Старый свитер
Я никогда не верил врачам. В моём детстве они были людьми в небрежно наброшенных на плечи халатах, то улыбчивыми, то угрюмыми, пахло от них микстурами, они хмурились, постукивая трубочкой по моей цыплячьей грудке. Они выписывали рецепты мелким, нечитаемым, размашистым почерком, в котором соединения между буквами были яснее самих букв, будто нажим на них больше; они приходили с визитами на дом, принося с собой морозный, дымный воздух городских кварталов, и покашливали, разуваясь в коридоре. В штопаных носках они заходили в ванную, сосредоточенно мыли руки мылом, хвойным или цветочным, и только потом проходили к больному.У них были сухие теплые руки и холодные металлические фонендоскопы.
Потом они исчезли. Даже не постепенно, а как-то сразу. Я и заметить не успел. Верно, потому, что болел редко. Лет двадцать, кажется, в поликлинику не заходил, только в аптеку за самыми простыми лекарствами от гриппа. Все как-то не до болезней было. Нет, я, конечно обратил внимание, что рецепты жены, от бессонницы и мигрени, набраны на компьютере, а под ними стоит не корявая подпись доктора, а аккуратное факсимиле районного консультанта, вечно занятого человечка в нарядном пиджаке. Консультант, собственно, и врачом не был. В дипломе у него стояло: работник медслужбы. Он просто проверял и визировал выданные машиной рецепты и направления. И если я не верил тем, в заштопанных носках, тем более не верю этому, в крахмальном воротничке, с модными «антрацитовыми» запонками на рукавах франтоватой рубашки. Я видел его несколько раз в коридорах муниципалитета, чистенького и важного. Никакого впечатления он на меня не произвёл.
К тому времени, как я заболел, я уже восемь лет, семь месяцев и пятнадцать дней жил один. Нет, я не считал специально, просто так запомнилось, невольно. Жена приходила два раза в неделю и оставалась на ночь. Она требовала, чтобы к ее появлению я менял простыни и обрабатывал их духами для постели ( «Я ведь знаю, что ты неряха,- ложишься в кровать в несвежих носках»). Она не все знала: в последнее время я приобрел привычку курить лежа, - безникотиновые сигареты, конечно, но дымили и воняли они не хуже когда-тошних, настоящих. А еще я оставлял в посудомойке грязную посуду по два – три дня кряду, точно мне лень было нажать на кнопку, а потом вытащить из белой пасти чистые тарелки, натереть их вафельным полотенцем до скрипа, как делала жена в первые годы нашей жизни… Жена всегда говорила, что я рассеян. Ну что мне стоило, в самом деле, зайти в амбулаторию, вложить руку в прохладную пластиковую лапку диагностического аппарата, подождать пару минут, пока он будет мигать лампочками и мерцать экраном, получить белую полоску бумаги, и сразу отправиться на почту. Я даже не посмотрю на листок с рекомендациями, потому что ничего не пойму все равно – я ведь не специалист. Я отправлю бум ажку в муниципалитете и через пару дней получу на дом рецепт на какие-нибудь мягкие антидепрессанты. И всё. Но неохота – не верю я докторам, ни прежним, ни современным.
Жена приходила по вторникам. По субботам тоже должна была, но у нее почти всегда находились отговорки. Каждую пятницу, в десять вечера ровно, как было условлено, я звонил ей и спрашивал:
-Кло?..
Она тут же начинала тараторить:
-Понимаешь какой дело, мне завтра непременно нужно отъехать, двоюродная племянница выходит замуж. Она мне такое красивое приглашение прислала по почте, с розочками и электронной музыкой, неудобно отказаться, ты же понимаешь… Потом договоримся, и я тебе как-нибудь это компенсирую в «не свои» дни.
Разумеется, никакой компенсации не получалось. Она всегда была занята, кроме тех дней, когда был непоправимо занят я. Оставались вторники.
Клотильда приехала, как всегда, на восьмичасовой электричке. Когда на мосту просвистел поезд, я отставил в сторону кружку с остывшим кофе и начал мыть посуду. Через десять минут запищал домофон.
Жена подставила для поцелуя холодную щеку с блестящими на ней кристалликами «молодильной» пудры.
-Здравствуй, Макс.
Тут же отстранилась и поморщилась:
-От тебя как-то не так пахнет, имей это в виду. Наверное, ты захворал. Не ленись, сходи в амбулаторию, прямо завтра до работы и сходи. Я поставлю будильник на шесть утра. Нельзя запускать. У нас так сосед едва не прозевал рак печени, пришлось даже небольшую операцию делать.
Я кивнул и достал из-под вешалки ее мохнатые розовые тапки с ушами. Кло любит, когда за ней ухаживают.
Перед тем, как лечь в постель, Кло придирчиво обнюхала подушки. Тонким профилем и длинной шеей она напоминала в этот момент борзую. Внимательную и немного встревоженную.
-Вроде менял бельё,- пробормотала жена удовлетворенно.
Она добавила к тускло мерцающей на прикроватной тумбочке горке шпилек ещё одну, последнюю, и сказала:
-Давай ложись, или ты меня уже стесняешься? Свет погаси.
Я вздохнул, щелкнул выключателем и стал стягивать футболку.
С Клотильдой все всегда было буднично. Любовью заняться – как зубы почистить.
В шесть утра, когда за окном еще царила скучная осенняя темень, осыпанная неоновыми пятнами реклам, запиликал будильник. Я воровато оглянулся, Кло рядом не было. Она,по своему обыкновению, среди ночи перебралась на диван в гостиной, и спала теперь там, завернувшись в плед. Я отключил будильник и заснул снова под отдалённые вопли первых электричек. Когда я открыл глаза, жены уже не было. На столе лежала записка
Макс, сходи наконец в амбулаторию!
А) Ты храпишь и тяжело дышишь во сне. У тебя могут быть проблемы с легкими
Б) Повторюсь, от тебя стало плохо пахнуть. Это говорит о проблемах со здоровьем.
Позвони мне.
Целую
Кло.
ЗЫ: в субботу я занята, в следующий вторник, очевижно, тоже. Увидимся!
Я собирался на работу. Смешивал в чашке порошок какао, намазывал на хлеб маргарин со вкусом настоящего сливочного масла и думал, что в груди у меня на самом деле покалывает в последние дни. Все чаще и чаще. Вот сегодня, например, прочел записку и как-то дыхание перехватило. Права все же Кло. Она у меня умница.
В четверг мне стало совсем плохо. За грудиной, между ребер, точно горячего ежика катали, и он колол меня всеми иголками, пытаясь выбраться из западни на белый свет.
После работы я поплелся в амбулоторию. Машина поворчала недовольно и выплюнула тонкую полоску бумаги с одной – единственной фразой на латыни.
-Ерунда какая-то, небось,- решил я,- было бы что серьёзное, вышла бы длиннющая «простынь», как у Ника, когда он гепатит подхватил.
В следующий вторник жена не пришла,- у нее образовался аврал на работе. Я посмотрел тупо видик, послушал мягкую, едва колющуюся боль в груди, и пошел спать. Наутро я вытащил из ящика муниципальный конверт с треугольной печатью. Районный консультант вызывал меня на солбеседование «для уточнения диагноза». Ежик в моей груди ощетинился всеми колючками и бешено забился. Только этого не хватало!
Мы с аккуратным человечком не смотрели друг на друга. Он любовался своими переливчатыми запонками, а я разглядывал искусственную хризантему в вазочке. .
- Диагноз установить не представляется возможным,- скучным ровным голосом говорил консультант,- очевидно, речь идет о редком, новом или малоизученном заболевании. Мы не исключаем также возможность симуляции. Некоторым людям нравится притворяться больными, тем самым привлекая к себе незаслуженное внимание. На сегодняшний день я рекомендую недельный отпуск, тишину, покой. После этого вы пройдете повтороное обследование в амбулатории. Скорее всего, ситуация прояснится, появятся чёткие, характерные симптомы, которые позволят нам поставить диагноз.
В турагенстве было пусто и скчно, только модные оранжевые стены мерцали да компьютеры приветливо мигали экранами, демонстрируя пальмы и океанский прибой.
Женщина в огромных очках модели «стрекоза» на тощем личике, что-то мне мучительно напоминали эти очки, объясняла:
-К сожалению, дешевых путёвок мы Вам сейчас предложить не можем. В то же время баланс на вашем счету, увы, не позволяет Вам остановить свой выбор на туре ВИП класса. На путёвки же по сниженным ценам у нас, повторюсь, очередь. Если желаете, я Вас внесу в список, и через месяц…
Я повернулся спиной к торчащенму между ярких «крыльев» острому носику, к напомаженному большому рту – и вышел из агентства, не дослушав и не попрощавшись.
Вечером, от скуки, я стал рассматривать старые альбомы, оставшиеся с давних времен, когда фотографии еще хранили «в бумажных копиях», а не в файлах. И я вспомнил.
Тесто подходило три раза. Сперва на подоконнике в квашне, потом в холодильнике, а уж потом на противне, накрытые полотенцем, томились недолго круглые булки. Я сидел на пороге летней кухни, дожидаясь булочек, а перед глазами у меня кружили огромные стрекозы. Никогда больше таких не видел, ни до, ни после. Дед вскричал за спиной:
-Максимка, да что ж это ты их не ловишь?! Хватай сачок – и вперед! Для рыбалки –незаменимая штука, стрекозы. А они мельтешили в легких тенях яблоневых веток, неправдободобно яркие, быстрые
Вот что мне напомнили очки турагента. И думал, что забыл уже давно, такая мелочь ведь. Сколько лет назад это было? Двадцать пять? Тридцать? В деревню я не ездил довольно давно, со смерти бабушки. Дом так и стоит с тех пор заколоченный. Я, конечно, помнил, что есть где-то, за две тысячи километров, это «наследственное угодье», но ездить туда было неохота, а главное – не к кому. Тем не менее ключи от развалюхи я нашел, в старой жестянке лежали, вместе со всяким хламом.
Я отправил факсом на работу свой завизированный консультантом недельный «отпуск» и стал кидать в сумку какие-то старые вещи, почти не глядя, что попало. Главное, не забыть зубную пасту, мыло… Хотя, должен быть и в той дыре какой-никакой магазин.
Дом мало изменился. Стоял в тени старых деревьев, грязный, покосившийся… Я вспомнил, что по старым поверьям в оставленных людьми жилищах обитают духи прошлых хозяев и черти. Вот ерунда какая, тьфу… Придет же подобная чушь в голову. Я поворочал в замке ключом. Дверь заскрипела недовольно и отворилась. Внутри стоял затхлый дух нежилых помещений, запах мышей, паутины и слежавшейся пыли.
Магазин в деревеньке нашелся. Оттуда я принес моющие средства, хлеб и молоко.
Нехотя принялся за уборку. Проклятый ежик то успокаивался, то растопыривал в стороны иголки и вовсю перекатывался в груди. Мне это порядком надоело. Я надеялся, что деревенская тишина, чтение старых книг из дедовой библиотеки и походы к озеру исцелят меня от наступающей депрессии, но стало только хуже. Я не читал книг уже лет десять. С непривычки трудно было, точно вглядываешься до боли в окно, за которым чужая непонятная жизнь, и жизнь эта почему-то очень для тебя важна. Ночами мне снилась Кло, молодая, весёлая, какой она была в наши лучшие годы, пока мы еще не разъехались по отдельным квартирам. Дед снился, как живой. Заходил в комнату в полосатой пижаме, шаркал тапочками, кашлял громко. Потом усаживался в кресло у окна и рассказывал мне, как лучше ловить окуней и какая наживка нужна на щуку. С рыбалки разговор перетекал на книги.
-Вижу, ты Чехова перечитываешь,- говорил дед,- не скучно тебе от его мизантропии?
-Мне, дед, от всего теперь скучно и тошно,- отвечал я, и рассказывал про перекатывающийся в груди ежик.
Дед скреб небритый подбородок и кивал.
Сон этот повторялся три ночи подряд. Наутро я вставал с головной болью, сухостью во рту, и еж за грудиной, разумеется, бесновался. В деревне был филиал районной амбулатории, крохотный аккуратный домик с намытыми до блеска сверкающими окнами. В приемной меня встретил не диагностический аппарат старой модели, который я ожидал увидеть в этой глуши, а… человек. Толстый старик с висячими усами в коричневом свитере с растянутой горловиной. Видимо, так выглядит здешний муниципальный консультант. Пузо и усы ладно, хотя тоже не комильфо, но свитер меня добил. Старик сидел за маленьким столиком и ел вареники.
-Здрасьте! – сказал он, и облизал сметану с ложки,- чем могу служить?
-Вы, видимо, консультант,- неуверенно начал я.
Старик замахал на меня руками:
-Господь с вами! К этой нечисти отношения не имею. Я доктор, голубчик. А вы, видимо, прихворнули. Проходите, не стесняйтесь, я вас посмотрю. Вот руки только помою. Он долго возился у старого железного рукомойника ( я и не знал, что где-то еще сохранились такие!), мурлыкая негромко «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…»
-Любимая песня моего деда,- объяснил он, обернувшись ко мне,- так с детства и прицепилась. Меня Тимофей Ильич зовут. А вас, юноша, как величать?
Я представился.
Доктор долго слушал меня, стучал по груди, расспрашивал о поведении «ежа», о том, в какие часы он особенно активен, хмурился, качал головой, покашливал, совсем как участковые терапевты из моего детства. Наконец он изрек:
-У вас, голубчик, - меланхолия.
-Депрессия? – уточнил я, - нужно к психоаналитику?
-Да какой к черту психоаналитик! – сердито отмахнулся доктор,- он вам антидепрессантов выпишет, а они, милый мой, от тоски не помогают. Вам общение нужно, простое, человеческое. В крайнем случае собаку заведите, и гуляйте с ней непременно подольше, скажем полчаса утром и полтора вечером.
-Собаку…- озадаченно повторил я
-А пока давайте чаю попьем. У меня здесь абрикосовое варенье знаете какое вкусное,- неожиданно предложил доктор.
-А антидепрессантов не надо,- повторил он,- я вам лучше лекарство выпишу.
Он подошел к старому компьютеру, склонился над ним, не садясь, и начал стучать указательными пальцами по клавиатуре. «Валерианочка,- бормотал он себе под нос,- валерианочка». В тот вечер еж меня «отпустил» развернулся, вытянулся между ребрами и задремал, видимо. Дед не приснился.
Перед отъездом я зашел к Тимофею Ильичу, поблагодарить. Старик встретил меня на пороге амбулатории, спросил, лукаво прищурясь:
-Ну, как ежик? Топочет по-прежнему, колется?
-Да нет, вроде успокоился совсем,- честно ответил я,- спасибо, доктор! Я обязательно отзыв о вашей работе напишу. Надеюсь, вас переведут из этой глуши в приличное место.
-Да Бог с вами! Не поеду я никуда отсюда. Тут озеро близко, рыбку можно половить в выходные, время есть опять же книжки почитать, а в городе…- он махнул рукой.- ьи попросят – не поеду. Нечего мне, старику, в вашем новом мире делать.
-Может, вы и правы,- согласился я,- даже наверняка. Но мне пора.
-Погоди,- сказал доктор,- постой минутку, я сейчас!
Он убежал в комнаты и тотчас вернулся с каким-то пакетом.
-Это еще одна часть моего рецпта. Носи дома, грей своего «депрессивного ежика», чтобы он не выступал.
И о собаке не забуджь, смотри, очень рекомендую.
Я развернул пакет,- там лежал теплый коричневый свитер с большой горловиной, почти такой, как у доктора.
-Старуха моя вяжет,- объяснилТимофей Ильич,- а я пациентам раздариваю как средство от душевной тоски.