Метро 2033. Герма на Пионерской

Владимир Полоз
Вечная чернота, тишина и безмолвие. Глубина 70 метров. Тоннель метро.
Вдалеке, звонко разносясь эхом по гулкой трубе тоннеля, зазвучали голоса. Разномастные обитатели темноты шустро спрятались в свои норы и затихли. Несколько слабых отблесков от налобников идущих упало на рельсы и тюбинги. Шли двое. Не таились, разговаривали. Подошли к пристанционной сбойке, остановились. Посветили в соединяющиеся тоннели.
Старший сказал младшему:
-Прислушайся.
В тоннеле раздавалось тихое журчание воды. Младший насторожился.
-Это ещё что? Ветра нет, вроде не волна.
-Да какая волна, ты что, этож не канализация. Сюда стока с поверхности нет. Все оголовки вентшахт давно на два десятка метров нарастили, чтобы не затапливало.
-А, вот зачем эти трубы. А я думал, вентиляция.
-Ну и вентиляция заодно. Дамба когда в Кронштадте обвалилась, то наводнением чуть все метро не затопило. Месяц потом откачивали. Тогда и надстроили.
-А что это тогда?
-А вот что. Слушай. Всё это хозяйство подземное обеспечивается нами.
Младший кивнул.
-Дренажные насосы мы чиним и питаем. Вентиляторы тоже мы включаем. Разрыв пробки у Площади Мужества залатали, чтобы все тоннели не затопило. Зачем, думаешь?
-Дык хабар же - ответил младший.
-Да какой там хабар. Все подчистую выбрали, где-то даже тюбинговые болты свинтили, все на честном слове держится. И на сварных подпорках, которые опять же мы поставили.
Младший честно задумался.
-Тогда грибы. Они только тут растут, больше негде.
-На ферму почаще заглядывай, посоветовал старший. Там два ангара грибами засажено.
-Ну тогда не знаю. Загадки у тебя, как у робингуда - блеснул эрудицией младший.
Старший неопределенно хмыкнул.
-Сейчас узнаешь.
Двинулись дальше.
В лучах фонарей идущих по тоннелю появились укрепления из мешков с песком и всяким хламом. Мешки давно распались на нитки, и преграды были похожи на клубки, разбросанные гигантским котенком.
Старший поднял руку. Младший немедленно остановился, его нога замерла на полушаге. Он осторожно поставил ногу на рельс. Старший оглянулся.
-Расслабься, тут никого нет. Вот здесь они и жили.
-Кто жил?
-Перед выходом же говорил.
-Ааа, эти, фанатики головой об косяк по дороге стукнутые. Которых на алтаре тогда распотрошили, да?
Старший помрачнел.
-Да.
-Это, значит, что, Уделка уже?
-Чем ты слушал? Пионерская это. Пионерская.
-Ааа...
Старший вынул из подсумка тяжелый сверток. Развернул брезент, внутри оказался небольшой предмет, обложенный свинцовыми пластинами и перетянутый стропой. Старший освободил стропу и снял пластины. Внутри оказалась небольшая жестянка с надписью "Чай" и белыми горошинами на красном фоне. Младший заинтересованно уставился на жестянку, даже спрашивать ничего не стал. Старший усмехнулся.
-На станции увидишь.
Прошли сквозь вывернутую с мясом тоннельную гермодверь, лежащую на полу. Младший посветил на ржавый разорванный край петли на металлическом косяке и удивленно спросил:
-Это чем её так? Взорвали что ли?
Старший покачал головой.
-Нет. Взрывчатки тут надо столько, что весь тоннель схлопнется до самой Черноречки.
-А чем?
-Неизвестно. Её чуть ли не пальцем выдавили тогда, говорят и полчаса не продержалась. Наши брали пробы металла - заводской дефект, усталостные трещины. Не повезло им.
Младший усмехнулся.
-Им - нет, а вот кому-то очень даже повезло.
Старший посмотрел на него. Младший смущенно замолчал. Старший покачал головой.
-Не нужно. Дома - сколько угодно. Здесь - не нужно.
Прошли въезд на станцию. Обошли сгнившую лестницу, ведущую на перрон. Запахи и звуки большого подземного зала окружили их. Капли звонко падали с потолка на бетон, эхо гуляло в темноте. Кто-то шуршал в другом конце станции, где-то что-то скрипнуло. Наступив на кожух контактного рельса под платформой, младший оттолкнулся и вскочил на платформу.
Старший неодобрительно нахмурился.
-Зачем на контактный встаешь? А если где силу на рельсы закоротит или подстанция старая что-нибудь не то переключит?
-Да не будет такого ни в жисть, ладно тебе.
-Когда вдруг случится, сожалеть поздно будет, надо будет тебе гроб заказывать. Ты мерку снял?
Младший недоверчиво усмехнулся.
-Нее. Какую мерку, зачем?
-Так вот. Придем назад - зайдешь к плотникам и скажешь, что я тебя послал мерку для гроба снять. И без чертежей не возвращайся.
Младший расстроенно поник.
-Что ты, в самом деле. Ну наступил, больше не буду.
-Ясен пень, не будешь. Только мерку лучше с тебя живого снимать, чем с мертвого. Педагогичнее, и руки меньше пахнуть будут.
Старший подошел к обрезу перрона. Младший заинтересованно смотрел на него сверху. Старший посмотрел под ноги, высветил налобником ржавую опору контактного рельса, поставил на неё ногу и влез наверх. Младший разачарованно отвернулся.
На перроне стояли остатки обвалившихся жилых построек, люки в подплатформенные помещения были аккуратно накрыты тяжелыми плитами - видно с последнего штурма так и лежали. Под берцами плескалась вода, эхо гулко бродило под сводами.
-А там что? Младший кивнул в дальний конец станции, скрывающийся во тьме.
-Там вот эти вот живут. Старший стукнул ногтем по жестянке, которую держал в руках.
-Кто? Не понял младший.
Старший открыл жестянку. На темно-сером поролоне в аккуратно вырезанном углублении лежал небольшой предмет.
Младший посветил на жестянку. Ему прямо в лицо пыхнули светом грани небольшого светло-зеленого кристалла, уютно устроившегося на поролоне.
Младший отшатнулся, отскочил в сторону и со страхом поглядел на старшего.
-Ты что, его все время с собой таскал?
-Успокойся, они за свинцом не опасные.
-И что теперь?
-А вот что. Смотри. Это живой кристаллоид, тварь тебе известная. А теперь поставь фонарь на максимум и посвети над полом, пожалуйста.
Младший протянул руку к своему налобнику.
-Да не ходовой свет. Возьми с пояса.
Младший снял с ремня яркий фонарь для просветки тоннелей, повернул рубчатую головку на максимум, присел и провел лучом.
Из дальнего конца станции с пола брызнули разноцветные отблески, желтые, красные, синие. Множество искорок вспыхнуло на мгновение в разбросанном на полу мусоре. Младший зачарованно поднялся и сделал шаг в их сторону. Его лицо стало спокойным и безмятежным, он выпрямился, закрыл глаза, опустил фонарь и стоял, подняв голову и прислушиваясь к невыразимо прекрасной мелодии, звучавшей под мягкие переливы света в гранях лежащих на полу искорок.
Старший ухватил его за рукав, с силой развернул к себе и наотмашь ударил по щеке. Фонарь выпал у того из рук, луч уперся в стену.
Младший схватился за лицо.
-Что за...
Его обожгло внезапным пониманием. Он быстро взглянул на старшего.
-Бежим, бежим!
-Да стой ты, спокойно ответил тот. Считай это прививкой от этих гадов. Раз почуствовал, теперь не забудешь.
Младший взглянул на жестянку в руках старшего. Протянул руку, вытащил кристаллоида из углубления, поднес к лицу, посветил налобником. Грани смертельно опасной твари мягко светились в луче фонаря. Младший бросил тварь на перрон и наступил на неё. Потоптался, кроша в пыль, присел, рассмотрел обломки, еще пару раз добавил высоким плотно зашнурованным пыльным берцем. Встал.
-Руки бы сполоснуть. Плесни.
Старший отстегнул флягу и щедро полил ему на руки. Младший плеснул воды в лицо, встряхнулся.
-Что, назад?
-Зачем назад. Только начали, можно сказать.
-Слушай, если у тебя в запасе еще прививки, скажи сразу, я сейчас уйду. А то еле сдержался.
Старший понимающе кивнул.
-Знаешь, в жизни ведь никого не предупреждают "Сегодня весь вечер на арене смертельно опасные твари из подземки!". Ты должен был понять, что захватывают тебя внезапно, не давая опомнится. И почуствовать, что при этом происходит. Так что это уж стандартная процедура, извини. Всех так натаскивали. Он показал на лежащий на перроне фонарь. Подбирай, пойдем. Нечего аккумы сажать.
Младший поднял фонарь, направил луч в дальний конец станции. Ни одного цветного блика, все как вымерло. Щелкнул выключателем и размашистым движением загнал фонарь в гнездо на поясе.
-Пойдем. Но больше - никаких сюрпризов.
-Обещаю, ответил Старший.

На платформе громоздились покосившиеся конструкции из обломков листов фанеры, оргалита и металла, бывшие когда-то жильем. Почти все стены упали, оставшиеся - пропитались водой и заросли мелкими грибами. Двери с оторванными петлями криво висели, пригибаясь к полу. Лохмотья обоев стлались по обломкам. Было неуютно.
Старший привычно пригнулся и прошел через выломанную в остатках гнилой стенки дыру. Младший последовал за ним.
Под ногами проминалось какое-то тряпье, на стенках висели съеденные грибком плакаты. Среди лабиринта тлена стояли черные остовы мебели. Запахло плесенью. Младший наступил берцем на что-то, липко размазавшееся под подошвой. Буркнул себе под нос, повернул налобник вниз и стал внимательнее смотреть под ноги.
Переступая через мокрый хлам, лежащий на платформе, прошли через несколько накрененных дверных проемов. Со скрипом отодвинули тяжелую дверь, ведущую в широкий проход между рядами покосившихся черных стен. Вышли на пустое пространство в центре платформы, на главную улицу. В дальнем конце станции все еще стояла одна из построек, выше и шире, чем остальные. Мокрые листы черного, плесневелого оргалита отставали от каркаса, повисая в воздухе. Но постройка еще держалась, несмотря ни на что. Лучами фонарей осветили широкую входную дверь и какой-то знак над ней, нарисованный с тщательностью и старанием. Краска глянцевито блестела в свете фонарей. Свежая.
Младший поболтал ногой в ближайшей луже, смывая липкость с берца.
Старший кивнул в сторону постройки со знаком.
-Храм. Держится до сих пор. Построили же.
Младший посмотрел в ту сторону. Поводил головой, освещая храм со всех сторон и спросил:
-Туда идем?
-Да.
-А что ты тень на мишень наводил с самого начала? Сказал бы - мол, идем в храм фанатиков.
-Ты бы и шел тогда в храм фанатиков - пожал плечами старший.
-Что? - не понял младший. -А я куда в итоге пришел?
-Сейчас узнаешь.
-Слушай, прекрати. Всю дорогу "сейчас узнаешь", "вот придем", "сейчас увидишь". Надоело. Рассказывай давай.
-Ты у порога. Войдешь - расскажу.

Младший вздохнул и решительно направился вперед.
-Постой - окликнул его старший.
Тот остановился и оглянулся вопросительно.
-Подожди. Я ж не спринтер, за тобой носиться.
Вместе подошли к двери.
Старший задрал голову, освещая налобником знак над ней. Изображена была буква "М", вписанная в арку тоннеля. На переднем плане - патрон. Тюбинги тоннеля и блики на изгибах гильзы были недавно тщательно подрисованы. Видно было, что художник брал старанием, а не талантом. Но старания было много.
Младший оглянулся.
Рядом стояла сваренная из остатков тоннельного хлама скамейка, на которую был положен лист пластика.
Старший приподнял пластик, слил скопившуюся на нем воду.
-Выключи фонарь, сказал старший. Давай присядем, подождем.
Свет погасили. Сидели и прислушиваясь к стуку капель, журчанию воды, плеску и разным скрипам, обступившим их в подступившем мраке.
Младший сказал
-Можно подумать, что мы в подвале где-нибудь. Никогда столько живности в метро не видел.
-Да, много - ответил старший. У кристаллоидов богатое хозяйство.
Глаза привыкали к темноте, и постепенно пространство вокруг стало наполняться приглушенным синеватым светом.
Младший повернулся к дверному проему.
Изнутри, мягко подсвечивая очертания полуотворенной двери, шло неяркое свечение.
Младший пожал плечами.
-Грибы.
-Да, ответил старший. Их специально посадили, чтоб свет давали. Не держать же тут подстанцию ради пары фонарей. Слушай.
Старший замолк. Младший, наклонив голову, прислушался.
На звуки щелканья и шуршания окружающей их жизни наложились едва различимые голоса. Далекий хор тихо выводил какую-то протяжную мелодию. Музыки не было, только голоса, поддерживая друг друга, пели что-то в темноте.
Младший повернулся, зашуршала куртка.
-Что это?
-Услышал. Ну все, пойдем.
Подошли к двери. Старший, облитый тихими свечением из полуоткрытого проема, взялся за ручку и потянул на себя. Массивная дверь легко повернулась ему навстречу. Двое вступили в храм.
Внутри почти все пространство было заполнено разросшимися грибами, освещающими пространство ровными неяркими отблесками. Грибы росли уступами, где-то из-под них проглядывали ступенчатые стеллажные конструкции, на которых стояли емкости с перегноем, откуда поднимались мясистые белые ножки. Перед вошедшими была недлинная дорожка чистого бетонного пола. Сбоку от неё в желобке тёк ручей. Воздух был свежий и чистый, откуда-то дул слабый ветерок.
Хор продолжал свою бесконечную спокойную мелодию.
В конце дорожки ручей пропадал под стеллажами. Там стояло небольшое возвышение, до полу затянутое чистой белой материей без единой капли воды или пятна грязи. На возвышении стояла небольшая прямоугольная темная пластина и горели две свечи.
Младший восхищенно оглянулся.
-Ну, дед, здорово каак!
-Подойдем ближе.
Старший указал на белое возвышение со свечами.
-Это алтарь.
Приблизившись к алтарю, младший разглядел, что темная пластина, освещенная свечами - это старая поцарапанная пластиковая рамка, под которой была фотография. Изображение молодой девушки в темной рясе с наброшенным капюшоном. Большие глаза, в них - нездешняя отреченность. Она вглядывалась в младшего, строго спрашивая его и пытаясь одновременно разглядеть в нем что-то. Перед фотографией на алтаре лежал розоватый кристалл. Младший спросил, кивнув на фотокарточку:
-Это она? И кристалл её?
-Карточка её, да. Кристалл выкопали в отвале, когда пытались тело найти. Других кристаллов там не должно было быть, поэтому - да, скорее всего её. Кристалл мертвый, его уже выкопали таким. Её тела не нашли.
Старший подошел к алтарю.
-Две свечи, черная и белая, он и она. Вот так и горят.
-А зачем?
Старший поперхнулся и быстро посмотрел на младшего.
Тот довольно усмехнулся, взяв реванш.
-Шучу. Память, да.
-Да.
Под белой свечой на алтаре лежал замятый и протертый в нескольких местах лист бумаги с грязной бахромой по краям. Младший протянул к нему руку.
-Можно?
Старший кивком разрешил.
На листе синей довоенной пастой ровным спокойным почерком были написаны слова молитвы.
Младший прочитал первые несколько строчек.
Волею Твоею, сошедшие в чертоги земные от гнева твоего,
Храним законы твои и надзираем над чадами твоими,
Смиренные пастыри, хранители рода людского,
Одевши железо и вечным огнем пылающие,
Патроны в обойме твоей к воле твоей готовые!
Поднял голову.
-Это что, оригинал?
Старший внимательно наблюдал за ним.
-Да. Они держали этот лист в руках, во время служб.
Младший открыл подсумок и вытащил чистый тубус. Повертел в руках, сунул обратно. Спросил у старшего.
-Планшет у тебя с собой? Лист ровно положить надо, если трубкой свернуть - не донесем.
Старший внезапно стал очень серьезным.
-Не нужно брать, оставь. Пускай здесь лежит.
Младший непонимающе посмотрел на него.
-Зачем? Сгниет ведь, в пятнах вся уже. А так высушим, в музей сдадим, не пропадет зря. Все смотреть будут.
-Погляди вокруг, попытался объяснить старший. Бумагу нельзя уносить. Иначе ничего этого не будет. Все исчезнет.
Младший оглянулся.
-Грибы будут расти. Вода будет уходить. Воздух будет. Ничего не пропадет. Почему нельзя?
Старший медленно приблизился к алтарю, пригнул голову, посмотрел на фотографию. Положил руки на алтарь и сказал, не глядя на младшего.
-Расскажу. Поймешь, может.
Старший помолчал. Выпрямился, посмотрел перед собой.
-Видишь ли, до нас дошло немного из её наследия. Но главной вещью остается её учение и искупление. Она же умерла, чтобы мы все жили, понимаешь? Когда её схватили и приносили в жертву, она очень сильно страдала, муки были страшные. Представь, они же домоседы были, священники, на боевые выходы или наружу не ходили. И тут поверхность, радиация, болевой шок. У неё белки глаз почти сварились. В камере ей руку отрубили, левую. И она там, на алтаре, когда молилась перед смертью, она тогда руки вот так складывала по привычке, чтобы пристойно к богу отойти, а руки нет. Не складывается рука в молитве. Тряпкой какой-то культю замотали, чтобы раньше времени не умерла.
Что у неё на душе в мгновения перед смертью творилось, никому не ведомо. Только когда её пытали, она не была в боли и в страдании. Даже улыбалась, как будто это в радость ей.
Там, понимаешь, когда она на алтаре оказались, она молится стала. Сначала - за тех, кто её туда приволок, за выродков тех.
Глаза тогда закрыла, из-под век сукровица течет, руки у лица держит, кровь капает. И молится. Сначала, когда ей рассказывали, что с ней потом сделают, после ритуала, в лаборатории, то она за тех выродков молилась. Понимаешь? Её вот прямо сейчас, по живому, а она за них молится. И улыбается так, про себя как бы. А спокойна-то...
Единственно, когда её брата там начали потрошить, она не выдержала, и за него испугалась. Видно было.
Как он её задушить умудрился, никто не видел, да и к лучшему это. Потом, когда тело в отвале хоронили, говорят, что глаза не закрывались у неё. А в глазах - печаль. И на дне, глубоко - радость. У мертвой, слышишь?
Она ведь боли не чуствовала, как не было её там. И за всех просила, простить им грехи и спасти. Только в конце сломалась, когда к брату её приступили.
Не к ней. К брату.
Старший замолк. Эхо его слов гуляло под сводами станции. Младший постоял.
-Ты что, был там, что ли? На ритуале?
-Нет. Это к лучшему. Иначе не смог бы приходить сюда.
Младший взмахнул рукой, обводя храм.
-Так это всё - ты сделал?
-Да.
-А в большое святилище ты не ходишь?
-Большая религия не по мне. Здесь, у истоков, лучше как-то. Чище.
Младший посмотрел на алтарь. Спросил:
-Белая - за Сестру, да?
-Да.
Старший расправил плечи, голос звучал над алтарем.
-Сестра. Она для всех стала просто Сестра. Её имя еще не забыли, но для каждого она - Сестра. И она умерла, чтобы мы могли жить.
Руки старшего, жилистые, с огромными когтями, тяжело лежали на алтаре. Его приземистый силуэт с огромной головой странно колебался в свете свечей. Голос был тверд.
-Мы, потомки выродков и голованов, призраков и мутантов, жили на поверхности, не подверженные действию радиации. Мы были единым народом, прошедшим через испытание огнем и выдержавшим его. В пламени атомного удара и пепле радиоактивного заражения выросла и встала на ноги новая нация, заменившая людей. Мы множились, обживали наследство, оставленное человеком, и крепко держали в руках все, доставшееся нам. Лишь одной вещи мы не касались. Оружия. Обширный арсенал вооружения, боеприпасов и прочих приспособлений для ведения войны лежал нетронутым.
Потомки тварей из метро, мы были единственными разумными живыми существами, пережившими катастрофу, и научившимися жить в биосфере мира, выжженного ядерной войной. Оружие было ни к чему, воевать было не с кем. Несмотря на огромное видовое разнообразие, мы были удивительно единодушны в отношении громадного количества средств уничтожения, который оставил человек. При всеобщем согласии оружие свозилось на переплавку, боеприпасы перерабатывались. Никто не боялся жить без автоматов, ружей и пистолетов. Наша физическая сила была гораздо больше человеческой, и оставшиеся хищники нам были не страшны. Жить в мире между собой нам помогала вера. Не было ни одного существа, не знавшего отдаленно о произошедшем тогда, в далекий день, когда умерла Сестра.
Эти твари, что сидели у них на шеях, они ведь взаправду выступали концентратором для эмоций. Возможно, заряд смертой муки сестры Кристины Чиж прошел сквозь её кристаллоида и впился в нашего бога, и изменил его. Мы же не принесли ни одной жертвы с тех пор, ты знаешь. Не могли.
Жертва, принесенная ей тогда на алтаре нашего старого бога, удивительным образом повлияла на нас. Мы осознали, что мы - лучше, чем люди. Она смогла показать нам такой пример самоотречения, что все, видевшие это, все, слышавшие об этом, и все, жившие в тот момент не-люди задумались - неужели мы стоим того, чтобы за нас умер такой человек? Чтобы в смерти своей она просила за нас, терзавших её?
И мы получили ответ, вернее - взяли ответ сами, мы всегда это делали. Да, мы стоим этой жертвы. Осознание этого пришло не сразу, потребовались десятилетия, чтобы мы наконец поняли, кто мы и почему она умерла за нас.
Старший протянул руку и коснулся длинным белым когтем желтого пластика фоторамки.
-Она умерла за нас. За всех. Вспомним её.
Младший прошептал:
-Вспомним.
Стянул с головы вязаную шапку и стоял так, склонив голову. Потом сказал.
-Знаешь, придем сюда еще раз. Надо стеллажи поправить.
Назад путь прошли в молчании. Когда впереди замаячил отблеск света у руддвора вентшахты, Старший спросил.
-У тебя ведь в предках выродки, да?
-Да. Из них я.
-А у меня выродки, голованы и, если бабушка не врет, то призрачный. Людей нет.
Поднялись наверх по лестницам внутри ствола. Затворили за собой гермодверь и пошли по залитой солнцем равнине к стоящим в отдалении заводским корпусам.
Из щели в основании вентшахты на деловитую суету погрузчиков и рабочих на дворе завода глядело голое, покрытое язвами, сипло дышащее существо. В одной руке у него был перевязанный обрывками веревки и изоленты сухо щелкающий дозиметр. Другую руку оно протянуло сквозь щель и сорвало пучок травы, растущей у вентшахты. Засунуло траву в рот и стало жевать.
Лишившемуся первородства человеку не было места в новом прекрасном мире.