Новорусские помещики или прелести дачной жизни

Жанна Светлова
Федор Васильевич Петров вышел из поликлиники совершенно убитый. Подтвердилось самое худшее предположение докторов, у него обнаружили раковую опухоль, причем весьма запущенную.
«Но ведь это просто невозможно, - думал он. - Я и не жил еще, все решал разные проблемы, стараясь обеспечить себе безбедную и комфортную жизнь на склоне лет. У меня еще столько нереализованных планов, столько надежд на светлое будущее. Ведь всю свою жизнь я трудился, не покладая рук, на создание благ для семьи, ничего и никого не щадя для этого».
Двадцать лет Федор Васильевич возглавлял кооператив дачников, был председателем садового товарищества. Сколько сил и здоровья положил, постоянно сражаясь за возведение всевозможных коммуникаций в их небольшом товариществе для удобной жизни в дали от шума и дыма большого города. Прикладывая нечеловеческие усилия, попирая многие статьи и законы уголовного кодекса, создавал рай для себя и всех членов сообщества.
Отгрохал трехэтажный дом, невзирая на все запреты, увеличил площадь своего участка, прихватив земли соседей, живущих где-то за границей, провел себе отдельную теплотрассу и много еще чего нужного, приобрел машину, поставил надежный забор.
В общем, создал свою усадьбу. Ну, чем не помещик! И если бы ни эти осточертевшие ему соседи, уже сейчас мог зажить настоящей, свободной, ни от кого не зависящей жизнью. Но эти мерзавцы стали каждодневно чинить ему всякие препятствия и устраивать постоянные разборки.
Ему, создателю всех их дачных благ, выбившему для них лучшие дачные земли в самой близи от столицы. И теперь, когда бывший пустырь превратился в райский сад, эти подлюки стали без конца пакостить своему бывшему председателю и качать свои права.
Постоянные нервные срывы сказались на здоровье и сегодня ему поставили этот страшный диагноз. «Все из-за этих ублюдков, ленивых и никчемных», - думал Федор Васильевич, садясь в свою красавицу машину. У него тряслись от волнения руки, сердце бухало, как метроном, он не представлял себе, как поведет машину. Сил не было вообще. Склонившись на руль, Федор Васильевич горько заплакал.
За что ему такое наказание? Благодаря ему эти никчемные существа имеют свои земельные участки, построили дома и вместо благодарности за его адский труд, травят его, стараясь побыстрее отправить на погост.
Вернулись эти гребаные «иностранцы» Бубновы. Снесли его забор, в той части, которую он расширил за счет их территории Но ведь их не было 15 лет Участок был заброшен. Благодаря ему, его не сожгли бомжи, поселившиеся на их даче. Именно он при содействии милиции (не за просто так, между прочим) освободил их участок от бомжей.
И вот они вернулись и тут же стали требовать от него перенести забор и вернуть им освоенную им же землю. Когда он резко ответил, что от их участка вообще бы ничего не осталось, если бы не он, и его затраты при очищении их территории от бомжей значительно больше стоимости этого маленького кусочка присоединенной им земли, они просто сами в его отсутствие снесли его забор и поставили свой. И никакой управы на них нет.
Вскоре начали строительство нового дома и, призрев все нормы, возвели виллу на целый этаж выше его дачи. Постоянный грохот строительных работ под его окнами, продолжающийся уже более года, наградил Федора Васильевича хронической бессонницей, дрожанием рук и страшной ненавистью ко всем, окружающим его соседям, кипящей в нем, как адский котел и не дающий ему покоя ни днем, ни ночью.
- Что же теперь будет? Неужели за все мои страдания, труды и терпение, мне полагается эта жуткая болезнь и близкая смерть, а всеми плодами моих мук будут пользоваться Бубновы, Синицыны, Гладковы и все остальные члены кооператива? Где же ты, Бог? Где твоя справедливость? - захлебываясь и рыдая, вопрошал несчастный больной.
А эти Синицыны! Как они ему осточертели. Вечная свора орущих за забором баб и их бесконечных гостей.
- Неужели ты благословляешь их, Господи, на эту бурную жизнь? Эта их бабка полуумная, бывшая известная юристка? Она получила при создании товарищества лучший участок. Так повелели власти. Дом ей построили за один год. Государство сыпало на нее свои милости. Благодаря ее имени, удалось тогда выбить строительство первой части дороги. Сейчас эта дура уже давно на пенсии, но все ей неймется, веселья ей подавай. С ней-то можно теперь справится, так дочка в видные руководители выбилась. Попробуй тронь, вони не оберешься. Внучка-сучка молодая на всех бросается: «Уберите вашу машину! Ваша машина мешает нам подъезжать к дому!» Каждый день этот ор, убить и то мало! Ну, какие нервы, скажите вы мне, это выдержат? Да и в своем доме живешь, как зверь в клетке. Нигде нет покоя. А родные? Жена, дочь? Неужели ты не видишь, Господи? Иуды! Перед всеми стелются: «Ох, простите, ох не говорите! Мы его запрем, мы его не выпустим!» Это обо мне, создателе всех их благ! Я уже не хозяин, я уже никто! Никому не нужен, обсуждают меня в моем же присутствии, не стыдясь, не обращая внимание на мои чувства.
Он, как ребенок, размазывал по лицу слезы и сопли, захлебывался в них, ничего не замечая, и не было конца его отчаянию.
А в это самое время бабка Синицыных устраивала в своем шикарном доме посиделки для своих подруг. Праздновали открытие нового дачного сезона. Инна Николаевна была хлебосольной помещицей. На столе в изобилии были расставлены, привезенные внучкой для бабушкиных посиделок продукты: сыры, колбасы, рыбка, икорка, оливки, вина и сладости. В воздухе витал неповторимый аромат кофе, благо кофейная машина тоже была завезена на дачу.
Инна Николаевна не скупилась. Она щедро намазывала икру на хлеб, поджаренный на одинаковом масле, постоянно что-то добавляла на стол, стараясь порадовать подруг чем-то необычным.
Дамы включили на всю улицу музыку и после трапезы вышли на участок попеть от души и поплясать. Жизнь бурлила, жизнь была прекрасна для развеселившихся женщин. Даже долбящие звуки стройки не смущали их, они их просто не замечали, войдя в раж, забыв о своем возрасте и рекомендациях врачей. Они не заметили, как подъехал к своей даче их бывший командор - Федор Васильевич Петров. Да и наплевать им теперь на соседа. Прошли те времена, когда они на этапе заселения и освоения участков смотрели ему в рот, зная, что только этот наглец и прощелыга может войти в любой кабинет и добиться, чтобы на участок провели свет, воду, построили дорогу. За это они вносили огромные деньги, зная, что везде надо подмазать, иначе ничего не построишь. И кто же, кроме Федора умел со всеми договориться? Да, никто!
Федор мог позволить себе все! И дом, выше других дач, и лучшие стройматериалы, и элитные саженцы, семена. Они знали, что Федор - хам по жизни, но сносили, старались не замечать этого, прекрасно понимая, что никто другой не потянет эту лямку. Но все это в прошлом. Теперь каждый за себя!
Но тогда, в самом начале их пути проблем было много. Взять хотя бы дорогу, когда они вечно застревали в грязи, подчас сутками не могли выбраться. Вопрос решался на словах много раз, но ничего не делалось реально. В десяти километрах от них находился военный завод. Федор нащупал туда ход, подружился с замом директора по хозяйственным вопросам, вышел на самого директора, тот на местные, то бишь районные власти, и дорогу им провели.
Деньжищ, правда, собрали столько, что все по уши в долги влезли, но проблему решили благодаря Федору.
А общий забор? Никто ничего не мог, по участку шлялись деревенские, бомжи и все, кому не лень. Федор и эту задачу решил. Не забор, а «Китайская стена» прямо! Нажился он, конечно, на всем этом. Вон какую домину отгрохал, хотя всем запрещал даже второй этаж возводить, но ведь без него товарищество вообще не выстояло бы. Был он незаменимым человеком, надо признать это!
А сейчас он уже никто и плевать на него. Вон Бубновы снесли его забор, он и утерся. И с их стройкой ничего не может сделать!
Женщины веселились, а Федор стоял за забором, смотря на них с ненавистью. Затем взял лежащий под ногами небольшой камушек и, улучив момент, когда соседская бабка значительно приблизилась к забору и стояла к нему спиной, метнул в нее свой снаряд. И главное - попал! Прямо в башку! Кровь потекла рекой. Бабка заорала, подружки закудахтали. О! Что здесь началось!
Вызвали дочку, внучку, скорую. Повезли в больницу зашивать рану. Вернулась бабка с перевязанной башкой и начались разборки.
Больше всех выступала внука-сучка. Будем вызывать милицию, подавать в суд! Тоже юристка, по следам бабки пошла.
Мои телки-жена и дочь юлят перед ними, просят:
- Простите, пожалуйста! Он не в себе, у него рак, не вызывайте милицию. Мы его больше не выпустим на улицу. Нет, ну какие иуды!
Но жизнь все равно прекрасна и она продолжается. К тому же на даче всегда весело, скучать не приходится. Только разберешься с одними соседями, как другие не замедлят напакостить. Потрепать соседям нервы - самое то! Все живут по принципу «мне ничего не надо, лишь бы у соседей ничего не было».
Синицыны не успели оправиться от нападения соседа справа, нанесшего травму любимой бабушке, как Кочергин Павел Иванович, сосед слева, вообще обнаглел, стал перегораживать подъезд к их даче грузовиками со стройматериалами, идущими нескончаемой колонной, как на какую-нибудь стройку века. Он, видите ли, задумал возвести баню на своем участке по принципу Римских купален. Вот такой маленький каприз! При этом плевал он на то, что соседи не могут к своей даче подъехать. Его бы воля, он бы этих соседей вообще всех сжег, а на пепелище построил бы гольф-клуб. Главная сокровенная мечта Павла Ивановича была - избавиться ото всех соседей и развернуться во всю ширь его неуемной фантазии. Соседи мешали ему и дома, и на даче, и на работе.
Синицыных он терпеть не мог, несмотря на то, что его теща постоянно трапезничала у бабки соседей, что не мешало ей впрочем высмеивать Инну Николаевну за глаза, сочиняя всякие небылицы о ее странностях. В молодости обе женщины трудились в одном учреждении. Инна Николаевна достигла несравненно более высокого уровня в профессиональной деятельности, хотя никогда не заносились и друзей любила по-прежнему. Но именно с подачи этой "подруги" считалась выживший из ума. И именно к этой, выживший из ума коллеге, соседка являлась в любое время дня и ночи за любой помощью. Инна Николаевна никогда друзьям ни в чем не отказывала. Видно в «благодарность» за свою доброту слыла странной и выжившей из ума. Она не помнила зла, прощала своих должников, наговорщиков, хотя прекрасно видела и понимала недостатки подруг. Но она любила их за достоинства, которыми те обладали. Двери ее дома всегда были открыты для друзей. Так она привыкла жить и относиться к людям, что в наше время, действительно, может казаться странным.
Кочергин Павел Иванович не любил Синицыных, Бубновых, Ивановых, Портовых и вообще, всех жителей дачного товарищества. Петрова же просто не выносил. «Если бы можно было прибить эту гниду, - думал он, - я бы не размышлял ни минуты. Это ж надо запретить всем строить второй этаж, а самому выстроить три! Такое должно караться смертной казнью! Милицию купил, но сейчас и мы не лаптем щи хлебаем, тоже можем им кое-что дать. Откупимся, если что. А эта младшая Синицина! «Уберите технику, иначе вызовем милицию!» Нет! Ну каково! Эта пигалица еще командует ему - Кочергину!»
Такие мысли в голове Павла Ивановича появлялись почти ежедневно. Ведь ему так необходим простор, а эти чертовы соседи не дают вздохнуть свободно. «Ну, ничего, придет еще и наше время, свято и мстительно верил Кочергин. Дождетесь!»
И все-таки, как хорошо из серой однообразной московской жизни выезжать на дачу! Именно здесь жизнь кипит, и все страсти рвутся наружу в полной гармонии с бушующей дикой природой.
Лев Сергеевич Белкин с изумлением и любопытством наблюдал жизнь наших героев, сотоварищей по загородному отдыху. У него был построен на его участке небольшой деревянный дом, вполне комфортный и приятный для проживания летом, небольшой сад и просторная площадка для занятий спортом. Он реже других сотоварищей бывал на своей даче, но жизнь соседей интересовала его, как специалиста в области психологии. Он видел причины болезни этих людей, понимал их и сочувствовал им. Среди описанного выше зоопарка, Лев Сергеевич был воистину добрым, отзывчивым человеком. Он с большим уважением и симпатией относился к Инне Николаевна Синициной. Давно зная эту женщину, еще со времен ее профессиональной славы, он отмечал ее душевную открытость и чистоту, ее веру в порядочность людей, даже несмотря на их несправедливое отношение к ней.
Когда ему говорили, что бабка Синицыных странная, он всегда задавал говорившему это вопрос:
- А в чем выражается ее странность?. В ее непосредственности и доброте?
И человеку, заявлявшему это, становилось неудобно. Члены товарищества, зная его отношение к Синициным, старались не упоминать при Белкине сомнительные суждения о них, и Инне Николаевне, в частности.
Когда сосед Льва - Демушкин Игорь Юрьевич начинал поливать Петрова Федора Васильевича грязью, мол, и хапуга, и зверюга, и человек без чести и совести, наш психолог в ответ замечал, что, тем не менее, весь садовой городок создан энтузиазмом, напором и великой затратой нервной и физической энергии «зверюги» Федора.
- Вот ты, Игореша, - спрашивал он соседа, - что, кроме денег, внес в создание нашего товарищества?
Игорь Юрьевич молчал в ответ.
- Вот то-то и оно! - заключал Лев Сергеевич. - Не помним мы добра, Игореша, не ценим заслуг окружающих нас людей. Судить всегда легко, но и грешно, друг мой.
Демушкин нехотя соглашался с соседом, которого очень уважал и дружбой которого дорожил.
Игорь Юрьевич, также как и его друг, осуждал сплетни по поводу Синицыных, распускаемые из зависти к ним. Инна Николаевна ему вообще нравилась.
- Добрая тетка, - говорил он о ней, - но зачем она с этими бабами водится?
- Открытая душа у человека, - объяснял ему Лев, - ей приятно дарить людям свое тепло и радушие, которых ей самой не хватает.
Вообще, следует отметить, что в этой части садового поселения, где располагался участок Льва Сергеевича и Игоря Юрьевича, жизнь текла спокойнее и была не так богата повседневными стычками. Жившая слева от Льва семья Радовых была почти незаметной. Степан Петрович, хозяин дачи, всегда под шафе, но не пьяный, был добродушен и слегка насмешлив. Его супруга - Элеонора, служившая актрисой в каком-то театре, была далека от сплетен дачников, и из всего женского населения товарищества выделяла лишь дочку Инны Николаевны - Веру Александровну, которую и одаривала вниманием и дружбой. Она о Синицыных говорила неизменно с теплотой, а внучку Инны Николаевны -Зою даже учила музыке.
В этой части товарищества сохранялся неизменно уважительный тон по отношению к соседям. Ближайшими соседями Радовых были Кузнецовы. Правда, на даче, как правило , проживал лишь сам хозяин, и то очень недолго, с конца июня по сентябрь. Изредка появлялись его дети. Супруга же предпочитала разгуливать с дочерью по курортам.
В этой части садового кооператива обо всех новостях и передрягах в жизни дальних соседей узнавали с большим опозданием и, принимая их как данность, редко обсуждали, тем паче судили соседей. Здесь делились фруктами и овощами, хвалились урожаем, обсуждали сорта семян и обменивались рецептами заготовок на зиму.
Лишь одна женщина - Судакова Елена Дмитриевна распространяла новости из жизни дальних соседей, старалась подтолкнуть людей на выяснение отношений, но ее сторонились, не желая вникать в чужие дела и проблемы. Со временем Судакова как-то выдохлась и почти перестала сплетничать. Поэтому новости жизни дачного поселка стали распространяться еще медленнее.
А страсти на территории поселения разгорались нешуточные.
В этот день Вера Александровна Синицына, недавно занявшая очень солидный пост в Правительстве, на служебной машине заехала на дачу, чтобы забрать маму Инну и отвезти на консультацию к врачу в городскую поликлинику.
Она оставила машину прямо на дороге, приказав водителю развернуться, зайти в дом перекусить и помочь донести к машине собранные для дома дары сада: яблоки, кабачки, тыквы.
Алексей-водитель служебной, очень дорогой и навороченной машины, выполнил распоряжение и сидел за столом с женщинами, с удовольствием поглощая, напеченные Инной Николаевной блинчики с мясом, которые хлебосольная хозяйка постоянно подкладывала в его тарелку. Внезапно раздался страшный скрежет и гром. Удивленная и перепуганная компания выскочила на крыльцо и замерла в ужасе. В служебную тачку Веры Александровны на полном ходу въехал сосед, любезный Федор Васильевич, который, узрев столь роскошный автомобиль у ненавистных соседей не смог совладать со страстями и от в ей души протаранил его, оставив со всех сторон дороги рассыпавшиеся запчасти и битое стекло.
Ужас Веры Александровны не поддается описанию, а Инна Николаевна, недавно получившая камнем по голове от любезного соседа, только и смогла произнести:
- Бандит!
Водитель Алексей быстро пришел в себя и налетел на Федора Васильевича, схватил того за грудки и прошипел:
- Ты что наделал, сука?!
На что Федор со злорадной усмешкой ответил:
- Не нужно ставить машину на дороге, мешая другим подъезжать к даче!
- Да я тебя сейчас урою ублюдок! - заорал Алексей и так двинул Федора Васильевича в скулу, что тот отлетел на два метра и, приземлившись в груду стекла и железа, проревел:
- Ты мне ответишь за это, холуй!
- А вот за «холуя» тебе добавка полагается! - и Алексей со всей силы ударил ногой сидящего на земле противника. Тот взвыл от боли.
- Прекратите немедленно! - закричала Вера Александровна. - Вызывайте милицию, Алексей.
Но уже раздались сирены и участники происшествия с изумлением уставились на приближающиеся машины полиции.
- Но кто их вызвал? – с ужасом спросила Инна Николаевна.
- Сама машина и вызвала, - ответил Алексей. - Она оснащена видеозаписью и сразу передает данные о любых происшествиях на полицейские пульты. Ну, вот ты и допрыгался, ублюдок! - пнул Федора Васильевича Алексей. - Все твои художества записаны и переданы в полицию. Ты с кем, недоумок, связался?
Федор подавленно молчал.
Приехавшие представители власти быстро и деловито обследовали следы наезда.
- Вы, гражданин Петров, умышленно нанесли вред представителю власти, - обратился один из прибывших к Федору.
- Я тут ни причем, - ответил тот.
- Не стоит врать, у нас есть запись происшествия, - заметил второй из полицейских.
- Я не вру, и вы не имеете права мне приписывать умышленный наезд! - заорал вдруг Федор.
- Уймись, - слегка задев говорившего поддых, заметил третий прибывший.
Федор потерял дыхание и осел.
Инна Николаевна, показывая на свою перевязанную голову, сказала:
- Он мне изподтишка разбил камнем голову ни за что, ни про что. Сегодня специально разбил машину дочери. Он просто бандит!
Федор вскочил и заорал:
- Это вы все нарушаете. И тишину, и правила движения, и дорогу мне загородили.
- Молчать! - скомандовал тот, что зацепил Федора слегка и снова повторил свое «нежное» прикосновение.
Федор Васильевич посинел и брякнулся на землю. Выбежавшая из дома дочь Федора, подхватила отца и попросила полицейских:
- Не трогайте его, он болен, у него рак, он просто сдвинулся в уме.
- А мы разве его трогаем? – улыбаясь, заметил старший представитель власти. - Сейчас составим протокол. Готовьте несколько миллионов за умышленно поврежденное государственное имущество.
Дочь Федора побледнела, и слезы полились у нее из глаз.
- Успокойтесь, гражданочка, - подал ей бутылочку воды один из приехавших. - Разберемся!
Разборка продолжалась в течение трех часов, в течение которых Федор Васильевич еще несколько раз схлопотал поддых. В конце концов, дочери позволили увести отца в дом.
К концу разбирательства весь дачный поселок, взбудораженный столь долгим пребыванием на территории представителей власти, был в курсе происходящего. Кто-то сочувствовал Федору, кто-то Синицыным. Бубновы злорадствовали:
- Так этому гаду и нужно! Не будет посягать на чужое имущество. Вот посадят его, а мы у него земли отрежем. Кончилась его власть!
- Попался председатель, туда ему и дорога, - усмехался Кочергин. - Нахапался, вот и получил.
- Нехорошо чужому горю радоваться, - оборвал Кочергина Лев Сергеевич. Нельзя так относиться к людям, тем более к соседям. Человек болен, у него нервный срыв, зачем же злорадствовать?! Этому человеку можно только посочувствовать.
- А Синицыным не нужно сочувствовать? - укоризненно спросила Дашкова, одна из подруг Инны Николаевны.
- Надо! - категорично ответил Лев Сергеевич. - Очень надо! Сочувствовать людям просто необходимо, Марья Ивановна. Спасибо Вам за это доброе чувство.
- Мне то за что? - смутилась Марья Ивановна. - Он ведь Инну чуть не убил камнем. Зверь просто!
- Да не зверь он. Болен он очень тяжело, устал он, горько ему, что все труды его прахом.
Ну, нельзя же на людей бросаться, - заметила Марья Ивановна.
- Конечно, нельзя, - согласился Лев. - Сломался человек, в общем-то достаточно сильная личность. Нужно это понять и простить.
- Ну да! Он тебе по башке, а ты его прости, - заржал Кочергин. - Толстовец вы, Лев Сергеевич. Подставь другую щеку и все такое.
- И все такое, Павел Иванович, - сказал Лев и пошел на свой участок.
- Святоша хренов! - Вслед ему со злом сказал Кочергин.
- Ну, вы слова-то выбирайте, - вступился за друга Игорь Юрьевич.
- Да пошел ты! - плюнул Павел Иванович и поспешил к своей даче.
- Ну, народ! - усмехнулся Степан Петрович. – Ну, народ!
К вечеру поселок утих. Казалось, все успокоились и забыли о страшных событиях дня. На дачах народ усаживался на верандах ужинать. У Радовых звучала приятная музыка, Лев Сергеевич занимался фитнесом, Кузнецов, глубоко задумавшись, сидел за бутылкой виски, Синицыны жарили шашлыки. Все дышало миром и покоем.
Внезапно раздался громкий крик Игоря Юрьевича:
- Лева, Лева, - кричал он, - выйди скорее!
Все замерли. Что еще могло случиться в этом чудном вечернем благоденствии?
Лев выскочил из калитки и помчался на зов. Нехотя оторвался от созерцания бутылки Кузнецов, замирая от страха, появилась Марья Ивановна, вышел на улицу Кочергин, выскочила внучка Синицыных. Все устремились за Львом. Навстречу им торопливо шел Игорь Юрьевич.
- Лева, там на берегу озера Федор лежит. По-моему, не дышит. Я пошел посидеть часок с удочкой и наткнулся на него.
Все устремились к озеру. Расталкивая всех, промчалась дочь Федора.
Федор Васильевич лежал на спине, казалось, он уснул и видит во сне что-то приятное. На губах его застыла улыбка. Все замерли.
- Папа! Папочка! - бросилась к Федору его дочь. - Что с ним, Лев Сергеевич? - со страхом спросила она.
Лев прощупал пульс, приложил ухо к сердцу, затем с грустью поднял голову:
- Не дышит, сердце не слышно, пульс не прощупывается, - сказал он. - Срочно скорую!
Скорая помощь приехала через 20 минут.
Федор Васильевич Петров умер от обширнейшего инфаркта на 61 году жизни. Он освободился от всех своих проблем. Вокруг стояли подавленные его смертью сотоварищи, рядом с телом рыдали жена и дочь Федора. Инна Николаевна тоже плакала и постоянно обращалась к рыдающим женщинам:
- Чем я могу вам помочь?

Сентябрь 2013 г.