Конец августа 1989 года в северо-западной части Тихого океана выдался ветреным, как и всегда в сороковых широтах, недаром моряки их называют ревущими.
Наше гидрографическое исследовательское судно, через две недели перехода из Владивостока, прибыло в район работ, и мы сразу же приступили к сбору данных по изучению тайн океана-батюшки.
Уже прошла неделя, как мы, ходили галсами, пробивая себе дорогу в довольно солидных волнах. Все на судне устаканилось и вошло в рабочее русло. О береге стали потихоньку забывать, потому, как до него было еще три долгих месяца скитаний по неспокойным океанским просторам. В середине шестимесячного рейса нам было запланировано, Главным Штабом ВМФ, зайти в Петропавловск-Камчатский, для бункеровки топливом и пополнения судовых запасов.
Но все вышло иначе.
Как-то днем ко мне в каюту зашел наш док, судовой врач, лейтенант медицинской службы Серега Слободенюк и спросил, могу ли я ему помочь в одном деле.
Естественно я его спросил, что за дело такое. Сергей помялся, помялся и ответил, что экстренно прооперировал человека. Никому ничего не сказал. Этим человеком был наш молоденький штурманский электрик Гена Попов. Док сказал, что тот к нему обратился и сильными болями в животе. Все говорило о том, что у Гены был острый аппендицит.
Серёга недолго думал, снарядил операционную, вызвал на подмогу, завпрода, тоже Сергея, и матроса-буфетчицу из столовой команды Ирину, согласно судовому расписанию. Дали горемыке наркоз. И они втроем, в шести бальный шторм, смело, и решительно, приступили к извлечению мерзкого отростка из притихшего на операционном столе организма Попова.
Как только был сделан первый надрез и, из раны брызнула струей кровь, первым упал в обморок завпрод и сильно ударился головой, потерял сознание.
Операцию, пришлось приостановить и оказывать экстренную помощь завпроду, здоровенному мужику. Док и Ирина кое как перетащили его из операционного блока в лазарет, уложили на койку в изоляторе. Привели в чувства, обработали разбитую голову, пришлось зашивать рану, перевязали бедолагу Серегу. Но ему было плохо, его рвало. Провозились, конечно, с ним долго.
Потом снова, уже вдвоем, вернулись к лежащему на операционном столе, с разрезанным животом, Гене.
Док вроде бы все сделал, как учили в академии, и как было написано в медицинских учебниках, ковырялся, ковырялся с деловым видом во внутренностях Попова, что-то там рассматривал, что-то там шептал себе под нос, то и дело вытягивал что-то и заталкивал обратно.
Ирина держалась долго, но когда она увидела очередную какую-то кровавую внутренность, извлеченную из живота оперируемого, закатила глаза и без чувств рухнула возле операционного стола, стянув с него на палубу часть стерильного инструмента. Упала она удачно, ничего себе не повредив.
Пришлось Сереге опять прекратить операцию, тащить в лазарет буфетчицу и там приводить ее в чувства.
Затем они вместе, Ирина оказалась крепкой и волевой девушкой, продолжили операцию. Шел уже не первый час действия, а злополучный аппендикс так и не был обнаружен и удален. Ну не смог его найти лейтенант-медицинской службы и принял решение прекратить операцию и наложить шов на рану.
Генку перетащили в лазарет, улучшив момент, уложили в специальную, стабилизированную койку, которая, какой бы не была бы сильной качка, всегда оставалась в строго горизонтальном положении.
Может, пронесёт? Может молодой организм, возьмет свое и Гена выкарабкается сам? Но чуда не произошло, больному даже стало хуже. Еще бы, ведь док переворошил всю его утробу, в поисках аппендикса. Выйдя из наркоза, Гена выл и стонал от боли, обычные обезболивающие средства действовали слабо и недолго…
Док не нашел другого решения и уколол своему подопечному наркотик - промедол. Потом опять и опять…
На вторые сутки после операции док и пришел ко мне в каюту. А помощь моя должна была заключаться в том, чтобы пойти и доложить командиру судна о произошедшем. Сам Серега побоялся.
Делать нечего, я пошел к командиру, капитану 2 ранга Черненкову Борису Васильевичу. Командир наш был человеком очень крутого нрава, но ко мне, учитывая мою солидную выслугу лет до того, как меня произвели в офицеры, был благосклонен. Поэтому время от времени младшие офицеры экипажа просили меня пойти к командиру с каким-нибудь щекотливым вопросом.
Захожу к командиру, тот как всегда в океане, сидит посреди холла своей каюты и плетет из пропилена очередную мочалку, которые потом раздаривал.
Я ему так осторожно докладываю, мол, случай такой произошел у нас, обратился к доку штурманский электрик Попов Геннадий с сильными болями в животе, ну и тот решил ему помочь.
Борис Васильевич продолжал вязать мочалку, но как-то весь напрягся, понимая, что просто так я бы его не стал отрывать от любимого дела. А я продолжаю, мол, док, учитывая выраженную симптоматику и сильные боли у Генки, сразу же его прооперировал.
При этих мох словах мочалка выпала из командирских рук.
- Что??? Как прооперировал? Почему он мне не доложил? Где док?
- За дверью стоит, товарищ командир. Дело в том, Борис Васильевич, что аппендицита у Попова док не нашел, нет его на месте, он наложил ему швы, выждал сутки, думал все образумится. Но Генке стало хуже. Слободенюк ему промедол колет. Боли сильные, стонет, температура высокая, то в сознание приходит, то опять отключается.
Мастер взревел:
- Дока и замполита ко мне! Как не нашел? Вы что там, с ума все посходили?
Далее, минут десять, был пятиэтажный нецензурный флотский фольклор. Результатом которого стала невероятная бледность на лице дока, замершего перед командиром по стойке смирно и дрожь в его коленях, которая стала пересиливать вибрацию корпуса судна от работающих механизмов и воздействия штормового океана. Зрачки его расширились и глаза стали похожи на глаза филина.
Заметив это, мастер снизил тембр голоса и добавил в него немного мягких ноток.
Когда замполит пришел и узнал, что произошло, он тоже сильно занервничал, забегал по каюте. У него оставалось чуть менее полугода до представления к очередному воинскому званию, а тут такое чрезвычайное происшествие…
Мы находились одни посередине Тихого океана, рядом не было никого. На борту лежал без сознания человек, прооперированный, на наркотиках, без доклада наверх.
Командир приказал дать радиограмму в штаб флота, что на борту находится тяжелый больной после экстренной операции, что состояние его ухудшается и необходима квалифицированная медицинская помощь. После радиограммы состоялся сеанс радиосвязи с берегом, док доложил ситуацию о состоянии больного и предпринимаемых им действиях своему медицинскому начальству во Владивостоке.
Из штаба флота пришел приказ, прекратить работы и следовать на Курильские острова в бухту Касатка, там передать больного в госпиталь пограничников.
Мы прикинули, нам туда 12 суток шлепать, а в Пёрл-Харбор двое, но… Выдержит ли Гена такое время?
Свернули все работы, подняли буксируемые устройства и полным ходом, строго на север, почарпали к острову Итуруп. Весь экипаж переживал за Гену. Самое важное событие была сводка о состоянии его здоровья, док докладывал каждый час командиру и на мостик.
Как назло, в океане, постоянно штормило, была сильная бортовая качка, но курс и скорость менять было нельзя.
В конце 12-х суток перехода, поздней ночью, мы подошли к острову Итуруп и уже собирались бросить якорь в бухте Касатка, как на связь вышел местный госпиталь. Они нам сказали, что принять Гену не смогут, нет хирургов, поэтому нам нужно идти в порт Корсаков, на Сахалин… Это еще чуть более суток…
«Поблагодарив» их за это, взяли курс на Корсаков. Хорошо погода тут была спокойной и, пройдя проливом Фриза между Итурупом и Урупом, это острова такие Курильской гряды, полным ходом побежали в залив Анива, на берегу которого раскинулся порт Корсаков.
Когда прибыли в Корсаков, на причале нас уже ждала машина скорой помощи. Гена мужественно выдержал длительный морской переход, теперь уже оставалось, сосем немного, доехать до госпиталя.
Операция длилась более часа. Корсаковские хирурги тоже не смогли найти Генкин аппендицит. Ему опять наложили швы на рану, накололи наркотиками и срочным порядком, теперь уже самолетом, отправили во Владивосток, в центральный флотский госпиталь.
Во Владивостоке, в операционной госпиталя собрались самые лучшие хирурги флота и города, провели третью операцию, нашли этот злополучный аппендицит, оказалось, что анатомически было сложное, очень редкое расположение, у самого позвоночника.
И…, и аппендикс оказался девственным, абсолютно нормальным, розовым, как у младенца… Его, конечно же, удалили, чего уж там, столько мороки из-за него.
Мы в это время, отдохнув в Корсакове благодаря Генкиному аппендициту, уже подходили к проливу Екатерины, между островами Итуруп и Кунашир, чтобы пройдя его выйти в беспокойные воды Тихого Океана.
Нашего дока Серёгу Слободенюка, списали на берег, вместо него нам прислали подполковника-медицинской службы, начальника корсаковского госпиталя.
Закончив работы в районе сороковых широт, через три месяца, нам позволили зайти в порт Петропавловск-Камчатский. Какое же было наше удивление, когда при подходе к причалу мы увидели встречающего нас, здорового и весело машущего нам рукой Гену Попова.
Командир запретил подниматься ему на борт судна и приказал старпому купить Генке билет на самолет во Владивосток и отправить его в длительный отпуск.
Как оказалось потом, Гена Попов, вместе с матросами из боцманской команды, наводил порядок в продовольственных кладовых судна. Там они стащили несколько банок просроченных консервов, предназначенных для выбрасывания за борт. Ну не доглядел завпрод… И съели их. Естественно получили невероятно мощное расстройство кишечника, у них разболелась поджелудочная железа и печень от интоксикации. Поднялась температура, была сильная головная боль.
Из всей той компании к доку обратился лишь один правильный Генка. Остальные перемучились, побегали в гальюн, чаще других, и выздоровели сами, без медицинской помощи.
Самое любимое http://www.proza.ru/2013/06/13/55