Вечером при свете костров, под звуки бубна и заунывное пение шамана, зашивали тела погибших воинов в кошмы и выделанные кожи, укладывая рядом с телами саадаки с луком и стрелами, чаши, и небольшие ритуальные бурдюки с кумысом и аракой.
Камлал молодой шаман Шанго, – сын недавно умершего родового шамана Букачан-боо. Шанго еще не имел той власти над людьми, какой обладал его отец, и потому использовал любую возможность, чтобы укрепить эту власть, поселить в сердцах соплеменников страх и почтение к нему, – новому шаману рода дуликагиров.
Прервав пение, Шанго громко, чтобы все слышали, заявил, что в соответствии с обычаями предков в мир духов вместе с князем Дуликагиром должна последовать и его жена, - указал жестом на Бельчир.
Биранга вздрогнул, услышав слова шамана, шагнул к побледневшеей, как снег, матери. В толпе произошло движение и рядом с ней встали еще два её младших сына и брат Дуликагира. Соплеменники в ужасе отшатнулись от Шанго, испуганно смотрели на страшное лицо шамана с пронизывающим взглядом, его зловещее одеяние, - рогатую с погремушками шапку, халат, увешанный колокольцами и железными фигурками зверей, бренчащими при каждом его движении. По толпе пробежал ропот.
Разумеется, люди племени знали об этом древнем обычае. Кровавые жертвоприношения были у нелюдов рядовым делом. Верховному богу Тэнгри по любому важному поводу приносили в жертву коней, баранов. Резали их у больших жертвенных камней на берегу Нонни, окропляли камни свежей кровью и архой, просили у духов благополучия роду.
Знали они и о древнем обычае ритуального заклания людей, – жен и слуг умерших влиятельных вождей племени. Но в роду дуликагиров такого не было никогда, об исполнении подобного ритуала не помнили даже старики. Зачем же вспомнил о нём шаман Шанго? Но возразить ему никто не решался, - таков обычай предков и воля бога Тэнгри. Шаман почувствовал это, и в него вселилась уверенность.
- Ничего, - тихо прошептал он, пронизывая своим гипнотизирующим взглядом Бирангу и его ближних родичей, - вас только пятеро, пошумите и смиритесь перед волей всего рода. Этим я навсегда отучу тебя, Биранга, не считаться со мной, перечить моему слову.
- Шанго, - крикнул молодой предводитель, - ты что, араки набрался, или объелся мухоморного зелья?
Непочтительное обращение к шаману неприятно резануло слух стариков. Они неприязненно и с испугом глянули на Бирангу, ожидая, что сейчас грянет гром и всемогущий Тэнгри сразит нечестивца своей огненной стрелой. Но ничего не произошло.
- Таковы обычаи предков и воля духов, - надменно проговорил Шанго.
- С какими духами ты общаешься, Шанго, - с усмешкой спросил Биранга, - не с духами ли наших врагов? Род и без того потерял больше половины своих людей. Я утратил отца. Почти каждый из стоящих здесь людей потеряли своих матерей и братьев, сыновей и жен, сестер и мужей. Ты хочешь, чтобы я остался еще и без матери, а род потерял мудрую женщину и наставницу, к голосу которой прислушивались в течение многих лет все люди рода дуликагиров, в том числе и твой отец?
Соплеменники взволнованно зашумели, обмениваясь мнениями, - в словах молодого предводителя была правда. Шанго уловил смену настроения, укоризненные, а то и прямо враждебные взгляды молодых воинов.
– Опасный человек, Биранга, - подумал он, - так ведь можно и вовсе утратить боязнь и почтение людей. Ничего не ответив, забил в бубен, закружился в диком танце со звоном побрякушек, воем и заклинаниями, обратив взор к небу. Сам лихорадочно думал при этом: что делать, как отступить, не потеряв достоинства и веры людей в его силу?
Люди замерли, взирая на неистовую пляску, понимали: шаман Шанго вновь обращается к духам. Спасительная мысль пришла ему в голову, когда истерзанный неистовой пляской, с выпученными глазами, пеной у рта и потом, ручьями стекавшем по лицу, он, кажется, готов был в изнеможении рухнуть на землю. Может быть и вправду эта мысль, промелькнувшая в затуманенной кружением голове, была принята им, как внушение духов. Он остановился, помолчал, потом усталым голосом произнес:
- Великий Тэнгри сказал мне, что не обязательно посылать к нему Дуликагира с его старшей женой. Лучше, если с ним будет молодая его жена.
Соплеменники молчали, обратив взоры на красавицу Ольдой, осмысливая слова шамана. Её мало кто знал. Ольдой была из даурских родов, и князь Дуликагир взял её в жены лишь минувшей зимой, уплатив, говорили люди, большой калым. Здесь у неё не было родственников. И люди подумали: мудр Великий Тэнгри.
Баранге, стоявшим рядом с ним матери и братьям, было жаль Ольдой. За минувшие полгода они привязались к ней, ценили её за доброту и трудолюбие. Но они тоже молчали, - знали, что люди не поймут их, воспримут их протест, как явное нежелание подчиниться воле Великого Тэнгри. К тому же многие из соплеменников видели в Ольдой прежде всего даурку, соплеменники которой были вчера среди врагов рода дуликагиров.
Шанго торжествующе усмехнулся, что-то сказал своим помощникам, вновь ударил в бубен и закружился в дикой ритуальной пляске. Слуги шамана провели молодую женщину к костру, встали рядом, удерживая её за руки. А она, еще в полной мере не осознав случившегося, но, трепеща от предчувствия, стояла бледная и растерянная; в глазах её застыл ужас и немая мольба.
Шаман, проносясь в пляске за спиной жертвы, вдруг остановился. Умолк бубен. Шанго взял из рук помощника жертвенный топорик и занес его над головой Ольдой…