Жарким июльским днем 1835 года хоронили графа Разумовского. Со всех концов города к его усадьбе с самого утра тянулись люди. Графа Петра любили. Его любили и уважали аристократы, любил простой одесский люд.
Петр Алексеевич был масоном, но домочадцы решили хоронить его в соответствии с православными традициями.
Среди провожавших в последний путь графа, за гробом шла высокая тонкая женщина с огромными неимоверными черными глазами, кожей цвета слоновой кости и густыми уложенными волосами цвета старого серебра. Она казалась неземной в своем черном бархатном платье и черном кружевном шарфе, наброшенном на волосы как бы невзначай. Рядом с ней степенно вышагивал юноша, почти мальчик с вьющимися волосами цвета старого серебра, неимоверными материнским глазами и тонкими чертами аристократа.
Слезы текли по ее лицу, но она не стеснялась их и не вытирала. Это была известная плакальщица Аргеро. Ее приглашали и богатые, и бедные, греки и русские – все православные христиане. Свое ремесло она подняла до высоты искусства. Аргеро лицедействовала без истерики и пошлых криков. Она напоминала героинь древнегреческих трагедий. Стоя на коленях и в полный рост, вся в черном, воздымала руки и взывала ко Всемилостивому Богу, чтоб он помиловал усопшего, простил ему прегрешения его и даровал жизнь вечную.
После погребения она не осталась на поминальный обед, а вместе с сыном пошла к морю. Аргеро сидела на песке, глядела на море и вдруг разрыдалась. Всё выстраданное за эти годы выплеснулось наружу. Молодой человек, никогда не видевший свою строгую выдержанную мать в таком состоянии, обнял и стал целовать ее волосы. Она вскрикнула, резко повернула подростка к себе и так посмотрела на него, длинно, своим летящим взглядом: «Мое счастье! Как ты похож, как похож!».
Они вернулись домой вечером. Аргеро с сыном жили вдвоем. Отец много лет назад ушел с этеристами, и они больше ничего о нем не слышали.
Уже затих Греческий базар, и только поздние гуляки в кофейнях засиделись. Запах кофе, ванили доносился в открытое окно. Квартира была большая, удобная. Аргеро, одетая, чего никогда не делала, легла на покрывало постели. Это покрывало она вышила золотом сама, взяв рисунок из французского модного журнала. Аргеро хорошо знала французский, свободно говорила на нем. Сын, закончив лицей, успешно занимался в университете естественными науками.
Аргеро лежала и воспоминания всей ее, в общем-то, нелегкой жизни летали по комнате, повисали под потолком, устраивались на большой изразцовой печи. Она вспомнила отца, мать, братьев. Аргеро, Аргерула, так называла ее мать, была единственной девочкой в семье. Дочери димархоса (руководителя) городской общины маленького греческого городка, старались дать достойное образование. Аргерула умела играть на рояле, знала французский язык, прекрасно пела и танцевала. Она обладала совершенно потрясающим голосом низким, грудным. «Какое-то загадочное, мистическое меццо-сопрано», - сказал ее учитель по вокалу.
Все оборвалось в одночасье. Карательные турецкие отряды налетели на городишко, вырезали почти все население. Аргеруле, которой шел шестнадцатый год, повезло. Мать в последний момент затолкала девочку в нору, в подполье. Когда убийцы ушли бедная девочка, едва подняв крышку подполья, выползла, ощущая на себе льющуюся тоненькой струйкой теплую густую жидкость. Она долго кричала, пытаясь стереть с себя кровь родителей, братьев. Вместе с другими, оставшимися в живых, шатаясь от голода, со сверкающими нервными глазами, она поднялась на уходившую в Россию, в Одессу, фелюгу. Какая-то добрая женщина дала ей платье, черное в маленький белый цветочек и белый газовый шарф. Ее прежнее платье заскорузло от крови. Они приехали в Одессу. Она не знала русского языка, но свободно владея французским, могла вести беседы с властями.
Она увидела Его сразу, как только он вышел на крыльцо. Грустное тонкое лицо, добрые глаза, волосы вьющиеся, крупные локоны, и совершенно неземная улыбка. Он что-то сказал. Аргерулу вытолкнули вперед, и она закрыла глаза, обмирая от стеснительности.
- Дитя мое, мне сказали, что вы говорите по-французски, спросил Он.
- Да, господин.
- Вы можете называть меня Эммануилом Осиповичем.
Она долго переводила. Потом вышла в город осмотреться. В город, который должен был стать ее второй родиной. Она отошла недалеко от канцелярии градоначальника, когда сильные руки закрыли ей рот и втолкнули в экипаж. Карета полетела стремглав. Ее привезли в какой-то дом, затем через подвал вывели в штреки катакомб и долго вели. Похитители переговаривались на греческом языке, но тщетно бедняжка делала им знаки, им было все равно. Он не была для них соотечественницей, она стала товаром. Вышли к морю, было холодно и ветрено. Аргеро и других девушек связали попарно, и уже было хотели втолкнуть в лодку, когда началась перестрелка. Русские солдаты выскочили из засады и напали на контрабандистов. Но Аргерула этого не видела и не слышала, она потеряла сознание.
Она пришла в себя, и ей показалось, что она оказалась дома. Мягкая постель ласково ее обнимала, в наполовину задернутое темно-фиолетовыми бархатными портьерами окно било жаркое солнце. Слышалась музыка, кто-то играл на виолончели. Аргеро потянулась, стряхнула с себя остатки беспамятства и огляделась. Она находилась в небольшой, но очень изящно обставленной комнате. Замечательный ковер, темно-фиолетовый, с охристо-оливковым восточным рисунком, пушистый, при-нял ее изящные ножки в свою ковровую страну. Аргеро босиком прошлась по комнате. На кресле девушка увидела, оставленное заботливыми руками, выстиранное платье, возле кровати она увидела очень красивые комнатные туфли. Они сразу пришлись ей по ноге. Аргерула подошла к окну, большому с красивым подоконником из розового мрамора, выглянула. Напротив ее окна цвели розы. Они вились, образуя беседку, залитую розовым светом. В беседке были столик и кресло. На столике стоял хрустальный кувшин с водой и забытая книга. Девочка робко вышла в коридор. По коридору проходила очень красивая девушка с виолончелью в руках. «Вера Васильевна», - крикнула девушка, «наша бедняжка очнулась». Из какой-то двери в коридор вышла женщина дородная, красивая, лет сорока пяти. «Как тебя зовут, дитя мое», - обратилась он к девушке. Аргеро по-французски объяснила, что она не понимает по-русски. Вера Васильевна, которая была во дворце домоправительницей, прекрасно говорила на французском, как и все в доме. Аргеро вздохнула и расплакалась. Ее обнимали, целовали, успокаивали, и она почувствовала себя среди своих. Так началась ее жизнь в доме внука последнего гетмана Украины, графа Петра Алексеевича Разумовского.
Ласковую добрую воспитанную девушку полюбили все домашние. Она находилась под покровительством графа Петра и Веры Васильевны. Петр Алексеевич не был женат, а Вера Васильевна не смогла подарить ему долгожданное чудо. К Аргеро он относился как к дочери. У нее появились прекрасные одежды, украшения. Аргерула брала уроки вокала и весьма преуспела в этом, граф Петр намеревался отправить ее в Италию для дальнейшего совершенствования.
Дворец графа Петра был необыкновенен. Петр Алексеевич был романтик и со свойственной всем романтикам страстью ко всему необычному, чудесному он и выстроил свой огромный дом «замучив» архитектора-итальянца, которому суждено было воплотить в жизнь необычные идеи Разумовского. Дворец не был выстроен, собственно говоря, в каком-нибудь стиле. Классика, барокко, даже готика причудливо и совершенно соединялись, рождая гармонию.
В больших залах стояли специальные полированные зеркала таким образом, что свет, из роскошных окон попадая в зал отражаясь, производил золотое свечение воздуха, что приводило в священный трепет всех входящих. В коридорах странным образом светились стены, маленькие же комнаты, являясь личными покоями домочадцев, были убраны с такой роскошью, с таким вкусом и удобством, что многочисленные гости графа, бывая у него, разносили по всему свету весть о чудесном сказочном дворце. Особенно все были очарованы и восхищены лестничными подъемниками, роскошными по форме, которые буквально позволяли путешествовать по дому, не очень утруждая себя. Следует добавить, что итальянский архитектор тоже страстный и увлекающийся человек, научил лестницы петь, а китайские трубки, устроенные в чердачных проемах, весело перезванивались при определенном направлении ветра, приветствуя «розовоперстую Аврору».
Петр Алексеевич любил путешествовать и из каждого своего странствия привозил различные диковины. Граф Петр любил коллекционировать античную скульптуру. В его залах бессмертная нагота Эллады и мистический Египет соседствовали с необычными предметами Триполья и простыми «глечиками» из Чернигова или Полтавы.
От отца Петр Алексеевич унаследовал тягу не только к прекрасным предметам бытия, но и восхищение, и поклонение великолепным жителям царства Флоры. Сад возле чудесного дворца был ему под стать. Граф Петр выписывал из различных стран мира редкостные деревья, кустарники и цветы, лично сам формировал парковый ландшафт, устраивал таинственные гроты с журчащими хрустальными ручейками, водопады, беседки из вьющихся роз, окаймленные кустами жасмина причудливой формы.
В такой-то атмосфере измученная душа девушки, еще почти ребенка, начала оттаивать, она научилась улыбаться и ее изумительные глаза стали сверкать.
Весна в Одессе – не совсем весна,
Она как буря, дико блещут краски,
Мелодиею радости полна
И прелестью акациевой сказки.
Царица-Ночь колдует красотой
И что-то нежное нашептывают волны,
А воздух теплый и густой
Очарованием наполнен.
В такой-то миг так сладко-сладко грезить
Вокруг слышны Несбывшегося звуки
И, кажется, мечтательница Фрэзи
К вам юные протягивает руки.
В такие сказочные дни происходят чудеса и рождаются легенды. Недаром рыцарь Мечты – замечательный русский писатель Александр Грин, однажды увидевший остатки дворца и узнавший немногие легенды этого чудесного дома создал волнующую повесть «Золотая цепь», повесть о любви красивой сказочной и необыкновенной. Хотя разве бывает обыкновенная любовь?!
Итак, сказали мы, в такие сказочные дни происходят чудеса и рождаются легенды.
В один из прелестных одесских вечеров к графу Петру зашел его друг. Это был не кто иной, как герцог Арман-Эммануил Ришелье, градоначальник и первостроитель юной Одессы, внучатый племянник кардинала Ришелье, блестящего историка и политика, автора знаменитых «Testament politique». По прибытию в Одессу Ришелье и Петр Алексеевич близко сошлись и подружились. Оба были одиноки в том самом смысле духовной общности, что очень важно для тонких интеллигентных людей. Оба были любителями прекрасного. Оба были мечтателями и романтиками. Дача герцога находилась напротив – через Водяную балку. Находчивый граф Петр (недаром имев-ший предка с прозвищем Розум) устроил под балкой замечательный тоннель, которым оба друга пользовались. Вот и в этот вечер Ришелье не воспользовался коляской, а прошел тоннелем к своему другу. Тоннель был произведением архитектурно-строительного искусства. Устроенный в слое ракушечника, с идеальной укрепленной аркой, покрытой слоем особой, только здесь на побережье древнего Понта имеющейся глиной, выбеленный известью, оббитый деревянными панелями с навешенным по всей длине оружием, с деревянным полом, устланным, испанским коврами – сам по себе был так хорош, что из него не хотелось выходить, особенно в жаркие одесские дни. Выход из тоннеля в усадьбу Разумовского был оформлен в виде гранитного грота, где возле выхода мраморные нимфы играли, разбрасывая сонмы брызг.
Они сидели в мраморном бельведере, где палящее солнце не могло им повредить, и обсуждали планы по зеленому строительству Одессы. Петр Алексеевич был сведущ в этом, и Ришелье его советам очень доверял. Граф Петр выписывал для своего друга саженцы из различных стран, и, именно он, лично устраивал его замечательную дачу. В Одессе же, настаивал граф, следует посадить деревья из семейства акациевых, ибо только эти неприхотливые деревья смогут перенести и палящий зной, и суровые зим-ние морозы. И, что самое главное, считал неисправимый романтик, на всех проектируемых и строящихся улицах необходимо высадить деревья и устроить газоны цветов. Это будет самый красивый и необычный город в мире», - мечтали оба друга, - с блестящей европейской архитектурой и утопающий в прекрасных садах. Пальмира, только Пальмирой можно назвать его! Но в Одессе каждый строит свое. «Мне бы хотелось видеть в одесской архитектуре парижские мотивы, де-Рибасам же нравятся мосты и висячие терассы Гренады…
Оба вдруг притихли. В жарком воздухе ничего не шелохнулось, казалось, время остановилось на миг, чтобы все могли ощутить его прикосновение…
- Однако, граф, по слухам, а они есть, вы скрываете от своего лучшего друга, какое-то чудо. Я все видел у вас, так что же?..
Петр Алексеевич недоуменно воззрился: «Не понимаю… А впрочем, да, я догадался, да, действительно, вообразите, мои ребята некоторое время назад отбили у контрабандистов девушек. Совершенно распоясались фанариоты! Эту бедняжку солдаты сочли умершей и принесли в мой дом. Она ожила. Замечательное создание. Ей только шестнадцать исполнилось. Всю семью девочки умертвили турки. Как просвещенная наша Европа смотрит на эти злодеяния! Она прибыла из Греции несколько месяцев назад и сразу была схвачена своими же соплеменниками, вероятно из-за редкостной красоты. Вообще, она скромна, умна, воспитана и обладает чудесным голосом. И имя у нее древнее – Аргеро, Серебро. Представьте и волосы у нее будто из старого серебра».
- Подойди ко мне сюда, дружок, - подозвал граф Петр, будто вынырнувшего из листвы, мальчика, передай, чтобы нам подали сюда кофе и все, что прилагается к нему. Да скажи Аргеро, чтоб она нам его принесла.
Малыш поклонился и со всех ног помчался по аллее к дому.
Петр Алексеевич предложил кальяны и оба друга раскинулись на роскошных диванных подушках.
Аргеро сама приготовила кофе по старинному греческому рецепту. Что-то должно было случиться. Какое-то волнение охватило ее всю. Она была в простом домашнем платье цвета слоновой кости и вся она и платье как бы составляли единое целое, и поэтому казалась изваянной из цельного куска мрамора, очень редкого по цвету. Аргеро поставила на серебряный поднос маленький изящный серебряный кофейник, венецианского фарфора чашки цвета слоновой кости, на просвет они светились розовым, и хрустальные стаканы с ледяной водой. Так положено.
Девушка подошла. Скромно с достоинством поклонилась и стала изящно сервировать кофе. Она внешне казалось спокойной, но сердце ее билось так быстро, что она боялась внезапно упасть.
Это был Он. Он – тот, который первый заговорил с ней. Тот, который каждую ночь снился ей. Так это Он – герцог. Она подняла на него свои глаза… Боль и счастье, радость и горе, прошлое, настоящее и будущее сошлись в ее взгляде. Она скромно поклонилась. Петр Алексеевич, тонко все понимающий, заметил изменившееся состояние девушки.
- Иди, иди, моя девочка, спасибо.
Она вышла из беседки, прошла немного, а потом стремглав полетела к дому, в свою комнату и упала без сил на софу.
Ришелье, погруженный в себя, не очень внимательно слушал своего друга, когда заметил боковым зрением подходившую девушку. Он повернул к ней глаза и остолбенел. Греческая богиня, будто выточенная из цельного куска мрамора, но живая, достойная, грациозная стояла перед ним и спокойно сервировала кофе. Он никогда не видел такой совершенной красоты.
- Я вижу, что вы ошеломлены, мой друг. Да, величава природа и это прекрасное создание могло бы погибнуть в затхлом гареме какого-нибудь паши. Правда, с такой красотой эти варвары продали бы ее значительно дороже и куда-нибудь повыше. Боже мой! Девятнадцатый век, а какие нравы!
Ришелье был действительно ошеломлен и не скрывал этого. Во рту пересохло. Он взял тоненький фарфор с кофе и пригубил.
Вскоре он откланялся и, сославшись на головную боль, ушел домой.
Аргеро не понимала, что происходит. Этот человек, которого она увидела сегодня второй раз в жизни, и то в течение нескольких мистических минут, казалось, поглотил ее. Она ходила по комнате, заложив прекрасные руки за голову, по кругу, описывая его один за другим. Ей было то жарко, то холодно. Какое счастье, никто не спрашивал ее, не подходил к ней. Она упала навзничь на ковер, потом перевернулась. Никого не было больше в этом мире, кроме него. Сладко и больно все это сказывалось в ней. Она выпила воды, омыла лицо и руки из изящной, очень любимой ею, расписанной голубыми розами, фаянсовой миски, села на подоконник, подставив разгоряченное лицо уже вечереющему ветерку.
Прошло время обеда. Никто не звал ее к столу, и она была благодарна за это своим домашним.
Сладко, щемяще пахла цветущая акация. Девушка сидела на подоконнике и слезы текли по ее лицу. Так это горе или счастье!? Я люблю его, я люблю его больше всего на свете!
Совсем стемнело, набросив на плечи кружевную шаль, Аргеро выскользнула из боковой двери дома. Ее никто не видел. Она поднялась в бельведер, нежной рукой гладила подушки, которые касались его, и вдруг запела. Этот вокализ грустный мечтательный, но полный любви и надежды, понесся в густом теплом воздухе…
Вздохнула Вера Васильевна. Засидевшийся в кабинете над присланными из Франции книгами по флористике, Петр Алексеевич улыбнулся и его огромные глаза стали влажными.
Аргеро не знала, сколько времени она провела в беседке, но вдруг пахнуло прохладой. Она вздохнула и возвратилась к себе. Зажгла свечу. На круглом столике, на подносе стояли остывший чай, ее любимые булочки, сыр и фрукты. Вскоре наступило утро.
Аргеро вышла к завтраку в обычное время, только синева вокруг ее необыкновенных глаз говорила о перенесенных переживаниях. Никто не задавал вопросов. После завтрака граф Петр пригласил ее к себе в кабинет, и они долго обсуждали план построения к осени новых газонов. Петр Алексеевич исподволь наблюдал ее. Да нет же, она еще крошка, просто весна, просто взрослеет.
Ришелье гулял по своему прекрасному парку. Эта неземная девушка не давала ему возможности думать о ком-либо, о чем-либо другом.
Наступил вечер, затем звездная ночь своим покрывалом укрыла и дворец Разумовского, и дачу Ришелье, и всю Одессу.
Он вспоминал свою жизнь. Женитьбу в юном возрасте на несчастной Рошешуар, которую он не любил и после венчания почти не видел. Его длинную одиссею и свое решение уйти служить в далекую загадочную Россию от несносного «коротышки в генеральском мундире», свое назначение в Одессу.
Вдруг откуда-то из небытия, из каких-то небесных сфер выплыл этот голос, он трепетал, поднимаясь и опускаясь по хрустальным, серебряным и медным лестницам. Этот голос проник в него и стал преображать его. Его – взрослого, с уже появившейся сединой, его – принадлежащего к самым древним и замечательным дворянским родам, его – рыцаря без страха и упрека, его…
Это – наваждение, думал он, пройдет.
Наступивший день принес много хлопот. Герцог много работал в управе, потом фельдъегерь привез пакет из Петербурга с настоятельной просьбой Государя срочно прибыть в Северную столицу.
Вечером Ришелье нанес визит графу Разумовскому. Они долго беседовали в кабинете, обсуждая путешествие и возможные причины его вызвавшие. Герцог Арман подсознательно ждал встречи с девушкой, хотя бы нечаянной, но не увидел ее. Погрустневший он возвратился к себе на дачу, чтобы в тишине и одиночестве обдумать все происходящее с ним, а назавтра из городской своей квартиры уехать в далекий Петербург.
Аргерула металась по своей комнате. Все внутренние тонкие ее струны были так напряжены, что казалось еще миг и что-то с летящим звуком разорвется в ней, и она улетит в неведомый мир… Он уедет, я никогда не увижу его. Это – невозможно. Я умру.
Она набросила шаль, с нервными сверкающими глазами вышла из дому. Легко добежав до входа в тоннель, она неожиданно обнаружила его запертым. Что это, что же это они со мной делают. Вынув из своих роскошных волос булавку, она ловко открыла сложный замок и побежала вперед. Она не думала, что может быть его нет на даче, что может быть он в городе, и как, и где она его найдет сейчас. Она не думала, она – знала. Знала той частью своей души, что навсегда поселилась в Нем.
Он сидел на камне своей незаконченной беседки, склонив голову на колени. Она тихо подошла. Он вскочил, он резко повернул ее к себе, стал целовать ее прекрасные мерцающие волосы.
- Я люблю вас, я люблю вас, еле лепетала Она.
- Я люблю тебя, дитя мое, но я ничего не могу дать тебе…
Она обняла его своими точеными руками и целовала высокий лоб, густые локоны.
- Я так люблю вас, я люблю вас так сильно и отчаянно, что, наверное, сейчас умру и ее чудесная головка удобно устроилась на его груди.
Утром Аргеро бледная вышла к завтраку. Вроде бы она не изменилась, но все домашние заметили, что у нее появился странный длинный летящий взгляд как у прекрасных творений великих древнегреческих мастеров.
В это же день Арман-Эммануил дю Плесси де Ришелье уехал в Петербург, чтобы уже никогда не вернуться в Одессу, но Он еще этого не знал.
Через три месяца Аргеро была выдана замуж за одного из греческих освободителей из «Нежинского братства». Граф Петр дал за своей любимицей великолепное приданое и подарил большую удобную квартиру возле Греческой площади и примыкающего к ней переулка.
Через полгода у Аргеро родился чудесный малыш, которого она назвала в честь своего отца, Иоанном.
Аргеро не стала готовить себя к сцене. Она стала оплакивать умерших. Может быть, эта был своеобразный гимн Несбывшемуся, прекрасному, но не сбывшемуся.
А во Франции появился премьер-министр, и в Одессе шутили: «Бедная Франция, они не смогли найти никого на должность премьера, пришлось пригласить одессита».