Название: И...
Бета: нет.
СЛЭШ!!!!
Вождь/Единственный (Дж2)
Без рейтинга
Стилизация под Альберто Васкес-Фигероа «Туарег»
Вновь пускаться в бег до окраин света,
Хоть не привыкать, далека дорога.
Ты меня во тьме ожидаешь где-то.
Для тебя могу стать сильнее бога.
Канцлер Ги
И был бой: страшный, кровопролитный, безжалостный. Бой, в котором погибло много воинов: достойных сыновей, верных мужей, и хороших отцов. Невосполнимая потеря.
И погиб Вожак. Вождь. Сердцевина племени.
Женщины покрыли головы белыми платками, на запястья и щиколотки нанизали сотни браслетов с колокольчиками, и тонким, пронзительным перезвоном проводили в последний путь победителей.
Оставшиеся в живых воины наоборот сняли свои белые лисамы, быть может, впервые с совершеннолетия, обнажая заплетенные в косы волосы. Мужчины тенью следовали за женами и вдовами, прося ветер, гоняющий бесчисленное количество песчинок в пустыне, ровно столько, сколько звезд на небе, ни на одну меньше, принять в свои жаркие объятья своих братьев. И вожака. Все они сегодня хоронили свое сердце.
Слезы моментально сохли на их черных от бесконечного как сама пустыня солнца лицах, оставляя белые соляные дорожки, похожие на белые траурные платки.
Зажечь Последний факел для Вождя поручили Единственному. Тому, кто видел Вожака с непокрытой головой и чью спину , прикрывал с последнем бою. Тот, кто выжил. И покрыл сегодня волосы белым лисам, но не своим, а - Вожака.
Единственный взял факел из рук матери Вожака, ее колокольчики жалобно пропели хвалу Создателю, и наклонился над своим мужчиной. Волосы Сердца племени, заплетенные в тугие косы змеей, вились по его обнаженной груди, и Единенному хотелось так же свернуться черным клубком, и навсегда остаться здесь, рядом у самого сердца. Нет, в самом сердце.
И когда темнота, как кинжал врага резко упала на выжженную солнцем землю, он наклонился, теплые, полные жизни губы, коснулись других: холодных, сжатых в траурную линию - и резко опустил факел, отворачиваясь.
Нет, он навсегда запомнил Вожака именно таким, молодым, даже юным, полным жизни, когда впервые они увиделись. Когда карие глаза туарега, встретились с зелеными, травянистыми, похожими на зеленые побеги травы после редкого как тучи на небе дождя. Такие не водились в их плени и в соседнем тоже, и даже у самого края Тиктабры.
Пришлый.
Чужак.
Единенный, кого Вожак пустил в свой дом. Снял лисам и сам, расстелил верблюжьи шкуры на полу, распуская косу.
И вот теперь когда пустыня приняла в себя запах горящей плоти, мужчины повязали волосы, а женщины сняв траурные платки, сожгли их в гаснущем пепелище; мать Вожака, сказала, ткнув заскорузлым пальцем в Единственного:
- Ты будешь вожаком.
И никто из воинов не смел возразить. Хотя все они могучие, побывавшие с сотнях боев и имеющие полное права встать во главе племени, молчали и склонили головы перед Единственным, вертевшим в руках белый лисам вождя, который не смог подарить погребальному костру. И чьи зеленые глаза подобно звездам мерцали на белом как цветы «ледяной» травы лице. Ибо он чужак. И загар никогда не прилипал к его белой коже.
- Нет, - поклонился Единственный племени, приютившем его, когда он, восемнадцатилетним юнцом отбившись от экспедиции и проведя три бесконечных дня в пустыни один на один с песком и испепеляющим солнцем, вышел к летнему становищу кочевников. И там остался.
Просто вот так остался. И непросто так. Незнакомый мужчина взял его за руку, без слов, в первую же секунду как увидел , взял и проводил в свой шатер, крикнул старушке копошившейся внутри, что-то , и ту как ветром сдуло, и стал развязывать свой платок закрывавший почти все лицо.
Единственный охнул. Перед ним стоял парень даже младше его, и тогда он не знал что это его судьба. Потом уже, пройдя сквозь свой первый бой, убив своего первого врага и вырастив своего первого верблюда, единственный осознал всю важность той первой встречи. Вожак же тогда видел Сердцем, жил Сердцем и отдал это самое Сердце вот просто так при первом взгляде, первом общем вздохе. И Единственный ценил это.
И теперь настал его черед, взять Вожака за руку. Только Единственному было в сто крат легче, он просто возвращал свое сердце на место.
Мать вожака вскрикнула, и кинулась под ноги Единственному, ее браслеты так же жалобно заплакали, как и при похоронах единственного сына:
- Ты не выживешь в Солончаках. Я потеряла одного ребенка...
Запричитали женщины, мужчины с восхищением смотрели на Единственного, кто причесывал волосы Вожака. Пепел гулял по пустыне , а звезды оплакивали потерю племени. И вот он заговорил, тот, кто не стал Сердцевиной:
- Я давно не чужак. Я свой. Мой лисам сгорел, и значит, я его верну. Мой мужчина ушел, и я пойду за ним, - он упал пред женщиной на колени и поцеловал ее ноги, а она не сдержав слез, которые не пролила часом раньше щедро оросила рыжие волосы Единственного.
- Солончаки... - Перекати-поле разносило эхом по все пустыне.- Он пойдет в Тикрабру, в Солончаки...
- Да я знаю Ва... Нашу легенду, что души всех туарегов - это соль пустыни. И я найду Его крупинку.
И взглянув на заплаканные звезды, он встал с песка, оседал своего верблюда, и скрылся за барханом. Не оглядываясь. Он шел, вспоминая Вожака, видя его улыбку в небе, где сверкал Млечный путь.
У края Тиктабры, его бурдюки опустели. Через три дня почти в центре пустыни, где воздух стоял словно ложка в ароматной каши, которую готовила мать Вожака, теперь и его мать тоже, он убил верблюда, наполнил бурдюки его кровью и снова шел, а когда не мог идти полз. Ночью. Ибо днем даже вздох давался с трудом.
И он дошел. Это было не марево, не морок - белые соляные болотца, вечно покрытые коркой, словно снежным настом, отголоски прошлого, доказательства, что пустыня - это бывшее море, а море - колыбель жизни.
Соль - души туаргов. Много-много крупинок и только одна принадлежит вожаку.
Единственный полз по насту и красными, воспаленными глазами, в которых не было слез ибо воды в его организме почти испарилась, слезы - непозволительная роскошь, он всматривался в белое безмолвие.
И нашел. Он увидел простую, ничем не отличавшихся от других. Крупинку соли и улыбнулся.
В Такратбре, самой жаркой пустыне на земле, куда не залетают птицы, ничто живое не может и дня прожить в этом аду, Единственный взял в руки самое ценное, снял чужой лисам, завернув него крупинку и в последний раз поднял зеленые глаза в ярко голубое небо.
Дожди никогда не забредают сюда, уже больше тысячи лет, эти пески не чувствами прикосновения живительной силы, но когда глаза Единственного закрылись навсегда, огромная как сама пустыня туча появилась неокуда. И пошел дождь.
И в пелене дождя таяли белые крупинки, вода с шипением испарялась, не долетая до земли, и в этом невозможном чуде показались две мужские фигуры, лица которых закрывали белые платки. Они ничего не делали просто стояли и смотрели друг на друга, так словно не виделись миллионы лет, а их лисамы целовали капельки дождя.
конец? Нет, начало***
* лисам - платок