В промозглом ноябре 2018 года Александра Ивановна сидела у набиравшей жар печи и мелкими стежками пришивала атласную голубую звезду к тёплой куртке закреплённого за ней постояльца. Шурочка появился в её доме на окраине города Энска по разнарядке из краевого центра, почти сразу после вступления в силу Закона об амнистии и принудительной адаптации пассивных гомосексуалистов.
Азартная охота на «голубых» началась годом раньше, как долгожданный подарок правительства народу в честь столетия Великого Октября. Гигантская волна доносов, заявлений и ночных арестов прокатилась по просторам России. Она накрыла, подмяла и выплеснула в холодные бараки фильтрационных лагерей, а потом лагерей специального назначения только активных педерастов из политической и деловой элиты.
Мировая пресса клеймила позором единственное государство, поставившее гомосексуализм вне закона, но границы были наглухо закрыты, и даже самые высокопоставленные геи и лесбиянки уже не могли покинуть Россию, ставшую ловушкой. Они затаились в особняках в ожидании неминуемого ночного стука в дверь, ареста и позорного разоблачения. Бывшим чиновникам, партийным боссам и бизнесменам предстояло пройти многолетнюю программу трудового перевоспитания, направлявшего избыток низменной энергии в давно испытанное и надёжное русло: заготовку леса и строительство дорог в самых глухих уголках огромной страны.
Государственный «сепаратор», состоящий из военных психологов и гражданских врачей, тщательно отделял закисшие «сливки» общества от невинно пострадавших по ложному доносу и, действительно, «обиженных». К числу последних принадлежал и Шурочка – бывший помощник бывшего депутата Законодательного Собрания одного из регионов средней полосы России. Депутат уже постигал профессию сучкоруба, когда Шурика после тщательной проверки отправили на Урал для принудительной адаптации к нормальной мужской жизни. Автозак с десятком ему подобных особей изначально мужского пола въехал в закрытый дворик полиции города Энска, где ухмыляющиеся офицеры построили «обиженных» в одну шеренгу.
- Значитца так, граждане пидорасы, - начал хмурый седой полковник, - в моём городе я вашего баловства не допущу, но и в обиду не дам. Головой за каждого отвечаю – по Закону. Здесь, понятное дело, не лагерь, но для вас – особые правила. Форма одежды – свободная, но чтоб без глупостей: бабские юбки-тряпки-панталоны-лифчики носить запрещено. Правило первое: на верхней одежде спереди и сзади должна быть пришита голубая звезда. Чтобы, значица, народ знал, с кем имеет дело. Народ у нас на Урале хороший, но суровый. И на расправу скорый. Голубые звёзды – гарантия вашей безопасности. Ни один гопник вас не тронет – слово офицера. Правило второе: увидел такого же звезданутого – перейди улицу, чтобы меж вами не было контакта. Это запрещено. Правило третье: каждый из вас будет закреплён за бабой-одиночкой. И, не дай бог, хоть одна из них пожалуется участковому на рукоприкладство и нарушение домашнего распорядка. Сразу вышлю в самую глухую деревню. Их у нас много, а непьющий мужик, хоть и пидор, в деревне – на вес золота.
Вопросы есть? Вопросов нет. Щас бабы вас разберут. Может, из кого что-то путнее и выйдет.
Инструктаж закончился, и во дворик запустили женщин. Тщательно скрывая смущение, они проходили вдоль ряда, останавливаясь около красавцев, каждый из которых мог бы составить счастье любой женщины, если не видеть выражения глаз, наполненных едва сдерживаемыми слезами привычного унижения и глубоко спрятанными следами неизбывной бабьей тоски.
- Ну, что, подружка, пойдём записываться. Ты мне подходишь. Как звать-то?
- Александр.
Перед статным и широкоплечим мужчиной, сломанной игрушкой известного депутата с педерастическими наклонностями, стояла обыкновенная женщина лет тридцати. По болезненной привычке, Александр равнодушно глянул на неё. Но даже извечно голодному мужскому глазу не за что было зацепиться на заурядной фигуре и лице, нетронутом макияжем. Лишь в уголках рта «покупательницы» таилась добрая усмешка:
- А меня – Александрой Ивановной. Буду звать тебя Шурочкой. Не обижайся – без намёков. Я тебя жалеть буду. Нам про вашего брата целую лекцию прочитали.
Она смешно наморщила лоб, зажмурила глаза и заученно протараторила:
- Причины формирования гомосексуальных наклонностей у мужчин. Во как. А потом зачёт принимали. Но я главное только запомнила. Типа: «пассивный гей – лучший друг женщины». Кажется так. Давай, Шурочка, по-быстрому запишемся у регистратора, да я паспорт твой заберу. И государственное пособие оформлю. Не боись, не съем.
Так Шурочка попал в уютный дом Александры.
В первое время он угрюмо молчал, неумело, но безропотно помогая хозяйке в огородных и домашних хлопотах. Иногда поражал Александру какой-то наивной детской радостью: то подолгу караулил курицу на гнезде, а потом с просветлённым лицом разглядывал тёплое, только что снесённое яйцо. То удивлялся крупным клубням самой обыкновенной картошки или богатому урожаю невиданного корнеплода – чёрной редьки. Он научился у Александры колоть дрова и растапливать печь, и не мог оторваться от приоткрытой дверцы, за которой жил полудикий огонь, так непохожий на покорный голубой венчик привычной газовой горелки.
Женщина с расспросами не приставала, сердцем понимая всю деликатность их положения, но незаметно радуясь каждой приятной мелочи в совместной жизни с ущербным, но таким аккуратным, вежливым и всегда опрятным человеком.
От Шурочки никогда не пахло крепким мужским потом, винным перегаром и табаком, каждый вечер он мыл ноги, стирал носки и диковинное мужское бельишко, не имевшее ничего общего с сатиновыми пропотевшими трусами и вонючими китайскими кальсонами бывшего мужа Александры.
Постепенно их отношения достигли той степени доверительности, которая никогда не возникает между женщиной и мужчиной. Александра получала что-то вроде небольшой пенсии на содержание Шурочки, которому на работу устраиваться не разрешалось в целях его же безопасности. Она выкладывала деньги на стол, но постоялец к ним не прикасался. Лишь один раз он попросил выдать ему довольно крупную сумму и ушёл в магазин. Отсутствовал непривычно долго. Александра начала было волноваться: не случилось ли чего? Голубые звёзды на одежде хорошо видны днём, а вот в сумерках, да по пьяному делу… Могут и раздеть, и покалечить…
Шурочка вернулся в целости и протянул Александре пакет, перевязанный розовой лентой:
- Примерьте, Александра Ивановна. И покажитесь. Меня можно не стесняться. А то, что у вас есть, нужно выбросить. Вы – женщина. Поверьте, я в этом разбираюсь.
Александра развернула бумагу и густо покраснела: в пакете оказалось нечто невообразимо красивое, нечто такое, на что она никогда даже не смотрела, стесняясь каменноликих продавщиц, их холопского равнодушия к серой массе очевидных «непокупателей».
В полном смятении и, не сказав ни слова, она ушла в свою комнату, чтобы примерить все эти изящные предметы дамского туалета. Всё было подобрано с величайшим вкусом, точно по её фигуре и с несомненным знанием дела. Надев первый комплект белья, она почувствовала перед зеркалом странное волнение от невозможности показать это ни одной из своих знакомых… И непреодолимое желание подчиниться воле единственного мужчины, хотя и не мужчины, конечно, а несчастного гомика, но всё-таки существа противоположного пола… И жгучий стыд от самих этих мыслей и чувств… И отчаянную решимость, которая, помимо воли, нашла выход в каком-то чужом голосе…
- Шурочка, зайди…
***
В тот памятный вечер они открылись друг другу. Но не с первозданным восторгом мужчины и женщины от возможной физической близости – нет, об этом они даже не помышляли, а с той неведомой до сих пор жаждой высказаться, которая необъяснимо мучает любого, кто долгое время томился от одиночества. Он случайно встретил собрата, и поток беспорядочных мыслей-слов, не вмещающийся в тесное русло логики, уже невозможно остановить.
Под утро она сказала:
- Каждая женщина мечтает, чтобы мужчина рядом с ней хоть иногда был настоящей подругой. Но так не бывает.
Он усмехнулся:
- А мы с тобой?
- Я ведь сказала – иногда…. Ну, ты понимаешь…. Есть и другие отношения…
- Не продолжай, об этом не стоит говорить.
- Прости.…
- За что посадили твоего мужа?
- Он уже бывший. Нас развели сразу после суда.
- Пусть так. Но ты его любишь?
- Его? Он сделал из меня животное. Я себя презирала, но уже не могла без этого. В последний раз пришла в сознание в больнице. Следователь попросил что-то подписать. И всё. Егора посадили, а жизнь стала пустой. Потом пробовала сойтись с одним. Мужик хороший, непьющий. Но ничего у нас не вышло. И уже ни с кем не получится.
- Мне это знакомо.
- Я хотела тебя спросить про … первый раз. Но если не хочешь – не рассказывай.
- Не хочу. Но мой сделал тоже самое. Первого раза я вообще не помню. Утром, когда проснулись, он показал видеозапись. А потом всё повторил на трезвую голову. Как-то неспешно, по-хозяйски. Я испытывал мучительный стыд. И, как ты, презирал себя. Но моё тело уже принадлежало ему и послушно принимало непривычные позы. Самое ужасное, что мне это понравилось. Я сдался и выполнял любое желание хозяина. Понимаешь, я легко мог его убить. Я сильнее. Но под ним вёл себя, как объезженный жеребец. И уже не мог жить без ощущения его полной власти. И до сих пор не могу.
- Я его ненавижу, - она больно сжала руку Шурочки.
- И я своего. Пора растапливать печку.
Мужчины редко понимают женщин.
Он не стал включать свет и долго возился с лучиной и спичками.
Темнота, чуть разбавленная заоконным осенним туманом, ещё скрывала лица.
Тяжкая тайна каждого не стала легче от нечаянно выплеснутых слов.
После крепкого чая Александра заметно повеселела и советовалась с Шурочкой о том, что надеть. Уже без тени смущения она появлялась перед ним то в единственном брючном костюме, то в подаренном комплекте нового белья, то, придерживая перед собой простое платье, и делая серьёзное лицо – ну, как? А если так? Она быстро поворачивалась к Шурочке спиной и неожиданно оказывалась полностью обнажённой. Он добродушно смеялся, она кокетливо вертела круглой попкой и со смехом убегала переодеваться.
С ней происходило что-то удивительное, в чём невозможно было разобраться сходу: никогда в жизни она не чувствовала себя такой свободной, красивой и такой бесстыдной девчонкой. Не замотанной и бесправной швеёй-мотористкой, которую придирчивая хозяйка ателье могла вышвырнуть за порог в любую минуту. Не забитой до полусмерти женой с тяжкой историей узаконенных и почти ежегодных детоубийств. Не бесформенной конь-бабой в подшитых валенках и телогрейке, с тяжёлым колуном и берёзовыми чурками или коромыслом и вёдрами у заледеневшей колонки. И даже не женщиной-одиночкой, с мокрой ночной подушкой и опухшим утренним лицом. А именно – озорной девчонкой с горящими глазами.
Оказывается, они вовсе не такие маленькие.
И на грудь приятно смотреть.
И всё остальное – ничего себе, и очень даже….
Она так давно не была счастлива, что не могла понять: всё происходящее и есть – первый лучик. Но одно она знала точно и не считала нужным это объяснять: больше никогда она не сможет назвать этого… человека – Шурочкой.
Да, он оказался самым близким ей человеком.
Подругой. Но это только внутри себя. Не вслух.
Она не могла назвать его мужчиной.
Какой же Сашка мужчина, если ещё вчера, ну, не вчера, а целый год назад… он почти ничем от неё не отличался? Если он делал всё то же, что делала она, подчиняясь Егору? Точно так же, как она, выполнял любое желание похотливого хозяина.
Она горько усмехнулась отражению: может, в постели, он исполнял роль женщины лучше, чем ты? Он же сам сказал: «мне это понравилось».
И мне – нравилось. Тогда в чём между нами разница? Он и я – человеки.
Только пол – разный. Но мы оба – шлюхи. Потому что – даром, ради удовольствия.
За что мне его презирать?
А если бы его хозяйкой была женщина? В сапогах с ботфортами? Била бы его по голой заднице хлыстом, а он лизал бы ей ноги? Или ещё что-нибудь. У них, там – в порядке вещей. Фу, какая мерзость!
Она вышла к Шурочке уже переодетой в серую мышку, но он заметил, что её глаза совсем не те, и спросил:
- Что с тобой?
- Ничего. Я кое-что представила из твоей прошлой жизни…
Его плечи опустились:
- Александра Ивановна, постарайтесь забыть о нашем разговоре.
- Если бы твой козёл был женщиной, то я бы тебя убила. И её – тоже. И никогда не называй меня Александрой Ивановной. Я для тебя – Шура-Шурочка, а ты для меня – Сашка или Александр. Это – новое правило. Запомни. Мы с тобой – друзья. Я – на работу.
Шура вышла из дома, оставив Сашку наедине с горячей печкой и кончиками пока непонятных мыслей, торчащими из прошлогоднего снега, забившего голову поздней осенью 2017-го года. Эта плотная грязная ледышка вовсе не спешила таять.
***
В тот день Шура домой так и не вернулась.
Не вернулась и ночью.
Сашка не находил себе места и слонялся по дому из угла в угол. Все домашние дела были переделаны, всё прибрано и помыто, перестирано и отутюжено, сварено и поджарено. А хозяйка всё не возвращалась. И не позвонить – мобильные телефоны продавались только по специальным разрешениям. И на работу к ней не сходить – она сразу предупредила, что ни встречать, ни провожать её нельзя: лишние сплетни-разговоры, да и начальнице это не понравится – нечего клиентов отпугивать, многие брезгают….
В окно громко постучали.
Сашка выглянул и в домашних тапочках выскочил во двор: полицейская форма – лица не разглядел – ничего хорошего не обещала. Молодой участковый не счёл нужным козырнуть и представиться. Просто сказал:
- Тебя начальник вызывает. Собирайся и беги. Вот пропуск.
Он аккуратно, чтобы не прикоснуться нечаянно к руке спецпоселенца, передал серую бумажку.
- А что случилось? Александра жива?
- Что с ней случится. Сидит в обезьяннике. Начальник подробности не докладывал.
Хмурый полковник встретил Сашку дежурным «присаживайтесь» и начал без прелюдий:
- Твоя хозяйка, Александра, избила начальницу. Судя по показаниям свидетелей, почти ни за что – из-за тебя. Что-то та не так сказала или не так посмотрела – баб не поймёшь. Я всё кое-как уладил, хотя дело подсудное. Но работу она потеряла, тут уж ничего не поделаешь – частный бизнис, мать его. Попробую устроить её санитаркой в больницу. Она ведь медучилище закончила. Женщина справедливая, мало таких. Так что с голоду умереть не дадим. Но тебя придётся перевести в другой адрес. Щас её приведут, и я всё объясню, чтоб два раза не повторять.
- Товарищ полковник, задержанная доставлена.
- Свободен. А ты, Александра Ивановна, присаживайся. Разговор у нас – «на три года условно». Да шучу я. Не бойся. Всё будет путём. Завтра выйдешь на новую работу. По специальности. Полы мыть да горшки за больными выносить. Больше ничего сделать не могу.
- Спасибо.
- Я надеюсь, что там ты руки распускать не станешь. Ладно. Забудем.
Тут вот какое дело: твоего бывшего, Егора Калганова, позавчера выпустили. Условно-досрочное освобождение. Лагеря переполнены, поступило указание освободить их под размещение другого контингента, а потому «домашних боксёров» решено долго не держать. Для политики государства они опасности не представляют. Егор Петрович Калганов, по кличке Калган, убыл по месту жительства, то есть в наш город. Препятствовать этому я не могу. Хоть вас с ним и развели, но дом записан на него. Имеет полное право на заселение. И охранять вас от этого гражданина у меня нет ни возможностей, ни законных оснований. Значитца так. В целях предотвращения возможных противоправных действий, а Егора я знаю хорошо, будем переводить твоего спецпоселенца в другой адрес. Лучше бы и тебе, Александра, из дома съехать. Да поскорее.
Упавшим голосом женщина спросила:
- Сколько у нас времени?
Сашка встрепенулся:
- Я не хочу к другой хозяйке. Так нельзя…
- Вы, гражданин, не встревайте, я с человеком разговариваю, а не с вами. Раньше нужно было думать: что можно, а что нельзя. Её – с вами впридачу – извиняюсь, ни в один приличный дом даже на порог не пустят.
А ты, Александра Ивановна, свободная женщина. У тебя времени много – целая жизнь. Может, ещё сойдёшься со своим каторжанином. А? Да я шучу. Ищи себе угол от греха подальше. Сутки у вас есть. Максимум – тридцать шесть часов. Завтра в восемнадцать ноль-ноль твоего постояльца заберёт другая хозяйка. Кандидатуру уже подбираем. Вы, гражданин спецпоселенец, обождите за дверью. У нас ещё одна темка есть.
Сашка, опустив голову, вышел из кабинета, а полковник заглянул в толстый ежедневник, передал его Александре и продолжил:
- Перепиши адресок. Тот, что в самом низу, справа, а то я буковки не различаю – дальнозоркость, а руки короткие. Это в другом конце города. Тоже – частный сектор. Дом на двух хозяев. Одинокая бабка Наталья, которая тебя приютит – моя «крестница». Женщина отчаянная. По молодости мужа зарубила, но это – дело прошлое. Просто, чтоб ты в курсе была и вопросов лишних не задавала. Не любит она этого. Через стенку – бывший опер. Зовут Иваном Кузьмичом, но по отчеству не величай. Просто – Иван. Пил здорово, а сейчас – в завязке. Если что – только в стенку стукни. Он, хоть и на пенсии, твоего Егора в бараний рог согнёт в секунду. Денька через три выхлопочу тебе разрешение на мобильник. Больше ничем не помогу. Прямо сегодня поезжай туда и договорись. Передай привет Наталье Ильиничне от лейтенанта Алексея Грибанова. Она всё поймёт.
- Спасибо, Алексей Петрович.
- Ступай, девонька. У меня дел и без тебя хватает.
Они шли по городу молча. Александра решительно взяла его под руку ещё на скользком крыльце отдела полиции и крепко держалась до самого дома. Встречные прохожие, увидев голубую звезду на его куртке, поспешно отводили взгляды, но он точно знал, что они оборачиваются и насмешливо глядят им вслед.
Дома Сашка по-бабьи засуетился, не зная куда посадить и что в первую очередь подать на стол, что можно спросить, а о чём спрашивать нельзя. Вот как ему теперь жить дальше и что его ждёт впереди? А не знает ли Шура, кто будет его новой хозяйкой? И из-за чего началась эта глупая драка с начальницей? Нельзя ли было избежать таких больших неприятностей? Как-то перетерпеть и промолчать?
- Так из-за чего ты в драку полезла?
- Она сказала при всех: «Что-то наша Александра сегодня счастливая и весёлая. Неужто со своим постояльцем переспала? Ну и как оно? С пидорасиком ?». Меня и переклинило. Едва оторвали.
- Какой ужас!
Александра неохотно поклевала еду в тарелке и засобиралась в дорогу. Только раз она бывала в том районе города, куда посоветовал отправиться в первую очередь полковник Грибанов. Втайне она надеялась, что отчаянную Наталью Ильиничну получится уговорить. Вот ведь на что она решилась! Неужели она, женщина, не поймёт и не приютит их с Сашкой? Ведь он без неё пропадёт. И она без него. А правильные слова сами придут.
Она попросила Сашку запереть дверь и никому до её возвращения не открывать. Он послушно, какой всё-таки молодец, два раза щёлкнул замком. Александра подёргала за ручку, для верности, и пошла к автобусной остановке. Ехать предстояло с пересадкой, это она хорошо помнила.
Сашка в волнении шагал по комнате.
А если бы её посадили? Почему она не подумала о нём? Конечно, обстоятельства так сложились, что им всё равно придётся расстаться. Но ведь могло быть и по-другому. Егора могли не отпустить, и лезть в драку с начальницей было безответственно. Они только-только начали привыкать друг к другу, а она из-за собственной несдержанности, да что уж там – бабской глупости, потеряла хорошую работу. Санитарки получают копейки, а на его пособие вдвоём не проживёшь…
***
Прошёл час. Неожиданно в дверь кто-то робко постучал. Сашка услышал детский голосок:
- Петя-петушок, золотой гребешок. Выгляни в окошко. Дам тебе горошка…
Сашка открыл дверь. Соседский мальчишка метнулся к калитке. А перед Сашкой, словно из-под земли, выросла плотная фигура коренастого мужика, на полголовы ниже ростом.
Мужик широко улыбнулся и сказал:
- Я – ваш новый сосед. Вот пришёл познакомиться. В хату пустишь? Как-то на дворе свежеповато.
- Заходите.
Новый сосед закрыл за собой дверь, осмотрелся и спросил:
- Стало быть, ты и есть – Петя?
- Меня Александром зовут, а вас? - Сашка потянулся для рукопожатия, но сосед спрятал обе руки за спину и, извиняясь, сказал:
- У меня, это… грибок или экзема… Ручкаться с тобой не положено. Я только вопрос хочу задать. Всего один. Можно?
- Задавайте.
- Скажи, Петя, а ты знаешь, что такое «взять на калган»?
- Понятия не имею. На бутылку что ли не хватает? Так я дам. Но меня Александром зовут.
- Правда? А мне сказали – Петя. А «взять на калган» это вот что…
Он шагнул к Сашке, улыбнулся ему и неожиданно ударил головой. Потом склонился над окровавленным лицом упавшего навзничь Сашки:
- Я же говорил, что ты – Петя-петушок. Какой же ты Александр? Александр – победитель. Это моя супруга – Александра. С этим не спорю: не баба – огонь. А ты – пидор. По нашему – «петух». Я буду звать тебя Шурочкой. Ты согласна, Шурочка? – он наступил на руку Сашки и тот закивал, морщась от боли.
- Ты не кивай, когда с тобой человек говорит, а отвечай, как положено, - Егор пнул Сашку по рёбрам.
- Согласен…
- Ответ неправильный, - Сашка получил ещё один удар.
- Согласна…
- Вот и хорошо. Бить тебя я больше не стану, если ты будешь послушной девочкой. Время у нас есть. Я закрою дверь и мы с тобой будем играть в доброго папу Егора и маму Шурочку. Ты ведь соскучилась по папе, Шурочка?
- Соскучилась…
- Тогда скоренько снимай штанишки. Вот так. Молодец, моя девочка. Мы их выбросим на помойку и купим тебе юбочку. Ты хочешь красивую юбочку, чтобы всегда ходить с голой попочкой?
- Хочу…
- Вот и умница. И тебе будет удобно, и мне. Тёпленькая водичка есть?
- Есть…
- Тогда чего ты ждёшь? Беги скорее подмываться и в постельку. Будем с тобой знакомиться по-взрослому. Потом позовёшь: «Папочка Егор, я тебя жду». Запомнила?
- Запомнила…
Егор вынул из-за пазухи початую бутылку водки, снял тяжёлые ботинки и бушлат.
По-хозяйски пошарил в холодильнике, достал из него колбасу и огурцы.
Налил полстакана, выпил, закусил. Затянулся дешёвой сигаретой.
И широко улыбнулся, когда из спальни послышалось:
- Папочка Егор, я готова…
***
Александра вернулась поздно.
От автобусной остановки почти бежала, чтобы обрадовать Сашку: суровая Наталья Ильинична согласилась сдать маленькую комнатушку и приютить их обоих – до лучших времён: «Хоть он и ущербный, но ведь тоже человек. А без тебя, как пить дать, пропадёт. Веди уж».
Дверь в сенях оказалась незапертой, и Александра поняла: что-то случилось.
Случилось. И такое, что объяснять не нужно.
Довольный Егор в одних трусах развалился на диване и почёсывал волосатую грудь. Сашка, с разбитым лицом и голыми ногами, сидел на полу, пытаясь прикрыть наготу её стареньким махровым халатом.
- Ну, жёнушка, не ожидал я от тебя такого подарка. Кого-то из мужиков жареной курицей встречают, а ты мне живого петушка приготовила. Да такого гладенького и чистенького – любо-дорого посмотреть. И ведь какой горячий оказался, и старательный! Прямо как ты. Теперь заживём втроём, в полном согласии. Ночью – мы с тобой кувыркаемся, а утром наш петушок Шурочка прокукарекает и кофе в постель подаст. Ты – на работу, а у нас с ним – своя песня: «Мне известна давно бескорыстная дружба мужская…».
- Не глумись, Егор. Он ведь больной человек.
- Не скажи, Александра, очень даже здоровый. Красивый, упитанный, но не человек, а ошибка природы. Ты думаешь, он страдает? Да ему мужик нужен больше, чем тебе. Он не может жить без твёрдой хозяйской руки. Шурочка, скажи своей подруге: тебе хорошо было со мной? Только не ври: ты меня знаешь.
- Хорошо, - промямлил Сашка разбитыми губами.
- Хочешь ещё?
- Хочу…
- Вот видишь, Александра, эта девочка хочет ещё. Сейчас, Шурочка, потерпи, мы полечим твои губки. Папу Егора нужно подготовить к встрече с любимой женой. Ползи ко мне, Шурочка. У тебя это так хорошо получается…
- Не трогай его. Я сама, - Александра сбросила на пол пальто, поставила сумочку рядом с диваном и опустилась на колени перед бывшим мужем. Через минуту Егор застонал и прикрыл глаза от блаженства. Рука женщины потянулась к сумочке…
Дикий рёв Егора был слышен даже в соседних домах.
Александра поднялась с колен и положила окровавленный сапожный нож на стол:
- Шурочка, ты не бойся. Он уже ничего с тобой не сделает. Проживёт полчаса, а потом умрёт. У него артериальное кровотечение. Я потихоньку пойду в полицию, а ты ничего не трогай и к нему не подходи. Он сам…. И штаны надень, подруга.
В паху Егора брызгал алый фонтанчик, небритое лицо стало мертвенно бледным.
Жизнь мучительными толчками выходила из обмякшего тела.
***
Только к исходу третьих суток Александру привели в кабинет полковника Грибанова. Он кивком указал место, куда надлежало сесть.
- Александра, ты уж прости, но я тебя продержал здесь, сколько можно было. Чтобы мои ребята хоть какой-то порядок навели в твоей избушке. Зачем, девонька, ты пыталась ввести следствие в заблуждение?
- Написала всё, как было.
- Как было, говоришь?
- Да. Я его убила.
- Кого?
- Егора.
- Ну-ну. Вот экспертиза: множественные резаные раны на теле гражданина Калганова. Перечислять не буду, самого тошнит. Значитца, ты для начала искромсала своего благоверного. С особой жестокостью. С отрезанием некоторых частей тела. Допускаю. У тебя были основания. А потом ты жестоко избила и повесила гражданина… фамилию называть не буду – не положено. А в нём – почти центнер весу.
- Как… повесила?
- За шею, девонька. Тебе лучше знать. Наверное, он тебе помогал.
- Он жив?
- Нет, не жив. Но шутки в сторону. Я тебе коротко и по-простому расскажу, как всё было на самом деле. А было так: Егор Калганов проник в твой дом с помощью пацана из соседнего дома. Этот факт установлен. Потом гражданин Калганов и твой спецпоселенец распивали спиртные напитки. Факт установлен: пустая бутылка, два стакана, отпечатки собутыльников. Далее, потерпевший Калганов стал домогаться сексуальной близости у твоего постояльца. Началась драка. Точнее, избиение. Потому что на трупе Калганова прижизненных следов от ударов не обнаружено. Своей гнусной цели он достиг. Факт подтверждён экспертизой. Воспользовавшись, предположительно, сонным состоянием Калганова, твой постоялец нанёс жертве множественные резаные раны подвернувшимся под руку сапожным ножом. Егор умер от потери крови. Факт установлен, орудие убийства с отпечатками пальцев мясника-изувера приобщено к делу. Твоих отпечатков не обнаружено. Мы знаем, что твой постоялец имел определённые отклонения в психике, но, как показывают материалы дела, встал на путь к исправлению. Осознав преступность содеянного, он покончил с собой. В связи с его самоубийством, дело закрыто. Но у нас появились основания подготовить справку о реабилитации в части сексуальных отклонений. Так что твоя явка с повинной – бессмысленный самооговор. Зачем ты пыталась выгородить этого парня – для меня загадка. Ты свободна. Тебя там Наталья Ильинична поджидает. Несколько дней поживёшь у неё.
- Нужно Шурочку похоронить…
- Не беспокойся. Они все на особом контроле. Похороним за государственный счёт. Слова правильные скажем, что жил не так, но умер, защищая свою честь. Как мужчина. Ну и всё такое прочее. Я тебя провожу. Вас на машине подбросят.
Они прошли по длинному пустому коридору, спустились на первый этаж и вышли на крыльцо. Полковник тихо сказал:
- Не всё можно говорить даже в моём кабинете. Твоему Шурочке уже всё равно. А вот его матери справка о реабилитации пригодится. Хотя бы пенсию восстановят. Нужно о живых думать. Что там было на самом деле, я знаю. Не мог он Егора убить. Кишка тонка. А ты не могла своего бывшего на ремни порезать. Это – его работа. Но я тебя не осуждаю.А Шурочка твой хоть одно доброе дело сделал.
Хлопнули дверцы полицейского «уазика». Машина ушла.
Полковник ещё долго стоял на крыльце и курил.
Жизнь продолжалась: во двор городского отдела полиции въезжал "автозак" с очередной порцией "обиженных"...