В студенческие годы вместе со мной на курсе учился один парень – Сергей. Но все называли его Джон. Кроме учителей, конечно. Уж не знаю, почему, то ли потому, что он был очень смуглый, и в купе с длинными темными волосами смахивал на индейца. То ли потому, что фамилия его была Жонкин. Ну, парень и парень. Среднего роста, нормального телосложения. Одет, как все тогда. Обычный парень середины 80-х. «Обычный», - так думал про него и я, пока волею судьбы не оказался с ним вместе в одном стройотряде.
Надо сказать, что ездили тогда в стройотряд многие. Комсомольская работа в нашем институте велась на уровне. Комитет комсомола не закрывался ни на минуту. И это давало свои результаты. Все, как один сдавали кровь в день Донора, перечисляли часть стипендии в помощь голодающим детям стран Ближнего Востока, а на девиз « Ты записался в строй отряд?» откликалось почти 100% -ное мужское население ВУЗа. Потому как, поехать в стройотряд и заработать деньги, было делом намного лучшим, чем осенью на «сельхозке» пахать задаром.
Так вот, набралось в отряд человек тридцать. Привезли нас в степь, разместили в вагончиках. Вокруг километров на сорок ни души. Захочешь – не убежишь. Распределили по бригадам, дали установки – кто и чем будет заниматься, кто за что отвечает. Я не буду описывать, какая бригада - чем занималась. Скажу одно: мы замешивали бетон, потом этим бетоном заливали площадку под газораспределительную станцию и из этого же бетона строили дорогу к ней. Работа была адская, тяжелейшая. После трудового дня, который длился 12- часов, было только одно желание: добраться до своей комнаты, упасть на койку и чтобы больше до завтрашнего дня тебя никто не тревожил. Иногда, буквально, не было сил дойти до столовой. От огромного физического напряжения спину страшно ломило, а руки от нагрузок по утрам сводило так, что пальцы на руках приходилось разгибать по одному.
Именно в часы отдыха и зажглась «звезда» нашего Джона. В эти умиротворенные, наполненные счастьем минуты тишины и покоя его тянуло поговорить. Неутомимая душа жаждала общения. Причем, говорить Джон мог о чем угодно: о космосе, музыке, загробной жизни, литературе и любви. В общем, на любую тему, лишь бы был собеседник. Кстати, собеседнику совершенно необязательно надо было поддерживать разговор. Достаточно было лишь слушать Джона. А тот сначала заводил разговор об одном, потом с легкостью переключался на другое, тут же менял тему на третье. Обо всем Джон выражался в общих чертах, очень пространно, ни к чему не призывая и ничего никому не доказывая. Короче, просто трёп. Речь Джона строилась приблизительно таким образом: « Какая прекрасная погода….А у меня дома есть скрипка…Московский «Спартак» - это сила». Через три минуты такого увлекательного общения, обычно, собеседник Джона терял нить разговора, а через пять минут – начинал чувствовать себя идиотом. Попытки же направить разговор в одно определенное русло, как правило, заканчивались неудачей. Джон настолько успевал заморочить голову своему визави, что тот, в конце концов, вынужден был бежать.
Короче, через неделю своими разговорами о «космических кораблях, которые бороздят просторы Большого Театра» Джон достал всех. Через две – при его приближении стройотрядовцы разворачивались в другую сторону, а по вечерам стали запирать комнаты на ключ. Еще через одну – обещали настучать по «чайнику», если он еще раз к ним подойдет. Джон загрустил. Никто не хотел с ним общаться, никто не хотел его слушать. В робкой надежде подходил Джон к кому-нибудь из нас и просил: « Ну, поговорите со мной кто-нибудь… а?» Но все шарахались от него, как черт от ладана. Кто-то даже вышел к командиру отряда с предложением наказывать нерадивых работников отбыванием в течение некоторого времени в одной комнате с Джоном. А единицу измерения наказания так и назвать - « один Джон». Была даже продумана система наказаний: опоздал на работу – один Джон, ленишься – два, не выполнил норму – три, не вышел на работу – четыре Джона. Командир внимательно выслушал, посмеялся, но, поскольку был гуманным человеком, такую меру не принял.
На какие только ухищрения не шел Джон, чтобы заманить к себе в комнату для приятной беседы: обещал, что напоит вкусным чаем, даст послушать кассету с альбомом «Наутилус Помпилиус», одолжит гитару , и даже угостит пивом по приезду домой. Однако, никто не покупался на его слащавые речи, потому что понимал, что собственное здоровье дороже.
Тогда Джон решился на отчаянный шаг. Он наелся какой –то дряни. Где и что съел Джон – для нас так и осталось загадкой. Но у него резко подскочило давление и поднялась температура. Естественно, его положили в изолятор. Джон надеялся, что, таким образом, товарищи теперь будут приходить навещать больного, и, по всем канонам сострадания обязаны будут выслушивать его. Джон жестоко ошибался. Ни один человек, кроме командира не рискнул это сделать, понимая, чем это может обернуться. Через пару дней Джон вышел из изолятора совершенно здоровый, и, как ни в чем не бывало, приступил к работе. Больше до окончания стройотряда он ни к кому не приставал.
С тех пор прошло много лет. Джон успешно закончил институт. Зажиточные родители помогли ему занять свое место под солнцем. Джон стал руководителем среднего звена. Но при всем - при том, у него была очень выгодная должность. Джон сидел на таком месте, что мог достать все, что угодно: мебель, одежду, технику, любые продукты И тогда многие из нас, те самые, что когда –то грозили Джону настучать по кумполу за приставучесть, теперь сами шли к нему с просьбой о помощи. Чего греха таить, пару раз обращался к нему и я. А Джон, который за это время стал Сергеем Валерьевичем, всегда был рад нам помочь. Он никогда ни на кого не обижался за прошлое. Но порой, хитровато прищурившись, напоминал: « А помнишь, как вы от меня бегали?...»