Сказ седьмой

Александр Алистейн
                Поздравляю вас, господа,  соврамши!

                М. Булгаков

     РЕЛИКВИИ

Как любое село в России не стоит без праведника, так и в любом его селении нельзя не найти хоть какой-нибудь достопримечательности. Те из них, что выдержали проверку временем и приобре-ли оттенок глубокой духовности и даже святости называются реликвиями. Есть они и в Вязьме. И их немало. В первую очередь, это все те же уцелевшие храмы. Многие из них издавна пытались перели-цевать на свой манер правители, что как черти из табакерки появлялись в руководстве города. При Романовых по  указанию сверху их переименовывали, перестраивали, на  стенах сбивали старые и писали новые фрески и иконы. После революции они вовсе их закрывали, взрывали, размещали в них склады, амбары, мастерские. Позже они их «сохраняли», т.е. на оставшиеся полуразрушенные стены прибивались жестянки, на которых стояло: «… памятник архитектуры … века, охраняется государст-вом». Ныне постепенно храмы возвращаются в лоно ПЦ, медленно залечивают вековые раны, накры-ваются золочеными куполами и по праздникам радуют слух колокольным звоном.

К древним реликвиям добавлялись и новые. Если в их основе лежала правда, а не какой-нибудь подлог, вычурный надуманный миф или попытка власти оставить о себе отметины в истории города за невозможностью создать что-либо свое на чистом месте, они также становились реликвиями и точно так же с благоговением почитались народом. Так, несмотря на то, что в центре были снесены три церкви и окружавшие их церковные здания, и на их месте раскинулась площадь с памятником М.Г.Ефремову – генералу 33 армии погибшему в боях с фашистами весной 1942 года, площадь стала сакральной реликвией и в немалой степени является  визитной карточкой города. Трагическая судьба Михаила Григорьевича и его 33 армии до сих пор остается во многом белым пятном в истории Вели-кой Отечественной войны. Похоронен он был со всеми почестями  врагами в полу ста километрах от Вязьмы под Слободкой. После войны его прах был перенесен в Вязьму, и ныне покоится на Екатери-нинском кладбище, кстати, рядом с могилой своего сына, что отдал все силы, чтобы узнать причины этого неудачного наступления начавшегося под Москвой, и подробности последних дней жизни и ги-бели  отца.

 К древним святым, вроде  Аркадия – Вяземского и Новоторжского Чудотворца, добавлялись и новые святые. О Питириме, что украл икону в Троицком храме и зачем-то перенес ее в Иоанно-Предтечев монастырь, несмотря на свою святость, проявленную в Тамбове, жители Вязьмы, которые не читали Виноградова, вероятно, узнали только от Шорина. А вот легенда о блаженной Анастасии Филипповой – Настеньке, несмотря на полное невнимание до некоторых пор к ее образу официаль-ных историков, краеведов и ПЦ, пересказывается устно все чаще и оказывает воздействие на жителей Вязьмы и ее гостей. К могиле, расположенной недалеко от былой колокольни Екатериниской церкви все того же кладбища, тропа не зарастает, а наоборот, почти постоянно можно видеть тех кто,  прие-хав издалека, закрыв глаза,  прикасается к кладбищенскому кресту, моля о помощи дух Настеньки. Возможно, не за горами время, когда ее признает святой и православная церковь.

Были и не церковные русские люди, которые оказали на Вязьму и всю Россию не меньшее влияние. Под Вязьмой  располагалось родовое имение П.С. Нахимова, совсем недалеко от того места, где до сих пор р. Вязьма соприкасается с Вазузой и протекает обмелевшая Масловка. А у развалин сельского храма на старом кладбище покоится прах родителей адмирала, сложившего голову за Рос-сию в далеком и чужом ныне Севастополе. Бюст Павла Степановича установлен и в Вязьме.

Непростительно мало историки упоминают имя П. Д. Барановского. И еще неизвестно, какова бы была судьба красавицы Одигитрии, если бы не отчаянная и упорная борьба великого архитектора, реставратора и гражданина России за сохранность крупиц ее истории. Именно Петр Дмитриевич еще в «застойные» годы добился начала работ по ее сохранению и реставрации. 

О давних и поздних достопримечательностях Вязьмы и ее реликвиях можно написать объемную книгу. И если бы за это взялся какой-нибудь известный писатель, то наверняка бы в обойму сведений о городах России был добавлен еще один очень важный и интересный рассказ об этом смоленском городе. Нельзя сказать, что и советская власть совсем не заботилась о нем и отыскать следы  деятель-ности коммунистических правителей, кроме как в перечне разрушенных церквей, не удастся. Само восстановление Вязьмы можно смело назвать подвигом, ибо город лежал в руинах после освобожде-ния в марте 1943 года. Сразу после войны  отцами и дедами была засажена сосной и лиственницей  выгоревшая и покрытая воронками от снарядов  и бомб Русятка, и теперь здесь шумит пригородный лес. И где бы теперь отдыхали вязьмичи летом и катались зимой на лыжах? Непонятно, где бы  ныне отмывали грязь ее некоторые жители, если бы в 1950-х не была построена городская баня, которая ныне и вовсе осталась единственной из всех подобных заведений существовавших ранее и снесенных за малой «экономичностью». К чему бы ныне подключались они, если бы тогда же не проложили чу-гунную нитку водопровода. Куда бы ходили школьники в кружки или спортивные школы, если бы к 150-летию освобождения Вязьмы от французов в 1962 году, не был построен городской Дворец Культуры? Честные  и патриотичные руководители
послевоенной поры  внесли немалую лепту в эко-номическое и культурное развитие Вязьмы.

Оказали и демократические «эффективные менеджеры» свое влияние на облик Вязьмы. При-чем, они по странному совпадению являлись последней генерацией руководителей, что породила марксистско-ленинская идеология. Правда, литературный рассказ об этих кабинетных «страдниках» уже не смогли бы  вести ни автор поэмы о «Мертвых душах» ни даже М.А. Булгаков, освятивший своим  двухлетним присутствием Смоленщину и полугодовым – Вязьму, - для этого потребовался  новый Салтыков-Щедрин – продолжатель летописи города Глупова.  Кто-то из них пил горькую, кто-то учил крестьян сеять и косить, кто-то сносил заборы по всему городу и пилил вековые дубы, кто-то покрывал  свободное пространство призывами о совсем-совсем близком коммунизме. А если вдруг кто из них хотел увековечить доблестный труд или ратный подвиг, то, подобрав и покрасив подхо-дящий железный, отработавший свое механизм, взгромождал на пьедестал танк, грузовик, паровоз, пушку…. Впрочем, вскоре стало не до железа. Нужно было прибирать к рукам заводы, магазины, конторы, склады – все то, что наплодила неэффективная советская экономика, и что требовалось срочно демократизировать, т.е. организовать грамотное руководство  убыточного объекта, для прине-сения прибыли единственному  ушлому владельцу. Говорят, что даже Спасская башня, чуть было не стала чьей-то новой собственностью. И уж тогда бы ее владельцы точно выполнили просьбу монашек двухвековой давности, если бы не смогли организовать в ней какой бар, салон или сексшоп.

Сейчас,  после того как, по утверждению СМИ экономика развивается и, несмотря на отсутст-вие в Вязьме большинства предприятий и катастрофическое уменьшение населения достигает до пе-рестроечного уровня, снова продолжилось культурно-художественное развитие Вязьмы. На все еще Советской – бывшей Торговой площади, установлен почти «александрийский столп» - круглая гра-нитная стела с двуглавым орлом на  вершине и графическим описанием на двух тумбах и помеднен-ных плитах всех подвигов наших предков, по реестрам официальной истории. А между нею и Смо-ленским мостом появился гранитный же лапоть, который согласно сопроводительной записке озна-чает, что Старый Смоленский тракт привел русского мужика от сохи в космос и от Москвы до Пари-жа с помощью лаптя. Пожалуй, В. Ван Гог мог значительно усилить экспрессивность своей картины, где изобразил стоптанные башмаки, а оставил лишь единственный башмак, принадлежавший, ска-жем, одноногому бродяге. Единственный лапоть эту экспрессивность восполняет  и объясняет, поче-му русские люди по Старому Смоленскому тракту не ездили на лошадях – верхом, в каретах, кибит-ках и телегах. Разрешать иметь лошадь в хозяйстве исключительно цыганам, видимо, догадалась не советская власть, а еще Романовы, и единственным,  доступным средством передвижения именно при них стал русский лапоть. Но  главная опасность этого культурно-исторического объекта состоит в его похожести на объемный писсуар, а ввиду отсутствия в округе общественных туалетов, то вполне ве-роятно его нет-нет и будут использовать по  «нетранспортному» назначению.

Впрочем, вполне возможно, лапоть может стать и реликвией. Со стороны Москвы неведомый начальник издал такой строгий приказ, согласно которому старая дорога была навсегда перегорожена рельсом на месте бывшего переезда, что отменить его теперь не сможет любой нынешний самый главный ЖД-начальник, и жителям значительного района города приходится добираться в центр ли-бо с помощью как бы  лаптя, т.е. пешком. Либо почти через бывший смоленский город Гжатск, полу-чивший свое новое легендарное имя благодаря полету Юрия Алексеевича Гагарина.

А со смоленской стороны бывший спортсмен и губернатор Смоленщины не сумел из имевших-ся миллиардов найти средств, чтобы сделать Старую Смоленскую дорогу проезжей насквозь. Так и стоит участок от Зарубежья до Васина, который можно преодолеть лишь на танке да внедорожнике, если повезет с сухой погодой хотя бы в течение месяца. Возможно, нынешнее руководство припрята-ло документ о том, что после Поляновского Мира, именно Польша должна восстановить этот уча-сток. А когда Польша поведется на этот хитроумный  маневр и положит асфальт, тогда будет извле-чен другой  «летописный» документ, -  что все-таки участок от Зарубежья до Васина или Болдина, относится  к  России.  А если же Польша не поведется и окажется  коварной и жадной, и кроме как о Катыни, ни о чем другом не пожелает говорить с властями Смоленщины. А дорога  до  Зарубежья от Вязьмы мало помалу сама собой обветшает, до подобного под Васиным состояния, в домике у Смо-ленского моста, - в нынешней церковной лавке, что заменила собой былые: музыкальную школу, па-рикмахерскую, кондитерскую, фотографию… вполне возможно организовать аттракцион под назва-нием: «Путешествие по Старому Смоленскому тракту».  –  За скромную плату давать напрокат на-стоящий лапоть и на одной ножке,  благо, что они все на одну ногу, от каменного реликтового собра-та скакать туда и обратно по единственному оставшемуся в Вязьме проезжему участку дороги – Смо-ленскому мосту. Можно будет доход и удвоить, если предложить женихам носить невест через мост и обратно уже в двух лаптях. А если в них облачить и самих невест, то кроме  учетверения прибыли и придания историчности такому важному событию в жизни молодых, была бы подсказана им  пер-спектива для  единственного финансового достатка –  необходимого для этого перемещения  в столь-ный Смоленск, либо прямиком в престольную Москву глубинным традиционным способом. В об-щем, лапоть мог бы стать даже не реликвией, а БРЕНДОМ, напрочь затмив собой воспоминание о пряниках, что никак не получается испечь из нынешних продуктов…. Но шутки в сторону. Настало время рассказать об одной достопримечательности Вязьмы, которая обязательно стала бы реликвией, и след от которой тянулся из самой древности в наше время, но, видимо, никогда ею не станет. (Хотя, как говаривал один булгаковский персонаж: «Впрочем …  разве что чудо?»).
 
В совсем недалекие времена, когда жители Вязьмы, проживавшие в частном секторе, почти в полном составе вели личное подсобное хозяйство и ходили пешком на работу в разные части города, по всей извилистой реке для  удобства устраивались мосты, в нашей местности именуемые – лавами. Каждую весну лавы сносило или ломало льдом, но после каждого паводка они восстанавливались вновь и в том же самом, или чуть другом – более удобном месте. Все это делалось для того, чтобы можно было быстрее добираться до работы, рынка, центра города, гонять скотину на новые пастбища по долине реки, ходить косить траву и пр. и, конечно, доставлять радость мальчишкам  наблюдать в извивающихся на течении речных травах стаи плотвы, язей и пескарей прямо под досками мостов. В черте города эти лавы исчислялись десятками, но после того как появлялись автобусные маршруты, приобретался личный транспорт, на рынках дешевело мясо, а комбикорма дорожали, в реку потекла канализация из многоэтажек потеснивших частные дома, и в позеленевших водах, вильнув хвостами, растворились: язи, пескари, плотва…,  лавы стало возводить некому и незачем. Но т.к. ходить все-таки кое-кому  с одного берега на другой приходилось, то тогдашняя власть решила осчастливить жителей и построить хотя бы два капитальных пешеходных моста. Один из них решено было возвес-ти в том самом месте, где когда-то впадал в реку родниковый источник, начинавшийся недалеко от стен бывшей Калужской башни крепости. Позже, протекавший ручей стал мешать своим влажным руслом. И чтобы избавиться от ручья выкопали глубокую траншею, заложили дренаж и сверху засы-пали грунтом. Таким образом, источник был похоронен, застроен домами и напоминал о своем суще-ствовании лишь влажной болотиной в излучине реки, где постоянно укладывались одни из лав. Здесь и решено было возвести капитальный пешеходный мост, которому были бы не страшны весенние ле-доходы и разливы Вязьмы. Как все в СССР  происходило медленно и неумолимо, так  шло незаметно и долго согласование, финансирование, разработка документации и т.д. и в отношении моста. И пере-стройка не смогла помешать его появлению, несмотря на  будущую неэффективность: какая выгода от людей, которые бесплатно туда-сюда ходят по мосту? Постепенно выросли бетонные опоры, были завезены плиты…, а когда тяжелые краны стали их укладывать, превращая в мост, произошло не-предвиденное, - потревоженная  водоносная жила вдруг выплеснулась наружу мощной струей. Рабо-чие строители к изогнутой трубе приварили поперечены, водрузили в водную скважину и заделали все  вокруг камнем и бетоном. Так появился в самом центре города источник чистейшей родниковой воды, которая словно вырвалась наружу из толщи времени и забвения. Жители с ближних и дальних улиц зачастили с бидонами, ведрами, банками по уложенной кирпичиком лесенке,  вот тогда-то часто и можно было услышать: «Родькин колодец,… Ротвин колодец…». Жители вспомнили про свой ста-ринный источник и расхваливали воду, по их словам очень вкусную и не портящуюся месяцами.

Пользовались источником долго. – Так долго, как в СССР обычно продолжались все стройки. Но внезапно деньги кончились, а тот руководитель, на которого выпало право завершать строитель-ство моста, подсчитав остаток суммы, решил не беспокоить высшее начальство попусту, т.е. выби-вать еще деньги на дополнительные плиты и опоры, чтобы мост чуть удлинить и под ним сохранить источник. (Ах, как бы он помогал жителям города пережидать постоянные отключения воды по при-чине прорыва стальных труб водоканала, уложенных гораздо позже тех, что заложили  после войны из чугуна). По его указанию большегрузные самосвалы быстро навалили грунта по обе стороны реки. Остатка суммы хватило, чтобы с одной сторону сделать однобокую лестницу, несмотря на то, что люди подходили  к мосту обычно с разных сторон. Шаг ее получился таким, что перемещаться по ней можно только вприпрыжку, и поэтому жители тут же натоптали с этого холма кому каких нужно тропинок в разных своих направлениях. А с другой стороны – там, где снова похоронили, оживший было родник,  насыпь распланировали и сделали асфальтированную дорожку. Асфальт пролежал не-долго. Дождевой и талой воде с окрестных улиц течь было некуда, и она устремлялась в реку именно по этой дороге, отчего ее стало постоянно размывать и приходилось образовавшиеся прорехи, наспех, засыпать чем придется – песком, глиной, мусором…. В общем, это и стало новой достопримечатель-ностью Вязьмы с которой ее жители теперь приловчились с детьми и внуками  подкармливать диких уток, чье поголовье  исчисляется сотнями и желает быть накормлено не только в голодную зиму, но и во всякое время года. И молодежь полюбила в обнимку стоять у перил – «фоткаться мобилами», да ронять иногда в быстрый вяземский поток пустую бутылку или банку от пива. А руководитель, что посчитал не вовремя появившийся родник препятствием своему административному росту, ныне, ви-димо, руководит чем-то более значительным, чем Вязьма, или озабочен судьбой простых людей, а то и глядишь –  всей России, в каком-нибудь депутатском кресле.
Недавно рядом с  этой постоянно латаемой насыпью, на которой окончательно стерлись следы асфальта, какой-то предприниматель решил освоить  соседнюю болотину в самом центре города и точно так же присыпал значительный участок. Жители гадали – что здесь возникнет: очередной мини или макси «маркет», компьютерный салон, рынок, похоронное бюро или автостоянка? Не угадал ни-кто. Рядом с дорожкой выросли три строения буквой «П»  размером с коровники. По углам их приби-ли кругляши от бревен, чтобы это напоминало избы, срубленные «в обло», а крыши, окна и пр. за-вершили так, как это недавно повелось именовать – «евроремонт». Т.е. пластик, окна-пакеты, крыши из ромбиков цветного руберойда…. Все это, видимо, планируется использовать в качестве заведения, где сразу много компаний в своих обособленных стойлах смогут одновременно и независимо друг от друга что-то праздновать, отмечать, кого-то славить или, наоборот, поминать. В общем, - эдакая ка-бацкая слобода с видом на Вязьму-речку, по берегу заросшую ивняком, в котором в этом году как никогда заливались соловьи. Недавно рядом с этими строениями вырос и небольшой аккуратный срубик из точеного бревна, из коего и пилили кругляши для углов зданий. Когда к нему прикрепили моток блестящей массивной цепи, кто-то предположил, что здесь поселят огромного пса, чтобы праздные и скорбящие люди не переходили в  своих радостях и  печалях определенную степень ох-меленности, т.е. это собачья будка. Но и это предположение не оправдалось.  В открытом верхнем проеме вскоре появилось большое деревянное окованное обручами ведро, вал с изогнутой ручкой, и стало ясно, что это колодец. В сознании снова выплыло булгаковское: «… разве что чудо?».

А когда два-три молчаливых азиата уложили несколько квадратов цементной брусчатки, и можно было к колодцу подойти через груды раскисшей глины, на нем обнаружилась каменная таб-личка. На правой стороне, которой, был изображен всадник. Его облик наглядно демонстрировал не-достаток истории в ее многозначности из-за количества учебников. «Преемственности и непрерывно-сти  исторического процесса и понимания единства истории – базовой составляющей нашего куль-турного кода, основы нашей цивилизационной идентичности, фундаментального вопроса граждан-ского воспитания», - о которых в основном  ныне ведутся научные споры, не наблюдалось. Оснащен-ный щитом, копьем, кольчугой и шлемом сверху, всадник был облачен не понятно во что снизу, т.е. не было и малейшего намека на лапти. Надпись же слева гласила: «Вязьма. Ротвин колодец. Воинам - Русичам, отстоявшим свободу и независимость государства Российского от благодарных потомков». Заглянув вовнутрь, стало ясно – очередная псевдоисторическая туфта. На метровой глубине из гряз-ного песка торчало несколько чахлых сорняков. Вероятно, теперь сюда начнут водить школьников со всех школ, и учителя истории объяснять, как вот тут, на берегах колодца, русские воины сражались с …..  А мальчишки - «благодарные потомки», заглянув за ведро, будут высматривать и пытаться вы-удить «бычок» покрупнее, что захмелевшие посетители будут посылать в этот «исторический источ-ник» в промежутках между возлияниями, и не имеющих права курить за столом, как того потребует строгий закон о курении,  от чего цены на табак взлетят до небес и будут школьнику не по карману.
 
Оглянувшись на мост, вспомнилось, как с него наблюдал  в июньском небе  невидимый салют, а в сознании рождались первые строки о родном городе. И вот теперь, в сентябре, когда они сплелись в такое длинное СКАЗАНИЕ О ЛЖИ,  так захотелось хоть толики чего-то настоящего. Но где же ее взять – ПРАВДУ у себя на Родине? Пожалуй,  у Вл. Высоцкого, чьи рифмы что в подворотнях, что на больших сценах одинаково не были лукавы ни на йоту. Его двумя строчками и закончу!

          И ни церковь,  ни  кабак – ничего не свято!         
          Нет, ребята, все не так! Все не так, ребята!

Вязьма. Сентябрь. 2013 г.