Воинская часть, в которой располагался учебный полк, находилась на окраине города. А рядом с ним, забор в забор, зачем-то построили женскую тюрьму. А может быть она раньше там появилась - кто знает... Ни тюрьмы ни казарм на том месте теперь нет.
И вот волею судьбы, два этих противоположных сообщества, замкнутые в себе, затиснутые в тесные помещения казарм и бараков существовали в смущающей друг друга близости.
Любому человеку было понятно, что существовали они неспокойно. Тем более что те и другие были в разной степени изолированы от окружающего мира. И естественный процесс размагничивания эмоциональных страстей, которые непременно накапливаются в любой одномастной среде, здесь тоже протекал трудно. Да и чего лукавить, любого солдата любой армии всегда влечет к общению с девушками. И чувство это, завещанное природой каждому живому существу, естественно и необходимо.
Здесь же это влечение было перегорожено высокой каменной стеной, а по верху стена венчалась несколькими рядами колючей проволоки. На углах стены стояли вооруженные охранники. И оружие у них было боевое.
Устроителям такого соседства казалось, что этих мер изоляции было достаточно. Но, не даром в народе говорят – голь на выдумки хитра…
Не часто, но иногда случалось, дождется молодой, еще не убаюканный пеленами идеологии курсантик свободной минутки и в сумеречный час бежит к забору, который по другую сторону тюрьмой начинается. А скромная записочка к невелику камушку уже привязана. Таясь от часового, перекинет камушек на женскую половину и поищет под стеной.
А вот и она – записочка. Тоже к невеликому камушку примкнута. А в записочке круглым девичьим почерком написано, что ее зовут Ира. Что ей двадцать лет. Что работала она продавцом, а заведующий их отделом был вор. И вот образовалась огромная растрата. Вор отвертелся, а ее упрятали сюда на два года...
Бежит обратно парниша. Торопится, как бы не застигли на аморальном. Почти ничего вокруг не замечает, а замполит тут как тут. И на очередной политинформации попеняет пристрастным укором на нездоровую связь некоторых курсантов с чужеклассовым элементом.
Замполит пеняет, а жизнь курсантов, по сути – молодых парней, своим руслом течет. И то русло от проповедей замполита не спешит идеальным каналом стать. Только, может быть, в отдельных случаях осторожки прибывает. А этому юношескому порыву, как правило, подвержены курсанты на самом первом этапе службы, пока их не станут регулярно в увольнение отпускать. Старослужащие к этой пустяшной затее относились пренебрежительно. Молодежь не поощьряли, а забор прозвали - "стеной плача".
И вот нашелся среди тысячи курсантов один особенно пылкий паренек. Получил он из дома перевод на пять рублей. Улучил момент и к старухе, что жила с другой стороны за забором воинской части и притоговывала чем не надо, за чачей побежал. Купил у нее зелья и с неодолимой жаждой употребил ее. А день уже клонился к вечеру. Уже смеркалось. И вот в такую уютную пору захотелось вдруг парнише теплого, даже горячего, женского общения. Захотелось так неодолимо, что он обратным ходом сразу на полковую кухню подался и улучив момент, умыкнул там алюминиевый чайник.
С чайником явился к старухе и попросил ее отоварить весь остаток перевода. Чачи налилось половина чайника. С ним-то он и припустил к стене женской тюрьмы. Как ему пьяному удалось взобраться с посудой на гребень стены – один он и стена знают. Но забрался. Даже гимнастерку не забыл скинуть, чтобы за колючую проволоку не зацепиться. Теперь ему оставалось только в бабье царство нырнуть. И вот он, вожделенный журавль… Хватай его и он уже не в небе…
Злой рок, который заманил парня в столь глубокий омут разврата, видимо наконец одумался и передумал. На самом-то гребне и зацепился служивый, штанами за зловредную проволоку, а как бы знать, снял бы, наверное и их.
Колючая проволока вздрогнула от неожиданности. Устыдилась своего ротозейства и всей силой впилась ему в ляжки. На шум откликнулся часовой и скорее с перепугу пальнул в высокое грузинское небо.
На стене шорох, шум да стрельба, а налетчик уже приземлился на женской стороне. А вот и первая бабонька… Бежит навстречу. Торопится. Раскраснелась. Тоже наверное встречи жаждет… Даже руки в стороны раскинула…
Ужо, погоди, голубка… Встречу… не обижу…
Едва она его достигла облапил деваху со всей страстью. Но тут же показалось ему, что она его не ласково встречает. Уворачивается. Повторил он попытку и тут не только услышал, но и почувствовал, что рука его затрещала и уже назад завернута. И ломят ее так, что и вздохнуть ему нечем, а только лишь охнуть. Вот тогда-то и разглядел он, что на плечах у арестантки погоны и приколоты к ним по три лейтенантские звездочки. А жаль, очень фигуристая женщина…
Вызволять парнишу из тюрьмы ездил один из старших офицеров части. Не скоро получил его и сразу же, не заезжая в полк увез на гарнизонную гауптвахту. Волею командира пожаловали парню десять суток губы.
Но суровый режим изоляции не предусмотренных уставами проблем не разрешал. Биополе казарм и бараков, сливаясь в один мощный поток, вряд ли становилось слабее. Даже за городом это биополе вдали от мест квартирования обделенных волей парней и девчат, давало о себе знать. И не редко неслось из обгоняющей походную колонну машины тоскливое и призывное:
– Солдат!… – И долго еще в разъятом деревянной разгородой кузове не утихала перепалка ненавистного конвоя и тоскующих узниц. Женщины несмотря на сердитые оклики часовых продолжали приветливо махать солдатам, отвечая охранникам забористой бранью и презрительными взглядами.
Походный строй, глухо и немо откликался этому яркому проявлению симпатий. Неуловимые, неприметные взгляду постороннего наблюдателя перемены происходили в его поведении. Шаг становился тверже и энергичней.
А как затеет какой-нибудь старшина в воскресный день на плацу построить роту, тут обязательно выплеснется на нее поток необузданных эмоций. Видимо не только жажда свежего ветра заставляла невольниц в такой день забираться на крышу двухэтажных построек. И до развернутого строя роты, на полковой плац с ближайшей крыши тюрьмы долетал все тот же тревожный голос:
– Солдат!… –
Строй роты не менял своего месторасположения и порядка, но внимание парней было уже не на стороне старшины. Курсанты теперь уже вслушивались во все звуки окружающего мира, обостренным вниманием старались не пропустить тот игривый и призывный возглас.
А девчонки шалили еще больше. Похлопывали себя по вкусным местам и повторяли призывное:
– Солдат… –
Для молодых парней, это было не самым простым испытанием.
Опытный старшина уводил роту в другое, недоступное соблазну место. А дурак так и оставлял парней изнывать под невыносимым зноем, по глупости своей полагая, что солдатики млеют сейчас от его проникновенных монологов.