У нас на радиоприемнике «Рекорд» гордо покоился бронзовый бюст Ленина. Огромный, его габариты как раз совпадали с размерами радиоприемника, и казалось, это домашнее сооружение– единым целым!
По мнению бабушки, он украшал всю комнату золотистым переливом и присутствием в доме самого великого человека на земле.
Иногда бабушка бралась за него основательно. Она протирала его сначала влажной тряпкой, а потом сухой фланелевой. Долго его полировала, потом отходила на шаг назад и любовалась.
- Деду подарили от горкома партии! Кому ещё такой подарок вручили, да никому! - приговаривала она.
Дедушка был настоящим коммунистом. Он никогда не пропускал партсобрания и, даже когда болел, обязательно шёл пешком в свой барак, который назывался Строительным управлением.
Один раз я увязалась за ним и сидела вместе со всеми коммунистами в красном уголке, слушая бесконечные выступления сердитых мужиков. Накурено было так, что не видно было дедушки, который сидел в Президиуме, и только красная скатерть на столе была заметна среди всей этой задымленной кутерьмы...
С заключительной речью выступил мой дед и всех похвалил за проделанную работу.
А на обратном пути он сосал валидол и с горечью говорил:
- Сплошная говорильня! Из пустого в порожнее переливают.
Но дедушкина речь нравилась всем без исключения, и он как секретарь парторганизации ходил еще в горком партии на все собрания.
В такие дни мы с бабушкой особенно тщательно его одевали. Бабушка подбирала галстук, а я чистила ботинки гуталином.
С собрания мы ждали его с бабушкой с особым нетерпением, потому, что он покупал в горкомовском буфете коробочку конфет «Птичье молоко».
Моя бабушка говорила, что нет ничего вкуснее птичьего молока! И каждый день выдавала нам с Сашкой по конфетке из коробки. Сашка был сыном моих дедушки и бабушки, к тому же моим ровесником и пользовался привилигированным положением у бабушки...
Иногда к нам по-соседски пристраивался наш общий дружок Борька, и он тоже получал конфету и с довольной улыбкой играл с нами в подвижные игры. Квартирка была маленькая, 2-комнатная, но Борьку это не смущало.
Все игры у него сводились, как правило, к одному. В каком-нибудь углу он меня зажимал и впопыхах целовал куда придется.
Особенно мы любили играть в барыню.
Ведущий заглядывал в лицо на возможно близком расстоянии и произносил:
- Вам барыня прислала сто рублей и коробочку соплей!
Велела не смеяться, не улыбаться!
На этой фразе ведущий растягивал рот в улыбке и кривлялся, пытаясь рассмешить!
Тот, кто не выдерживал такого уморительного натиска и смеялся, отдавал свой фант!
Любой личный предмет.
А потом выбирали зеркало! Зеркалом любил быть Борька.
И когда за его спиной показывали чей то фантик-предмет, он обязательно говорил:
-Поцеловать Идку!
И начиналась гонка! Я лазила под кровать, а Борька лез за мной! Иногда я успевала выскочить в другую комнату.
Не знаю, какого черта я полезла от Борьки за тумбочку с радиоприемником и бюстом дорогого Ильича. Но мой обожатель, где двоим четвероклассникам было никак не уместиться ринулся за мной.
Он развел руки, чтобы ухватить свою добычу, и вся комбинация вместе с бюстом и приемником рухнула на пол!
И всё бы было ничего, но у Ленина отвалилась голова. Внутри оказалась не бронза, а какой-то белый наполнитель.
На шум вошла взволнованная бабушка. Она с ужасом посмотрела на обезглавленный бюст и запричитала:
- Господи! Беда то какая! Ах, черт бы вас подрал! Ах, чтоб вас распятнало! Что теперь будет!? Деда в тюрьму посадят... Кто это сделал? Признавайтесь.
У меня кровь хлынула к лицу и бросило в жар от страха! Моего деда в тюрьму?!
Провалиться бы мне на этом месте.
Сашка сидел на стуле, и легкая усмешка блуждала на его губах.
Один Борька не растерялся, подхватил приемник, приставил отвалившуюся заднюю стенку, а сверху водрузил грудь вождя. Затем аккуратно приставил голову.
- Во! И незаметно, теть Зой! - радостно сказал он.
Но бабушка решила провести свое расследование:
- Саша, сынок! Ты никогда не врешь, расскажи, как было дело.
Ну, все, пропала я! Если бабка узнает, что Борька бегает к нам целоваться, не жить мне на этом свете. И я замерла...
- Я рисовал, -почти равнодушно сказал Сашка,- и не видел, кто из них его свалил.
Борька побежал в прихожую обуваться. Ему-то хорошо, думала я.
- Идка, поди, руками махала? Вспомни, сынок?
- Не знаю! Я только видел, что она полезла за тумбочку с приемником...
- А дальше что? Ох, скажу я еённой матери, пусть она берёт на себя ответственность. А дальше-то что? Покажи, Саша!
И Сашка полез за тумбочку, нервно махнул рукой, и бюст снова повалился на пол, теперь уже разлетевшись на 4 осколка.
- Пресвятая Богородица! Что ж ты делаешь, ирод окаянный!?
«Слава Богу,- подумала я,- пронесло... Если Сашка в нашей компании, до ремня дело не дойдет».
Вернулся дедушка, и бабушка с порога начала рассказывать об ужасном происшествии. Я побежала к нему навстречу обниматься. Он погладил меня голове, поцеловал и сказал:
- Спрятать его надо. Унесите в поле и закопайте.
- И чтобы никому ни слова! - добавила бабушка.
Мы взяли мастерок для штукатурки стен и втроем отправились хоронить своё преступление.
Тяжелую поклажу нес Борька, озираясь по сторонам.
Яму пришлось рыть долго. Сашка грустно смотрел на наш сверток и о чем-то глубокомысленно размышлял.
Я тарахтела без конца от радости, что все закончилось относительно благополучно, а Борька сказал:
- Когда-нибудь его откопают, и нас найдут по отпечаткам пальцев...
Но пока что тихо, Бог миловал...Да и кого теперь можно найти!
Борька теперь живет в Германии, я – в Израиле, а Сашка в чине полковника МВД служит в Москве.
Так закончилась маленькая детская трагедия, о которой я люблю вспоминать.