Барханы заняли просторы -
До горизонта жёлтый взгляд.
Когда-то был здесь славный город,
И жил в нём юный верхогляд.
Могла ль любить его наивность?
Он с виду рослый, мускулист
И в увлеченьях неизбывный,
Ещё не злой, но эгоист.
Он чаще жил желаньем плоти,
А разум редко в ход пускал.
Зато юнец на нижней ноте
Речами девушек ласкал.
Он чувствам мало предавался;
Сомнений муки он не знал:
Лишь кто из девушек поддался,
То сразу действовал нахал.
Вдруг соблазнит особу в баню,
Иль в казино, войдя в азарт;
То в поле дуру он заманит,
Там израсходует весь жар.
Стоял в том городе богатый,
Особый дом, особый мир;
И вижу я, не зная даты,
Шедевру придан стиль ампир!
И в нём два портика-пилона,
Меж ними ниши полукруг
И многочисленны колонны;
Два белых льва у входа вдруг!
В среде чиновничьего света
Высокородный быт семьи:
Исполнить заповедь Завета
Важней по форме им вельми.
А их возлюбленные дети
Имели праздничный уход:
Им позволялось всё на свете -
Не ведом был запретный плод.
Средь них особо выделялась
Ребёнок-баловень - их дочь.
В кровати до полдня валялась,
Как будто не спала всю ночь.
Давно уж утро! Спит Гертруда,
Лежит на коврике роман:
Писатель Денкер с Голливуда -
Знаток богемы, киноман.
А рядом белая болонка
В шелках с хозяйкою, не спит
И лает тоненько, но звонко,
В лицо ей преданно глядит.
В постель замызганной трущобы
В чём был, свалился молодец
И спал в бесчувствии: ещё бы -
Ведь он безумной ночи жрец!
В его, под крышей, комнатёнке
Нет книг, из мебели: лишь стол,
Калека-стул, окно под плёнкой,
Но в клетке сытно спал щегол.
В окно раскрытое Гертруды
Блеснул последний солнца луч!
Как беспокойный взгляд Иуды
В ней возбудил ревнивый путч.
И оценив капризно внешность,
Она сменила свой наряд
И вышла, цокая поспешно,
Чтоб сесть в любимый свой «фиат».
Щегол давно уже щебечет
И просит семя конопли.
Юнец вскочил, расправил плечи
И рад, что тело не болит.
Щеглу заботливо дал корму
И воду в чашечку налил;
А сам куснул, хлебнул, из дому
Он, сленгом пользуясь, свалил.
Вот брызжет свет ночного клуба.
В нём в ритме музыки неон
Исполнит цветом танец румбу,
И вспыхнет яркое «НЕРОН»!
Того свирепого Нерона,
Кого попутал старый бес!
Кто с императорского трона
В петлю позорную полез!
Большая сцена и площадка,
Где каждый в танце образец!
Где медитирует с оглядкой
С бывалой дамочкой юнец.
Там отдаются всем незримо.
Желаньем полон каждый жест.
Цветёт бесстыдство пантомимы.
Растёт влеченье с разных мест.
А там за аркой зал краснеет:
Там стол игорный - казино;
Где часто проигрыш бледнеет
И погружается в вино.
Но есть там комнаты другие:
Интимный совершить обряд,
Или уйти в миры благие,
Через иглу принявши яд.
Собрался здесь весь цвет элиты,
Пока беспечной, молодой:
Кто одинокий, кто со свитой,
Но все с душою золотой!
На сцене круглой музыканты
Играли громко новый джаз:
Весьма двусмысленный, пикантный,
Как за окном ночной пейзаж.
Там был показ цены и моды,
Улыбок яростный фарфор.
В словах и жестах скрыты коды.
Во внешнем облике комфорт.
Там кавалер в цене валютной -
К нему безудержно влекло.
Но в атмосфере той уютно,
Так сексуально и тепло!
Там собирались в стайки, группки;
Шёл откровенный торг собой;
Соревновались честно грудки;
И что не муж, то он - play-boy.
- О, господа, прошу вниманья!
Пора занять свои места!
Сюрприз, подобный мирозданью,
Вас потрясёт! - гласят уста
Блондина-тенора дискантом.
Одушевился каждый стол
С «графьями», «лордами» и «грандом»!
Все соблюдали протокол.
Послушно прихотям и воле
Господ сермяжных и блатных
К ним Томас Андерс, Дитер Болен
Летят на авиа-кладных.
Конферансье (отличный смокинг!) -
Известный песенник-поет
Всем объявил: «Из Modern talking
На сцену выйдет Grand-дует!
Под женский визг и гром оваций
К ним боги с Запада сошли,
На фоне длинноногих граций
Дежурный шлягер спеть нашли!
Но вскоре песнь богов предстанет
Для светских раундов, бесед
Лишь фоном. Откровенный танец,
Как флёр на зрительский десерт!
Под звон шампанского и виски
Внимать им хочется шансон:
Звучат в нём уличные риски
И лагерный слезливый стон.
Народ взалкал последних ксений -
Подарок, лучший для гостей:
Причуды Эроса на сцене
В искусстве с телом на шесте!
Гертруда вздрогнула: с ней рядом
Красавец бледный и худой!
Он смотрит, с искрою во взгляде,
В упор с надеждой молодой!
Каким же чудом бедный парень
Забрёл в элитный уголок? -
Магната отроком одарен:
По дружбе парня приволок.
Он пригласил её на танец.
Галантно руку ей подал.
Звериным чувством самозванец
Удобный случай угадал.
Под взглядом бархатным смутилась,
Но руку протянув в ответ,
Она охотно в джейв пустилась:
Брюнетка в чёрном и брюнет!
Гертруда воле покорилась;
Послушна в опытных руках.
В ней тело юноши творило
Любовь и девственности крах!
Тревог печальных и сомнений
Сгустились тучи надо мной,
Но мне нашёптывал мой гений:
Его напор тому виной.
Их встречи стали регулярны,
Но насторожен в ней сенсор:
Его манеры фамильярны,
Не слишком развит кругозор.
Роман - так звали ухажёра,
И назывался их дебют,
К тому ж, стал яблоком раздора
В её семье, где не дают
Поблажек детям в ослушанье
Устоев, вписанных в Завет,
Хотя подверглись обветшанью
До этих пор за много лет.
«Кто перейдёт порог их круга,
Границы заданных манер,
Семьёю будет тот поруган
И изгнан!» - молвит изувер -
Её папаша властным тоном,
Обременённый властью чин,
С посадкой твёрдою на троне
Региональный властелин.
Свой путь он начал с агронома
На сов-хозяйстве «Красный луч»,
Потом взлетел и до обкома
В тени партийных грозных туч.
Он чуть не стал главою путча,
Но повернув удачно нос,
Ступеньки выстроил покруче!
Vivat! Да здравствует колосс!
Романа друг его богатый
И вдохновитель тёмных дел
В кафе «Вернись в свои пенаты»
Увидеть срочно захотел.
Из под зонта считая звёзды,
Томит ревниво бедняка:
У них в руках, как птицы в гнёздах
Застыли рюмки коньяка.
Но, наконец: «Ведь ты мне должен!»,-
Как громом оглушил богач.
Роман лишь выдохнул: «О, боже!»
- Ты лучше выпей, а не плачь!
Роман молчал: сомненья грызли,
В пространстве чёрном обитал.
А друг коварство своё мыслил:
Подход к Роману он искал.
- Я все долги тебе прощаю,
Коль согласишься мне служить.
Ты должен, плату обещаю,
Как укажу кого - убить!
- Убийцей быть я не умею!
Тебя прошу я, - пощади!
- Неволить, друг мой, не посмею, -
Долги мне срочно заплати!
Визитку кинул с телефоном
И спешно удалился вон…
Роман допил коньяк с лимоном
И остро ощутил загон.
Роман - красавец при параде,
В кафе с Гертрудою шутил,
Но, ощутив в ответ прохладу,
Как пёс угодливо юлил:
В её словах ловил признанье
Его мальчишеских заслуг,
В душе, как буйвол на закланье,
Как кляча, тянущая плуг.
Он добивался новой встречи.
Зачем? - не спрашивал себя.
Он ей жакет надел на плечи,
Весь в ожидании таясь.
Готов упасть до рабской доли:
Самолюбивый след простыл.
И юноша, лишённый воли,
Отдался ветру и поплыл.
Гертруда, видя в нём покорность,
Прониклась жалостью на миг.
Высокомерие и вздорность
Смирились с тяжестью вериг.
В лучах спасительного взгляда
Роман взбодрился и вскочил,
Как от лекарства против яда,
Когда согласье получил!
Зловеще солнце покатилось
По крыше власти краевой.
Свинцово-глухо сердце билось,
Душой не мёртвый, не живой,
Роман в предчувствии недобром
Курил в открытое окно.
Глаза уставились, как кобры,
На здание с агит-панно:
Там на вершине пирамиды
Отец Гертруды - царь и бог!
- О, мне б энергию болида
Преодолеть златой порог!
Хочу тебя, моя Гертруда!
Ты мой надёжный проводник!
О, как мучительно ждать чуда,
Чтоб на свидании возник
Твой облик милый и отрадный,
И я предстану пред тобой,
Как Дионис пред Ариадной,
И напевал бы нам гобой!
Роман явился на свиданье,
И на него нашёл вдруг стих:
В кафе известного названья
Он занял столик на двоих.
Цветы, шампанское и свечи
Интимный воссоздали дух.
Он ждал, заучивая речи,
Чтоб услаждать капризный слух.
Нет ничего страшней минуты,
Вдруг уходящей в пустоту:
Вмиг обнажит она кому-то
Его наивность, простоту.
Тягуче-горестное время
В своём течении чрез нерв:
И быстро прорастает семя
В способность ненавидеть стерв.
«А может быть больна Гертруда?
Быть может надо навестить?» -
Схватил цветы - смятений груда:
Хранить надежду, или мстить?
Хоть связь мобильная всесильна:
Настигнет всюду и врасплох,
Но я прогноз дам не цивильно:
«Кто позвонит туда - тот лох».
Роман звонил Гертруде долго:
Последний раз уж на заре.
Связь посылала в меру долга
Лишь многозначное тире.
В глазах отчаянная ревность -
Смешенье злобы и любви!
Он осознал впервые бренность
Всему и вся - хоть не живи!..
Подъехал медленно и робко
И замер вкрадчиво, урчит
Автомобиль, помятый сбоку.
Водитель курит и молчит.
Ворота в кованой решётке.
Встречает львами особняк.
Охранник зорко крутит чётки.
Роман в безволии обмяк…
Но от него вдруг отделился
В нём тот, который ещё жил.
Охране чутко поклонился
И просьбу бодро изложил.
Охранник рацию захлопнув,
Сказал: «Не велено пускать!»
Роман от злости чуть не лопнул
И, ну, решётку ту толкать!
Тут двое выскочить успели,
Зажали юношу в тиски,
Скрутили - лицами вспотели.
Его мутило от тоски.
На первый раз ему внушили
И кулаком и сапогом.
Пока грабёж ему не шили,
Но обозвали …даком.
Держась за руль, скулил и плакал
Красавец юный от обид:
Ведь неприступная клоака
Ему надежду не сулит.
- Я отомщу надменной сучке!
Я - узник лицемерных глаз!
Как жаждал я холёной ручки -
Ничтожный, бедный ловелас!
Клянусь я, отомщу паскуде!..
Но пробудил его звонок!
- Вдруг я понадоблюсь Гертруде? -
Блеснул спасительный манок.
- Алло! - знакомый властный голос
Повестку устную вручил:
- Хоть ты женился или холост,
Но счётчик я уже включил!
Верни задолженность, любезный!
Иначе… - следуют гудки.
Стучит в висках и сердцу тесно…
Удар!.. и жизнь его в куски!
Автомобиль металлоломный.
Вокруг порядка сторожи.
А на носилках тихий, скромный
Герой наш.., и, как будто, жив!
Роман выходит из больницы, -
Любимых нет и нет цветов,
И нету денег в Крым и в Ниццу,
Но воздух есть любых сортов!
Он в дом вошёл: автоответчик
За долг его грозит убить,
За упокой поставить свечи,
Потом навеки позабыть!
Роман тут громко рассмеялся.
Принялся кормить щегла.
В том стремлении унялся:
- Бог мой! Птичка умерла!
И будто вырвалось сознанье
К истокам бед его причин
И, получив там все признанья,
Попало в яблочко кручин!
Им оказался сын магната,
Друг его и господин!
- Ловко влез в аристократы!
Я ж - бедняк - совсем один.
В Романе сморщилась красивость.
Изгиб беспомощный спины:
Как признак воли уносимой,
И как предчувствие вины.
Набрал он номер телефона,
С трудом дрожащею рукой, -
Полезли призраки Капоне,
И Корлеоне, и Маккой.
Вдруг голос, хриплый от волненья:
- Это я - Роман. Привет!
Рудольф, прошу я позволенья
Приехать: дам тебе ответ.
Но в трубке - словно бы удавчик,
Притаившись ждёт ежа…
- Ну, наконец, созрел красавчик!
Ты приезжай, брат, приезжай!
Там тучу с белою каймою
Рогатый месяц забодал.
А здесь монах с гравюры Гойи
Под фонарём в ночи рыдал.
Но мазохистский приступ кончен….
Роман вошёл в богатый холл.
Ба! У дворецкого всё звонче
Его ливрея и камзол!
Там было что поесть и выпить:
О том лишь можно помечтать.
Им удалось себя насытить
И план преступный начертать.
Ночь, как психолог, обнажила
Их криминальный яркий дар.
Смерть над затылками кружила,
И шли торги за гонорар.
А поздним вечером, во вторник
Взорвали броне-мерседес!
И, как поведал местный дворник,
Там все погибли без чудес!
- А умер кто? - спросил прохожий.
- Да говорят, погиб наш мэр?
- Район тот плотно огорожен?
- Ещё не пойман изувер?
Роман, тем временем, купался
В блаженстве свёрнутых мозгов:
Он пил. В кафе один остался
С деньгами, чистый от долгов.
Всю жуть жестокого убийства
Юнец, увы, не осознал.
В речах безумного витийства
Он имя жертвы не назвал.
Наутро слух его взорвался
Ужасной вестью: «Мэр убит!»
Как будто главный нерв порвался!
А город в шоке и скорбит!
- Так значит, та машина мэра?! -
Он в коме словно бы застыл. –
То - совпаденье, иль химера?
Как виражи судьбы круты…
- Рудольф свой номер телефона
Иль отключил, иль связи нет? -
Роман бежал к нему со стоном,
Со смыслом прихватив стилет…
Но встреча с «другом» заблудилась:
В спонтанном беге угодил
Во внедорожник, в нём «водила»
И рядом крепкий «гамадрил».
Его как в коконе связали,
В багажник бросили закрыв.
Там мысли чёрные терзали:
«Достал отца Гертруды взрыв?»
А следом хлынул вал вопросов:
«В обмане том какая цель?
Так рассчитались с властью боссы,
Успешен чтобы был картель?
Или Рудольф стремится в мэры? -
Он намекал на то не раз.
А может быть звенят фужеры,
И в честь него играет джаз!»
Но вот закончилось движенье…
И тишина - минуты три.
В высоковольтном напряженье
Его трясло всего внутри!
Лицом к лицу, в подвале дома,
За круглым столиком резным,
Престижный сорт смакуя рома,
Поразбирались, сколь важны
Романа сущности претензий.
Рудольф же карт не раскрывал.
А гость читал фамильный вензель,
Пока хозяин важно врал.
Теперь Роман - внештатный киллер!
"И снова должен он убить!"
Словесный план звучал, как триллер.
Исполнить должен…, чтобы жить.
Пружиной сжавшись боевою,
Юнец готовился к прыжку.
Вбегает вдруг Гертруда с воем
И льнёт доверчиво к «дружку»!
- Ну кто убил моё венчанье?
Рудольф к себе её прижал,
Роману знак даёт молчанья,
Гертруду нежно утешал.
- Любимый, я не в силах боле
Смотреть на мёртвого отца!
Не пережить мне это горе! -
Бедняжка спала вся с лица.
Роман наш, крайне изумлённый,
На связь любовную смотрел!
В груди стучало исступлённо:
К броску смертельному созрел!
Он дикой кошкой изогнувшись
Вонзил припрятанный стилет!
Рудольф, с мольбою оглянувшись,
Со вздохом рухнул на тот свет!
Кричит Гертруда, что есть силы:
- Второй уж раз приходит смерть!
В глазах убийцы две могилы
Умом сумела разглядеть!
Он, воздержаньем изнурённый,
Надежд лишённый на любовь
И алчной страстью распалённый,
Пустил кинжалом третью кровь!
Гертруда длинный взгляд вонзила,
До сердца юноши достав!...
Он в плоть её внедрился силой
В ту ночь финальную поста!
Когда тепло любви остыло,
Безумец тело подхватил!
Чтоб плоть утехи не забыла,
Он на себе её носил!
По всей земле биенье пульса
Вещало людям о плохом.
В краю далёком вдруг проснулся
Вулкан, наполненный грехом!
Смертельный яд его дыханья
Под стать осознанному злу.
За все грехи падёт взысканье,
И обратимся мы в золу!
На пляжах нас снесёт волною,
В морях утонут острова!
А где-то мы умрём от зноя,
Пески засыплют города!
Застынет камнем всё живое,
Скуёт движение мороз,
И пронесутся смерчи с воем
В сопровожденьи буйных гроз!
Природа есть Великий Разум!
Увы, мы камня не мудрей!
Мы только лишь объекты в фазе
Процесса творческих идей!
Мы все ровесники вселенной,
И бесконечен в ней наш путь.
А на планете современной
Мы познаём законов суть,
Чтоб жить любя, но ненавидеть,
Равно, как поливать грехом
Цветы. Коль красоту не видеть,
Душа не выживет ни в ком.
А место душ займут желанья
Капризы плоти исполнять,
И жертвы явят на закланье,
Чтоб новых идолов унять.
А развращённый ум всё множит
Себе в угоду бедноту:
Ей первобытный зов поможет
Пресечь опасную черту!
И месть на месть - квадратом чёрным
Закрасит дни календаря!
И увлечёт к себе покорных!
Грехом пресытится земля!
Всё так, как я сказал, случилось.
Грехов напора не сдержав,
Вулкан взорвался, солнце скрылось,
И беды по земле кружат!
И славный город наш накрыло
Из Средней Азии песком.
О чём писал - когда-то было:
Стоит и памятник о том…
Среди безжизненных барханов,
Под небом мрачным от стихий,
Где ветры звуками органа
Разносят смысл паремий,
Стоит старик, лицом печальный,
Как символ гибели - анчар.
Под ношей, согнутый, венчальной
Он в вечном трауре молчал.
Он сотни лет носил Гертруду,
Блуждал с иллюзией во мгле,
Ища пристанище от гуда
Пороков, преданных земле.
Но, наконец-то, в почве бранной
Корнями врос и долго жил
И в красоте той первозданной
Заботой жертву сохранил!
23 апреля 2010г.