До известной степени
Бабушка была похожа на Грету Гарбо, мама - на звезду советского экрана, а Лидочка на домохозяйку, очень добрую и очень непритязательную. Давайте считать, что такой она и была на самом деле. Тем более, что - какая кому разница? Ее счастье было в том, что читать она научилась рано, и писать тоже попробовала раньше, чем осознала свою внешнюю заурядность. Больше всего она любила городскую библиотеку, темные кресла на галерке местного драматического театра( в те редкие случаи, когда ей удавалось выпроситься к тетке в Херсон ) и старый раскладной стул на балконе семейной квартиры. Еще она любила крыжовник, малину, гигантские арбузы и кавуны - все, на что так щедра украинская земля ближе к берегам Азова, и конечно - море. Ей нравилось называть свой город древним именем генуэзского поселения, которое на древних картах - портоланах было обозначено как Салинэ. "В Салинэ соленое море медужье" - бормотала она, сбегая по утрам к воде. Лидочке все время казалось, что ее недостаточно любят дома. "Да и за что меня любить" - рассуждала она,- "За тройки по математике и химии? За то, что врачебную династию мне вряд ли удастся продолжить? Возьму лучше с полки Мопассана, куплю большущий стакан жареных семечек и сбегу на целый день к морю." Она уходила на дальний берег,- чтобы не цеплялись подвыпившие граждане, которым все равно, к кому приставать. Мама кричала ей вслед с балкона:
-Волосы подбери, волосы!
Волосы, каштановые и волнистые, распущенные, почти полностью скрывали ее нескладную приземистую фигурку.
-Подбери волосы, подбери! - твердили родители,- не привлекай к себе внимания. Это нескромно, ты же знаешь!
И Лидочка закручивала каштановую копну тремя широкими резинками, а сверху еще косынку повязывала,- чтоб голову не напекло.
В пятнадцать лет Лидочке, в ответ на посланные в Москву стихи, пришло письмо от известной столичной журналистки.
"Пишите,и радуйтесь, что есть у вас эта потребность,- было напечатано на простом листке с отчетливым следом сгиба посередине,- а станете ли вы поэтом - покажет жизнь".
"Покажет жизнь".- расстроенно повторяла Лидочка, грызя кислый миндаль,- "покажет жизнь". Потом она открыла томик Ахматовой и перечитала свое любимое: "... Ты пахнешь, как пахнет сирень, а пришла по трудной дороге..."
-Пришшла, пришшла,- шипело в такт мелкое море.
В синей будочке у центрального пляжа продавали горячий лаваш. Лидочка вынимала из нашитого на юбку цветного кармана мелочь, отсчитывала сколько нужно, чтоб без сдачи, и становилась в очередь, зажимая деньги в потном кулачке. "Немного ясного тепла, немного солнечного мая, и тоненький бисквит ломая тончайших пальцев белизна",- шевелила губами Лидка. Мандельштама она тоже очень любила.
От главного пляжа улочка лениво изгибалась вверх, к их дому.
-Все будет,- думала Лидка,- снег и виноград, и диковинные фрукты манго,- только бы вырваться отсюда. Вон мама вышла во двор с таксой. Вон Фатьма выбивает ковер. Сейчас пройду мимо нее и она скажет со вздохом:
-Почти совсем невеста.
Лидка прошла по двору, загребая песок разношенными тапками. С волос ее сбегали последние мутноватые капли соленой воды.
-Почти совсем невеста,- сказала ей вслед татарка Фатьма.
После школы грянула катастрофа.
Лида сидела на пляже и тупо смотрела на страницу "Комсомолки"Внизу была картинка:
с подписью:-Туу-украина - и уходящие в неизвестность вагончики товарняка.
Москва, куда Лидка так мечтала уехать, оказалась за границей.
Когда отец предложил все же рискнуть, мама только покачала красивой головой и написала на линованном листке цифры в столбик,- предполагаемые расходы. Папа скомкал бумагу, бросил в ведро и пошел в кладовку за водкой.
Пришлось учиться в херсонском институте на учителя младшей школы. По крайней мере в Херсоне были библиотеки, театр и даже филармония.
К двадцати годам родители стали намекать: мол, пора бы "подумать о мальчиках", как интеллигентно выражалась мама. Татарское влияние в приморском городке выражалось в любви к настоящему плову с рассыпчатым рисом и в ранних браках. Мама вышла замуж в двадцать, с осиной талией, молодая и шикарная, ослепительно-синеглазая. От Лидки ожидалось примерно то же. Соседи, выдававшие замуж красивых и не очень дочерей уже начинали вопросительно посматривать на лидкиных родителей:
Ну, когда же и вы?..
Каждый день на приеме в детской поликлинике мама видела десятки младенцев: крикливых и смирных, улыбчивых и хмурых.
-Детей лучше рожать до двадцати пяти лет,- будто бы ни к чему говорила она за вечерним чаем.
Лидка согласна кивала и утыкалась в какой-нибудь детектив или женский роман. Литература эта в последнее время заполонила книжные лавки, а Лида, имевшая тонкий вкус в поэзии, в прозе была практически всеядна - лишь бы читалось легко.
Она немного сутулилась, точно тяжелая копна волос давила ей на спину и пригибала плечи. От этого Лида казалась совсем низенькой и нескладной. Вот только волосы.
По вечерам она садилась на балконе и расчесывала их частым деревянным гребнем, медленно и сосредоточенно разделяя спутавшиеся за день пряди.
Ко второму курсу у нее появились ухажеры, но все какие-то чахлые и странноватые. Первого можно было назвать даже красивым - он был высок, широкоплеч и кудряв.Правда, бегающие неспокойные глазки и странная, суетливая манера говорить все портили. Он аккуратно, три раза в неделю, звонил Лидке домой и заявлял:
-Здрасьте. Это я, Игорь.
Да, еще у него всегда были разные носки - один черный, другой - светло-голубой с каемочкой.Ему дали кличку "это я, Игорь" и за жениха не считали.- так, бросовый материал.
Ростик, казалось, всем был хорош, красивый и стеснительный. Дело совсем было пошло на лад, но тут у парня вскрылось психическое заболевание.
-Нам только шизофреников не хватало,- пробурчал папа, запихивая в корзину с грязным бельем зеленую хирургическую "пижаму".
Лидка кивала и уходила к морю с бульварным романом под мышкой.
Родители так и этак пытались знакомить ее с нескладными и скучными сыновьями знакомых . Лида втягивала голову в плечи, как улитка и на все попытки завязать светский разговор отвечала только да и нет.
И тут появился Вовчик. Лидке он не понравился. Совсем. Руки у него были прохладные и потные. К тому же он всегда носил дурацкую кепку, которую поворачивал козырьком назад. Они с Лидкой ходили в кино на новые американские фильмы. Лидка считала, что вкус у Вовчика недостаточно утонченный. Стихов он не понимал вовсе и начинал клевать носом, едва Лидка принималась их читать вслух. Другие варианты, однако, не спешили появляться. Лидка ведь не модель, она - совсем в другой весовой категории.
-Ты ведь у нас очень миленькая,- лицемерно утешала ее мама,- гораздо симпатичней меня в молодости. Я ведь была доска -доской.
Через пару месяцев после того, как Вовочка был "принят в доме", у Лидочки с мамой состоялся серьезный разговор.
_Тебе понравится в старости спать одной, в холодной постели? - напрямую спросила мама,- и в доме тихо-тихо, только ходики будут стучать.
-Я телевизор включенным оставлю,- огрызнулась Лида,- и видик куплю.
-Детей тебе тоже видеомагнитофон заменит?
Как она оказалась замужем за Вовчиком Лидка можно сказать и не заметила. По инерции как-то.
-Ну, и какой он? - шепнула ей на ухо после свадьбы младшая дочь Фатимы, Марька.
-Никакой,- равнодушно ответила Лидка,- ты прости. Мне за молоком идти надо. А то потом два часа в очереди стоять.
Через некоторое время их начали спрашивать: почему нет детей.
Лидка точно знала, почему. Она детей не хотела.
Лидка детей не хотела. Лет до тридцати. И не потому, что не любила мужа. Для нее всегда было важнее, чтобы любили ее. А Вовчик не раз говаривал:
-Нужно, чтобы не просто было, с кем лечь в постель. Нужно, чтобы было, с кем встать. Поэтому я выбрал тебя.
-Да, конечно,- односложно отвечала Лидка, не желая ссориться. Ну его в самом деле, этого мужа.
-Ты должна понимать, что внешность у тебя далеко не модельная,- пилил Вовчик,- а между тем глазунья вчера пригорела, потому что ты книжку читала на кухне. А между тем под плинтусами пыль вековая, потому что убираешь ты - лишь бы отделаться. И вообще ты со мной живешь - точно трудовую повинность исполняешь.
-Так я прекращу ее исполнять! - говорила Лидка,- и шла кидать вещи в клетчатую турецкую сумку.
В тридцать лет она собралась окончательно, и потребовала у родителей ключи от старой дачи.
Дачей назывался полуразваленный домик со службами во дворе. Правда, было целых два плюса: во-первых, лачуга находилась у самого синего моря, во-вторых, с тылу к ней примыкал большой виноградник. Ухаживать за ним не приходилось, он разросся вширь и существовал самостоятельно, исправно снабжая хозяев ягодами. Папа приехал на выходные, починил крышу и оставил удочку.
-Посидишь на берегу. Очень расслабляет,- посоветовал он Лидке.
Лида кивнула и потихоньку закинула удочку на антресоли.
Рыбы ее мало интересовали. Вообще она воспринимала море как собеседника, с которым можно потолковать вечерами, сидя у шипящей кромки волн и лузгая семечки. Себе Лидочка брала зернышки, морю отдавала скорлупки, которые оно, впрочем, тут же выбрасывало обратно, разочарованно шипя.
-Понимаешь, - говорила Лидка,- на самом деле край подсолнухов и кавунов ничем не хуже земли оливок и апельсинов. Был бы ничем не хуже, кабы мужик не измельчал. Взять моего бывшего. Носа из-под одеяла не высовывал, пока глазунья с колбаской на сковородке не зашипит. А то выйдет на кухню мрачнющий, бородку свою козлиную почешет и проскрипит:
-Вообще-то я омлета хотел...
Так мне тогда хотелось двинуть его горячей сковородочкой по башке! Здесь все по-другому: в кровати просторно, никто не толкается, не сопит над ухом, не придавливает потным животом.Он вообще был какой-то липкий, неприятный на ощупь и кожа прохладная, точно у земноводного... бррр!
Море выслушивало Лидку, шипело сочувственно, откатывалось и снова подбегало к ногам мягкими солеными языками.Если бы в те дни ее спросили:
-Какая самая большая любовь твоей жизни?
Она бы не раздумывая ответила:
-Море. Книги еще.
И соврала бы. Потому что как раз после развода с Вовчиком в ней поселилось неспокойная жажда материнства. Как мама говорила: ходики на стене стучат.
В начале июля пришли медузы. Они надвигались волнами, точно скользкая армия кочевников. Плавая по утрам, Лидка рассекала их обжигающее желе. По коже мороз проходил, хотя вода была теплая-претеплая. Конечно, она старалась дать медузам дорогу; предусмотрительно "отгребала" в сторону.
Но однажды огромная медуза с фиолетовыми щупальцами "увязалась" за купальщицей. Сколько Лидочка ни сторонилась, она преследовала ее, расстилая свой фиолетовый шлейф.
_Остается ей только молвить что-нибудь человечьим голосом,- мрачно подумала Лидка.
Щупальца невежливо ткнули ее в руку, причем довольно сильно обожгли,
и слабый голосок прошипел:
-Ну, давай уже, желай! Чего телишься! Каждый вечер тут плачешься на берегу.
Ты свое слово сказала,- прошептало желе, и "отчалило"
Разумеется,она эту историю всерьез не приняла. Тем более, что желание исполнилось не сразу. Наутро.
В зеркало с утра она не посмотрела. Не любила свое отражение.
Мелькнула мысль:
-А вдруг?
-Да ну ерунда,- подумалось.
Расчесывалась она всегда на веранде, чтобы в волосы залетали шаловливые брызги, и ветер слегка поглаживал ее по щекам.
Деревянным гребнем, медленно, провести по голове, разделяя запутавшиеся за ночь пряди. Еще раз, и еще раз... При этом хорошо читать в уме Цветаеву, что-нибудь из раннего, хотя бы о Пушкине и Грузуфе "имена и знамена, волосы и голоса"...
Лидке нестерпимо захотелось горячего лаваша и кефира.
Основным плюсом ее любимого сарафанчика с зонтиками и астрами было то, что он очень легко гладился. Натягивая его через голову, мимоходом заметила: что-то не так, точно в талии убавилось, а в груди прибавилось. Курортники, стоявшие в очереди к "хлебной" будочке, странно поглядывали на нее. Все до одного. Лидка хмыкнула, стряхнула с сарафанчика пару тополиных пушинок и достала из пакета книжку "Анжелика и король". Ей нравилось читать на людях всякую чушь. В этом был вызов.
Противный голосок позади спросил:
-Мам, а почему у тети волосы синие?
-Потому что она дура,- ответил за маму другой голосок погрубее.
-Я вам сколько раз говорила, взрослых не обсуждать! - вступил в беседу в меру сварливый женский голос.
По дороге домой она старалась изо всех сил не обращать внимания на взгляды прохожих.
Войдя в домик, первым делом бросилась к зеркалу.
Волосы у нее и впрямь стали синими, причем ни фактура, ни длина не изменились... Длинные, волнистые, тяжелые кудри цвета индиго.
Мало того, брови тоже окрасились в синий и разрослись странным образом, приобретя форму бабочек. Оттенок кожи... Оттенок... Да она стала желтовато-красной, оттенка дерева.
Лидка старалась не обращать внимания на свои глаза с красной радужкой и на конические синеватые зубы.
Она же попросила неосторожно неземной красоты!
Откуда ей было знать, что все всерьез.