– Хасан, я написаль эратический роман! – Гоги перед моим носом потряс рукописью, толщиной с могильную плиту.
– Маладэс! – я похвалил своего друга. – Типэрь у нас точно будут дэньги на випивку и дэвачек. – А ну-ка пачитай нимношка…
Гоги с готовностью достал из рукописи первый попавшийся лист и начал декламировать.
– «Тамара медлинно снимал с себя жолтый бельё. Её балшой, каричневий от загара тело манил и притягиваль свой сказачный красотой. Григорий падхадиль к Тамара и брал её за…»
– Стоп, стоп, стоп! – я отчаянно замахал руками. – Чито это, дарагой?
– Это балшой руский литэратур, – твёрдо ответил мой друг.
Я выхватил из пачки ещё одну, исписанную убористым почерком страницу и пробежал по ней глазами.
«Тамара сильна кричаль и извивался от страсти своим балшым и каричневим от загара телом. Григорий всё сильнее сжымаль её…» – я скомкал листок и бросил его в сочинителя.
– Ты чито делаиш, сабака?! – вскричал Гоги. – А, я поняль: ты завидуиш мне! – он сузил глаза до щелочек.
Я подошёл к книжному шкафу и открыл томик Набокова.
– Паслушай, дарагой: «В темноте полупрозрачного трико сквозили ещё более тёмные сосцы – и весь её туго сидящий костюм с обманчивыми просветами, с тонкими бретельками на худеньких плечах, держался, как говорится, на честном слове – перережь вот тут или тут, и всё разойдётся».
– Ух, ты! – Гоги медленно опустился на стул. – Ты написаль, Хасан?
– К сожалэний, нэт, – я развёл руками. – Панимаиш, дарагой, мы здэсь нэ видим обнажоный тело. Оно спрятано, как золотой запас в банке Гольдмана. Но сама ткань трико заряжена от той тайны, которую оно скрывает. И Набоков – маладэс! – направляет страсть ужэ не на предмэт, а на тайну. А в мире, гдэ всё явно, как на нудистский пляж, нэ бывает тайн, – я кивнул на пачку листов в руках у Гоги.
– Я поняль, Хасан! – мой друг схватил чистый лист бумаги и стал лихорадочно заполнять его словами.
Через пять минут, приняв монументальную позу и заложив левую руку за спину, он прочитал:
– «Тамара надеваль чорный трико, из-за каторый нэ было видно её балшой каричневий от загара тело и падашоль к Григорий. Тот оччин медлинно рваль чорный трико и браль Тамара за…».
– Ну вот, типэрь савсэм другой дело, – перебил я Гоги. – Сразу видно, чито появилься тайна. Маладэс, дарагой. Ты балшой писатл.