Я никогда не жила в деревне. Родилась в большом городе, и по командировкам наездилась по разным, тогда ещё советским, городам. Теперь обитаю на западе Германии, в небольшом городе Н., что расположен неподалёку от границы с Голландией. Город этот хотя и невелик, но живем мы в самом центре, где много магазинов и ресторанов. Там тесно и шумно от машин и людей. А от машин еще и зловонно.
Не помню, кому из нас первому пришла идея переехать за город, где по утрам не жужжат уборочные машины, а поют птички. И пахнет не выхлопными газами, а свежим ветром и луговыми цветами.
Однажды я увидела в газете объявление, что в деревушке Т., что расположена еще ближе к голландской границе, продается домик. Домик можно на время просто снять, и, если понравится, потом купить.
Поехали посмотреть. Улица на окраине деревушки. Домик очень симпатичный, двухэтажный, хотя и не очень большой. Окружен заросшим садом. А вокруг... О, это как раз то, о чем мечталось: зеленый луг, на котором паслись коровки, небольшая рощица и ручей. Был конец мая, и луг - молодой, свежий, был весь в желтых и лиловых цветах. Легкий благоуханный ветерок так приятно дул в лицо... Мы сняли дом на три месяца, почти уверенные, что потом переедем сюда насовсем.
В первый же день я познакомилась со своими соседями. Слева находился крестьянский двор с коровником. Хозяева – молодая еще пара с тремя детьми. Справа жила пожилая чета – герр и фрау Пильц. Все они постоянно были или дома, или около дома, и всегда были очень заняты. Герр Пильц с утра пораньше принимался наводить чистоту вокруг своего домика: стриг газончик, подрезал кустики и тщательно подметал и без того чистую дорожку перед домом. Затем, притащив из дома табуретку, усаживался и начинал ковырять маленьким ножичком между плитками дорожки, уничтожая проклюнувшиеся травинки.
На газоне перед домом четы Пильц располагались пестрые фигурки гномов. Всего их было три. Гномов герр Пильц выбрал близких себе по духу, каждый был при деле: один катил тачку, другой замахивался киркой, а третий, наклонившись, вонзал ногой лопату в землю.
Однажды утром я пошла прогуляться и купить хлеба. Герр Пильц объяснил, что надо дойти до телефонной будки в конце улицы и повернуть направо – там есть булочная. День выдался великолепный - солнечный и тёплый, я шла, любуясь нежно-зелёными кронами деревьев и довольно улыбалась.
Вот и телефонная будка. Странно, там что-то, или кто-то есть внутри. Подойдя поближе, я увидела, что в будке на полу полусидит-полулежит довольно молодой мужчина. Глаза закрыты, голова завалилась набок. Эйфория сразу улетучилась. Мужчина, кажется, мертв – cлишком уж неестественная у него поза. Может, он зашёл позвонить и с ним случился инфаркт? Я посмотрела по сторонам – никого вокруг не было. Мне стало не по себе: ни разу я еще не находила мертвецов. Подошла поближе, не зная, что делать.
И вдруг "мертвец" завозился и открыл глаза, потянулся и зевнул.
С дрожащими коленками я быстро пошла назад, к нашему дому. Герр Пильц, протиравший тряпочкой гнома с лопатой, увидел меня и спросил, не случилось ли чего.
– Там в телефонной будке какой-то странный тип... лежит... – начала я.
– А, так это же Голландец, – пожав плечами, спокойно ответил старик. – Он там живет.
– В телефонной будке живет? – не поверила я. – Не тесновато ему там?
– Тесновато конечно. Зато бесплатно! Хи-хи-хи! – ответил герр Пильц.
Он и правда жил в телефонной будке. Как я сразу не поняла, что это бомж? Впрочем, вид у него был вполне аккуратный, одет чисто, только несколько помято. В деревне его называли просто "Голландцем". Ему было лет сорок, как большинство голландцев он был высокий и стройный. Целый день, сложив на груди руки, он сидел или лежал под деревом около своей будки, раскрыв настежь дверь. Наверное, проветривал помещение.
В Германии телефонные будки несколько больше русских, но все равно не так велики, чтобы можно было лечь на полу. Поэтому Голландец принимал довольно немыслимые позы, когда располагался там на ночлег. Как-то я видела его, лежащим спиной на полу с вертикально поднятыми вверх ногами. Стены будки были целиком из стекла, поэтому Голландца, как рыбу в аквариуме, всегда было хорошо видно.
Иногда он вразвалочку прогуливался по деревне, никого не приветствуя и ни с кем не заговаривая. Рассеянно-задумчивый взгляд светло-голубых глаз делал его похожим скорее на учёного, какими их изображают в кино, чем на бездомного.
Сельчане подкармливали его кто чем, некоторые отдавали ему поношенную одежду. Он молча, с достоинством кивал, принимая дары.
Я уже привыкла к одинокой фигуре под деревом, как привыкают к памятнику на площади. Но однажды, прогуливаясь, я увидела, что будка пуста. Под деревом тоже никого не было. Исчезли одеяла и рюкзак Голландца.
– Вы знаете, Голландец исчез! – сказала я старику Пильцу, встретившись с ним после прогулки.
– Знаю, – лукаво улыбнувшись, ответил он. И, поколебавшись – стоит ли говорить, добавил:
– Я звонил в полицию, они приезжали и его увезли. Он теперь в городе.
Пильц махнул рукой в сторону Голландии.
– Его в тюрьму посадят? – спросила я.
– Не, я договорился, что ему дадут место в приюте для бездомных. Там кормят, может и работу помогут найти. А то что это он тут, как пес в конуре сидит. Собачья жизнь. Теперь, по крайней мере, есть крыша над головой...
Старик довольно улыбнулся.
Эйфория первых дней постепенно улетучивалась. Пейзаж с коровами стал надоедать, к тому же, если ветер дул со стороны коровника, то пахло отнюдь не луговыми цветами... Я все чаще стала находить повод съездить в город, в нашу квартиру на шумной и пыльной улице, где много людей, а не гномов, обреченных на вечные каторжные работы. Мы не будем покупать этот дом. Я всегда жила в городе, и это было правильно. Надо жить там, где себя лучше чувствуешь.
Три месяца аренды подходили к концу. Я начала упаковывать вещи. Напоследок решила прогуляться, как обычно, мимо телефонной будки, казавшейся теперь такой пустой.
Выйдя из дома, я столкнулась со стариком Пильцем. Увидев меня, он сразу же, забыв свое обычное "Гутен морген!", начал возбужденно говорить:
– Пошел я сегодня утром в булочную, и вижу – в будке опять сидит Голландец. Я его спрашиваю, выгнали его, что-ли, из приюта. Он говорит: сам ушел. Не может он, видите ли, спать в одной комнате с другими людьми. А там комната на четверых. И еще мне говорит: старик, не вмешивайся в мою жизнь, вон, гномами своими лучше занимайся...
Герр Пильц вздохнул и поковылял к своему дому, бормоча: «Я ведь как лучше хотел... Собачья-то ведь жизнь...». Вид у него был очень расстроенный. А я пошла в последний раз пройтись по деревне, к булочной, мимо телефонной будки.
Стал накрапывать дождь. Было видно, как Голландец, сидящий под деревом, неспешно встаёт, подхватив своё одеяло, и перебирается в телефонную будку, устраивается там поудобнее на полу и прикрывает дверь изнутри....