предыдущее http://www.proza.ru/2013/09/01/10
***
Город, серый всегда, сегодня расцвечен,
Транспаранты, красные флаги,
Как будто после зимы расправил плечи,
Умывшись пролитой балтийской влагой.
Шеренги черные матросов – в ряд
Шагают, шумно крича, и дома
Вздрагивают, а им говорят:
Это не страшно, это идёт Первомай.
Чайки чистят перья свои на граните,
Нева в раздумье – воды куда нести,
Шлёпает гулко о берег, мол, извините,
Может, мне Балтику навестить?
Люди с цветами, улыбки и песни,
Солнце своими слепит лучами,
Всё по прямой, без каких-то «а если?»
Чётко, размеренно и не случайно…
Аня и Егор гуляли по городу. Коляску с Сережей Егор вёз сам. Мальчик только что уснул, несмотря на уличный шум. Город встречал Первомай. Колонны демонстрантов с красными полотнищами флагов и транспарантов уже прошли, народ заполнил улицы.
– Вот и весна, – Аня взяла мужа под руку. – У тебя отпуск скоро?
– Скоро, Аня, – улыбнулся Егор. – А почему спросила?
– Ты всё на работе и на работе. Пропадаешь совсем. Когда отдыхать?
– Отдохну. Успею.
– Так нельзя, Егор. Вот выйдешь в отпуск, никуда тебя не отпущу. Будешь отсыпаться.
– Скучно.
– Ну, ладно. Отпущу. Поедешь к родителям. Они давно тебя ждут. Я, всё равно, не скоро еще соберусь, с Серёженькой трудновато, а ты поезжай.
– Они тебя тоже ждут.
– Ну, куда я с ним, – Анна кивнула на коляску. – Вдруг простынет. Лучше родителей сюда привози. Познакомятся с внуком.
– Им только скажи, – засмеялся Егор. – Они хоть сейчас.
– Да, кстати, Лиза вчера письмо прислала. Говорит, что скоро приедет.
– У неё же сессия, наверное, на носу?
– Она всё успеет, – Теперь уже засмеялась Аня. – Ты что, не знаешь свою сестру?
Аня и Егор свернули на улицу Герцена. Людей здесь было не так много. Аня вздохнула с облегчением.
– Ты чего так вздыхаешь? – Егор посмотрел с удивлением на жену.
– Устала.
– Пойдём домой?
– Нет, я от людей устала. От этой сутолоки, суеты.
– Да, этого хватает, – согласился Егор. – Праздник.
– Праздник. Непривычный только. А впрочем, начало весны. Настоящей весны. Чувствуешь, ветер какой?
– Какой?
– Он пахнет по-другому.
– Дымом? – Егор улыбнулся.
– Да, ну тебя. Каким дымом? Весной он пахнет, пробуждением.
– Не знал, что ты у меня такая поэтесса.
– Будешь знать. Ну, правда, неужели не чувствуешь? – Анна повернулась к Егору в ожидании ответа.
– Чувствую, конечно, – подтвердил Егор. – Просто решил тебя немного подзадорить.
– Ах, так? – Аня сдвинула брови. – Вот тебе! – Она шутливо стукнула кулачком по плечу мужа.
Егор только засмеялся в ответ.
Они так и шли дальше, подначивая друг друга и смеясь. А им вслед смотрел со двора своего дома Николай Алексеевич Клюев.
**
«Вот и хорошо. Вот и славно. – Клюев провожал взглядом Аню и Егора. – Миновало, значит. Счастья вам», – он трижды перекрестил пару. Затем повернулся и, опустив плечи, медленно пошёл к подъезду. Клюев не оглядывался, знал, что за ним больше не следят. Пока не следят. Вместе с февралём исчезли со двора люди в чёрных пальто.
«Растаяли как сугробы», – усмехнулся он тогда, в начале марта, когда убедился, что ему не кажется, и люди действительно исчезли. С чем это было связано, Клюев не догадывался. Да и не задумывался особо. Он писал. Целыми днями, изводя кучу бумаги и чернил. Но из вороха смятой бумаги, из перечёркнутых черновиков постепенно вырастала новая поэма. И чем больше Клюев писал, тем меньше он задумывался об окружающем. Со временем, Клюев ощутил только одно – пропал страх. То чувство, что заставляло его вжиматься в кровать при свете мелькающих в ночном окне фар, закрывать глаза в и заранее морщиться в ожидании удара…Клюев освободился.
Ему больше не снились сны. Вернее, почти не снились. Тот, в капюшоне, пришёл накануне начала весны, пришёл, как всегда, во сне. И это был не обычный сон. Не было ощущения холода. Лишь свежий ветер подул, принеся запах моря.
«Свободен», – единственное, что услышал тогда Клюев. Он не успел ничего спросить. Всё исчезло. С той поры снов больше не было. Да и сложно было это представить, потому что Клюев почти не спал. Работа отнимала всё время. Он забывался на два-три часа, просыпался, умывался и писал.
Ему пришло письмо из издательства с указанием срока сдачи рукописи и датой выхода сборника стихов. Он спешил. Времени почти не оставалось. «Погорельщина» была почти готова. Клюев десятки раз перечитывал написанное, исправлял, вычеркивал.
«Май, – подумал он сегодня. – Не замаяться бы».
С утра Клюев, как обычно, работал. Встал рано, с солнцем, и через несколько часов почувствовал, что зверски проголодался. Завтрак он пропустил, поэтому очень хотел есть. Нужно было идти в магазин. Выйдя во двор, он и увидел идущих по улице Анну и Егора.
**
Борис ходил по кабинету, нервно теребя рукой жидкую бородёнку.
«Почти два года работы псу под хвост, – он стукнул по столу. – Нет, плевал я на всех. Давил гадов и буду давить. Думали, возьмете? Шиш вам! Я ещё покажу. Хозяин будет доволен».
Борис резко развернулся на каблуках и быстрым шагом вышел из кабинета. Пройдя несколько шагов, он остановился на мгновение и бегом вернулся к двери. Дрожащей рукой открыл дверь и посмотрел на небольшое зеркало, висевшее на стене…
На душераздирающий крик и выстрелы в кабинет сбежался весь народ. Борис сидел на полу с дымящимся наганом, рядом с ним лежало разбитое вдребезги зеркало. Глаза Бориса были стеклянными, он не слышал и не понимал ничего, что ему говорили. Дежурный махал перед ним руками, кричал что-то в ухо. Из оцепенения его вывели несколько сильных пощёчин.
– Там, – сказал Борис, указывая на осколки зеркала.
– Что? – спросили его.
– Он…там, – Борис сжал правую руку, будто нажимая на курок. Благо, наган у него отобрали в первую очередь.
– Сгорел, бедняга, – пожилой красноармеец сокрушенно покачал головой. – В больницу его надо бы.
– Там, – ещё раз повторил Борис уже вполне осознанно, указывая на разбитое зеркало.
– Вставайте, – двое солдат взяли его под руки. – Пойдёмте потихоньку. Сейчас поедем в больницу, отдохнёте там.
– Там? – Глаза Бориса сузились. Его уже подняли на ноги, но Борис ухитрился схватить с пола осколок зеркала. Этого никто не заметил.
У входа в здание уже стояла машина с открытой дверцей. Борис выходил из подъезда, поддерживаемый под руки теми же солдатами. Спустившись с последней ступеньки, он остановился.
– Ну же, садитесь, – ему показали на машину.
– Там, – снова произнёс Борис и посмотрел на зажатый в руке осколок зеркала. По ладони протянулся глубокий порез, по краям осколка стекала кровь. Из-под наплывов крови в зеркале просматривался черный человеческий силуэт в капюшоне. Вместо лица была черная пустота…
Борис закричал, полоснул краем осколка одного из солдат и побежал через дорогу. Сопровождавшие его люди замешкались, и не сразу кинулись вдогонку. Спустя минуту Борис скрылся в подворотне ближайшего дома. Побежавшие следом солдаты его не обнаружили. Капли крови, видимые некоторое время, исчезли в соседнем проходном дворе. След Бориса затерялся…
**
Егор сидел в своём кабинете после утреннего обхода. Приём только начался, народа было немного.
«Аня права, – вздохнул он. – Нужно отдохнуть». Всю зиму работы было много, а сейчас напряжение спало. Стало немного посвободнее, но накопившаяся за зиму усталость давала о себе знать.
«Ничего, уже скоро», – приободрил себя Егор.
– Можно, Егор Александрович? – дверь приоткрылась и в проёме показалась голова Николая Алексеевича Клюева.
– Заходите, конечно, – Егор встал со стула и пошёл навстречу пациенту. – Давненько у нас не были.
– Упаси Господь, – Клюев перекрестился. – Не болит ничего. Не дай Бог к вам попасть.
– Ну, чего это вы так мрачно, – улыбнулся Егор. – Здоровье проверять нужно.
– Потому и пришёл, – Клюев присел на стул.
– Как себя чувствуете, Николай Алексеевич?
– Вашими заботами, – Клюев поклонился, приложив руку к сердцу. – Пока всё хорошо. Работаю.
– Новое что-то пишете?
– Поэму пишу. В кои-то веки пошла работа.
– Почему в кои-то веки?
– Так, тяжко было на душе. Ироды же кругом. Проходу не давали.
– А сейчас? – спросил Егор и вспомнил свою встречу с Борисом.
– Слава Богу, пропали. Уж сколько молился я. Не зря видно. – Клюев погладил бороду. – Слышит Господь просьбы наши.
– Ну, раздевайтесь, будем вас смотреть.
Клюев прошёл за ширму, разделся и лёг на кушетку. Егор осмотрел швы, прощупал место операции, послушал сердце.
– Знаете, всё зажило достаточно быстро, что удивительно. И шума в сердце почти нет.
– Так, я же говорю, ушли ироды. Спокойнее стало. – Клюев встал, одел свою косоворотку. – Видел вас давеча с женой. Вижу, счастливы. Никто не беспокоит?
– Да, у нас всё хорошо. Нет, не беспокоит. А что, есть причины?
– Так, у нас и без причины могут. – Клюев покосился на медсестру и, понизив голос, добавил. – Вы же со мной общаетесь.
– Вы же мой пациент, как же не общаться? И что, разве это преступление?
– Сгубить могут зазря. Серёжку вон…– Клюев вздохнул, не закончив фразы. – Поэму я про него написал, плач. Хотите послушать?
– С удовольствием бы, Николай Алексеевич, но работа. Приём у меня, – Егор сокрушённо развёл руками. – Давайте в другой раз.
– Я лучше книгу вам принесу. Выйдет скоро. Как напечатают, так и принесу.
– Вот и договорились. – Егор пожал руку Клюеву, провожая его до двери.
– Забавный, всё-таки, этот старикашка-поэт, – хихикнула медсестра после ухода Клюева.
– Помилуйте, какой же он старикашка? Ему всего сорок три.
– Ой, а выглядит словно старец какой.
– Борода потому что. – Егор улыбнулся. – Да и образ он себе такой создал. Стихи его слышали?
– Да уж. Как начнет читать, так и тянет.
– Вот. Поэт – одно слово. А вы – старикашка…
**
Аня сидела на скамейке и качала коляску. Сын спал, чему-то улыбаясь во сне.
«Улыбка как у отца, – подумала Аня. – Лишь бы судьбу не повторил». – Она вздохнула.
– Добрый день, Анна.
– Здравствуйте, – Аня автоматически ответила на приветствие и только после подняла глаза. Рядом с ней стоял Чагин.
– Вот, решил с вами поговорить, разрешите?
– Да, конечно, – Анна кивнула. Присаживайтесь.
– Сразу хочу спросить: никто не беспокоил вас?
– Нет, в последние месяцы никто.
– Хорошо. Значит, сработало.
– Что сработало?
– Да это я о своём. Вашу просьбу я передал, вот и сработало.
– Спасибо вам, – Анна пожала руку собеседнику. – Что бы я без вас делала?
– Нашли бы выход. Вы сильная женщина.
– Знаете, это, наверное, не очень хороший комплимент для женщины, – улыбнувшись, с грустью произнесла Анна. – Но время заставляет. Я не хочу ещё раз потерять дорогого мне человека.
– Понимаю, потому и сделал всё от меня зависящее.
– Спасибо вам ещё раз.
– Не за что. Эх, с Серёжей бы так успеть…
– Вы сделали, что могли. Не зря он к вам советовал обратиться. Знал, что поможете.
– Когда? – Чагин удивлённо посмотрел на Анну.
– Неважно это, – она махнула рукой. – Важно, что он прав оказался.
– Аня, я обещаю, что когда-нибудь издам всё, что написал Сергей…
– Будет ли? – Анна покачала головой. – Вон какую травлю ему устроили после смерти. Чего уже только не говорят. А прошло-то всего ничего…
– Это пройдёт. Поверьте. Великое не забывается. И ни в какой грязи его не утопить.
– Эх, вашими бы устами…– Аня снова вздохнула. – Да, а что с тем человеком?
– Не знаю. Право, не знаю. Почему вас это интересует?
– Просто мне сказали, что он не успокоится.
– Но ведь не беспокоит?
– Нет.
– Значит, и дальше всё будет хорошо. Верьте мне.
– Верю.
– Ну, пойду, пожалуй. – Чагин встал. – Всегда к вашим услугам. Не стесняйтесь.
– А вы заходите в гости.
– Ловлю на слове, – Чагин засмеялся. – До встречи!
– До встречи!
Аня снова сидела на скамейке в одиночестве. Она задумчиво смотрела вдаль, в сторону Исаакиевского собора.
«Спасибо тебе, Серёжа. – Аня мысленно обратилась к Есенину. – Знаю, ты слышишь…»
**
Город спит. Тревожно вздрагивая, в полудрёме разводит мосты. Вздыхает, притягивая к себе туман с Балтики. Весенний сон его некрепок. Ночи всё короче и светлее, чуть забудешься – и на тебе – утро. И как же тут уснешь, скажите на милость? Соловьи выводят свои рулады на радость влюбленным, баржи гудят от натуги, тянут груз с Ладоги в море. Суета…
Город зевает, форточки хлопают под порывами ветра. Дома, засыпая, гремят железом крыш, пытаясь взлететь. Это тучи дразнят днём, задевая коньки крыш брюхом, вот и снится домам, что они в небе, как облака. И голуби…голуби. Чего они только не рассказывают, гуляя по чердакам и крышам. О красоте полей, о синеве Балтики под крыльями, о свободе…Свобода… Какая она? Представить бы. Да как? Если ноги в болоте…
Рассвет Борис встретил на вокзале. Руку саднило. Он перевязал её наспех бинтом, купленным в аптеке. Уже несколько дней он скитался по городу, ища укрытие. На конспиративные квартиры идти было нельзя, они все известны, и поймать его там не составит труда. Друзей у него не было. Борис чувствовал себя загнанным зверем.
Осколок зеркала он давно выбросил, но образ, показавшийся ему в зеркале, постоянно преследовал Бориса, стоило ему закрыть глаза. Именно поэтому он не спал. Глаза слипались, нестерпимо тянуло в сон, но Борис сопротивлялся. Зачерпнул воды в фонтанчике, глотнул, плеснул на лицо.
«Вы ещё узнаете меня, – Борис заскрежетал зубами. – Пусть я сдохну, но дело до конца доведу».
Решение пришло неожиданно. Он вспомнил о тётке, которая жила в Сестрорецке. Двоюродная или троюродная тётка, которую он не видел с революционных времен. Жива она или нет, Борис не знал. Но это была единственная надежда на то, чтобы затаиться, отдохнуть и обдумать дальнейшие действия.
Когда солнце первыми лучами позолотило купол Исаакия, Борис сидел в поезде, уносившем его в Сестрорецк…
продолжение http://www.proza.ru/2013/09/07/1782