Так бывает, писатель даёт почитать своё творение другому писателю. Мнение услышать. Вроде разные люди. Разное миропонимание. Менталитет различен. Пиши каждый о своём. Нет же…
Предисловие не будет длинным. Сразу к делу.
Юмор. Отзвуки гротеска.
Виктор написал рассказ. В чём-то автобиографический. Вспомнил молодость. Он испытывал чувства к бухгалтеру Любе. И она что-то в ответ. Дарил цветы. Обедали вместе. В кино ходили. Но не получилось. Не сложилось. Она вышла замуж за другого. Он женился на другой. А память осталась – чистая, светлая... Воспоминания об этом и легли в основу рассказа.
Рассказ был показан писателю Стрюжнюку. Тот прочитал, хмыкнул.
– Это… не литература. Не ли-те-ра-ту-ра!!!
– Почему? – прозвучал резонный, но растерянный вопрос.
– Ну, что там у тебя… Лютики-цветочки. Драма должна быть. Трагедия! Настоящая русская литература – это нерв. Это боль! Вековая боль России.
– На всю Россию я не замахивался, – сказал Виктор.
– А тебе рано ещё, – махнул Стрюжнюк.
– Что же делать?
– Убей её.
– Кого? – чуть не задохнулся Виктор.
– Кого-кого… Любу свою. Всё равно они расстались. Так пусть смерть разлучит их.
Дома Виктор ходил из угла в угол. Думал как убить. Прости, Люба. Искусство требует жертв. Легко сказать, но трудно сделать. Даже в мыслях. Через полчаса он ощутил себя фашистом, изувером, палачом. Повернул голову и глянул в зеркало. Там померещился офицер дивизии СС «Мёртвая голова».
Утро вечера мудренее.
Лёг спать. Во сне приходила Люба. У неё были блестящие от слёз глаза. «Ты что удумал-то?» – спрашивала она. Виктор просыпался в холодном поту. Жадно пил воду. Муки творчества, решила жена.
Утро действительно оказалось мудрее. Зачем убивать-то? Можно чуть-чуть покалечить. Тоже ход. Тоже трагедия. И Люба жива и сделан шаг к настоящей литературе. Но как? Несчастный случай? Производственная травма?.. Но какая может быть производственная травма у бухгалтера? Толстая папка на голову упала? Дверью прищемили? Ерунда какая-то в голову лезет…
Выход был найден. Банально поскользнулась на лестнице. Вывих. Виктор несёт её на руках к карете скорой помощи. Машина скрывается за углом. Медленно оседает пыль. Потом Любу полюбит хирург. Он бросит семью (тоже трагедия). Виктора закатают в дальнюю командировку, где он встретит свою судьбу. Занавес. Аплодисменты. Отлично!
Писатель Скоморохов был весёлый малый. Здоровый смех и крепкое рукопожатие.
– Ну что это у тебя?!! – воскликнул он после прочтения рассказа.
– А что? – насторожился Виктор.
– Грустно и печально. Литература должна радовать человека, а не в депрессию вгонять.
– Настоящая литература – это же боль, трагедия, – сказал Виктор, но неуверенно.
– А «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова?
Это был аргумент. Железобетонный.
На следующий день Виктор принялся наполнять рассказ смехом и радостью. Пригодилась и толстая папка. Она упала-таки на голову, и кто-то рядом захихикал. И дверью прищемили Любу, но аккуратно, на фоне лёгкой иронии. Падение с лестницы выглядело логичным завершением всего предыдущего – ну, не везёт девушке. Всё одно к одному!
Писатель Твёрдосплавов поднял глаза и посмотрел сурово. Виктор почувствовал себя идиотом.
– Где детали? – спросил Твёрдосплавов голосом следователя НКВД.
– Какие детали?
– Да-а-а-а… – протянул Твёрдосплавов.
В его голосе безнадёжность и разочарование.
– Вот смотри. У тебя события разворачиваются в здании. Читатель должен увидеть это здание. Сколько этажей? Пять? Семь? Десять? У тебя люди должны быть во что-то одеты. У тебя должны присутствовать цвет и запах…
– Понял, – сказал Виктор голосом исполнительного унтер-офицера, в мечтах нацеленный на маршала.
Вечером Виктор принялся за детали. Он описывал здание с точностью специалиста по оценке недвижимости. Длина. Ширина. Высота потолков. В нём проснулся циник. Заодно вкус и стиль. Мысленно извлёк ворох одежды и принялся одевать персонажей. Джинсы, юбки, пиджаки и галстуки. Настала очередь красок. Писатель уступил место художнику. Возникла проблема – цвета быстро закончились. Чтобы не повторяться пришлось прибегнуть к таким приёмам: «кофта цвета вишнёвого сока». Или: «брюки цвета переспелого банана». Запахи… В здании появились ароматы. А где-то попахивало (для реальности)…
Благодаря деталям рассказ неудержимо утолщался до повести.
Больше писателям рассказ не показывался. А то распухнет по объёму до романа. А роман не был целью. Хватит и рассказа. Или короткой повести.
Рассказ был преподнесён приятелю. Он читал первый вариант. Теперь же ему предлагалось оценить вариант обильно дополненный и существенно переработанный.
– Знаешь, Виктор, – сказал приятель. – Первый раз прочитал… там что-то человеческое было. Душа была. Я невольно своё вспомнил… А сейчас… Галиматья какая-то.
– Ничего ты в литературе не понимаешь, – разозлился Виктор.
– А не больно-то хотелось, – парировал приятель.