1964 год, август месяц. Закончив трехмесячную стажировку в городе Приозерске, Ленинградской области, я возвращалась обратно, в город Братск.
Август оказался очень жарким и тяжёлым. Шёл седьмой месяц моей беременности.
В душном, насыщенным всякими невозможными запахами, переполненном людьми вокзале, я дожидалась своего поезда. Поняв, что в комнате «Матери и ребёнка» воздух свежее, я заняла в ней место на лавочке. Не успела расслабиться, как ко мне подошёл молоденький милиционер и предложил покинуть помещение, так как девушкам там нечего делать…
Не хотелось что-то просить или доказывать. Сердитые слезы сами покатились. Поднявшись, я твердо сказала: « В таком случае несите мой багаж и найдите место в зале около открытого окна».
Когда я встала, он сообразил в чем дело, и стал извиняться. Мне же уже было неудобно перед людьми, которые конечно обратили внимание на молоденькую девушку, которую выдворяет блюститель порядка.
Выйдя с ним в общий зал, почувствовала головокружение от недостатка свежего воздуха.
Горе-милиционер вынес на улицу мои вещи и быстро (как бы сейчас сказали)- "слинял".
Имея в запасе два часа, решила скоротать оставшееся время на одной из лавочек в сквере у сверкающего радужными брызгами фонтана.
Сквер оказался совершенно безлюдным. Через некоторое время
моё внимание привлекла появившаяся на дорожке согнутая, опирающаяся на палочку, с вьющимися седыми волосами бабушка. Как убог был её наряд! Ветхое платье, давно потерявшее начальный цвет, висевшее неровными краями, и кашемировый, почти истлевший от древности платок, прикрывающий согнутые плечи, говорили о её крайне тяжёлом существовании. В руке она несла плетёную, до верху наполненную кусками хлеба, сумку.
Стоило ей остановиться, как на неё ринулось облако из голубей. Её облепили птицы.
- Плащ из птиц, да ещё с капюшоном! Думаю: «И в цирк не надо ходить»...
С интересом разглядываю развернувшуюся возле меня суету.
Старенькая женщина стала крошить и раздавать хлеб голубям. Они её давно знали, а она их с любовью гладила, и каждому что-то говорила.
Освободив сумочку, она спросила разрешение сесть рядом. Разговор начался очень легко. Голос её был мягким, грудным. Поинтересовалась кто я такая. Глянула очень печальными, большими серыми глазами, сказала: «Дочка, а у тебя мальчик будет».
В свою очередь мне хотелось узнать хотя бы малость об этом человеке.
Стала она рассказывать о жизни в блокадном Ленинграде. Как все её дети и муж были взяты на фронт. С ней дома оставался младший Сашенька. Муж, дочка и старшенький сынок погибли в первый год войны. Сашенька рвался в ополчение. Да только пятнадцать лет ему было. Брали на рытьё окопов, строительство заграждений. Тяжело задумалась Анна Ивановна.
«Дочка, да разве я так жила бы, если бы остался жив Сашенька?»
Под бомбёжку они попали... ничего от него не осталось… По серому морщинистому лицу катились слёзы.
«Сыночка своего назови Сашенькой»…
Работала на заводе. Сейчас на пенсии, всегда одна в большой комнате в коммунальной квартире.
Растроганная её печальным существованием, предложила поехать со мной. Она рукой дотронулась до меня и сказала:
-Послушай меня. Давай оставайся! За Москву и Ленинград люди как бьются.
Будешь с сыночком у меня жить, мужа пропишу. А как я вам нужна то буду!...
Плакала я от жалости к одинокому, забытому людьми человеку, потерявшей всех своих близких. Нашедшей утешение в кормлении божьих птиц кусочками подобранного на улицах хлеба.
Она показывала на целые булочки, куски свежих батонов и черного хлеба. И с такой горечью говорила:«До чего же мы дожили, что люди забыли цену хлебушку! Разве можно было предположить, чтобы булочками дети кидались. Сколько можно было спасти от голода прекрасных людей хотя бы вот этим хлебом. Подбираю хлеб каждый день, самое святое попрали… преступники».
Просила у неё прощение за наше поколение, за себя, что не смогу разделить её приют. Меня ждал в строящемся новом городе муж и интересная работа.
Неожиданное приглашение очень смущало, а моя совесть не позволяла даже подумать о том, чтобы воспользоваться в то время довольно лестным, неожиданным предложением.
Какие-никакие, а наверняка были ещё люди, которым очень была необходима может не сама Анна Ивановна, а её старенькая комната в коммуналке…
Ну, не должны люди проходить мимо беспомощного одиночества.
Эти два часа до поезда позволили увидеть невнимание молодости и безысходность одинокой глубокой старости...