Чтобы волк не задрал

Марина Карпенко
Всё белёшенько бело, белёшенько бело – повторял Иван. Он хотел избавиться от этой фразы – паразита, но она, будто помещенная в затылок головная боль не уходила. Белёшенько бело, белёшенько бело. Сумасшествие.
Иван стянул рукавицу, и жестом омовения вытер лицо. К онемевшей щеке будто прилипло что-то. Отморозил. Мужчина поскреб влажную щеку одеревеневшими пальцами, с трудом надел варежку и пошёл дальше. Следы его, витиеватой цепочкой растянулись далеко по заснеженной тундре. Они, словно росчерком неумелой руки, перечеркивали пространственное уединение седой земли и громогласно молчащего неба. Увидев непорядок, там, в вышине, кто-то рассердился, и сверху ринулось многотысячное вооружённое ледяными пиками белое  войско. Метель подхватила передовые отряды, и по тундре вихрем понеслась снежная конница. 
В лицо Ивану полетели острые иглы. Нахлобучивая шапку поглубже, мужчина тряхнул воротником и, неожиданно поддаваясь слабости, обсел на негнущихся ногах, отстраняясь от действительности, прикрыл глаза.
– Немного отдохну, и пойду.
Не успела утихнуть метель, а по земле уже поползла подслеповатая старуха поземка. Ощупывая многочисленными пальцами, поверхность она наткнулась на человека и принялась нагребать сугроб – гроб. Надышавшись вольным ветром, старуха окрепла, поднялась в дыбы и, шумно тряхнув шубой, обернулась медведицей. Зверь зарычал, прочищая горло, и сунул холодный нос за воротник незнакомца. Уловив тепло тлеющей жизни, засопел.

Жизнь…. Жизнь это тропа, и ещё неизвестно, куда она может завести?
Человек больше не чувствовал холод.  Выделяясь на заснеженной равнине сугробом, он постепенно становился частью здешнего пейзажа.  Теплившаяся в нем частица жизни заметалась, словно почуявший опасность зверь. Поддаваясь древнему инстинкту самосохранения, рванулась, и сопротивляющееся небытию сознание, отделившись от хозяина, вместе с позёмкой поползло на поиски тепла и отдыха. Там, в нескольких километрах от Ивана горел костёр. Потрескивая сухими ветками, поддерживаемый руками человека огонь бросал вызов поселившейся в тундре стуже. Лёгкое облачко бестелесного сознания обогнуло костёр, попыталось вознестись вместе с исходящим от него дымом к небу, но получив отторжение, успокоилось, обретая сущность, затаилось в ближайшем кустарнике.
Оно, лениво трансформировалось, наблюдая за завораживающим танцем огня и странного, находящегося рядом с костром, существа.  Было в этом незнакомце что-то узнаваемое, но Иван не мог понять, что? От существа пахло дымом, оленем и человеческим потом. Громоздкую голову украшали оленьи рога, а пустые глазницы застывшей морды устремляли свой взор к небу. Неизвестный прятал своё истинное лицо под маской, и это настораживало. Тум, тум, тум, сотрясал воздух шаманский бубен. Полярной совой, расправляя крылья, вместе со струйками дыма, медленно поднималась к небу тягучая песня колдуна.
Мысли трансформирующегося в кустах гостя, словно оленьи стада проносились мимо, поднимая снежную пыль желаний.   
Остро захотелось тепла, а ещё больше, пищи. Брюхо то и дело скручивали всё чаще повторяющиеся спазмы. От нахлынувших желаний кружилась голова, и не хватало воздуха.
Не отрывая глаз от костра, Иван открыл рот и часто задышал, выпуская поднимающийся изнутри нестерпимый жар. Желание полизать конечности слегка удивило мужчину, но в следующую минуту, отбросив сомнения,  он уже выгрызал ледышки из широких лап. Совершенно не заботясь о произошедших с руками изменениях, Иван растворялся, уходил на второй план, а доминирующего в его сознании зверя больше интересовало кто у костра? - Олень? Человек? Сейчас нужно утолить голод, остальное потом. И олень и человек таили в себе угрозу. Зверь знал, что человек коварнее оленя. Он пытался правильно оценить степень угрозы. Но как сохранять осторожность, когда перед глазами нежная оленья кожа? Хищнику представлялось, как он вонзает в тело жертвы клыки, и по пушистой шкурке, стекает тёплая солоноватая жидкость. Сглотнув слюну, волк нетерпеливо приподнялся на лапах и неожиданно заскулил. В следующую минуту шаман метнулся к костру, и вместо него в языках пламени заплясала огненно рыжая лиса. Волк прыгнул следом и, угодив лапами в огонь, зашелся визгливым, несущим в себе лютую угрозу неотвратимой мести, хрипом.  Задыхаясь от злобы и боли, он бросил опасную добычу и, не оглядываясь, размеренной рысью направился к оврагу.  Минут через сорок пути, сжалившись над зверем, судьба подкинула хищнику зазевавшуюся куропатку. Раздирая вкусно плоть, волк вместе с перьями быстро проглотил птицу и, подобрав алеющие на снегу капли крови, принялся зализывать саднящие ожогами лапы, опалённый огнём бок. Приведя себя в порядок, палёный сунул нос в снег и продолжил начатую охоту. Вороша снежный покров, хищник наткнулся на одинокий человеческий след. Азарт погони захлестнул зверя, шерсть на загривке поднялась, зеленоватой вспышкой хищно сверкнули глаза. Вместе с клубами пара, исходя слюной, из пасти вывалился широкий язык. Готовящийся к преследованию добычи волк, улыбался. Наметом, покрыв расстояние, он наткнулся на возведенный метелью сугроб, и работая лапами, добрался до вожделенной плоти. Стянув с человека рукавицу, с наслаждением сомкнул челюсти на запястье, сглотнул сочащуюся в пасть кровь. Сохраняя капли волшебной жидкости, принялся тщательно вылизывать окровавленную руку. Со стороны могло показаться, что это обрадованная собака любовно облизывает руки своего хозяина. Там, наверху, будто пряча кровавую картину, под свирепый вой метели, порцию за порцией обрушивали на землю пушистый снег.
И в это же время, доказательством правящего миром хаоса, в пространстве незримо изменилось присутствие. Человеческий глаз вряд ли заметил бы в кутерьме падающего снега молниеносное движение, но волчий…. Боковым зрением хищник уловил угрозу и, ощерившись, зарычал.  Поводя мордой, он настороженно всматривался в заснеженное поле.
Неожиданно, в его голове всплыла бесформенная фраза: - Всё белёшенько бело, белёшенько бело. Иван с трудом разлепил глаза. Отстранённо подумал: - Кажется, не только щёку, но и руки обморозил….  Передохнул и хватит. Нужно идти дальше.
Поднимая снежную пыль, перед его глазами качнулось облако.  Мужчина обомлел: - Медведь! Облако фыркнуло, откинуло капюшон, и мужчина увидел ритуально одетого человека. – Белый Шаман! С трудом разжимая губы, Иван прохрипел:
- Я ищу смысл жизни. Высший разум.  Помоги.
- Нет…, не найдёшь, однако, - немного подумав обронил шаман.
- Почему?
- Укроти, вначале, пожирающего тебя зверя.
Иван опустил глаза и посмотрел на обожжённые руки, на кровоточащее изуродованное запястье,  с изумлением почувствовал на губах солоноватый привкус крови. А когда поднял глаза, шамана не было, только там, где белым бело, слышался лай собачьей упряжки.

Шаман стряхнул налипший снег, отдернул полог юрты и, сгребая на место кострища просохший хворост, стал мастерить из него маленькую юрту. Когда жилище для огненной лисы было готово, запуская ее в постройку, чиркнул спичкой. Огненная лиса пробежала по ветке, юркнула в середину кострища, фыркнула, наткнувшись на след от потухшего ранее костра и, потрескивая хворостом, заплясала. В юрте стало тепло. Шаман разложил по местам одежду, поставил просушиваться унты. Ожидая, когда закипит в котелке вода, задумчиво пожевал провяленную рыбу. Глядя на дремлющие угли, раскурил трубку.
Медленно поднимается из трубки дымок, смешиваясь с дыханием огненной лисы, бродит по юрте, высвобождаясь, плывет над тундрой.
Шаман вспоминает, как на него напала сущность в обличии волка. Последним ознобом по телу проходит дрожь. Может от того, что промерз за день, а может от звериного взгляда там, из-за кустов. Такой зверь очень опасен. Он даже не тот, кто вышел на охоту, это вырвавшаяся на свободу убивать, тварь.  И такие твари, становятся с каждым годом все сильнее. Выедая  душу человека изнутри, они опустошают свою жертву. Голод их растет. Расставаясь с одним хозяином, не исчезают, а бродят по земле в поисках другого,становясь его часть .  Труднее всего человеку справиться с самим собою.
  Небо успокоилось. Тяжело нависая над землей, оно разглядывало обрывающуюся у юрты цепочку странных следов. 
Было видно, что в начале пути корочку наста потревожила широкая медвежья лапа, затем след животного оборвался, и на снегу четко, до самой юрты просматривались отпечатки обутых в унты ног. Неожиданно, тишину отдыхающей тундры нарушило скрипучее повизгивание снега. У приметного следа замаячили две темные фигуры на лыжах. Охотники, идя друг за другом, чертили вдоль оставленной шаманом тропы две параллельные линии.
- Тойво! – отпугивая думы колдуна – позвал охотник.
Вместе с клубами холодного воздуха в юрту ввалились соплеменники шамана. Один из них, заглядывая в глаза Тойво, затараторил: - Гришка помирает. Пурга украла силы. Ты шаман иди, верни его душу.
Тойво неохотно натянул недосушенные унты, достал лыжи, и вместе с гостями покинул растревоженную прощальной охапкой хвороста огненную лису. 
Стойбище встретило шамана уважительными кивками соплеменников и лаем потревоженных собак. Больной лежал возле огненной лисы, но ему и без нее было жарко.  Гришка чувствовал, как его тело разрывают на мелкие кусочки тысячи кровожадных куниц. Проваливаясь в боль, он будто зарывался в раскаленный песок. О таком песке рассказывал свояк, который побывал на побережье Индийского океана. Облаченный в ритуальные одежды шаман разогнал назойливых куниц, и известные ему духи, начали кружить над Гришкиной головой, вспоминая его крошечным голышом, неуклюжим подростком, заботливым мужем, ловким охотником, несусветным пьяницей. Жизнь, будто весенняя вода в тундре в одночасье просочилась сквозь пальцы натруженных рук.
Зная свое дело, пожирающая колдовские травы огненная лиса густо плевалась на Гришку удушливым дымом. Весь мир проплывал перед его глазами, а он, горел как огненное светило посреди кружащейся галактики. Когда реальное и прошлое утратило границы, больной выпил приготовленный шаманом отвар и снова погрузился в небытие.
- У тебя больше нет имени – донеслось из небесной темноты. Твой зверь ушел, но он вернется. Надо его запутать, обмануть. Тебя больше не будут звать прежним именем, ты будешь носить другое имя, другую одежду, поменяешь привычки. Зверь не должен тебя найти.
- Какой зверь меня преследует? – решается спросить Гришка.
- А что тебе видится?   
- Раскаленный песок – задумывается больной, и после небольшой паузы предполагает: - Свояк меня зверем заразил! Страшный зверь из Индии. Скорее всего, это лев. Помню жар, жажду, как голова болит, в боку колит и все вокруг кружится, кружится.
- Нет, это не лев – успокаивает шаман. Это козел. – Как козел? – разочарованно тянет Гришка.
– Ты водку со свояком пьешь? Пьешь. И не со свояком, тоже пьешь? Жажда тебя после этого мучает? Жар? Головная боль? Жену так и норовишь боднуть. Совсем как козел стал. Не поменяешь свою жизнь, козел тебя найдет и забодает насмерть. Напугав, таким образом, Григория,
шаман задобрил жертвоприношением духов, и засобирался уходить.
– Постойте – окликнул шамана обосновавшийся в стойбище Иван. – Вас как зовут?
- Шаман – хитро сощурился Тойво. – Я знаю – загорячился мужчина. – Я спрашиваю, как родители назвали?
- Это тебе не нужно знать – рассердился колдун.
- Почему?
- Чтобы твой волк меня не задрал – неожиданно рассмеялся Тойво.
- А как избавиться от зверя?
- От него не избавишься – одевая, лыжи, ухмыльнулся шаман – в человеке живет и добро и зло. Зверя можно только укротить.
- А как укротить? – нагоняя убегающего на лыжах шамана прокричал Иван.
- Разве тебе твой священник не говорил? Не убий, не прелюбодействуй, не укради … - донеслось издалека. Устав от тяжести, небо отвело свой взор от земли и обрушилось на нее снежной лавиной. Разгоряченный встречей  Иван, как не вглядывался в белую пелену, так больше и ни увидел не только шамана, но и его следов.