны. По утрам он пил свой дежурный белый чай, потом, как заведённый, совершал обычные вещи, потому только, что так кто-то завёл. Хотя, никто не знал Кто, но делать по другому, или наоборот никто не пытался.
Времена года как-то менялись, но очень казалось, что всегда была зима. Время лепило котлеты, похожие на снежки, и продавало их по высокой цене направо и налево. Солнце почти не грело, а если и давало немного света, то тоже не в меру повышало за него плату. И отказаться от него было никак нельзя, разве что улететь на другую планету, но его с собой не брать. Вобщем, лучшей страны для проживания и представить себе сложно, особенно если не обладать, обалдеть какой, фантазией. Поэтому, и я не буду ничего выдумывать по этому поводу, потому что ничего смешного я об этом не вижу, и, опровергнув все слухи, даже в ущерб фактам, забуду, зачем об этом упомянул, в контексте выпадающего на голову снега.
2
Так вот. Жил сын Неразборчивого Эха и Неотчётливой Тени. При рождении родители забыли дать ему имя, поэтому его никто никуда не звал. Без него как-то все обходились, да и он ни в ком особенно не нуждался. Вечером он выходил на прогулку и подышать свежим воздухом, для того. Чтобы сэкономить на оплате за свет Солнца. Бродил по улицам, стоял на мосту, смотрел с него на замёрзшую реку, заглядывал на помойки. Если он находил там выброшенные кем-то мягкие игрушки, то брал их с собой домой, отмывал и давал им новые имена, если те уже не могли вспомнить свои. Они благодарили его, ловили преданными глазами каждый его взгляд в их сторону. Тогда он садился рядом, гладил их и начинал рассказывать разные истории, которые больше никому были не интересны, знакомил с новыми «замарашками», если удавалось кого-нибудь подобрать. Но, это только после того, как приводил их в порядок, чтобы никто не сказал вдруг, как когда-то ему...
- Я нашёл тебя на помойке, одел, обул, а ты – неблагодарное...
Дальше можно было вставить любое слово, считающееся обидным, но, как слово, ничего обидного в себе не содержащее.
Иногда ему удавалось вызволить, за небольшие деньги, из прозрачных пластиковых тюрем с механической виселицей, других, таких же мохнашек. Тогда он был рад вдвойне. Ну, или, просто.
3
Он не помнил себя маленьким, не представлял себя старым. Казалось, он был таким всегда. Наверное потому, то вокруг, насколько можно было выкинуть взгляд, ничего не менялось – ни синоптики, ни погода.
Когда в их прогнозах был дождь со снегом, то было ясно, как настольная лампа, что будет именно снег с дождём. Никак иначе, а не совсем наоборот. Тем самым, вялотекущее куда-то время, само опровергало свои же слухи, в некоторых случаях, даже, в ущерб фактам... Но и с этим ничего нельзя было поделать, разве что, перевести часы на зимнее время, но перевод стрелок отменили, а стрелочника выгнали в зашей.
- Куда уж ещё зимнее, - поставили они ударение над первым Е.
И да – зимнее было уже некуда.
4
Стрелочник не остался без работы. Он нашёл себе будку у перекрёстка и стал переводить трамвайные стрелки. Стрелочники никогда не сидят без работы.
Но, как-то раз, трамвай сошёл с рельс и, что с ним стало потом, никто так и не узнал. Потому что никому это было не важно.
- Такая вот история. – Неразборчиво непонятно сказал сын Эха и Тени своим преданным слушателям и, пожелав им спокойной ночи, пошёл прогуляться по улицам, потому что ночью нужно было меньше платить за солнечный свет, пролитый где-то далеко, восемь минут назад, по столичным меркам, в какой-то дыре...