БИРЮЗА от КУДАШЕВА
Владимир П. Паркин
Роман.
Книга II
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»
УДК 821.161.1-311.3
ББК 84(2Рос=Рус)63.3
П 182
© Владимир П.Паркин, автор, 2013.
© Владимир П.Паркин, издатель, 2013.
ISBN 978-5-906066-08-4
*** ***** ***
*** ***** ***
ГЛАВА 4.
Арест Кудашева. Взяли под стражу. И продавец чебуреков не последний в деле. Проблемы «литерного». Веселый Адамян. Личный обыск.
*****
В ресторане тихо, в большом зале курят и пьют чай с пирогами незнакомый русский купец в синей косоворотке и в бархатном малиновом жилете, на котором красуется внушительная золотая цепочка, и молодой торговец из Бухары в черной шляпе, из-под которой на небритые щеки спускаются смоляные завитые локоны. Понятно, деловая встреча. Малый зал пуст. Но Дзебоева ждут. Владимира Георгиевича и Александра Кудашева встречает сам главный повар – Тигран Аванов. Молчаливый поклон. Широкий жест в сторону уже накрытого стола.
Белая скатерть, кузнецовский фарфор, кольчугинские серебряные приборы – «малый шанцевый инструмент», как называл ложки и вилки полковник Баранов. А вот и он сам. Снова втроем. Обменялись приветствиями, начали обедать. Баранов опрокинул «для аппетиту» стопку водки. Дзебоев отказался, сославшись на непомерный объем работы, но пообещал заглянуть к Барановым вечерком. Кудашеву остограммиться и не предлагали.
На первое – кара-чорба по-текински. Жареные кусочки баранины на косточках в крепком прозрачном бульоне, немного белого нохурского горошка, лук, укроп, черные оливки. Ясно, в текинской кибитке таким блюдом не угостят. Но ресторанная кухня ко многому обязывает! Главное – вкусно, за уши не оттащить. На второе – кебаб. Офицер без мясного, как боевой конь без овса. Одной травой сыт не будешь. Обед заканчивается чаем.
В среде особистов не принято говорить на рабочие темы в ресторане. И офицеры здесь исключительно только обедали. Скучный обед. Не мушкетерский, на котором можно и вина выпить, и обсудить последние дворцовые новости, а то и план заграничной операции. Однако, и нашим героям, похоже, предстоит встреча с «гвардейцами кардинала».
Из малого зала через открытую двустворчатую дверь хорошо просматривался зал большой. Скрытая ложной стеною, имелась и дверь, ведущая на кухню. Ею можно было бы воспользоваться в случае необходимости. Человек с опытом нейтрализации конфликтных ситуаций всегда предпочитает, чтобы за его плечами была стена, а не чужой столик с подвыпившей компанией, а помещение имело не только вход, но и выход.
Звуки тяжелых шагов, звяканье подковок, офицерских шпор привлекли внимание наших офицеров. В большой зал входили офицеры и унтеры Туркестанской седьмой конвойной команды. По двое вставали у каждой двери. Обедающие в большом зале негоцианты в ужасе поднялись из-за стола, прижались к стене. В руке русского купца серебряным колокольчиком зазвенела ложечка в стакане с чаем. Еще два конвойных офицера прошли в малый зал и встали у двери, ведущей на кухню.
– Сидим, не двигаемся, – предупредил в полголоса Кудашева и Баранова полковник Дзебоев.
Кудашев незаметным движением раскрыл кобуру.
Баранов левой рукой отодвинул в сторонку свои тарелки, а правой в открытую положил на стол наган. Подумал и левой рукой достал второй.
Снова шаги. В малый зал торжественной мерной поступью вошел начальник конвойной команды подполковник Држевский Казимир Иванович. За его плечами два офицера гренадерского роста в жандармских мундирах.
С самим Држевским Кудашев еще не встречался, но узнал его сразу. Второго такого и быть не могло. Больно породистый пан. Молнией в голове промелькнули сцены стычки с конвойниками-поляками в вагоне-ресторане поезда Красноводск-Ташкент, смерти Вацлава Сапеги под колесами локомотива, экзекуции и смерти Ядвиги Полонской, ареста Збигнева Войтинского… Этот список еще не полон. Кто прав, кто виноват – разбора не было. Но у Држевского явно есть причины не испытывать добрых чувств ни к Кудашеву, ни к Баранову…
Држевский остановился за три шага до стола. Без слов, без воинского приветствия. Сделал три шага влево и застыл, как статуя командора. Офицеры жандармерии остановились по стойке «смирно» за два шага от стола. Правые руки в белых замшевых перчатках у лакированных козырьков фуражек с синими околышами. Штабс-капитан и ротмистр. По лицам, не знавшим южного солнца, по ладным щегольским мундирам дорогого сукна, роскошным аксельбантам серебряного шнура, видно – столичные штучки, из Санкт-Петербурга.
– Господин полковник! – начал штабс-капитан, обращаясь к полковнику Дзебоеву, не отнимая правой руки от фуражки. – Штабс-капитан Николаев и ротмистр Лукашов – офицеры Корпуса жандармов – сотрудники Особого отдела Департамента Полиции МВД Российской Империи.
Дзебоев, Баранов и Кудашев поднялись из-за стола. Баранов убрал свои револьверы.
Штабс-капитан продолжал:
– Разрешите от имени Начальника Особого отдела Департамента Полиции господина полковника Отдельного корпуса жандармов Ерёмина Алексея Михайловича вручить вам: первое – Предписание за его Подписью и гербовой печатью; и второе – Постановление, изданное Генерал-прокурором и Министром Юстиции господином статс-секретарем Правительствующего Сената Иваном Григорьевичем Щегловитовым!
Отточенным движением в четыре приема штабс-капитан вынул из планшета и подал полковнику Дзебоеву два свернутых вдвое листа бумаги, отдал честь и застыл, как столб.
Дзебоеву не понадобилось много времени, чтобы прочесть бумаги, подписанные именами, которые были ему хорошо известны. С Ерёминым Дзебоев познакомился еще в Тифлисе в 1908 году, когда, вернувшись из Благовещенска, пытался выяснить обстоятельства гибели своей семьи в Дигара в 1905-м. Полковник Еремин, сделавший блистательную карьеру от рядового уральского казака до Начальника Тифлисского губернского жандармского управления не принял подполковника Дзебоева, сославшись на крайнюю занятость. Но Дзебоеву передали слова Ерёмина: «Здесь в каждом ущелье на десять саклей свой князь». Знал Дзебоев цену и статс-секретарю Правительствующего Сената, которого председатель Совета Министров граф Сергей Юльевич Витте за глаза называл «Ванькой Каиным». Щегловитов хвастал в своем кругу созданием военно-полевых судов, которые должны были по закону в двухдневный срок и вынести приговор, и обязать привести его в исполнение.
Убедившись, что полковник Дзебоев прочел бумаги, штабс-капитан вопросил:
– Господа! Есть ли среди присутствующих лицо, именуемое Кудашевым Александром Георгиевичем 1881 года рождения, уроженца города Кизил-Арват Российской Империи, из оренбургских казаков, православного?
– Да, это я, – Кудашев вышел из-за стола.
Штабс-капитан торжественно продолжал:
– Вы, Александр Георгиевич Кудашев, обвиняетесь в организации и пособничестве побегу государственного преступника, чье имя вам известно, но здесь упомянуто не будет, в связи грифом секретности по делу. Постановлением генерал-прокурора вы арестованы, мерой пресечения избрано взятие под стражу. Прошу не оказывать сопротивления. Прошу добровольно сдать табельное оружие!
*****
Кудашев молча выслушал штабс-капитана. На его лице не отразилась горячая эмоциональная волна, захлестнувшая на мгновение мозг. Взглянул на своих старших товарищей. Дзебоев смотрел в скатерть стола, потом поднял глаза на Кудашева. Его взгляд был страшен. Потом сделал жест, понятный только пластунам: еле заметно ладонью вниз качнул кистью правой руки – «спокойно». Баранов, молча, сворачивал в штопор серебряную обеденную ложку. Его руки были в крови.
Кудашев одним взглядом постарался успокоить обоих. Сделал шаг навстречу петербургским особистам. Вынул из кобуры наган, протянул его рукояткой вперед ротмистру Лукашову. Тот принял оружие и отдал Кудашеву честь.
Подполковник Држевский быстрым шагом подошел к Кудашеву со спины и хотел было профессиональным пальпированием обыскать его на предмет утаённого оружия.
– Назад, подполковник! Руки прочь от Георгиевского кавалера, кандальная крыса! – громыхнул Баранов.
Држевский отпрянул в сторону. Дзебоев крепко ухватил Баранова за локти.
Казалось, еще мгновение, и начнется стрельба.
Раскаленную обстановку разрядил петербургский штабс-капитан Николаев.
– Господа! У меня нет полномочий унижать господина Кудашева. Обвинение – еще не приговор. Арест – не каторга. Возможно, господину Кудашеву удастся оправдаться. Но это будет только в Санкт-Петербурге. Это приказ. Георгиевскому кавалеру достаточно дать честное слово, что у него нет оружия, честное слово, что он не будет пытаться скрыться. Господин Кудашев поедет вместе с нами в коляске на вокзал без конвоя. Мы не будем сковывать его руки. Приличия будут соблюдены. Мы не дадим обывателям пищу для сплетен. Согласны?
– Да, согласен, – Кудашев быстрым движением вынул из-за голенища сапога туркменский нож и бросил его Баранову. – Теперь все. Я даю честное слово офицера и Георгиевского кавалера, что у меня нет оружия. Я даю честное слово, что не буду пытаться бежать. Я даю честное слово, что сумею доказать собственную невиновность самой компетентной инстанции, которая будет рассматривать мое дело.
– Принято! – объявил штабс-капитан, и, обращаясь к подполковнику Држевскому: – Конвой свободен. Встретимся на конвойном перроне вокзала, у литерного.
Држевский сделал знак конвойникам, стоящим у двери на кухню, пропустил их вперед и невозмутимо направился твердой поступью к выходу. Когда конвойники покинули ресторан, штабс-капитан обратился к Кудашеву:
– Даю вам ровно пять минут на прощание с товарищами. Можете написать письмо родным. Мы не будем ни подслушивать, ни подсматривать.
С этими словами штабс-капитан Николаев вместе с ротмистром Лукашовым проследовали на крыльцо ресторана, на котором и закурили.
Дзебоев и Баранов по очереди обняли Кудашева.
– Саша! Держись! Работа у нас такая: то ты в седле, то на тебе седло! Господи, что я своим женщинам скажу? Хоть домой не ходи – заклюют! – Баранов был готов расплакаться.
Дзебоев уже оправился от удара. Он снова строг, сосредоточен и невозмутим:
– Постарайся продержаться до Ташкента. Я уверен, Джунковский об этой акции еще не знает. Если Британец действительно совершил побег, то мог сделать это в период с 10-го по 12-е ноября. День в Петербурге должен был уйти на раскачку и пять дней на дорогу особистов в Асхабад. Я сейчас к Шостаку, потом к Рахтазамеру на телеграф. Все должностные лица, с которыми ты общался в своей командировке, должны подтвердить факт общения с тобой лично телеграфными сообщениями в адрес Особого отдела Туркестанского округа… Вспомнил! Позывной Джунковского «Маскарад». Уверен, в Ташкенте все разрешится. Дело не в тебе лично. Это внутрикадровые дрязги. Взяли тебя, значит надеются раздуть дело и завалить Джунковского. А это фигура посерьезнее, чем сам Ерёмин. Держись. Нас свалить не так то просто. Давай, иди сам. Мы с тобой!
Лишь за Кудашевым закрылась дверь ресторана, как в малый зал через кухню влетел верный оруженосец Дзебоева – вахмистр Веретенников.
– Ваше высокоблагородие! Слово есть.
– Говори, только быстро, здесь чужих нет!
– На вокзале у конвойного перрона литерный стоит. Локомотив шведский новенький. Говорят, скоростной, у нас таких нет. Машинист – швед, его помощник тоже машинист, но наш, русский, и кочегар русский, кочегар силы и выносливости необыкновенной. К локомотиву кроме тендера только один вагон штабной прицеплен. Вагон тоже не русский. Для конвоирования заключенных, по нашим понятиям, не приспособлен: на окнах решеток нет, полы на широких стальных рамах деревянные. Вагон разделен переборками с внутренними проходами: спальное купе для господ офицеров на четыре места в голове, рабочий кабинет с письменным столом посредине, с телеграфным аппаратом и телефоном, которые можно подключать на станциях, следующее купе плацкартное для нижних чинов. Половину плацкартного занимает клеть железная, внутри которой две лежанки, запирается на засов и висячий замок. Это уже нашей русской работы. Так что места свободного в плацкарте только для четверых осталось. Последнее купе самое маленькое, меньше русского – для проводника-железнодорожника. Сортир с умывальником есть. Кухни нет. Есть кипятильник на твердом топливе. Так что, пассажиры будут питаться всухомятку. Информацию успел раздобыть здешний шеф-повар Тигран Аванов. Его мальчишка с конвойниками дружит, таскает им на продажу чебуреки. Три унтера уже в плацкарте самокрутками дымят. Потом к ним офицер из конвойной команды присоединится. В спальное к жандармам его не допустят.
– Это все?
– Никак нет. Кое-что я собственными ушами слышал. Држевский с конвойным поручиком в буфет заходили, папиросы покупали. Држевский сказал поручику: «Этот зверь должен сдохнуть в пути! Понял?»!
– На русском сказал? При свидетеле?
– Нет, на польском: «Ta bestia musi zgin№ж na drodze. Rozumiesz?»!
– Час от часу не легче! Ты польский розумиешь? Почему я об этом только сегодня узнаю? Все. Коляску к подъезду.
Обернувшись к Баранову:
– Максим Аверьянович! Надо что-то делать. Не довезут конвойники Кудашева до Ташкента!
*****
Железнодорожный транспорт – не морское судно. Если состав стоит на рельсах, еще не значит, что он может тронуться и продолжить движение тогда, когда заблагорассудится машинисту. Железная дорога строится не для того, чтобы рельсы ржавели. Строгий график движения поездов исполняется с точностью до минуты. Дело чести организаторов движения и поездной бригады каждого отдельного состава подать поезд к перрону минута в минуту, не раньше, не позже. Сбой в графике одного состава может привести к хаосу движения на всем участке, а то и на всей дороге. А это уже не только весьма ощутимые материальные убытки для перевозчика, но и прямой риск лобового столкновения поездов – крушения. История железных дорог имеет немало трагичных и кровавых страниц.
Средне-Азиатская Железная Дорога на всем протяжении от Красноводска до Ташкента имела лишь один путь, по которому составы шли в обоих диаметрально противоположных направлениях. Узловые станции и полустанки имели сеть запасных путей и грузовых отстойников, на которых составы одного направления пережидали, пропускали встречные поезда, а затем в свою очередь возвращались на основной путь и продолжали движение.
Швед-машинист господин Олаф Йохансен говорит довольно сносно на русском. Он не в первый раз приводит в Россию новенький локомотив, помогает обкатать паровоз русскому машинисту. Но в таком дальнем вояже в первый раз. Прокатиться в степи дикой Азии согласился исключительно из любопытства. Согласился и пожалел о принятом предложении.
– Россия – не Швеция, – говорит он русскому машинисту. – В Европе машинист локомотива – не просто начальник поезда, бог! Как капитан корабля. Он в ответе: и за исправность судна, и за квалификацию и здоровье команды, за настроение пассажиров, за сохранность груза, за выбранный курс и за умение избежать опасности. Ему в море не имеет права приказывать никто! А здесь? Скажи, Иван, почему машинист в России стоит на одном уровне с извозчиком? Что такое «литерный» поезд? Почему я не имею на руках четкого расписания движения? Это что за понятие – «нас должны все пропускать»? Я уже хорошо знаю, как умеют ругаться русские. Меня ругают и начальники станций, и мои пассажиры. На каждом перегоне мы рискуем лоб в лоб встретить поезд, идущий по графику.
– Олаф! – у нас не просто пассажиры – царские жандармы, – у них власть, у них приказ один для всех, и для нас, и для железной дороги, – русский машинист старается соблюсти политес в общении с иноподданным. – Зря волнуешься, мы на красный семафор не тронемся. Это проблема лежит на диспетчерской службе.
– Иван! Я вожу «машины» девятнадцать лет. Шесть раз был на работах по ликвидации крушений. И в порядках диспетчерской службы для меня нет тайн. График движения поездов на отдельном участке железной дороги составляется не один день, учитывается интенсивность грузопотока, временные изменения, увеличение, время года, технические работы… Еще много чего. Движение хронометрируется с точностью до минуты, все это согласовывается и пересогласовывается на уровне всей дороги, потом утверждается, подписывается десятком профессионалов, и имеет силу Закона. И вдруг появляется «литерный» поезд… И весь график движения летит к черту! Это как понимать?!
– Олаф, дорогой! Видишь, у вас порядок, а крушения, все-таки, есть. Если ты шесть раз был им свидетелем, значит, не так уж и редко. Не волнуйся. Я десятый год машинистом первой категории, но о наших крушениях даже и не слышал. Посмотришь, все будет хорошо. Вернемся в Петербург, у меня пару дней погостишь, хозяйка пельменей настряпает, мы с тобой погуляем! Честно скажу, и у нас машинист не на одном уровне с извозчиком. Эта профессия еще как уважаема. Требует обязательного образования. Я вот – аттестат об окончании реального училища имею с похвальным листом, а диплом средней железнодорожной школы машинистов – с отличием. Два года отработал на «машине» смазчиком, кочегаром пока диплома не было, а с дипломом – помощником машиниста еще три года. Ни одного крушения не видел. Есть у нас порядок. Давай лучше закурим!
Машинисты вышли из кабины на площадку перед тендером. День подходил к концу. Спецперрон был пуст. Здание городского вокзала и общий пассажирский перрон через три направления железнодорожных путей. По перрону гуляет чистая публика. Играет военный духовой оркестр. По второму пути с гудком и свистом прошел товарный в сторону Красноводска.
За спецперроном на площади перед вокзальной баней тоже музыка – две кавказские гармошки и дудука. Залихватская «кабардинка». Как по волшебству появляется расписная ширма с горами и орлами, а над ней звонким детским фальцетом не без армянского акцента, но на русском, на всю площадь поет под «кабардинку» гротескная кукла в бешмете с газырями и кинжалом:
– Дорогая публика!
Мне не нужно рублика!
Нужен ваш задорный смех!
В этом будет мой успех!
Балаганчик мгновенно окружают люди. Сразу раздаются аплодисменты.
Кукольный джигит изящным движением руки поправляет пышные усы и, танцуя «кабардинскую» лезгинку, продолжает:
– Я веселый Адамян,
У меня пустой карман,
Не имея ста рублей,
Я имею сто друзей!
Машинистам с локомотива хорошо видно представление. Появление кукольного балаганчика как теплой водой смыло все огорчения. Они улыбаются и тоже хлопают в ладоши.
Адамян продолжает петь и танцевать.
– Буду петь, буду пить,
Как мой прадед долго жить!
И любимую супругу,
До ста лет одну любить!
Ах, ты милая моя, Ханума Петровна!
Не целуй меня в уста, целуй по затылкам!
Куплет встречен дружным хохотом публики, аплодисментами.
Из вагона литерного поезда выглядывают унтеры конвойной команды, двое на тормозной площадке от открытой двери, поручик – из окна. Тоже рады посмотреть представление. Опустили стекло окна в штабном купе и офицеры жандармерии. Всем хочется хоть малого, но развлечения.
Над ширмой появляется вторая кукла в армянском платье – Ханума.
– Сладко ты умеешь петь,
Над огнем шашлык вертеть!
Можешь крепко обнимать
И лезгинку танцевать!
Собравшаяся публика уже сама дружно подхватывает припев:
– Ах, ты милая моя, Ханума Петровна!
Не целуй меня в уста, целуй по затылкам!
К штабному вагону подошел дежурный железнодорожный кондуктор. Ему навстречу спустился штабс-капитан Николаев, получил от кондуктора маршрутный лист с отметкой диспетчера станции Асхабад.
– Вам открыт зелёный свет без остановки от Асхабада до станции Мерв по всему пути. В двадцать три ноль-ноль отходите. У первого семафора машинист получит жезл, – доложил кондуктор.
– Почему так поздно?! – возмутился Николаев. – Ещё три часа здесь торчать? Мы не загорать сюда приехали!
– Зато «литерный» не будет у каждого столба, как уличная собака, останавливаться до самого Мерва! – кондуктор не стал заискивать перед штабс-капитаном. Он сам был при исполнении.
Коротко козырнул. Отошел от «литерного» и направился к зданию вокзала.
А по спецперрону к вагону уже подходил пожилой капитан в форме общей полиции. Еще издалека помахал штабс-капитану рукой, привлекая внимание к собственной персоне. У лесенки для входа на заднюю площадку остановился и, отдав жандарму честь, представился:
– Брандмейстер Пожарной команды станции Асхабад Средне-Азиатской железной дороги, Председатель Асхабадского Добровольного пожарного общества капитан общей полиции Горшков.
Брандмейстер перевел дух и продолжил:
– Согласно Параграфу восемьдесят Правил по технике безопасности и промышленной санитарии для машинистов паровозов, их помощников и кочегаров Министерства Путей Сообщения «Паровозы должны быть обеспечены пожарным инвентарем в соответствии с действующими приказами МПС». Нужно сделать отметку в книге регистрации о соответствии. Вы уполномочены?
– Уполномочен, уполномочен! – штабс-капитан не скрывал своего раздражения. – Развели здесь бюрократию… Гоголя на вас нет! Поднимайтесь…
Кукольное представление продолжалось. Ханума уже со скалкою в руке наступала на своего Адамяна.
– Пить вино тебе не лень,
Этим занимался?
Ты, бездельник, целый день,
По духанам шлялся!
Ханума пытается скалкой ударить мужа. Адамян ловко, продолжая танцевать лезгинку, уворачивается, кружит Хануму, пока она сама не падает без сил. Адамян падает на Хануму. Она поднимает вверх деревянные ножки в кружевных панталончиках и миниатюрных белых сапожках на каблучках.
Публика в полном восторге, аплодирует, хохочет, громко подпевает припев:
– Ах, ты милая моя, Ханума Петровна!
Не целуй меня в уста, целуй по затылкам!
*****
Несколько ранее…
Дорога от «Гранд-Отеля» до конвойного перрона железнодорожной станции Асхабад не заняла много времени. Ловко спрыгнув с коляски на мостовую, штабс-капитан Николаев, не оглядываясь, поднялся на перрон и пошел к «литерному». За ним без команды проследовал поручик Кудашев. Шествие замыкал ротмистр Лукашов.
В плацкартном купе было тесно. Офицеры Особого отдела прошли по узкому проходу в штабное купе. За ними дверь была закрыта и заперта на вагонный ключ самим подполковником Држевским. Позади Кудашева четверо – три унтера и поручик – конвой.
Држевский раскрыл служебную книгу, поудобнее устроился у откидного столика, попробовал на полях химический карандаш. Кудашева не удостоил даже взглядом. Один за другим последовали вопросы:
– Имя, отчество, фамилия, год рождения, место рождения, вероисповедание?
Кудашев отвечал спокойно, четко. Его голос был ровен. Ответы были просты. Но рой мыслей был сложен. Он понимал, что попал в крепкие руки людей, ненавидящих его. В крепкие руки профессионалов, которые не дадут ему ни малейшего шанса на побег, даже на элементарное сопротивление… Возможно, не дадут ни одного шанса доехать живым не то что до Санкт-Петербурга, до Ташкента!
Заполнив графу в журнале и выписав карточку конвоируемого, Држевский расписался сам и подозвал знаком начальника конвоя поручика Мясоедова. Тот принял карточку, расписался в журнале, отдал своему командиру честь. Држевский молча, ни на кого не глядя, вышел из вагона. Вслед за ним вышел один из унтеров. Начальник конвоя запер плацкартный вагон на ключ. Минута молчания. Конвойники смотрят на Кудашева. Кудашев оценивает своих конвоиров. Отмечает про себя: «Крепкие волкодавы. Не чета тем, сопливым подпоручикам из компании Вацека Сапеги. Тяжелые взгляды. Тяжелые кисти рук в многочисленных мелких шрамах у всех троих. Эти трое стоят многих иных вояк»…
– Что стоишь? – обратился к Кудашеву начальник конвоя.
Кудашев вопросительно поднял на него взгляд.
– Не знаешь? Раздевайся. Личный обыск. Положено. Не бойсь, не обидим!
Обращение на «ты» Кудашев пропустил мимо ушей. Знал, куда и к кому попал. Снял портупею, снял китель.
– Не останавливайся, продолжай! – последовала команда. – Снимай сапоги, шаровары, исподнее…
Кудашев увидел: один из унтеров отстегивает от мундира погоны, ножницами срезает с него пуговицы. Та же участь постигла крючки и пуговицы шаровар. Обмундирование было внимательно осмотрено, карманы вывернуты, швы прощупаны досконально.
– Снимай исподнее, не стесняйся, здесь нет женщин. Представь, что ты в полевой бане!
Кудашев исполнил и эту команду.
Конвойный поручик открыл железную клеть.
– Заходи. Там просторно. Располагайся. Через пару часиков будет ужин, кипяток. По своим делам будем выводить в сортир два раза в сутки. Понятно? Будешь бузить, хамить или клеть скрести – попробуешь строгие кандалы!
После небольшой паузы сделал обязательное при конвоировании объявление:
– «Если кто-либо из вас осмелится бежать или буйствовать, то против такого будет употреблена сила оружия!».
Кудашеву передали его белье, шаровары, китель и сапоги, с которых успели «с мясом» оторвать каблуки. Ни брючного ремня, ни портупеи. Кудашев присел на клепанные из железных полос нары, покрытые арестантским одеялом солдатского шинельного серого сукна. Ни матраца, ни подушки.
Стальная решетка клети захлопнута, засов задвинут и заперт на висячий замок.
Конвойный поручик сунул в карман ключ на стальной цепочке, второй конец которой был надет петлей на широкий ремень портупеи. Отпер дверь плацкартного купе, прошел к проводнику.
Кудашев услышал разговор:
– Сообрази-ка нам чаю, любезнейший! И не стакашками, а давай сразу чайник, ну, и сахару, конечно.
– Минуту, будет исполнено! Ваше благородие! Не желаете горячих чебуреков армянских с мясом? Не кустарных – из ресторана. Здесь мальчишка-коробейник предлагает… И недорого, копейка пара!
– Сам не пробовал?
– Как же, взял себе пяток в дорожку!
– Позови!
Кудашев огляделся. Арестантская клеть из клёпаных полос железа шириной дюйма в два и толщиной в три линии. Не перекусить, не перепилить. Вспомнил угрозу о кандалах за попытку «скрестись». Ладно. Попал, так попал. Надо мозги поберечь. Будешь о побеге думать или о доме – закипят! Может уснуть? Может ночью силы потребуются, так надо в форме быть!
Уснуть не удалось. С улицы донеслась музыка. Лезгинка. Конвоиры открыли окно, двое вышли на тормозную площадку…
– «Я веселый Адамян,
У меня пустой карман,
Не имея ста рублей,
Я имею сто друзей!»…
Кудашев тоже слушал выступление кукольников…
*** ***** ***
*** ***** ***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
*** ***** ***
*** ***** ***