Почему женщины становятся гастарбайтерами

 
   Чехия. Лето 2004 года. Я сижу в уголке пиццерии одного из районов Праги, в компании такой же, как сама, полулегальной «черной жинки». Это наш прощальный ужин. Через три дня я навсегда покину место эксперимента, а Вере предстоит вкалывать еще год (к предыдущим двум) в подвальных «мойнях» пражских ресторанов. Скоро она обварится кипятком, и хозяйке придется за свой счет лечить Веру в больнице. Расходы по лечению все равно будут возмещены Вериной же зарплатой, и никакими правдами-неправдами ей не удастся вернуть горбом заработанные кроны. Маленькая, худенькая, обожженная Вера уедет, наконец, в свое Прикарпатье оформлять пенсию по старости, но прежде будет искать по притонам сына, а вытащив его, вновь пойдет зарабатывать деньги - на дорогу домой. Мечта о благополучной жизни давно протухла, навсегда отравив тело и душу моей незадачливой, но мужественной камарадки.
   Я прожила в Чехии всего семь месяцев. Но этого с лихвой хватило, чтобы навсегда покончить с рискованными журналистскими опытами под рубрикой «испытано на себе». Все, что мне пришлось во славу профессии проделать до этого, заканчивалось благополучно и результативно, потому как – теперь знаю! – происходило ДОМА. В какой бы патовой ситуации я ни оказывалась (например, на заснеженной дороге в ста километрах от жилья), все равно находился выход, являлась нежданная подсказка, подмога, озарение и прочие чудеса, и очередное «исследование» завершалось, как минимум, без трагедий. Газета публиковала фирменный «горячий пирожок», а я придумывала новое приключение. И доигралась.
   В Чехию гастарбайтером я поехала проверить: действительно ли гладко и ладно складываются дела у тех, кто умчался за границу заработать немножко счастья? Так ли сладко на чужбине Ленам-Таням-Олям, как те уверяют родственников по телефонам?.. Сразу оговорюсь: я видела сложившиеся судьбы отчаянных русских девушек. Но чего им это стоило!..
Завидное счастье
    …Валя школу не заканчивала. Всех ее сил хватило, чтобы научиться считать-писать. Сомневаюсь, чтобы она прочла хоть какой-нибудь печатный тест, за исключением рекламы. У матери денег не просила – зарабатывала сама. Мыла полы, работала кондуктором на городском транспорте. В 15 лет вышла замуж за парня с диагнозом «олигофрения». Что это за штука, не поняла даже после долгих объяснений. Через год парня изолировали за убийство, а наша Валя нашла теплое место официантки в кафе. И там ее жизнь круто перевернулась.
   Однажды хозяйка показала объявление: приглашаются девушки на работу в элитные бары Италии, Испании, Франции, Греции.
   - Будешь заниматься консумацией, разносить напитки, улыбаться клиентам. Язык знать необязательно. Пять евро в час. Полгода отработаешь – и богачка!
   Красивое слово «консумация» понравилось Валентине, и она согласилась. Тем более что хозяйка великодушно оплатила все расходы по оформлению документов, взяв с Валентины всего лишь честное слово долг вернуть.
   Все получилось, пусть и не сразу. Через три месяца Валя наконец позвонила домой, радостно повторяя: жива! жива! жива!.. После этого звонки поступали регулярно, и уже не из разных мест, а одного и того же города на побережье Средиземного моря. А потом!.. О, чудо: наша девушка как бы вышла замуж! Во всяком случае, так она называла свое стабильное сожительство с местным полицейским. Все фомы-неверущие были повержены, когда Валентина приехала домой с этим полицейским и устроила в том самом кафе свадьбу. Через неделю она оставила утомившуюся от счастья и неловкости маму (ведь зять не только был стар, но еще не бельмеса не понимал по-русски, не мог есть местной пищи и шарахался от бани и туалета в конце огорода).
   В промежутке демонстрации своего невиданного везения Валя нашла время встретиться со мной. Ей до крайности необходимо было выговорить из нутра полученный заграничный опыт. Можно догадаться, что я услышала. Работа в подпольных притонах, случайное попадание в украинский бар испанского города на постоянное место (и до консумации дело дошло!), обслуживание прикормленных полицейских, влюбленность одного из них и вот, типа того, свадьба.
   Помудревшая Валя, не знающая толком русской речи, но уже выучившая испанскую, устало притушила окурок.
   - Только, пожалуйста, не говори никому.
   - Неужели все уехавшие женщины занимаются проституцией?
   - Нет, что ты! Работают. Апельсины собирают, рыбу чистят, полы драят, даже на стройках шабашат. Кому чего достанется. Но если хочется настоящих денег, проституция – верное занятие. Везуха, правда, нужна. Но самая удача – захомутать местного папашку.
   - И что это дает?
   - Бесплатный жрач, легализация, тряпки. Фигня, конечно. Но какая разница, где небо коптить! Зато мне все завидуют…
   Собственно, после этого разговора я и решила завербоваться в гастарбайтеры. Чтобы без посредников уяснить – насколько бессмысленны или оправданы поиски нашими людьми лучшей доли, что кроется за россказнями уехавшей добытчицы наивному семейству про ее удачный отхожий промысел; присылающей домой сотню, редко две, долларов. Именно – добытчиЦЫ, поскольку русских мужиков на мясокомбинатах, стройках и в подпольях заграницы я не видела, и никогда о таких не слышала.
   Выбор пал на Чехию, потому что слухов о разгуле проституции оттуда в принципе не поступало. Все-таки хотелось свести к минимуму опасность предстоящего эксперимента.
Горько – значит горячо
   Мой путь до горы посуды, теряющейся в облаках пара потной кафельной подсобки, был тернист и дорогостоящ. Прежде всего, я заплатила клиентам (так именуют парней, обеспечивающих нелегалов работой) 200 долларов за хлопоты и три тысячи крон за спальное место на полу в перенаселенной квартире. Выманив все, что было (а было, сколько велели взять вербовщики-турагенты), меня спустили в огромную кухню ресторана «Сквер» на Малостранской площади.
   Пятнадцатичасовой рабочий день. 40 крон в час. Расчет – после полутора месяцев пребывания за мойкой. Работы оказалось так много, что уже на второй день я поняла, отчего совершаются бунты и революции.
   Шею оттягивал насквозь промокший прорезиненный фартук, щиколотки мокли в воде, руки, не вынимаемые из кипящих моющих средств, побурели и распухли. Упаковки латексных перчаток едва хватало на три-четыре часа работы. Паровые машины, стерилизующие поддоны с мытой посудой, грохотали и окатывали клубами горячего воздуха. По мраморному полу из конца кухни летели в ноги метровые сковородки с криком – горький! И дружный смех из десяти глоток поваров.
   «Горько» по-чешски значит «горячо». Но они кричали «горький», а заглядывая в мойку, еще и – «толстой», «пушкин». Такой вот метод издевательства «маленького народа» над представителем уже несуществующей, но все равно нелюбимой ими державы. И я не сразу поняла, почему, когда неслась к главному кухару со стопой горячих сухих тарелок и кричала «позор» (то есть – внимание! осторожно!), смех буквально сотрясал стены белоснежной кухни.
   Русским трудно сходу привыкнуть к чешскому языку, к его как бы вывернутым наизнанку знакомым словам и смыслам. Ну что такое! Дам – это русское возьму, поганка – греча, потравня – магазин, заходи – туалет, вонь – запах и так далее. Есть такие перевертыши, что и писать неловко. Вот и потешались чехи, учившие в школе наш язык, как глупая русская бегает и сама себя «позорит». Умора!...
   В общем, эксперимент только начался, а мне уже изрядно подурнело. Сжав зубы, талдычила: все хорошо, чем хуже тем лучше, повезло упасть в самый низ, и так далее. Заплакала только однажды – когда шеф лично принес в мойку кастрюлю с подгоревшим ризотто: «Ешь». И тут же ушел. Я рыдала, неслышимая в грохоте посуды, от унижения и счастья. Уже четыре дня я ела исключительно объедки с тарелок, и то украдкой, чтобы не прогневать хозяина и не насмешить еще сильнее поваров. Ведь денег у меня не было ни кроны, да и когда ходить в магазины, если смена – с девяти утра до двенадцати ночи. По утрам я пила – в долг – пустой кофе и ехала на каторгу, а возвратившись, тут же засыпала на своей простынке в углу общей комнаты.
   Того ризотто мне хватило на два дня. Да еще привалила горсть кешью, которых не успела подобрать с тарелки официантка. Голод – одно из серьезнейших испытаний для человека. Зато уж, когда оно преодолено, все последующие переживания переносятся куда веселее.
   В «Сквере» я пробыла две недели. И покинула его не по своей воле. Меня внезапно заменили «блатной» жинкой. Денег не заплатили: не выработала срок. Качать права в этой системе опасно.
   Сменщица Татьяна однажды рассказала свою историю. В подвалы Праги она попала пять лет назад. Мыкалась по подработкам, заработка, что сулили на родине в Ужгороде, не попадалось. Однажды клиенты предложили ехать за Прагу, шлифовать гранит. Платили там неплохо. Сил хватило на несколько месяцев. Заработав сколько-то тысяч (!) долларов, Татьяна решила вернуться домой, где родители воспитывали ее дочь. Накануне отъезда явились двое пареньков.
   - Тетка, половина денег наша.
   - Не дам, хлопцы, мне самой дюже надо.
   Пареньки спорить не стали. Избили Татьяну так, что та неделю в лежку лежала, пока ребра срастались. Деньги, за неподчинение, забрали все. Кое-как, почти пешком, добралась жинка до Праги. В Ужгороде без денег ее все равно бы не приняли. Когда мы встретились в подвале ресторана, о возвращении домой она давно не думала. Бойко спорила с поварами, открыто подбирала остатки еды с тарелок – для безработного сожителя. И была беременна. После смены, когда я опухшими от воды руками стягивала промокшую одежду, Татьяна продолжала уныло сидеть на полу раздевалки.
   - Та шо мне спешить… Помереть бы…
   Но от «помереть» ее держала мечта когда-нибудь удачно заработать. Половину, конечно, хлопцам, без разговоров.
   Так что, не заплатили – и не надо. Здоровше будем…
   Затем были подобные же работы в ресторанах «Лира», «Подкова», в пятизвездном отеле «Карло IV». Я оттирала от пива полы в стрип-баре, паяла кабелажи в подпольной мастерской игровых автоматов. Пока все окончательно не осточертело. Бессмыслица, нищета, загнанность не исчезали, сколько бы не минуло дней. Значит, пора было заняться своим прямым делом – журналистикой. Через три месяца барахтанья на дне, я наконец приступила к изучению окружающей жизни. Тем более что теперь не понаслышке знала ее главную – изнаночную – сторону.
Ой, пани-панове…
   …Когда в пиццерии не было мужа, она усаживалась за дальний столик, ставила перед собой бокал с вином, и замирала на час, на два, на три. Отпивала глоточки и неотрывно смотрела в столешницу. Я и подумать не могла, что пани Елена – русская. Вся такая нарочито ухоженная, даже скучно. Типичная чешка до сорока лет, зацикленная на фитнесе и мэйкапе.
   Вера-камарадка, подрабатывающая в этой пиццерии по воскресеньям, когда постоянную работницу отпускали молиться, рассказала мне историю пани Елены.
   Девочка Леночка была из Беларуси. Надо сказать, что Чехия наводнена в основном украинскими искателями счастья. Схожий язык, географическая близость, общая отрицаловка Великого славянского Брата роднят обе народности. Правда, это не означает их любовь друг к другу. Украинцы, чувствующие себя в «стране приема» как рыба в воде, презирают чехов за боязливую осторожность, запредельную любовь к мещанскому образу жизни. Те же украинцев боятся, обвиняют в разгуле преступности и, по возможности, портят им жизнь серьезнее, чем другим гастарбайтерам.
   Которых в Златой Праге немало. Исторический центр Европы  весьма завязан на туристическом бизнесе (а ему сопутствует огромная развлекательная индустрия, постоянно требующая молодых красивых тел). Кроме того, Чехия является страной транзита и перевалочной базой для потока нелегалов почти всех континентов, не исключая соседних Россию, Молдову, Беларусь, Украину с их автономиями. На территории маленькой Чехии расположено 12 лагерей со многими тысячами мигрантов и беженцев, каждый из которых мечтает получить легальный статус и, по возможности, двинуть дальше на запад.
   Можно представить, как устала страна от бесконечного потока чужих людей. Но она ими же во многом кормится (лагеря, например, содержатся на средства ООН), и потому терпит. Но при случае не преминет унизить или еще как-то обидеть чужака, особенно если тот из бывшего СССР.
   Пани Елена не была беженкой и даже не была нелегалом. Она приехала танцевать в баре, познакомилась с местным и стала с ним жить. Привязав к себе трудолюбивым сексом, года через три убедила жениться. Теперь она – жена бизнесмена средней руки, владеющего итальянской забегаловкой. И все. Кроме узаконенного права на жительства, которого вожделеет большинство приезжающих, Елена не имеет ничего. Деньги – только на карманные расходы. Тотальный контроль, чтоб не свернула налево. И – скука, скука, переходящая в тоску. Зато в Беларуси все в отпаде от ее хвастливых рассказов о беспечной пражской жизни.
   - Обязательно сопьется! – решила камарадка. – Дураку ясно.
…тепла нет ни на грош!
   …А Ирина лишена даже возможности тихо спиться. Она явилась сюда год назад, завербовавшись домработницей.
   Когда турагентва (именно они основные поставщики рабочей силы за рубеж) предлагают на выбор будущее занятие, многие женщины отдают предпочтение сфере домашнего обслуживания. Горничными, сиделками, гувернантками, домработницами. Считая, что это пусть и менее прибыльно, зато не придется тратить деньги на аренду жилья, еду, коммунальные услуги, потому что жить надо там, где и работаешь. Им и невдомек, что данная область трудоустройства почти соприкасается со сферой сексуальных услуг – по степени риска и зависимости от работодателя!
   Мы познакомились случайно. Это произошло в пригороде. Я шла мимо частного дома и увидела  женщину, прильнувшую к той стороне забора, словно детдомовец. Инстинктивно спросила по-русски – «Вам плохо?». «Нет, все нормально», - по-русски же ответила она.
   Два дня я ходила к забору слушать Ирину, ставшую, по сути, рабыней.
   По приезде ее свели, действительно, с мужчиной, в чьем доме предстояло хозяйничать. С тех пор она оттуда не выходила. Кроме воза работы по дому, она ухаживает за стервозной парализованной старухой, выполняет обязанности садовника, вынуждена не просто спать с хозяином, но играть в его прихотливые сексуальные игры. Женщина «занята» 20 часов в сутки. Без выходных. Деньги – 50 евро в неделю, - складывает и прячет в своей конурке. Когда ими воспользуется – неизвестно. Паспорт отобран, выехать невозможно, сбежать страшно.
   Парадокс: ее нелегальное положение известно полиции, но противозаконным, пока женщина находится на территории частного домовладения, не считается. Якобы хозяин – это спонсор, который платит какой-то налог на свою гостью и потому волен держать ее у себя, сколько вздумается. Остальное – их личные взаимоотношения. Если Ирина решит обратиться в полицию, ее ждет депортация из страны, без права вновь в нее вернуться. И значит, все мучения – коту под хвост?!
   Вот и продолжает женщина влачить свое  рабство. На родине, получая ее редкие письма и переводы (звонить Ирине не дозволяется), убеждены: кормилица брошенного семейства (двое сыновей и престарелая мать) не только при деле, но и, кажется, неплохо устроила свою судьбу!

   И все это происходит в цивилизованной, развитой стране! Что остается думать о положении женщин, поехавших на заработки в Азию или на Восток?..
   Есть такой социологический термин – «выталкивание российских женщин за рубеж с целью трудоустройства». Это значит, что по ряду неумолимых причин: высокая степень женской безработицы в регионах, дискриминация на рынке труда (то не подходит возраст претендентки, то наличие детей, и плевать при этом на ее образование и квалификацию), низкая заработная плата, дефицит мужского контингента на брачном поле, заставляют женщину задумываться об изменении ненормальной ситуации. Элементарный инстинкт сохранения рода повышает, как ни странно, ее экономическую активность, и на свой страх и риск она изыскивает альтернативные способы заработать семье достойное существование.
   Самый простой из них – уехать туда, где, как уверяют, лучше. Средств и возможностей уехать всем семейством нет, и тогда женщина отправляется в путь одна – по проторенной дорожке нелегального трудоустройства за рубежом.
   Вот и – вытолкнули!..
   При этом, я говорю только о женщинах, которые имеют серьезные намерения добиться чего-то за рубежом, раз не получается на родине. А сколько еще уезжает по глупости или случайно. А у кого-то просто нет иных возможностей посмотреть мир (а как хочется!), кроме как поменять дом на сомнительное закордонное пристанище. Вообще, мне не раз приходилось слышать, что трудовая миграция русских женщин – это особое и еще не изученное явление.
   В результате мы имеем то, что имеем: за последние годы Россию покинули более десяти миллионов женщин в возрасте от 16 до 60 лет, из них четверть уехали на затянувшиеся, как петля, временные заработки. Процесс не прекращается. Государство рискует терять до миллиона человек в год дополнительно, если учесть число уезжающих женщин с имеющимися у них детьми, а также еще не родившимися и теми, кто уже никогда на территории России не родится.
   Проблема трудовой миграции так разрослась, что перестает быть личным делом той или иной искательницы счастья. За частными историями стоит, на мой взгляд, едва ли не уничтожение нации. За кордоном пропадают тысячи женщин – генных носителей русских семейных ценностей, репродуктивный и кадровый потенциал страны. А мы молчим или хихикаем.
… Шесть лет прошло со времени моего рискового эксперимента. По возвращении, и еще очень долго после него, я поимела тот же набор недоразумений и неприятия, которые получает каждая вернувшаяся с заработков женщина. Потому многие предпочитают не возвращаться.