Стрелецкий пятидесятник Терентий Савин, вернувшийся в Енисейск из посылки в Шаманскую и Аплинскую землицы, раскрыл перед воеводой ладонь, где лежали два тоненьких тусклых кружочка. Хрипунов и сам видел такие кружочки у ясачных людей, которые приходили в Енисейский острог, но все же спросил:
- Что это?
- Серебро, - ответил служивый, - взял его у тунгуса по имени Чекол, который носил их на меховом нагруднике.
- Ну и что с того? Я и сам такие видел. Мало ли где они его поимели, - выменяли, али купили. Ты хучь расспросил того Чекола, где он его взял?
- То-то и оно, что расспросил. Поведал он, что эти кружочки достались ему от тунгусов, которыми владеют князцы Окунь, да Келтя. Живут те тунгусы у горы, в которой серебро родитца. А та гора вверх по реке Тунгуске на малом её притоке. Из той горы они серебро добывают, переплавляют, и то серебро носят на себе на нагрудниках. Тунгусов тех человек со сто, бой у них лучный, да копейный. Иттить до тех князцов судами своей силой недель пять или шесть, а парусным погодьем и того меньше. А нартами зимой – столько же, что и летом. Государевы люди у тех князцов еще не бывали, и государев ясак не имывали, потому, как из Енисейского острога ходят они большими судами, в кочах, а к тем князцам большими судами пройти немочно, а иттить надо судами мелкими.
Терентий замолчал. Молчал и воевода, осмысливая сказанное. Информация была чрезвычайной, - государственного, можно сказать, значения. Было о чём подумать. Дело в том, что собственных месторождений серебра и золота в России в то время не было. На протяжении столетий русское правительство предпринимало попытки найти на своей территории драгоценные металлы и наладить их промышленную добычу, но это все никак не удавалось.
Основным материалом для русской монеты было серебро. Единственным источником его поступления в Россию был ввоз из-за границы серебряной иностранной монеты и серебряных изделий. Правительство перечеканивало иностранные монеты, в основном - талеры. При перечеканке с монет сбивали иностранные обозначения и ставили свои. Такие монеты на Руси называли "ефимками".
По своему стольникову положению Яков Игнатьевич знал многие детали этой проблемы. Знал, например, что еще в 80-е годы 15-го столетия русские рудознатцы Андрей Петров и Василий Болотин вроде бы нашли серебряную руду на реке Цилме, - в трех с половиной тысячах верст от Москвы. Обрадованный этим известием Иван Третий обратился к венгерскому королю Матвею Корвину с просьбой прислать мастеров, которые знают руду серебряную, да которые умели бы её выплавить. «В моей земле, писал русский государь, серебряная руда есть, да не умеют ее разделити с землею».
В 1491 году из Москвы в Северное Приуралье была направлена экспедиция русских людей и приехавших иноземных мастеров для подробной разведки и пробной плавки драгоценного металла. Разведку признали успешной, и приняли решение начать разработку руд. В 1492 года из Москвы на реку Цилму отправилась новая экспедиция рудознатцев, к которым должны были присоединиться в пути работники из Устюга, Пинеги, Вычегды и других мест. Но эта попытка не принесла положительного результата. Надо думать, что руды оказались негодными для промышленного освоения. Правда, сохранилось предание, что все дело погубил чужеземец, умышленно устроивший обвал на руднике.
С той поры миновало более ста лет, в течение которых и при Иване Грозном и при Борисе Годунове неоднократно предпринимались попытки найти серебро на русской земле, но все эти начинания остались безрезультатными. Главная задача по отношению к драгоценным металлам оставалась нерешенной, - отечественной их добычи все еще не было.
Стремясь сократить громадные расходы по закупке серебра, правительство требовало от местных властей максимальных усилий по поиску благородных металлов. Стояла такая задача и перед сибирскими воеводами, которым при отправке отрядов для проведывания новых землиц предписывалось поручать служилым людям всеми путями выспрашивать, нет ли там золота, или серебра.
Информация, принесенная Терентием Савиным, была обнадеживающей, но Яков Хрипунов понимал, что для её уточнения, поиска месторождения, тем более – для опытной плавки руды, у него нет ни нужного числа людей, ни знатоков этого дела, ни средств. К тому же срок его воеводства подходил к концу.
- Ты, Терентий, никому об этом пока не сказывай, а я нынче сдам воеводство, поеду в Москву, обскажу обо всем в Сибирском приказе, может и самому государю. Тогда и посмотрим. Можа государь прикажет особый отряд для такого дела снарядить. Вот тогда, брат, не зевай!
*
О серебряном деле Яков до поры до времени молчал, полагая, что сначала нужно решить дело с новым острогом на Красном яре. Дубенской, не дожидаясь именного указа о новом назначении, направился в Тобольск, чтобы начать там подготовку экспедиции. В Москве в это время приступили к подготовке соответствующего царского указа. Хрипунов всячески способствовал его появлению и весь 1626 год провел в Москве.
Наконец, 13 декабря 1626 года указ о постройке Красноярского острога и назначении его первым воеводой Андрея Дубенского состоялся. Вот тогда-то Яков и представил князю Черкасскому, - управителю приказа Казанского дворца информацию, доставленную ему Терентием Савиным.
Расчет оказался верным. К сообщению Хрипунова не могли остаться равнодушными ни руководство приказа, ни сам государь, которому об этом было немедленно доложено. Михаил Федорович пожелал лично выслушать Хрипунова.
В Грановитую палату Яков вошёл в сопровождении боярина князя Ивана Борисовича Черкасского, ведавшего приказом Казанского дворца, и приказного дьяка Ивана Болотникова. Государь восседал на троне в окружении рынд с серебряными парадными бердышами в руках, рядом с ним стоял его отец, - митрополит Филарет. Подойдя к ним, прибывшие склонились в земном поклоне.
Когда они выпрямились, Михаил Фёдорович внимательно вгляделся в Хрипунова. Он давно знал этого стольника – потомка старинного боярского рода Ряполовских-Хрипуновых. От князя Черкасского был наслышан и о его успехах на новом поприще в Сибири, - недаве только подписал указ о ставлении по его предложению нового острога на Енисее. А теперь вот новое, столь важное дело.
- Сказали мне, - обратился он к Якову, - будто объявили тебе инородцы, проживающие за Енисеем-рекой, что родится там серебро. Верно ли ?
- Верно, государь. Так сказал мне служилый человек, - пятидесятник Терёшка Савин, коево посылал я в те земли за ясаком.
Государь и стоявший возле трона отец его митрополит Филарет многозначительно переглянулись.
*
Через месяц, - 18 января 1627 года, состоялся царский указ о посылке Якова Хрипунова в Сибирь для сыску серебряной руды. Ему поручалось приобрести все необходимое для этого дела, набрать людей и возглавить экспедицию.
В разные Приказы, - Разрядный, Стрелецкий, Ямской, были направлены соответствующие грамоты, обязывающие обеспечить скорейший выезд нового воеводы для исполнения порученного ему дела. В частности Поместному и Стрелецкому Приказам предписывалось с поместья и вотчин Якова Хрипунова «никаких податей имать не велеть», пока «он, Яков, на государевой службе в Сибири». Дьяку Ямского приказа были даны указания выделить необходимое число подвод для его следования от Москвы до Тобольска.
В Приказе Казанского дворца, ведавшем сибирскими делами, дьяки приступили к составлению Хрипунову именной наказной памяти. Сам же Хрипунов и откомандированный в его распоряжение серебряных дел мастер-плавильщик Иван Репа приступили к прикидке всего того, что понадобится экспедиции. Иван Репа, как специалист, занялся поисками и закупкой специального оборудования, инструмента и материалов, необходимых для добычи руды и опытной плавки серебра, - наковален с тисками, молотов, клещей, меха для дутья. Нужно еще было фунт буры, фунт нашатырю, пуд воску, два косяка мыла, пуд глины мелкищевой на горшки, 50 заступов, 50 кирок, пуд олова в блюдах и в тарелях. Все это было закуплено и подготовлено к отправке.
Особые хлопоты доставили поиски неведомой никому мелкищевой глины. Её нигде не могли найти. Спросили Репу нельзя ли обойтись без этой глины, но Иван уперся, заявил, что без неё, мол, никак нельзя. Что тут поделаешь, - специалист, он и есть специалист. Боярин князь Черкасский, возглавлявший Приказ Казанского дворца, а за ним дьяки Болотников и Грязев велели своим людям оказать помощь Ивану Репе, сыскать эту самую глину. Наконец февраля в десятый день пристав Конон Лукьянов нашел таки и привез её «тритцать груд» в приказ Казанского дворца, уплатив по алтыну за груду. Иван Репа был удовлетворён.
Тем временем сам Яков Хрипунов мотался по городкам в поисках и закупке походного снаряжения для экспедиции. В Устюге Великом закупил он "для судовова дела и для острожнова ставления 10 якорей весом по 4 пуда якорь, 10 багров, 10 напарей болших, 10 напарей малых, 10 тёсел, 10 оборотен, 20 просеков и пазников, 20 скобелей, 10 долот, 10 тесников, 30 сверлов болших и малых, 300 гвоздей штивершковых, 300 гвоздей четвертных, 10 крюков, 10 тысяч скоб судовых". Кроме того медный котёл на двенадцать вёдер, "да к острожным воротам два веретена с пробом и два замка вислых, – замок колодной и замок к амбару, да на всякие железные поделки пуд железа и полпуда укладу".
Позаботился воевода и о подарках инородцам, - взял "три тысячи иголок, 900 булавок, сто пуговиц оловянных, двадцать сотен зеркалишек, 300 ножей, пуд каменья одекую, бисер", какие то трещеточки оловянные, змеевые головки и прочую мелочь.
В Соли Камской купил Яков и отправил в Тобольск "пять тысяч аршин холстов в парусах, да всяких веревок для судовых снастей, - варовых 300 сажен, шеем 640 сажен, кубасных 600 сажен, от ног 400 сажен, дрогов 200 сажен, скутов 200, 1000 сажен бичевы, 40 сажен обшивы, 80 сажен конковых верёвок, 2100 сажен петел, 1000 сажен завозу, да 200 сажен свар"; всего всяких судовых веревок 5280 сажен (больше десяти километров!).
Вернувшись в Москву, получил он в Пушкарском приказе "огнестрельный наряд, - две медные полковые пушки, ядром по фунту с четвертью, да одну полуторную. Все в станках и на колесах. К полуторной пушке 20 ядер железных, к полковым – по 20 ядер свинцовых, да огневых запасов: 20 пудов пушечного и пищального зелья и 20 пудов свинца". Кроме того, каждый из членов экспедиции должен был купить себе в Тобольске пищаль с принадлежностями, для того, сказано было, будут им выданы из казны специальные деньги. Там в это время полным ходом шло строительство судов флотилии Якова Хрипунова. Оставалось последнее, - набрать людей.
Это оказалось труднее всего. Только что был отправлен на Енисей отряд Дубенского для сооружения Красноярского острога, да и тому вместо планировавшихся пятисот человек сумели набрать в сибирских городах лишь триста казаков. Людей не хватало, воеводы городов упирались, не желали делиться служилым людом. Или отправляли таких, от которых рады были и сами избавиться.
С большим трудом удалось набрать для экспедиции полторы сотни казаков и гулящих людей. Но что это были за люди, – в большей своей части сброд своевольных и непослушных оборванцев. С ними-то Хрипунов и выступил в поход из Тобольска.
С неимоверными трудностями поздней осенью 1628 года «войско» Хрипунова достигло, наконец, Маковского острога. Подходил к концу второй год, как было принято решение об организации серебряной экспедиции, а он всё еще только подбирался к Ангаре. Хотя Яков Игнатьевич был полон надежд на благополучный исход экспедиции, но в глубине души, наверное, сознавал, что поиск может и не завершиться успехом. И страшился государева гнева. Чем тогда мог он оправдаться, чем компенсировать убытки, понесённые государевой казной? Только лишь обильным сбором ясака с инородцев, намного превосходившим сборы енисейских и красноярских казаков. Лишь в этом видел он свое спасение в случае неудачи с поиском серебра.
Из Маковского острога, несмотря на подступавшую зиму, Хрипунов отправил на Ангару разведывательный отряд из двенадцати человек во главе со своим доверенным лицом, шурином, - Микитой Военковым. Напутствуя Никиту, Хрипунов не скрывал своих опасений, наказывал ему кроме поисков серебряной руды активно заняться сбором ясака.
Сам Хрипунов, физически и морально измученный длительным переходом, своеволием и непослушностью своего «войска», пока служилые переносили снаряжение экспедиции через волок, остался зимовать в Енисейске.
Вместе с Хрипуновым в Енисейский острог вернулся Максим Перфильев. Он был прикомандирован тобольскими воеводами к его отряду для письменных надобностей. Опытный и много испытавший в жизни атаман, конечно же, был обижен тем, что стрелецким сотником в Енисейске был назначен не он, а совсем еще молодой и, как считал Максим, малоопытный Петр Бекетов. Легко ли перенести такое унижение?
Надо отдать должное Перфильеву, в Енисейске он сразу почувствовал искреннее уважение служилых людей к своему новому командиру, и потому не стал обострять с ним отношений. Однако черная тень неприязни, обиды, может быть даже зависти, на многие годы легла между ними.
*
Хрипуновским разведчикам по большому счету было наплевать, найдут они серебряную руду или нет. Им самим это ни особой чести, ни прибыли не сулило. Они видели в своем походе лишь благоприятную возможность личного обогащения, возможность разжиться соболями. Конечно, большую их часть придется сдать воеводе в государеву казну, но кое-что, надеялись казаки, удастся припрятать и перепродать в Енисейске купцам-перекупщикам.
По ангарским притокам в те годы уже нередко можно было встретить русских охотников из Устюга, Чердыни, других русских городков, промышлявших там соболя. Направляемые Терешкой Терсковым, который знал эти места, разведчики Хрипунова, продвигаясь от зимовья к зимовью, беззастенчиво грабили охотников, силком забирали у них пушнину, деньги, съестные припасы, тёплую одежду. А если те оказывали сопротивление, - жестоко избивали и калечили их.
Весной 1629 г. вслед за ледоходом Бекетов вернулся в Енисейск, сдав в казну 689 соболиных шкурок. Вслед за ним от Шаманского порога в Енисейск прибыл Воейков, доставив Хрипунову партию каменья, похожего на серебряную руду, и собранную пушнину, - пятнадцать сороков соболей и двадцать собольих шуб.
Воевода Аргамаков не на шутку обеспокоился. Нежданно свалившиеся на его голову конкуренты повторно брали ясак с тех тунгусских родов, которые лишь недавно дали его Бекетову и Василию Бугру, тем самым нарушая все государевы предписания, вызывая роптание и «шатость» в среде аборигенов.
Иван Репа, - сереброплавильщик из отряда Хрипунова, осмотрев доставленные каменья, не нашел в них ничего серебряного, сказав, что такие же камни привез с Ангары и Петр Бекетов. 30 мая Хрипунов, прихватив с собой Максима Перфильева, пятидесятника Терешку Савина и еще восемь наиболее опытных енисейских казаков, двинулся со своим «войском» вверх по Ангаре.
Несмотря на малолюдство енисейского острога, Аргамаков противиться требованиям Хрипунова не стал. Срок его воеводства подходил к концу, из Тобольска уже плыл ему на смену новый енисейский воевода – князь Семен Шаховский. Аргамаков знал о «великой шатости» в Красноярском остроге, назревавшем там голодном бунте. Великих бед ожидал он и от похода на Ангару хрипуновского «войска». В такой обстановке воевода за благо считал вовремя унести ноги с берегов Енисея.
Летом 1629 года вернулся в Енисейск Василий Бугор, ходивший на разведку Лены. Вернулся всего лишь с четырьмя казаками, но богатой меховой казной. Рассказал, что четырех человек он оставил в устье Киренги, еще двоих – в зимовье при устье Куты. Воевода, собрав последние жалкие остатки енисейского служилого люда, снарядил и отправил на Лену атамана Ивана Галкина, который только что вернулся из Москвы, где был пожалован в дети боярские. В уходившем на Лену отряде было 33 человека. К приезду в Енисейск нового воеводы в остроге не осталось и десятка служилых людей, включая самого воеводу, - все остальные были в походах или рассылках.
Едва приняв острог, князь Шаховский подвергся первому суровому испытанию. Оголодавшие красноярские казаки, численностью почти в сотню человек под водительством пятидесятника Афонасия Путимцева, спустившись по реке, в ночь приступили к Енисейскому острогу. Нескольким человекам под благовидным предлогом удалось проникнуть в острог через сторожевые ворота. Однако Шаховский, упрежденный Аргамаковым о возможном нападении красноярцев, был наготове. Лазутчики были схвачены, подвергнуты допросу и пыткам с целью узнать о их намерениях и зачинщиках бунта.
Толпившихся под стенами красноярцев в острог не пустили, и хлеба им не дали. Благие намерения казаков просить енисейского воеводу поделиться хлебом вскоре переросли в угрозы убить его, разграбить Енисейский и Маковский остроги, и через Берёзов бежать на Русь. Казаки, зная о малолюдстве енисейцев, даже попытались взять острог штурмом, на что Шаховский со своим малым гарнизоном ответил пищальной и пушечной пальбой. Нападавшие вынуждены были отступить.
Развернув струги, красноярские казаки двинулись на Ангару. Там, надеялись они, можно будет добыть и пропитание и разжиться ясырем. Шли наспех, торопясь опередить Хрипунова, останавливаясь на ночевку, разоряли прибрежные тунгусские стойбища.
Тяжелогруженые дощаники Хрипунова еще только подходили к устью Илима, когда их обогнали легкие струги красноярских бунтарей. Увидев, что устье Илима занято разведчиками Хрипунова, готовившимися к встрече основного отряда, и что поживиться здесь нечем, красноярцы двинулись дальше, - к порогам. Не обремененные поклажей и подгоняемые голодом, они хоть и не без труда, но относительно быстро, - где волоком, где бичевой, преодолели пороги, и через две недели вышли к устью Оки, - к бурятским улусам.
Как снег на голову свалилось это войско на не ждавших такой беды бурятов. Еще и года не прошло, как добровольно уплатили они ясак Бекетову, дав шерть быть вечно под государевой рукой. Новоприбывшие не желали ничего слушать. Громили и разоряли улусы, силком забирали пушнину, еду, захватывали в плен женщин и молодых воинов.
Сопротивлявшихся били, калечили, а то и убивали насмерть. Пришельцы были убеждены, что Бекетов брал здесь ясак «помимо государя». Что это им, - людям Красного яра принадлежит право брать ясак с братских людей. Об этом писали тобольские воеводы Архипу Акинфову, сменившему Андрея Дубенского на посту красноярского воеводы. И они воспользовались этим правом сполна.
Нагруженные награбленным добром и съестными припасами, захватив с собой 48 ясырей, казаки-разбойники осенью 1629 года сплыли к Енисейску. Были среди захваченного добра и боевые куяки, и железные шапки-шеломы, сабли, кожаные щиты, саадаки с луками и стрелами. А самое главное, - везли они с собой ясырей-невольников, которых рассчитывали продать в остроге заезжим купцам, или обменять их с теми же ясачными качинскими князцами на боевых коней.
Не успели красноярцы сойти с ангарских порогов, как к устью Оки на легких стругах подошел передовой отряд хрипуновского войска. Хрипунов не знал, по этой ли реке, или по Ие нужно идти на поиски серебра. Попытки Терешки Савина разыскать на Ангаре тунгуса Чекола, что четыре года назад рассказывал ему о серебряной горе во владениях князцов Окуня и Келти, не увенчались успехом, - он как сквозь землю провалился. Соплеменники сказали, что в прошлую зиму не вернулся он с охоты, - видно, медведь задрал. Ни о серебряной горе, ни о князцах Окуне и Келте сами они ничего не знали.
Оставались у Хрипунова с Терентием лишь два малых серебряных кружочка, да скудные воспоминания о рассказе сгинувшего Чекола: «…иттить до тех князцов судами с Ангары своей силой недель пять или шесть, а парусным погодьем и того меньше», и что «к тем князцам большими судами пройти немочно, а иттить надо судами мелкими». Вот и вся информация. А какой рекой идти, - неведомо. Хрипунов разослал казаков по всей округе, велел разыскать и привести к нему «князцов и лутших улусных мужиков».
Между тем известие о новом большом нашествии вызвало в бурятских улусах панику. Люди бросали жилища, захватив с собой жён и старших детей, спешно уходили в степь. В разоренных стойбищах оставались лишь старики и малые дети. И все же служилым людям удалось перехватить несколько «улусных мужиков», привели к воеводе и местного князца Кодогуня. На допросе все они заявили, что ни о серебре, ни о князцах Окуне и Келте ничего не знают и не слыхивали.
Хрипунов им не поверил, велел пытать каленым железом. Однако и пытки результата не дали. Толи и в самом деле эти люди ничего не знали о серебряной горе, или, наученные вождями племен и, страшась еще большей беды, готовы были умереть под пытками, но не раскрыть пришельцам эту тайну.
Попытка отряда выйти в среднее течение реки была остановлена противодействием собравшихся там бурят. Встреченные тучей смертоносных стрел, казаки вынуждены были повернуть обратно. Отстреливаясь, они немало положили бурятских воинов, но и сами понесли потери, - два казака были убиты, многие ранены.
Подступала осень. Казаки стали роптать, не желая накануне зимы идти неведомо куда, без хлебных запасов, с ограниченным запасом пороха и свинца, среди враждебно настроенного населения. Хрипунов понял, что серебра ему, по крайней мере, нынешним летом, не найти. Приказал всеми силами заняться сбором пушнины. Но казаки жаловались, что, ни аманатов, ни ясака брать не с кого, - улусные люди разбежались, в юртах только немощные старики и дети. Тогда Хрипунов пошел на крайний шаг, - велел брать аманатами детей.
- Никуда не денутся, - наставлял он казаков, - захотят детей своих выручить – придут к нам с поклоном за пороги, и ясак принесут.
Собрав в разоренных улусах князцовых детей (более двадцати человек), Хрипунов с отрядом сплыл к основной базе своего «войска» в устье Илима, где были построены ясачные зимовья, аманатский двор, были причалены большегрузные дощаники с пушками, боевым припасом и всем остальным снаряжением экспедиции.
Между тем над головой Якова Игнатьевича уже сгущались грозовые тучи. Тобольская администрация, озабоченная отсутствием от него вестей, отправила к нему для связи «… подьячего литвина Васку Быковского со стрельцом Кондрашкой Филипповым», велев им «… ис Тоболска ехати наспех днем и ночью». Как не торопились подьячий со стрельцом, а добраться к Хрипунову они смогли лишь к декабрю, в пору обильных снегов и свирепых сибирских морозов.
Вскоре кончилось терпение и у государя. 18 сентября он велел тобольскому воеводе князю Трубецкому: «… выбрать сына боярскова добра да послать к Якову Хрипунову…. А приехав к Якову Хрипунову, сыскать служилыми людми … всякими сыски накрепко и их роспросить в тех местех куды по государеву указу послан Яков Хрипунов, серебряная руда есть ли? И чаят ли в том прибыль государю, потому как … в том ево, Яковлеве, отпуске и подъемах по ся место чинитца государевой казне немалая убыль и вперед те денги у государя залегли».
Князь Трубецкой, не медля, исполнил государеву волю, - вдогонку первым гонцам из Тобольска на Ангару он отправил сына боярского Михаила Байкашина с предписанием: «… Якова Хрипунова со всеми служилыми людьми со всяким нарядом, и с полуторной и с полковыми пищалями, и с пушечным со всяким запасом, и со всей государевой казной, што с ним, Яковом, послана с Москвы и с Тоболска, везти назад в Тоболск».
Но Хрипунов Байкашина с указом ждать не стал. Когда явились к нему подьячий Быковский с Кондрашкой Филипповым, понял он, что за этим последует. Представил себе, как придут за ним тобольские дети боярские с государевым указом, повяжут, повезут, как вора, закованного в цепи, через всю Сибирь. В Москве ярыжки опишут усадьбу и все его добро в казну государеву, отберут дворню и деревеньки с холопами, босую и простоволосую пустят жену его по миру, а его самого бросят в долговую яму.
Позор, разорение и мучительная смерть, - вот, что ждало его впереди. Сказывал подьячий, что уже и Дубенского досрочно сняли с воеводства за малую прибыль с Красного Яру, думают в Москве и вовсе свести Красноярский острог, поминают его, Якова, не добрым словом, как зачинщика становления того острога. Припомнят ему и грабежи Воейкова на Ангаре, и разорение братских улусов, и малолетних аманатов братских, а главное, - что похвалялся серебро найти, а принес казне лишь одни убытки. Не простит того государь.
3 февраля из Москвы в Тобольск была послана царская грамота о принятии мер по возвращению Якова Хрипунова и его людей, а 17 февраля, на второй день великого поста, - в самую пургу и снеговерть, ушел Яков Игнатьевич из Нимского зимовья в лес, будто по какой-то надобности. Ушел, и не вернулся. Больше Хрипунова никто не видел.
Своей отпиской от 9 апреля 1630 года, отправленной по первой воде, Максим Перфильев уведомил об этом енисейского воеводу князя Шаховского. Тот в свою очередь отправил ангарских посланцев в Тобольск с докладом о положении дел тобольским воеводам.
Уже летом 1630 года князь Трубецкой информировал Москву: «… в прошлом, государь, 1629 году ходил Яков Хрипунов для сыску серебряной руды за Брацкой порог до устья Оки реки вверх по Ангаре, а серебряной руды нигде не сыскал и пришел зимовать со всеми служилыми людми в Нимское зимовье под Брацкой порог в острожек. И в нынешнем, государь, 1630 году, на другой день великого поста, Якова Хрипунова под Брацким порогом в острошке не стало. И все хозяйство осталось на руках Максима Перфильева, который с ним, Яковом, послан был на твою государеву службу из Енисейскова острогу, да у целовальника, у тоболского казака, Ивашки Вычегды.
А только было, государь, Якову Хрипунову … серебряной руды не сыскивать, а зимовать… потому, как за Брацким, государь, порогом вверх по Ангаре прилегли многие немирные землицы, да и хлебные, государь, запасы никоем обычаем за порог завести было ни в каких судах не уметь. А што сказывал Яков Хрипунов на Москве в приказе Казанскова дворца твоему, государеву, боярину Дмитрею Мамстрюковичу Черкасскому, да твоим государевым дьякам Ивану Болотникову да Ивану Грязеву, будто сказывали ему, Якову, наперед тово енисейские стрельцы, што родитца серебро в горе вверх по Тунгуске реке, а у той горы живут князцы Окунь и Келтя, так про ту, государь, серебряную руду и про князцов про Окуня да про Келтю и слуху нет. А тобольские и иных городов служилые люди с нарядом и со всякой твоей государевой казной нынешней весной, по первой полой воде, за льдом, будут в Енисейском остроге».
*
Уже в советское время, в самых верховьях Оки, – притока Ангары, геологи нашли месторождение серебряной руды. Из-за удаленности, малых запасов и непромышленного содержания в нем серебра разработку месторождения посчитали нерентабельной.