Смеющаяся гордость рек и озер
Глава четвертая
Сидячий поединок
Автор: Цзинь Юн
Перевод: Алексей Юрьевич Кузьмин
Лю Чжэн-фэн, смеясь, сказал: «Госпожа, как можно так гневаться? Племянник-наставник Лин-ху Чун, только для того, чтобы спасти вашу высокую последовательницу, наговорил эту чепуху Тянь Бо-гуану, зубы ему заговаривал, ну как вы можете это в прямом смысле воспринимать?»
Дин И была потрясена: «Ты говоришь, что он говорил это, чтобы спасти И Линь?»
Лю Чжэн-фэн ответил: «Я так догадываюсь. Племянница-наставница И Линь, ты скажи, так или нет?».
И Линь сказала, опустив голову: «Большой старший брат Лин-ху – хороший человек, поэтому... поэтому и говорил такие слишком грубые и невежливые слова. Шифу сердится, я не осмеливаюсь дальше говорить!»
Дин И вскричала: «А ну говори! И единого иероглифа, не пропуская, говори. Я хочу понять, он, в конце концов, доброе сердце, или злодей. Если этот парень окажется негодяем, даже если он и уже мертв, я все равно за него рассчитаюсь со стариной Юэ, его наставником».
И Линь промямлила несколько фраз, так и не решившись говорить дальше.
Дин И сказала: «Ну, говори, это необходимо, добро это или зло, нам очень трудно понять – как разобраться-то?» И Линь ответила: «Слушаюсь! Лин-ху дагэ снова сказал:
- Старший брат Тянь! Мы, люди, изучающие воинские искусства, весь свой век выпрашиваем себе жизнь на кончике сабли, хотя высоко-мощное боевое искусство имеет преимущество, но в конечном итоге, все-таки все решает судьба, ты скажи, так или нет? Встретившись с соперником, чей уровень боевого искусства приблизительно равен, жизнь или смерть, выживание или гибель, все это решит судьба. Не говоря уж о том, что эта маленькая монашка худа, как цыпленок, поднять – так нет и трех лянов веса, ну просто небесная фея к нам на землю спустилась – я, Лин-ху Чун, на нее и смотреть не собираюсь. Если человек все-таки крепко привязан к жизни, то «наслаждайся красоткой, забудь о друге» – конечно не правильно, но «наслаждайся красоткой, забудь о жизни», - такой человек тем более круглый дурак. Эта маленькая монашка – никогда бы мне с ней не сталкиваться.
Тянь Бо-гуан рассмеялся:
- Старший брат Лин-ху, я ведь знаю, что ты «неба не боишься, земли не страшишься», отличный китайский парень, отчего же, едва дело касается монашки, как назло, появляется так много запретов?
Лин-ху дагэ сказал:
- Эх, после того, как я встретил монашку, пошло сплошное невезение, невольно можно подумать, что я недостоин доверия. Ты подумай, вчера вечером я был еще в полном порядке, пока не столкнулся с этой маленькой монашкой. Но, едва услыхал ее голос, и сразу от тебя получил три сабельных раны, едва жизнь свою не потерял. Если это не считать невезением, то что такое невезение?
Тянь Бо-гуан расхохотался:
- Это ты верно сказал.
Большой старший брат Лин-ху продолжил:
- Тянь сюн , я не буду с этой монашкой разговаривать, мы с тобой настоящие китайские парни, великие мужи, давай вволю напьемся, ты вели этой маленькой монашке яйцом отсюда укатываться! Я добрым словом тебе советую, ты просто исключи возможность с ней встречаться, ты этим знакомством губишь свою удачу, потом среди рек и озер во всем будут тебе препятствия, только если сам «уйдя из семьи» станешь хэшаном , этих «трех ядов Поднебесной», как еще тебе избежать?
Тянь Бо-гуан спросил:
- А что это такое, «три яда Поднебесной»?
Лин-ху дагэ от изумления даже в лице изменился, говорит:
- Тянь сюн так много ходил среди рек и озер, столько всего повидал, как же ты не знаешь о «трех ядах Поднебесной»? Недаром говорят: «Монахиня, белый мышьяк, золотая змейка – труслив ты или смел, а к ним не прикасайся!». Эта монахиня является ядом, и мышьяк тоже яд, и золотая змейка тоже ядовита. Но среди «трех ядов Поднебесной» первенство принадлежит монахине. Мы, мужчины – ученики школ меча пяти твердынь, часто это повторяем».
Дин И пришла в великий гнев, подняв руку, со страшной силой хлопнула по чайному столику, и, «разрывая рот» начала ругаться: «Да оторвать его мать, мерзкая собачья...», - и только тут напоследок сдержалась, утерпела, не стала иероглиф «задница» выговаривать. Лао Дэ-нуо, уже порядком пострадавший от нее, заранее отошел подальше в сторонку, но сейчас, увидев, что ее лицо целиком покрылось пунцовой краской, еще на шаг отступил. Лю Чжэн-фэн восхищенно вздохнув, сказал: «Племянник-наставник Лин-ху, хотя и имел хорошие намерения, но в этот раз болтал что попало, не удержался, и наговорил лишнего. Но с другой стороны, имея дело с таким последователем зла, как Тянь Бо-гуан, если не говорить таким образом, то нелегко обманом завоевать его доверие».
И Линь спросила: «Дядюшка-наставник Лю, ты говоришь, что большой брат Лин-ху все эти слова нарочно выдумал, чтобы обмануть этого Тянь Бо-гуана?»
Лю Чжэн-фэн ответил: «Конечно так. Среди школ фехтования на мечах пяти твердынь, где найти такие, как бессмысленные, так и невежливые поговорки? Пройдет еще день, и некий Лю будет праздновать великий день «омовения рук в золотом тазу». Я считаю, что каждый стремится к удаче. Если бы мужчины действительно имели какие-то опасения относительно драгоценной фракции, некий Лю как бы осмелился с огромным почтением пригласить госпожу-наставницу Дин И, и добродетельных племянниц осчастливить своим присутствием его жилище?»
Дин И, услышав эти слова, немного потеплела лицом, сказала: «Эх», но все же ругнулась: «У этого мальца Лин-ху Чуна скверный рот, не знаю, откуда такие мерзкие людишки появляются, где их учат». Смысл этих слов был в том, чтобы обругать отца-наставника Лин-ху Чуна, руководителя клана горы Хуашань. Лю Чжэн-фэн сказал: «Госпожа-наставница, не нужно сердиться. Тянь Бо-гуан такой мерзавец, боевое искусство его очень мощное. Племянник-наставник Лин-ху не одолел его в бою, увидел, что добродетельная племянница И Линь опять попала в беду, решил прибегнуть к выдумке, искусными словами обмануть этого злодея-преступника, чтобы он ее отпустил. Этот Тянь Бо-гуан прошел всю Поднебесную, всякого повидал, разве легко обмануть такого? Неграмотные миряне имеют некоторые предрассудки по отношению к ушедшим из семьи госпожам-наставницам, такое тоже бывает, племянник-наставник Лин-ху этим воспользовался, и сказал такие слова. Нам, людям рек и озер, иногда приходится говорить такие слова, когда нет другой возможности. Если бы племянник-наставник Лин-ху не заботился с такой силой о клане северная Хэншань, согласно наставлениям господина Юэ, руководителя фракции горы Хуашань, если бы они оба в сердце своем не относились с глубоким уважением и преклонением к трем почтенным госпожам-наставницам, как бы он мог с такой самоотверженностью прилагать все силы для спасения последовательницы драгоценного клана?»
Дин И утвердительно покачала головой, и молвила: «Премного благодарна третьему господину Лю за прекрасные слова», – повернув голову, обратилась к И Линь: «Оттого-то Тянь Бо-гуан тебя и отпустил?»
И Линь, покачав головой, отвечала: «Нет. Лин-ху дагэ произнес:
- Старший брат Тянь, хоть твое искусство легкости цингун совершенно отдельно стоит в Поднебесной, но после этого знакомства твое невезение превзошло твою удачу, хоть искусство легкости и высокое, а убежать не смог.
Тянь Бо-гуан в этот момент, похоже, засомневался, и произнес:
- Я, Тянь Бо-гуан, в одиночестве иду, куда захочу, прошел через всю Поднебесную, чего мне опасаться? А эта маленькая монашка, мы так или иначе встретились бы, и я пригласил бы ее сюда.
Как раз в это время, молодой человек с соседнего столика внезапно выхватил длинный меч, напал на Тянь Бо-гуана, выкрикивая:
- Ты... Ты как раз и есть Тянь Бо-гуан?
Тянь Бо-гуан произнес:
- А что?
Этот молодой человек сказал:
- Убью тебя, преступника-развратника! В сообществе мастеров боевых искусств, для каждого – убить тебя – сладость для сердца. Да ты тут похваляться не стыдишься, с жизнью расстаться не терпится? – и напрямую уколол Тянь Бо-гуана мечом. Глядя на его приемы, я узнала технику меча клана горы Тайшань, значит, это один из старших братьев».
Говоря это, она пальцем указала на мертвое тело, лежащее на дверной доске.
Даос Тянь Мэнь, кивнув головой, сказал: «Чи Бай-чэн, сынок, очень хорошо, очень хорошо!»
И Линь продолжила: «Тянь Бо-гуан уклонился, в руке уже держал одиночную саблю-дао, засмеявшись, сказал:
- Садись, садись! Выпей вина, давай выпьем! – и убрал саблю в ножны.
Но этот старший брат-наставник из клана Тайшань еще не осознал, что его грудь уже разрублена саблей, выступила кровь, он взглянул на Тянь Бо-гуана, покачнулся и рухнул на пол».
Она взглянула на даоса Тянь Суна, и сказала: «Этот дядюшка-наставник из клана Тайшань, выпрямившись, устремился к Тянь Бо-гуану, яростно закричал, выхватив меч, немедленно атаковал. Этот дядюшка-наставник использовал удивительные приемы, но Тянь Бо-гуан по-прежнему не вставал, сидя на стуле, проводил сабельные приемы. Дядюшка-наставник атаковал мечом двадцать или тридцать раз, Тянь Бо-гуан двадцать или тридцать раз защитился саблей, по-прежнему сидя на стуле, и не делая попыток подняться».
Даос Тянь Мэнь почернел лицом, уставился на лежащего на дверной доске брата-наставника, и спросил: «Младший брат-наставник, боевое мастерство этого злодея и вправду таково?»
Даос Тянь Сун только вздохнул, и медленно-медленно поворачивая голову, отвернулся.
И Линь продолжила: «В это время Лин-ху дагэ тоже выхватил меч, и нанес быстрый укол в Тянь Бо-гуана. Тянь Бо-гуан вернув саблю, защитился от нападения, и встал с места».
Дин И сказала: «Тут что-то неправильно. Настоятель Тянь Сун применил против него двадцать или тридцать атак мечом, тот все не вставал, а Лин-ху Чун только один раз кольнул его мечом, и Тянь Бо-гуан был сразу вынужден встать. Как мастерство Линь-ху Чуна может превзойти боевое мастерство настоятеля Тянь Суна?»
И Линь ответила: «У Тянь Бо-гуана были причины. Он сказал:
- Старший брат Лин-ху, я считал тебя другом, а ты, выхватив клинок, напал на меня. Я по-прежнему буду сидеть, не двигаясь, и не буду вставать. Хоть мое боевое мастерство и превосходит твое, в сердце я тебя очень уважаю, поэтому, неважно, победа или поражение, для того, чтобы проиграть, мне нужно только встать, чтобы защититься. А вот с этим... коровьим носом ... будет по-другому.
Лин-ху дагэ хмыкнул, и произнес:
- Ты оказываешь мне честь, «покрываешь мое лицо золотом» , - «Чи-чи-чи» - он провел три слитные атаки мечом.
Шифу, эти три атаки мечом были очень стремительны, блеск меча окутал Тянь Бо-гуана, подобно облаку...».
Дин И, кивнув головой, заметила: «Это техника, изобретенная стариной Юэ, зовется что-то вроде «три чистых вершины великой горы», говорят, что второй прием сильнее первого, а третий превосходит второй. Так как же Тянь Бо-гуану удалось отбиться?».
И Линь продолжила рассказ: «Тянь Бо-гуан встретил первый прием, отступил на шаг, и еще на три шага отступив, одобрительно крикнул:
- Отличная техника меча! – обернувшись лицом к дядюшке-наставнику Тянь Суну, сказал:
- Коровий нос, ты почему его атаки не поддерживаешь?
Как Лин-ху дагэ выхватил меч, дядюшка-наставник Тянь Сун сразу отошел назад, и стоял в стороне. Дядюшка-наставник Тянь Сун и говорит ледяным голосом:
- Я истинный человек и благородный муж из клана горы Тайшань, как могу я стать союзником этому преступному развратнику?
Я не стерпела и говорю ему:
- Ты не можешь напрасно обвинять старшего брата-наставника Лин-ху, он человек хороший!
Дядюшка-наставник Тянь Сун рассмеялся ледяным смехом:
- Он-то хороший человек? Ха-ха, он с Тянь Бо-гуаном из одного грязного потока весьма хороший человек!
Внезапно в этот самый миг дядюшка-наставник Тянь Сун громко вскрикнул:
- А! – и двумя руками схватился за грудь, лицо его страшно изменилось, а Тянь Бо-гуан уже вложил саблю в ножны и сказал ему:
- Садись, садись, выпей вина, давай выпьем!
Я увидела, что у дядюшки-наставника Тянь Суна между пальцев безостановочно сочится свежая кровь. Не знаю, какой хитрый сабельный прием применил Тянь Бо-гуан, я не заметила, как он двигал рукой, поворачивал кистью, а грудь дядюшки-наставника Тянь Суна уже была рассечена его саблей, эта сабля была невероятно быстра. Я испугалась, и только смогла закричать:
- Не смей... Не смей его убивать!
Дядюшка-наставник Тянь Сун, зажимая рану на груди, устремился вниз по лестнице. Лин-ху дагэ, бросился за ним на помощь, но Тянь Бо-гуан его удержал, сказав:
- Старший брат Лин-ху, этот коровий нос очень надменный, он предпочтет умереть, чем принять от тебя помощь, ради чего напрашиваться на огорчение, если ему это не интересно?
Лин-ху дагэ, горько рассмеявшись, покивал головой, и выпил одну за другой две чарки вина. Шифу, я в это время подумала: у нас, буддистов, есть пять великих запретов, и пятый из них – запрет на вино, Лин-ху дагэ хотя и не является последователем буддийского учения, однако постоянно без остановки пьет вино, это все-таки плохо. Однако ученица, разумеется, не осмелилась говорить ему об этом, боялась, что он меня обругает - «вот только увидишь монахиню...» и все в таком роде».
Дин И сказала: «Этот бред, который нес Лин-ху Чун, впредь больше не повторяй».
И Линь ответила: «Слушаюсь». Дин И сказала: «Так что же было дальше?»
И Линь продолжила: «Тянь Бо-гуан сказал:
- У этого коровьего носа боевое искусство не плохое, я его саблей рубанул со всей скоростью, однако он сумел отпрянуть на три вершка, так что я его не до смерти зарубил. В искусстве клана Тайшань действительно еще есть в запасе пара приемов. Старший брат Лин-ху, этот коровий нос не сдох, теперь у тебя будет еще больше проблем. Я как раз специально хотел его зарубить, чтобы у тебя потом неприятностей не было, но к сожалению, не до смерти рубанул.
Большой старший брат Лин-ху рассмеялся:
- Да у меня всю мою жизнь ежедневно какие-нибудь неприятности, мама его пусть заботится, пей вино, давай выпьем! Старший брат Тянь, если бы ты меня так саблей рубанул, то - мое боевое искусство не столь высокое, как у дядюшки-наставника Тянь Суна - я бы не уклонился.
Тянь Бо-гуан засмеялся:
- Как только я вынимаю саблю, на самом деле всегда тебя щажу, это в благодарность за то, что ты не убил меня в пещере вчера вечером.
Услыхав это, я очень удивилась, исходя из этих слов, вчера вечером, когда они вдвоем сражались в пещере, это Лин-ху Чун, оказывается, одержал верх, и пощадил его жизнь».
Когда все присутствующие это услыхали, то у них на лицах появилось выражение, что это совершенно невозможно, все чувствовали, что Лин-ху Чун не должен был щадить этого преступного развратника.
И Линь продолжила: «Лин-ху дагэ сказал:
- Вчера вечером в пещере, у меня кончились все силы, искусство иссякло, как можно говорить, что мой меч кого-то пощадил?
Тянь Бо-гуан расхохотался:
- В тот момент, когда ты с молодой монашкой прятался в пещере, и она издала звук дыхания, который я уловил, однако ты затаил дыхание, я совершенно не подозревал, что имеется еще один человек, следящий за мной. Я схватил эту маленькую монахиню, собираясь нарушить ее целомудренные запреты. Тебе стоило только дождаться момента, когда мои души улетят за небеса, когда мое сердце умчится, не зная удержу, пронзить меня мечом, и ты точно забрал бы мою жизнь. Старший брат Лин-ху, ты ведь не двенадцатилетний паренек, как ты мог этого не знать? Я убедился, что ты достойный муж, не захотел использовать преимущества засады в темноте, поэтому только легонько коснулся меня мечом, ха-ха, только слегка кольнул в плечо.
Лин-ху дагэ сказал:
- Если бы я выжидал удобного момента, эта маленькая монашка разве не была бы тобой опозорена? Я скажу тебе, хоть я и сержусь, когда увижу монашек, но фракция горы северная Хэншань является одной из фракций меча пяти твердынь, нас нелегко обидеть.
Тянь Бо-гуан снова рассмеялся:
- Ты так говоришь, однако если бы ты, уколов меня, продвинул клинок на три-четыре вершка дальше, то моя рука была бы ни на что не годна, зачем же ты после укола назад отступил?
Лин-ху дагэ ответил:
- Я ученик клана горы Хуашань, разве могу «темными стрелами» ранить людей? Ты до этого по моему плечу рубанул саблей, так и я тебя мечом по плечу достал, да хватит уже об этом, давай еще разок силами померимся, честно и благородно - кто победит, а кто проиграет.
Тянь Бо-гуан расхохотался:
- Хорошо, вот с таким другом я познакомился, давай, давай, выпьем по чарке.
Лин-ху дагэ сказал:
- В боевом искусстве я с тобой не сравнюсь, а вот в винопитии ты со мной не сравнишься.
Тянь Бо-гуан ответил:
- Я уступлю тебе в винопитии? Это тоже не так. Давай-ка мы посоревнуемся, давай, все вместе сначала выпьем десять больших чарок, а потом еще поговорим.
Большой старший брат Лин-ху, нахмурив бровь, произнес:
- Тянь сюн, я знаю, что ты тоже отличный китайский парень, никому не позволяющий себя обыграть, но сейчас соревноваться с тобой в винопитии – это просто нелепость какая-то, я наверняка проиграю.
Тянь Бо-гуан искоса на него взглянул, спросил:
- Это почему же я обязательно выиграю?
Большой старший брат Лин-ху ответил:
- Ну ты же отлично видишь, что мне надоела эта монашка, только взгляну на монахиню, сразу всему телу нездоровится, вкус изменяется, ну как я еще могу с тобой в винопитии соревноваться?
- Тянь Бо-гуан снова принялся хохотать, сказал:
- Старший брат Лин-ху, я знаю, у тебя «тысяча уловок, сто хитростей», ты только и желаешь спасти эту маленькую монашку, однако, я Тянь Бо-гуан, люблю плотские утехи больше жизни, уже глаз положил на эту маленькую монашку, с чего мне ее теперь отпускать. Если ты хочешь, чтобы я ее отпустил, то у меня есть одно предложение.
- Лин-ху дагэ говорит:
- Хорошо, выкладывай, «вверху – горы ножей, внизу – котел с кипящим маслом», я, Лин-ху Чун, знаю свою судьбу, если хоть бровь сморщу – так не быть мне хорошим китайским парнем.
Тянь Бо-гуан, похихикивая, налил доверху две чарки вина, и сказал:
- Ты сперва выпей, и я тебе скажу.
Большой старший брат Лин-ху поднял чарку, и осушил ее одним глотком. сказав:
- Досуха!
Тянь Бо-гуан тоже выпил свою чарку, и посмеиваясь, говорит:
- Старший брат Лин-ху, поскольку ничтожный уже стал твоим другом, то буду строго соблюдать принятые среди рек и озер правила – «с женой друга не заигрывай». Если ты пообещаешь взять замуж эту маленькую монахиню... маленькую монахиню...»
Она договорила до этого места, и ее щеки вспыхнули, как огонь, она потупилась, голос становился все тише и тише с каждым словом, пока совсем ничего не стало слышно. Дин И, вытянув руку, хлопнула по столу, взревев: «Что за ерунда, безобразие, чем дальше, тем хуже! Ну, а дальше-то что было?».
И Линь тоненьким голоском произнесла: «Этот Тянь Бо-гуан глупости стал молоть, посмеивался, и говорил:
- Слово великого мужа уже вышло, на скакуне не догонишь. Обещай взять ее... взять ее в жены, и я ее тотчас же отпущу, да еще и с поклоном попрошу у нее прощения, кроме этого больше ничего не возможно.
Лин-ху дагэ сплюнул, и говорит:
- Ты хочешь на всю жизнь сделать меня невезучим? Это дело я тоже отвергаю.
Этот негодяй Тянь Бо-гуан снова сказал еще одну большую глупость, говорил, что, если волосы отрастут, так это уже и не монахиня, и еще много говорил таких безумных слов, которых не употребляют ученые люди, я заткнула уши, не стала его слушать дальше.
А Лин-ху дагэ прикрикнул:
- Заткни пасть! Еще раз так глупо пошутишь, Лин-ху Чун будет на тебя смертельно разгневан, к чему мне с тобой еще пить? Не отпустишь ее – мы будем должны драться насмерть.
Тянь Бо-гуан засмеялся:
- Биться хочешь, так ты не побьешь меня!
Лин-ху дагэ говорит:
- Биться стоя – я тебе не соперник. Драться сидя – так ты со мной не справишься».
Все присутствующие ранее слышали рассказ И Линь, как Тянь Бо-гуан, не поднимаясь со стула, отбил двадцать или тридцать мощных и быстрых атак даоса Тянь Суна, хорошего мастера школы горы Тайшань. Если он так мастерски дрался сидя, то как мог Лин-ху Чун говорить такие слова: «Биться стоя – я тебе не соперник. Драться сидя – так ты со мной не справишься»; разумеется, он сказал это специально, чтобы разозлить его. Хэ Сань-ци, кивнув головой, сказал: «Встречаясь с такими последователями зла, преступными развратниками, сначала нужно заставить их лопаться от ярости, подобно грому, а потом, воспользовавшись случаем, использовать мастерство – это тоже может быть хитрой стратагемой».
И Линь продолжила: «Когда Тянь Бо-гуан это услышал, он опять не рассердился, только рассмеялся:
- Старший брат Лин-ху, Тянь Бо-гуан преклоняется, смелости и героизма у тебя больше, чем боевого мастерства.
Лин-ху дагэ сказал:
- Лин-ху Чун преклоняется перед тобой, так как у тебя в стойке очень быстрая сабля, однако сидя невозможно проводить сабельные удары.
- Тянь Бо-гуан сказал:
- Ты и не знаешь, в молодости я на ногах был еще стремительнее, но два года дополнительно оттачивал мастерство сабельных ударов в положении сидя, биться сидя как раз и есть мое излюбленное развлечение. Как раз когда я с этим коровьим... коровьим ... даосом обменивался приемами, хоть даже и не видел его четко, только сидя развлекался саблей, лень было вставать. Старший брат Лин-ху, этот вид мастерства у тебя ниже моего .
Большой старший брат Лин-ху говорит:
- Тянь сюн, ну как же ты не знаешь. Что с того, что ты в молодости был необычайно быстрым на ногу, два года отрабатывал сабельные приемы в положении сидя, прошло немало времени, уж тоже не меньше двух лет. Я в других видах гунфу с тобой не сравнюсь, а вот использовать меч сидя – тут я сильнее. Я каждый день сидя тренируюсь с мечом».
Все присутствующие, услыхав это, дружно посмотрели на Лао Дэ-нуо, разом подумав: « Что-то не слыхали мы, что в клане горы Хуашань есть такой вид боевого мастерства, есть или нет такой раздел, как сидя отрабатывать применения меча?»
Лао Дэ-нуо, покачав головой, сказал: «Большой старший брат его обманывал, в нашем клане нет такого вида гунфу».
И Линь сказала: «Тянь Бо-гуан выразил лицом предельное изумление, он сказал:
- Неужели это действительно так? Ничтожный темен и невежествен, мог ли он предположить, что удостоится лицезреть Хуашаньский сидящий... сидящий... как там его, меч?
Лин-ху дагэ, рассмеявшись, сказал:
- Эти методы меча не были дарованы милостью моего учителя, я сам их создал.
Тянь Бо-гуан, едва услыхал, тут же изменился в лице, сказав:
- Вот как, оказывается, старший брат Лин-ху является необыкновенным талантом, восхищающим людей».
Все присутствующие разом поняли, почему Тянь Бо-гуан удивился. Среди изучающих боевые искусства, если хочешь изобрести новый комплекс меча или кулака, это конечно, нелегко, если только не обладаешь высоким уровнем боевого искусства, или же учился у талантливых и мудрых учителей. Трудно находить новые пути, создавать новые приемы. Такие кланы, как Хуашань, и другие кланы, основанные на горах, являются знаменитыми в течении многих веков. Каждый прием и каждая форма боевого искусства без изменений отрабатываются, «тысячу раз куются, сотни раз закаливаются», если среди них захочется ввести хоть малейшее изменение, это уже предельно трудно, что говорить о том, чтобы создать новый комплекс меча?
Лао Дэ-нуо подумал: «Оказывается, дашигэ тайно создал новый комплекс меча, что же он шифу-то не сказал?». И тут он услыхал, как И Линь продолжила: «Тут Лин-ху дагэ рассмеялся, и говорит:
- Эта дорожка меча вонью своей пронзает небеса. Чему тут преклоняться?
Тянь Бо-гуан очень удивился, и спрашивает:
- Что это значит, «вонью своей пронзает небеса»?
Я тоже очень удивилась, многие техники меча не слишком знамениты, но разве могут они иметь какую-либо вонь? Большой старший брат Лин-ху и говорит:
- Не буду обманывать старшего брата Тяня, я каждый день с утра выхожу на важную прогулку, сажусь в камышовой уборной, а там мухи летают туда-сюда, очень назойливые, так я мечом принимаюсь их колоть. Первое время уколы не попадали в цель, но по прошествии времени, «опыт рождает мастерство», только вынул меч – сразу навозную муху и проколол, мало-помалу появилось чудесное умение, исходя из этих ударов по мухам, и создал комплекс меча. Отрабатывая этот комплекс, всегда сидел в уборной, разве тут не попахивает некоторым неприятным душком?
Он договорил до этого места, и я не удержалась, чтобы не рассмеяться, этот большой старший брат Лин-ху и правда, такой смешной, ну где в Поднебесной бывают такие упражнения с мечом. Тянь Бо-гуан, едва это услышал, лицо его сразу приняло стальной оттенок, он в гневе воскликнул:
- Старший брат Лин-ху, я тебя считал другом, а ты такие слова говоришь, это зашло уже слишком далеко, я, Тянь Бо-гуан, для тебя навозная муха в отхожем месте, так или не так? Ладно, я у тебя поучусь этой твоей дорожке... этой твоей дорожке...»
Все, услыхав эти слова, как один втайне покивали головами, все знали, что речь идет о сражении с высоким мастером, если мысли разбросаны, то можно сказать, что уже первые три схватки проиграны. Лин-ху Чун этими словами хотел привести в бешенство своего соперника, теперь Тянь Бо-гуан был окончательно разозлен, это было первым шагом в хитрой стратегии. Дин И сказала: «Очень хорошо! А дальше-то как было?»
И Линь сказала: «Лин-ху дагэ, посмеявшись, сказал:
- Ничтожный тренировал эти методы меча только для развлечения, и в мыслях не было драться с людьми. Старший брат Тянь, это абсолютное недоразумение, маленький младший братишка никак не смел назвать тебя навозной мухой в отхожем месте.
Я не удержалась, и рассмеялась опять. Тянь Бо-гуан еще больше рассвирепел, вытащил одиночную саблю , положил ее на стол, и сказал:
- Ладно, мы оба сидя померимся, кто одержит верх.
Я увидела, что его глаза вспыхнули свирепым сиянием, и очень испугалась. Он явно был готов убивать, он захотел убить большого старшего брата Лин-ху.
Лин-ху дагэ, смеясь, сказал: «Сидя, сабля против меча, твое гунфу не глубже моего, ты не сможешь сравниться со мной, Лин-ху Чун сегодня познакомился с другом Тянь Бо-гуаном, старшим братом его назвал, как решиться разрушить такую дружбу? Еще скажу, Лин-ху Чун – достойный муж, как он осмелится при помощи своего самого победоносного гунфу отобрать у друга преимущество.
Тянь Бо-гуан отвечал:
- Это сладкое желание самого Тянь Бо-гуана, невозможно говорить, что ты отбираешь мое преимущество.
Лин-ху дагэ сказал:
- Значит, можно сказать, Тянь сюн непременно желает соревноваться?
Тянь Бо-гуан отвечал:
- Непременно желаю соревноваться!
Лин-ху дагэ уточнил:
- Непременно желаешь драться сидя!
Тянь Бо-гуан ответил:
- Точно, непременно сидя хочу соревноваться!
Лин-ху дагэ сказал:
- Хорошо, раз так, мы должны обязательно установить правило – победа и поражение не зависят от времени, а кто первым встанет, тот и считается проигравшим.
Тянь Бо-гуан поддержал:
- Нет ошибки! Победа и поражение не зависят от времени, а кто первым встанет, тот и считается проигравшим.
Большой старший брат Лин-ху снова спросил:
- А с проигравшим что делать?
Тянь Бо-гуан предложил:
- Ну, ты и скажи, что делать, как поступать?
Лин-ху дагэ сказал:
- Мне надо подумать. Готово! Во-первых, проигравший, с этого времени, как встретит эту маленькую монашку, не должен больше позволять себе невежливых слов, едва ее увидит, должен глубоко поклониться, согнув спину, и сказать: «Маленькая наставница, младший брат Тянь Бо-гуан поклоном приветствует».
Тянь Бо-гуан говорит:
- Тьфу! Ты отчего так уверен, что я проиграю? Ну, а если проиграешь ты?
Лин-ху дагэ сказал:
И я тоже, если проиграю, любой, кто проиграет, тот перейдет во врата клана северная Хэншань, и станет внуком-последователем госпожи-наставницы Дин И, станет младшим братом-последователем этой маленькой монахини».
Шифу, как ты думаешь, большой старший брат Лин-ху шутил или нет? Они вдвоем соперничали, но как проигравший мог перейти во врата клана северная Хэншань? И как я могу принять их в ученики?»
Она договорила до этого места, и на ее лице проступила легкая улыбка. Она больше не была печальной, а в этот момент, с ямочками на щеках от улыбки, она стала еще более привлекательной.
Дин И сказала: «Эти грубые парни с рек и озер, ну как они могут такое говорить, а ты как можешь это серьезно воспринимать? Это Лин-ху Чун специально злил Тянь Бо-гуана». Она договорила до этого момента, подняла голову, прикрыла глаза, размышляя, какие методы мог применить Лин-ху Чун, чтобы достичь победы, ведь если бы он проиграл, то как ему «проглотить свои слова»? Подумав немного, решила, что ее сообразительность не идет ни в какое сравнение с изворотливостью этого прохвоста, не стала ломать себе голову, и спросила: «Так что же ответил Тянь Бо-гуан?»
И Линь сказала: «Тянь Бо-гуан, увидал, что Лин-ху Чун совершенно не боится, и на его лице отразилось запоздалое сомнение, мне показалось, что он немного забеспокоился, вероятно, он подумал, что не иначе, как Лин-ху Чун действительно превосходно владеет техникой использования меча в положении сидя?
Лин-ху дагэ снова начал его злить:
- Если ты отказываешься перейти во врата клана северная Хэншань, тогда мы не будем биться.
Тянь Бо-гуан гневно воскликнул:
- Что за чепуха! Ладно, пусть будет так, проигравший поклонится этой маленькой монашке как учителю!
Я сказала:
- Я не могу принять вас в ученики, мое гунфу недостаточное.
И еще сказала:
- И моя наставница не разрешит. Не говоря уже о том, что у нас в клане горы северная Хэншань, только ушедшие из семьи, так ведь внутри все поголовно только женщины, как можно... как можно...»
Лин-ху дагэ махнул рукой и сказал:
- Мы со старшим братом Тянем так решили, а уж брать или не брать – это решать тебе.
Он повернул голову к Тянь Бо-гуану, и добавил:
- Во вторых, проигравший должен подняв саблю, одним махом самого себя сделать евнухом.
Шифу, я вот не знаю, что это значит, «подняв саблю, одним махом самого себя сделать евнухом?».
Едва она это спросила, все рассмеялись. Дин И тоже не удержалась, чтобы не рассмеяться, с усилием заставив себя стереть с лица улыбку, сказала: «Это грубые слова нехороших парней, дитя, ты не понимаешь, и не надо спрашивать, так лучше будет».
И Линь произнесла: «О! Оказывается, это грубое слово. А я сначала подумала, что это Император Хуан Ди имел должность Великого Надзирателя , но это не важно. После того, как Тянь Бо-гуан услыхал эти слова, он искоса взглянул на большого старшего брата Лин-ху, и спросил:
- Старший брат Лин-ху, ты точно уверен, что неизбежно победишь меня?
Лин-ху дагэ ответил:
- Само собой, если драться сидя, я, Лин-ху Чун, во всей Поднебесной в «лесу воинов» занимаю восемьдесят девятое место, а вот в драке сидя – так я второй!
Тянь Бо-гуан весьма удивился, и спрашивает:
- Ты второй? А первый-то кто?
Лин-ху дагэ говорит:
- Это глава демонического учения Дунфан Бу-бай !»
Все присутствующие, услыхав эти восемь иероглифов «Глава демонического учения Дунфан Бу-бай», разом изменились в лице. И Линь, заметив, что все переменились в лице, стали выглядеть не только удивленными, но даже и несколько напуганными, перепугалась, что она сама сказала нечто неправильное, и спросила: «Шифу, эти слова неподобающие?»
Дин И сказала: «Никогда не произноси это имя. Однако, Тянь Бо-гуан что на это сказал?»
И Линь ответила: «Тянь Бо-гуан покачал головой, молвил:
- Ты говоришь, что руководитель учения Дунфан – первый, я не буду спорить, однако Ваше Превосходительство сами себя назначили вторым, нет ли тут некоторого хвастовства – как говорится, «сам себе трубит, сам в барабан бьет»? Трудно представить, неужели ты можешь превзойти собственного наставника, уважаемого преждерожденного Юэ?
Лин-ху дагэ отвечает:
- Я же говорю о драке сидя. В позиции стоя мой отец-наставник занимает восьмое место, а я – восемьдесят девятое, мне далеко до его опыта и мудрости.
Тянь Бо-гуан, кивнув головой, произнес:
- Так, оказывается! Тогда в бою стоя, а я-то какое место занимаю?
Лин-ху дагэ отвечает:
- Это большая тайна, Тянь сюн, я думаю, давай договоримся, что то, что тебе расскажу, никаким образом наружу не просочится, иначе неизбежно возникнут огромные волнения в мире воинских искусств. Три месяца назад пять руководителей кланов меча пяти твердынь собрались на горе Хуашань, обсуждали кто из нынешних мастеров воинского искусства выше, кто ниже. Пятеро великих наставников были очень довольны, что им удалось расставить по порядку самых знаменитых воинов всей Поднебесной. Старший брат Тянь, не буду тебя обманывать, пятеро великих наставников не жалели слов, чтобы обругать твой характер, но что касается уровня твоего боевого мастерства, то в этом у всех не было ничего неясного, тебя поставили на четырнадцатое место в Поднебесной».
Даос Тянь Мэнь и госпожа-наставница Дин И в один голос вскрикнули: «Лин-ху Чун чушь и глупости говорит, когда это такое было?»
И Линь сказала: «Оказывается, Лин-ху дагэ его обманывал. Тянь Бо-гуан тоже отчасти поверил, отчасти сомневался, но произнес:
- Руководители кланов меча пяти твердынь все являются непревзойденными авторитетами в мире боевых искусств, не ожидал, что они меня на четырнадцатое место поставят, они мне польстили. Лин-ху сюн , так ты перед лицом этих руководителей представил свой вонючий комплекс приемов «меча отхожего места», или нет, иначе с чего бы им тебя вторым номером провозглашать?
Лин-ху дагэ рассмеялся:
- Этот вонючий комплекс приемов «меча отхожего места»? Всем его показать, это было бы слишком, как можно осмелиться перед лицом этих пяти великих наставников так опозориться? У этого комплекса приемов базовая стойка довольно неприглядная, хоть и могучая. У Лин-ху Чуна, кроме кое-кого из высочайших мастеров еретического пути, известного как Дунфан Бу-бай, в Поднебесной нет противников. Однако, старший брат Тянь, возвращаясь к своим словам, я этот комплекс приемов хоть и создал, но за исключением того времени, когда в отхожем месте навозных мух пронзал, больше нигде не применял. Ты подумай, в самом деле, когда люди противоборствуют, кто осмелится все время сидеть без движения? Так что можно считать, что если мы с тобой решили соревноваться сидя, то ты скорее всего, начнешь проигрывать. Тогда ты скорее всего, разгневаешься, вскочишь на ноги, а стоя ты четырнадцатое место в Поднебесной занимаешь, легко поднимешься, и сможешь убить меня одним ударом сабли, хоть я и занимаю второе место в Поднебесной в борьбе сидя. Таким образом, твое четырнадцатое место в Поднебесной вполне реально, а мое второе – дутая слава, ничем мне не поможет.
Тянь Бо-гуан холодно фыркнул, сказав:
- Старший брат Лин-ху, ты только пасть свою можешь раскрывать. С чего ты взял, что я сидя обязательно тебе уступлю, с чего ты решил, что я обязательно разгневаюсь, и стоя убью тебя?
Лин-ху дагэ ответил:
- Ну, если ты обещаешь, что после проигрыша не убьешь меня, и как обещано, станешь... станешь тайцзяном, невзирая на то, что ты останешься без детей, без внуков, и у тебя не будет последующих поколений. Хорошо же, хватит болтать, начнем!
Он поднял руку, и смахнул со стола и чайник с вином, и все чашки, принудив их улететь прочь. Двое противников некоторое время сидели лицом друг к другу, один поднял саблю, другой взялся за меч. Лин-ху дагэ сказал:
- Начинай прием! Кто первый поднимется, оторвет от стула седалище, тот и проиграл.
Тянь Бо-гуан говорит:
- Хорошо, посмотрим, кто первым поднимется!
Они уже было начали бой, но вдруг Тянь Бо-гуан бросил на меня взгляд. и неожиданно рассмеялся, сказав:
- Лин-ху сюн, ты меня перехитрил, оказывается, ты в темноте мне специально поддавался, а сегодня решил устроить мне трудности. Пока я буду с тобой сидя драться, не смея со стула встать, не говоря уж о том, что твоя помощница может просто убежать, так эта маленькая монашка может у меня за спиной пустить в ход руки и ноги, может заставить меня подняться.
Лин-ху дагэ тоже посмеялся, и говорит:
- Если кто-нибудь влезет мне помогать, можно считать, что Лин-ху Чун проиграл. Маленькая монашка, ту мне победы желаешь, или же поражения?
Я ответила:
- Конечно, желаю тебе победы. Ты ведь в драке сидя занимаешь второе место в Поднебесной, точно ему не проиграешь.
Лин-ху дагэ тут и говорит:
- Хорошо, тогда у меня есть просьба! Уходи-ка отсюда, да чем быстрее, тем лучше, и чем дальше, тем лучше! Пока эта лысая монашка маячит перед глазами, Лин-ху Чун не сможет добиться победы.
Он не дал Тянь Бо-гуану опомниться, выхватил меч, и нанес укол.
Тянь Бо-гуан защитился взмахом сабли, и засмеялся:
- Преклоняюсь, преклоняюсь! Замечательный хитрый план, чтобы спасти эту монашку. Лин-ху сюн, ты в самом деле очень... очень сентиментальный любовник. Но только эта битва слишком опасная, подозреваю, что чересчур рискованная.
И только в этот момент я поняла. Оказывается, большой старший брат Лин-ху для того сказал, что кто первый встанет, тот проиграет, чтобы у меня была возможность убежать. Тянь Бо-гуан не посмеет встать со стула, и, разумеется, не сможет меня преследовать.
Все, дослушав до этого момента, в котором Лин-ху Чун попал в тяжелую ситуацию, не смогли удержаться от одобрительного вздоха. Его мастерство не могло сравниться с уровнем Тянь Бо-гуана, и, кроме этого хитрого плана, не было никакой возможности дать И Линь спастись бегством.
Дин И сказала: «Что за «сентиментальный любовник», и все такое, как это грубо! Больше никогда не смей произносить такое, и в сердце своем об этом не размышляй».
И Линь «опустила глаза, потупила брови», и произнесла: «Слушаюсь! Оказывается, это тоже грубые слова, дицзы теперь понимает».
Дин И сказала: «Так ты в этот момент должна была сразу уходить, если бы Тянь Бо-гуан убил Лин-ху Чуна, тебе было бы не легко было скрыться от этого злодея».
И Линь ответила: «Точно. Лин-ху дагэ еще раз поторопил меня, я поклонилась ему, и сказала:
- Премного благодарна старшему брату-наставнику Лин-ху, своей милостью спасшему мою жизнь.
Повернулась, и пошла вниз из здания, только дошла до конца лестницы, как услышала, как Тянь Бо-гуан вскрикнул:
- Попал!
Я повернула голову, и две капли свежей крови долетели на меня и впитались в мою рясу – оказывается, большой старший брат Лин-ху получил сабельную рану в плечо.
Тянь Бо-гуан рассмеялся:
- Ну как? Твои, занимающие второе место в Поднебесной методы сидящего меча, как мне кажется, весьма посредственны!
Лин-ху дагэ ответил:
- Эта маленькая монашка все еще не ушла, как мне тебя побить? Это обрекает меня на неудачу.
Я подумала, что большому старшему брату Лин-ху надоели монашки, боялась повредить его жизни, поспешила вниз из здания, и когда достигла нижнего этажа, услыхала наверху безостановочный шум сшибающихся клинков, и Тянь Бо-гуан снова крикнул:
- Попал!
Я перепугалась, догадалась, что Лин-ху дагэ снова получил от него еще один рубящий удар саблей, но не осмелилась снова подняться наверх и посмотреть, пришлось карабкаться на соседнее здание. Достигнув верха, я распласталась на черепичной крыше, и увидела в окно, как большой старший брат Лин-ху по-прежнему ожесточенно бьется с мечом в руке, все его тело залито свежей кровью, а Тянь Бо-гуан, однако, не получил ни царапинки. Еще раз схватились, Тянь Бо-гуан снова закричал:
- Попал! – и саблей рубанул Лин-ху дагэ по правому плечу, прибрал саблю и засмеялся:
- Старший брат Лин-ху, я в этом сабельном ударе тебя еще пощадил!
Лин-ху дагэ засмеялся:
- Разумеется я понимаю, ты в этот удар вес не вложил, но эта рука еще тебя самого разрубит!
Шифу, сказав это, он неожиданно рассмеялся. Тянь Бо-гуан говорит:
- Ты еще биться будешь или нет?
Лин-ху дагэ говорит:
Разумеется, буду! Я пока еще не встал.
Тянь Бо-гуан предложил:
- Я советую тебе признать поражение, вставай! Наши слова не в счет, тебе не нужно проситься в ученики к этой монашке.
Лин-ху дагэ говорит:
- «Если великий муж произнес слово, его и на скакуне не догонишь». Слова уже сказаны, разве можно с ними не считаться?
Тянь Бо-гуан говорит:
- Много я видел в Поднебесной крутых парней, но такого как Лин-ху Чун, Тянь Бо-гуан сегодня впервые встречает. Хорошо! Мы не будем делить победу и поражение, вместе ударим по рукам, как тебе такое?
Лин-ху дагэ, посмеиваясь, посмотрел на него, но не произнес ни слова, из всех его ран кровь безостановочно лилась на пол, «да-да-да» – раздавались отчетливые звуки. Тянь Бо-гуан бросил свою одиночную саблю, совсем было решил встать, но внезапно вспомнил, что если встанет, сразу будет считаться проигравшим, только качнулся всем телом, и остался сидеть, так что нельзя было засчитать, что он оторвался от стула. Лин-ху дагэ рассмеялся:
- Тянь Бо-гуан, а ты хорошо соображаешь!»
Все присутствующие, услышав это, не смогли удержаться от вздоха сожаления, пожалев Лин-ху Чуна. И Линь продолжила свой рассказ: «Тянь Бо-гуан подобрал саблю, и проговорил:
- Мне нужно быстро саблей работать, промедлю еще чуток, и маленькая монахиня убежит неизвестно куда, не смогу ее догнать.
Я услыхала, что он все еще хочет преследовать меня, от страха задрожала всем телом, снова забеспокоилась, что большой старший брат Лин-ху пострадает от его жестокости, и не знала, как лучше поступить. Внезапно вспомнила, что Лин-ху дагэ, рискуя жизнью, ввязался в этот поединок, только для того, чтобы спасти меня. Если я немедленно вернусь, и совершу самоубийство у них на глазах, то это может спасти жизнь старшему брату Лин-ху. Я тут же выхватила сломанный меч с пояса, уже хотела с разбега запрыгнуть в здание, но внезапно увидела, как большой старший брат Лин-ху покачнулся, и оба человека вместе со стульями свалились на пол. Было видно, что он, упираясь руками в пол, медленно отползает прочь, при этом стул все еще находится на его теле. Он был тяжело изранен, расходовал последние силы, и не мог уже подняться.
Тянь Бо-гуан был очень горд, засмеялся:
- Драться сидя – ты второе место в Поднебесной занимаешь, а драться ползком – какое?
Сказав это, он поднялся.
Лин-ху дагэ тоже расхохотался:
- Ты проиграл!
Тянь Бо-гуан смеясь, ответил:
- Посмотри, в каком ты жалком состоянии, это ты проиграл, а еще будешь утверждать что это я проигравший?
Лин-ху дагэ перевернулся на пол, спросил:
Как мы раньше договаривались?
Тянь Бо-гуан говорит:
- Мы договорились биться сидя, кто первым встанет, оторвет седалище от стула... как раз ... как раз ... как раз...
Он трижды повторил это слово, и больше уже ничего сказать не смог, показывая на Лин-ху дагэ левой рукой. Оказывается, он только что очнулся, и понял, что уже стоит на ногах. Он уже встал, а Лин-ху дагэ по-прежнему не поднимался, и его заднее место от стула еще не оторвалось, хоть вид был и плачевный, но, согласно их договору, он считался победителем».
Все, дослушав до этого места, не удержались от того, чтобы не хлопнуть руками и расхохотаться, в один голос крича, что это просто здорово.
Только Ю Цан-хай вставил ехиное замечание: «Этот безнравственный молодчик с этим преступным развратником Тянь Бо-гуаном прибег к жульнической уловке, разве этим он не уронил лицо знаменитых школ истинного направления?»
Дин И возмутилась: «Какие еще жульнические трюки? Великий муж в бою использует силу, использует хитрость. У вас во фракции Цинчэн можно ли найти таких мужественных и справедливых молодых рыцарей?» Она слышала, как И Линь рассказывала о том, как Лин-ху Чун самоотверженно сберег лицо фракции северная Хэншань, в сердце своем исполнилась благодарности, хотя раньше она и винила Лин-ху Чуна, а еще раньше была готова его на девятое небо закинуть. Ю Цан Хай снова хмыкнул «Хэн», и произнес: «Хорош молодой рыцарь, карабкающийся по полу!». Дин И громко сказала: «Твой клан Цинчэн...». Лю Чжэн-фэн испугался, что они вдвоем снова вступят в конфликт, и перебил их разговор, задав вопрос И Линь: «Уважаемая племянница, Тянь Бо-гуан признал поражение или нет?»
И Линь ответила: «Тянь Бо-гуан стоял потрясенный, некоторое время он не мог собраться с мыслями. Лин Ху дагэ позвал:
- Маленькая младшая сестра-наставница из клана Хэншань, давай, спускайся! Поздравляю тебя с новообретенным высоким последователем!
Оказывается, когда я на крыше за ними шпионила, он сразу об этом узнал. Тянь Бо-гуан – этот человек хоть и злой, а от своих слов отказываться не стал – в этот момент он мог одним взмахом сабли убить большого старшего брата Лин-ху, и броситься отомстить мне, но однако он громко прокричал:
- Маленькая монашка, я тебе говорю, в другой раз только посмей взглянуть на меня, я тебя тут же своей саблей убью.
Я изначально не собиралась принимать этого злодея в свои ученики, но после таких слов уж точно не возьму – проси не проси. Сказав такие слова, Тянь Бо-гуан сунул саблю в ножны, и с громким топотом спустился прочь из питейного заведения. Я, как только вбежала в помещение, подняла Лин-ху дагэ, достала «Небесный аромат, склеивающий разрывы», и намазала на его раны. Я пересчитала, оказалось что у него на теле больших и малых ран больше тринадцати нашлось...»
Ю Цан-хай внезапно вставил свои слова: «Дин И шитай – госпожа-наставница Дин И, поздравляю, поздравляю!» Дин И вытаращила глаза: «С чем поздравляешь?»
«Поздравляю тебя с новообретенным внуком последователем, выдающимся мастером боевого искусства, чье имя широко прославлено в Поднебесной!», – молвил Ю Цан-хай.
Дин И рассвирепела, ударила по столу, в гневе поднялась с места. Даос Тянь Мэнь сказал: «Настоятель Ю, здесь ты не прав. Мы с Дин И принадлежим к священным вратам чистого монашества, как над этим можно так непочтительно смеяться?»
Ю Цан-хай во-первых, сам понимал, что неправ, во-вторых он трепетал перед даосом Тянь Мэнем – он тут же отвернул голову, и сделал вид, что не расслышал.
И Линь продолжила свой рассказ: «Я закончила обрабатывать раны Лин-ху дагэ, посадила его на стул. Лин-ху дагэ не мог сдержать одышки, попросил:
- Затрудню тебя просьбой, налей стаканчик вина.
Я налила чашку вина, поднесла ему. Внезапно на лестнице раздался шум шагов, в помещение поднялись двое людей, один был он».
Вытянув палец, она указала ученика клана Цинчэн. внесшего труп Луо Жэнь-цзе, и продолжила: «Другим был этот злой человек Луо Жэнь-цзе. Они вдвоем посмотрели на меня, потом посмотрели на большого старшего брата Лин-ху, их глаза вспыхнули и снова уставились на меня, а выражение лиц было совершенно непочтительным».
Все вместе равно подумали: «Вот они с Луо Жэнь-цзе, едва увидали Лин-ху Чуна, с ног до головы залитого свежей кровью, сидящего в винном заведении в компании с очаровательной монашкой. А эта монашка наливает и подносит ему вино, разумеется, он были крайне недовольны, и выражение их лиц было непочтительным, тут уж нет ничего удивительного».
И Линь продолжила: «Лин-ху дагэ кинул взгляд на Луо Жэнь-цзе, и спросил:
- Шимэй, знаешь ли ты, какое гунфу в клане Цинчэн является наилучшим?
Я ответила:
- Не знаю, говорят, что в клане Цинчэн великое множество знаменитых видов мастерства.
Лин-ху дагэ и говорит:
- Точно, в клане Цинчэн великое множество знаменитых видов гунфу, но самый знаменитый из них – это прием,.. хэ-хэ, чтобы не ранить наши теплые чувства, не вызвать гнев – то, пожалуй, не буду говорить.
Говоря это, он остановил взгляд на Луо Жэнь-цзе.
Луо Жэнь-цзе спешно вышел вперед и заорал:
- Что самое знаменитое?
Лин-ху дагэ, посмеявшись, сказал:
- Я, вообще-то не собирался говорить, но ведь ты непременно хочешь это услышать, так или нет? Этот прием называется «Пойди к заднице, и дикий гусь свалится на песок».
Луо Жэнь-цзе хлопнул рукой по столу и закричал:
- Что за глупости, какой еще «Пойди к заднице, и дикий гусь свалится на песок», никогда об этом не слышал!
Большой старший брат Лин-ху рассмеялся:
- Это же обиходный прием драгоценного клана, как ты можешь его не знать? Ты развернись, я тебе продемонстрирую.
Луо Жэнь-цзе разругался, и принялся бить большого старшего брата Лин-ху кулаками. Лин-ху дагэ поднялся, чтобы уклониться от ударов, но на самом деле потерял слишком много крови, сил совсем не осталось, корпусом качнулся, и обратно сел, и тут же получил удар кулаком в нос, кровь полилась струей. Луо Жэнь-цзэ собирался его еще раз ударить кулаком, но я оттолкнула его ладонями, сказав:
- Не смей бить! Он тяжело ранен, ты не видишь, что ли? Ты раненого обижаешь, как ты можешь считаться рыцарем, хорошим китайским парнем?
Луо Жэнь-цзе начал браниться:
- Маленькая монашка, увидела этого маленького преступника, начала за ним увиваться, возымела плотские желания! Быстрее отойди! Не отойдешь, так и тебя побью!
Я сказала:
- Только посмей меня ударить, я расскажу твоему отцу-наставнику, настоятелю Ю.
Он ответил:
- Ха-ха, ты не сохраняешь целомудренность, запрет на разврат нарушила, да в Поднебесной тебя каждый побьет.
Шифу, разве он не несправедливый человек? Он левой рукой провел разведывательный удар, я защитилась руками, но не догадалась, что это была отвлекающая ложная атака, он внезапно вытянул правую руку, и за левую щеку меня ущипнул, да еще и расхохотался. Я и рассердилась, и заспешила, применила связку из трех ударов ладонями, но он от всех увернулся.
Лин-ху дагэ сказал:
- Шимэй, тебе не надо драться, мне пришла удача, это уже успех.
Я, обернувшись, посмотрела на него, и только и увидала, что у него в лице нет ни кровинки. В этот момент Луо Жень-цзе быстро убежал, схватив его за кулак, снова хотел бить. Большой старший брат Лин-ху притянул к себе левую ладонь, принудив противника развернуться корпусом по кругу, и дал ему «летящей ногой» - пнул его точно в его... в его... ягодицы. Этот удар был и быстрый, и мощный, предельно хитрый. Этот Луо Жэнь-цзе не устоял на ногах, и выкатился вниз из здания.
Лин-ху дагэ прошептал:
- Шимэй, это как раз и есть самый знаменитый прием их клана Цинчэн, который называется: «Пойди к заднице, и дикий гусь свалится на песок», «пойти к заднице» - это значит – развернуть человека перед пинком, «падающий на.. на... на песок дикий гусь» - ты посмотри – похож или нет?
Я хотела рассмеяться, но взглянув на его лицо, которое, чем дальше, тем хуже выглядело, очень заволновалась, и посоветовала:
- Ты подожди пока, ничего не говори.
Я видела, что из его ран снова полилась свежая кровь, совершенно очевидно, что он затратил слишком много сил для последнего удара ногой, и из-за этого его раны снова раскрылись. Этот Луо Жэнь-цзе, выпав из здания, снова поднялся, и быстро вбежал наверх, уже с мечом в руках, и закричал:
- Ты хуашаньский Лин-ху Чун, так или не так?
Лин-ху дагэ рассмеялся:
- Высокий мастер драгоценной фракции для меня продемонстрировал этот прием «Пойди к заднице, и дикий гусь свалится на песок», драгоценный является уже третьим человеком, прошу не винить... не винить...
Говоря это, он невольно закашлялся. Я испугалась, что Луо Жэнь-цзэ убьет его, выхватила меч, и встала рядом, прикрывая его.
Луо Жэнь-цзе сказал своему младшему брату-наставнику:
- Ли шиди , ты справься с этой маленькой монашкой.
Этот злодей по фамилии Ли крикнул в ответ, выхватил длинный меч, и напал на меня – я только успевала защищаться мечом. Я только видела, что Луо Жэнь-цзе раз за разом колет Лин-ху Чуна мечом, Лин-ху дагэ защищался, из последних сил поднимая меч, и ситуация была критической. Сшиблись еще несколько раз, и Лин-ху дагэ выронил меч. Луо жэнь-цзе протянул меч вперед, уперся ему в грудь, и засмеявшись сказал:
- Ты сейчас трижды назовешь меня дедушкой из клана Цинчэн, тогда я сохраню тебе жизнь.
Большой старший брат Лин-ху рассмеялся:
- Хорошо, я назову! Я назову! Я назову после того, когда ты обучишь весь наш драгоценный клан этому приему «Пойди к заднице, и дикий гусь свалится на...», Он не договорил эти слова, как этот злодей Луо Жэнь-цзе послал свой меч вперед, и пронзил грудь большому старшему брату Лин-ху, этот злодей действительно очень жестокий...».
Она договорила до этого момента и сияющие кристаллы слез покатились по ее щекам, срываясь вниз, она продолжала говорить. задыхаясь от слез: «Я... я... я, увидев такую ситуацию, бросилась на защиту, но острый меч этого Луо Жэнь-цзе уже... уже пронзил грудь большого старшего брата Лин-ху».
В украшенном цветами зале неожиданно установилась абсолютная тишина.
Ю Цан-хай вдруг почувствовал на своем лице многочисленные взгляды, исполненные презрения и негодования, и заявил: «Твои слова – просто бесконечная нелепица. Ты только что сказала, что Луо Жэнь-цзе убил Лин-ху Чуна, так как же Луо Жэнь-цзе мог умереть от его меча?»
И Линь ответила: «После того, как Лин-ху дагэ был пронзен мечом, он только рассмеялся, и прошептал мне:
- Сяошимэй, у меня есть большая тайна, расскажу тебе, слушай. Этот... из охранного бюро «Могущество Фуцзяни»... отвергающий зло... трактат о мече... находится... находится в...
Он говорил чем дальше, тем тише, и я уже ничего не могла разобрать, только видела, что его губы все еще шевелятся...».
Ю Цан-хай, услыхав, что речь пошла о трактате методов «меча, изгоняющего зло» из охранного бюро «Могущество Фуцзяни», внезапно содрогнулся всем сердцем, невольно сам изменился в лице от волнения, и спросил: «В каком ме...»
Он изначально хотел спросить: «В каком месте», но тут же сообразил, что эти слова никоим образом не должны стать предметом всеобщего обсуждения, он тут же замер, только сердце бешено скакало, он только и надеялся, что И Линь по малолетству произнесла эти слова, не понимая их истинного смысла, иначе госпожа-наставница Дин И потом все ей растолкует, уловит с чем это связано, а этого никоим образом нельзя допускать, чтобы он сам помогал другим разнюхать его секреты.
Тут И Линь продолжила: «Похоже было, что Луо Жэнь-цзе очень заинтересовался этим трактатом о мече, подошел поближе, наклонился всем телом, хотел услышать от большого старшего брата Лин-ху, где же находится этот трактат о мече, внезапно в этот самый момент Лин-ху дагэ схватил упавший на пол меч, поднял руку, и уколол Луо Жэнь-цзе в подбрюшье этим мечом. Этот злодей перевернулся лицом к небу, и упал. Его руки и ноги несколько раз дернулись, и он уже не смог подняться. Оказывается... оказывается... шифу, Лин-ху дагэ обманом вынудил его подойти, чтобы убить его и осуществить месть».
Когда она закончила рассказывать эту историю, ее духовные силы истощились, она покачнулась всем телом, и потеряла сознание. Госпожа-наставница Дин И протянула руку, подхватила ее под поясницу, гневно взглянув на Ю Цан-хая. Все присутствующие молчали, еще раз переживая в своей памяти эту волнующую сердца и всколыхнувшую души битву в гостинице «Возвращение диких гусей». В глазах даоса Тянь Мэня, Лю Чжэн-фэна, господина Вэня, Хэ Сань-ци и других высоких мастеров воинского искусства, боевое мастерство Лин-ху Чуна, Луо Жэнь-цзе и других людей не было чем-то выдающимся. Однако, эта битва была настолько невероятной и трагичной, среди рек и озер редко можно увидеть и почувствовать такую душераздирающую драму. К тому же, услышать этот рассказ из уст молодой, прекрасной видом и чистой душой монахини, очевидно, что в ее рассказе нет ни лжи, ни преувеличения. Лю Чжэн-фэн обратился к тому ученику клана Цинчэн по фамилии Ли: «Старший брат Ли, ты был там тогда, все это видел своими глазами?»
Тот ученик клана Цинчэн по фамилии Ли не ответил, впившись взглядом в Ю Цан-хая. Все присутствующие, увидев выражение его лица, равно поняли, что все действительно обстояло именно таким образом. В противном случае, если бы И Линь сказала хоть полслова неправды, он бы не смог удержаться от того, чтобы сразу ее не опровергнуть. Ю Цан-хай перевел взгляд на Лао Дэ-нуо, его лицо приняло стальной оттенок, и он ледяным тоном спросил: «Уважаемый племянник Лао, в конце концов, чем мой клан Цинчэн провинился перед вашей драгоценной фракцией, почему ваш старший брат-наставник постоянно провоцирует моих учеников?» Лао Дэ-нуо покачал головой, и молвил так: «Ученик не знает. Это является частным поединком между старшим братом-наставником Лин-ху, и старшим братом Луо из драгоценной фракции. К дружбе между двумя кланами Хуашань и Цинчен это решительно не имеет никакого отношения».
Ю Цан-хай рассмеялся ледяным смехом: «Хорошо себе, не имеет решительно никакого отношения! Ты чистым хочешь остаться...».
Не успел он договорить эти слова, как внезапно раздался звук порыва ветра, западное бумажное окно раскрылось от столкновения, и через него внутрь влетел человек. Все находящиеся в зале были высокими мастерами боевого искусства, они с удивительной скоростью разделились по две стороны, и каждый принял оборонительную позицию с приготовленными кулаками или ладонями. Но не успел еще никто толком рассмотреть вторгшегося, как снова пронесся порыв ветра, и еще один человек влетел внутрь. Эти двое упали на пол, и распластались без движения. Оказалось, что они были одеты в длинные зеленые халаты, того цвета, который был принят среди учеников клана Цинчен, причем в ягодичной области на каждом халате был виден совершенно отчетливый грязный след ноги. В этот момент за окном послышался старческий, но дерзкий и грубый голос, который четко произнес: «Пойди к заднице, и дикий гусь свалится на песок»! Ха-ха! Ха-ха!»
Ю Цан-хай метнулся всем телом, выставил ладони ребром вперед, выпрыгнул через окно наружу, левой рукой оперся о решетку окна, используя силу, взобрался на крышу, поставил левую ногу на конек, и принялся вглядываться на все четыре стороны, но вокруг была непроглядная ночная мгла, да сплошная пелена из нитей дождя – и тени человека не было. Он подумал: «Этот человек точно не мог бесследно скрыться в одно мгновение, наверняка залег где-то поблизости». Зная, что этот человек наверняка является могучим соперником, он вытянул с пояса длинный меч, расправил тело, и необычайно быстро обежал по кругу все закоулки дворца господина Лю.
В этот момент только даос Тянь Мэнь, исполненный чувством собственной важности, усидел на своем месте без движения, а госпожа-наставница Дин И, Хэ Сань-ци, господин Вэнь, Лю Чжэн-Фэн, Лао Дэ-нуо и другие уже запрыгнули на крышу, всматриваясь в маленького низкорослого даоса, стремительно бегущего с обнаженным мечом. В темноте ночи меч ослепительно сверкал, превращаясь в волшебную дорожку белого сияния, описывая круг вокруг десяти строений дворца Лю. Видя такой высокий уровень гунфу легкого тела, все присутствующие втайне не смогли не восхититься. Хотя Ю Цан-хай несся и стремительно, но среди всех закоулков дворца господина Лю, деревьев, и заросших травой мест ни одно место не смогло избежать его внимательных глаз. Не увидев ничего необычного, он тут же впрыгнул обратно в украшенный цветами зал, и увидал двух учеников, по-прежнему лежащих на полу, с четкими отпечатками ноги на задних местах, словно на посмешище всем людям среди рек и озер, точно в насмешку над кланом Цинчен, чтобы уронить его лицо. Ю Цан-хай, протянув руку, перевернул одного ученика, и увидел, что это оказался Шэнь Жэнь-цзюнь. Второго переворачивать не было надобности, и со стороны затылка была видна борода, разумеется, это был Цзи Жэнь-тун – эти двое были всегда «неразлучны, подобно Цзяо и Мэну» - генералам династии Северная Сун Цзяо Цзану и Мэн Ляну. Он дважды хлопнул Шэнь Жэнь-цзюню по каналам проведения жизненной энергии, и спросил: «Кто это тебя так подловил?» Шэнь Жэнь-цзюнь раскрыл рот, собираясь говорить, однако и полслова не смог вымолвить.
Ю Цан-хай испугался, он сделал эти два хлопка как раз из-за того, что вокруг было великое множество высоких мастеров, специально принизил свое мастерство, словно «нарисовал бледную копию», притворно не применил силы, на самом деле, уже направил в него практиковавшуюся в клане Цинчэн «внутреннюю силу», но вне ожиданий, он не смог раскрыть заблокированные точки Шэнь Жэнь-цзюня. Он немедленно применил свое тайное мастерство, и начал вливать свою внутреннюю силу Шэнь Жэнь-цзюню в точку «Линтай» - «Возвышение духа», расположенную позади сердца. Прошло некоторое время, и Шэнь Жэнь-цзюнь потихоньку заговорил: «Ши... Шифу». Ю Цан-хай не ответил, и снова послал поток внутренней силы. Шэнь Жэнь-цзюнь произнес: «Ученик не разглядел, кто был его противник». Ю Цан-хай спросил: «Где он вас подловил?» Шэнь Жэнь-цзюнь ответил: « Ученик вместе с младшим братом-наставником Цзи отошли в сторонку «руки развязать» , ученик только почувствовал онемение позади сердца, попался на уловку этого черепашьего сына». Ю Цан-хай помрачнел лицом, изрек: «Присутствующие здесь – все уважаемые мастера боевых искусств, не смей при них произносить глупости и бранные слова». Шэнь Жэнь-цзюнь ответил: «Слушаюсь!»
Ю Цан-хай все это время не мог понять, каким путем ушел противник, поднял голову, и сразу увидал даоса Тянь Мэня, с одеревеневшим выражением лица, который, кажется, совершенно не интересовался происходящим, и догадался: «Они из пяти фракций меча пяти твердынь, Жэнь-цзе убил их Лин-ху Чуна, похоже, что этот мерзавец Тянь Мэнь хочет меня в этом обвинить». Внезапно он подумал: «Нападавший, боюсь, находится в большом зале». Он несколько раз повел рукой в сторону Шэнь Жэнь-цзюня, и быстро вошел в большой зал.
Толпа в зале беспорядочно обсуждала события, все по-прежнему строили догадки, каким образом могли погибнуть ученик клана Тайшань и ученик клана Цинчэн, и чей это мог быть коварный план. И тут все внезапно увидели влетевшего в зал Ю Цан-хая. Некоторые сразу признали в нем главу клана Цинчэн, а незнакомые с ним, увидев человека высотой не более пяти локтей, все же имея принадлежность к сословию изучающих боевые искусства, овладели собой, проявили вежливость, не стали гневаться и упиваться своим величием, и постепенно все успокоились. Ю Цан-хай промел своим взглядом по лицам. Присутствующие в зале все были из младшего поколения талантов «леса воинов», и хотя большинство ему было незнакомо, но едва он замечал особенности их одежды, то уже из десятка восьмерых или девятерых относил к соответствующей школе или клану, предугадывал, к какому направлению принадлежит тот или иной ученик, хотя и не мог определить, какова внутренняя сила и уровень мастерства каждого человека в зале. Он просматривал всех одного за другим, как вдруг его бритвенно - острый взгляд остановился на одном человеке.
Этот человек был предельно уродливым, черты его лица были сведены в отвратительной гримасе, на физиономии было налеплено несколько кусков пластыря, а на спине имелся огромный горб. Ю Цан-хай внезапно вспомнил одного человека, и невольно вздрогнул от ужаса: «Неужели это он?». Говорят, что этот «Знаменитый горбун с северного приграничья» - Му Гао-фен, обычно пропадает за Великой Стеной, крайне редко вступает в Центральную равнину, к тому же, он совершенно не дружит с фракциями меча пяти твердынь, к чему ему появляться на торжестве омовения рук в золотом тазу у господина Лю? Однако, если не он, то разве есть еще в воинском сообществе другой такой же безобразный горбун? Взгляды всех людей, находившихся в большом зале, следуя за Ю Цан-хаем, остановились на этом горбуне, и многие из ветеранов сообщества боевых искусств издали звук испуга и огорчения. Лю Чжэн-фэн немедленно вышел вперед, совершил глубочайший поклон со сложением рук, проговорил: «Не узнали драгоценноприбывшего, допустили упущение в ритуале, провинились перед вами».
Но кто же на самом деле был этот горбун, столь необычный в сообществе талантов боевых искусств? А это как раз и был молодой хозяин охранного бюро «Могущество Фуцзяни» Линь Пин-чжи. Он так боялся быть узнанным, прятался с опущенной головой, сидел в углу зала, и, если бы Ю Цан-хай не просматривал всех одного за другим, то его бы никто и не заметил. Но, когда взгляды всех присутствующих оказались прикованными к нему, Линь Пин-чжи необычайно смутился, медленно встал, и поклонился Лю Чжэн-фэну, приговаривая: «Не смею, не смею!»
Лю Чжэн-фэн знал, что Му Гао-фэн живет к северу от Великой стены, но однако, этот человек, стоящий перед ним, говорил с южным произношением, да и возрастом весьма отличался. Он невольно начал сомневаться, но, хорошо зная, что Му Гао-фэн впал в колдовское искусство вызывания духов, не посмел отбросить обычный ритуал, и по прежнему, с глубочайшим почтением молвил: «Нижайший является Лю Чжэн-фэном, не осмеливаюсь просить разъяснений касательно высокой фамилии и большого имени достопочтенного».
Линь Пин-чжи не предполагал, что кто-нибудь поинтересуется его именем, пробормотал несколько фраз, но ответа так и не дал. Лю Чжэн-фэн спросил: «Не имеет ли достопочтенный отношения к великому рыцарю Му...». Линь Пин-чжи быстро подумал: «Разобью-ка я иероглиф своей фамилии «лес» - «линь» на два «дерева» - «му», прикроюсь половиной», - и подхватил: «Нижайший по фамилии Му».
Лю Чжэн-фэн изрек: «Преждерожденный Му прибыл в Хэншань, недостойному Лю «лицо покрыл золотом» - оказал великую честь. Не знаю, достопочтенный не является ли великим рыцарем Му, именуемым «Знаменитым горбуном с северного приграничья»?» Он видел, что Линь Пин-чжи годами молод, телом легок, в то же время этот пластырь на лице, очевидно специально для того, чтобы скрыть изначальный облик, он точно не может быть этим, известным на протяжении десятков лет «Знаменитым горбуном с северного приграничья» - Му Гао-феном.
Линь Пин-чжи ранее не слыхал о великом рыцаре Му, «Знаменитом горбуне с северного приграничья», но услыхав, что Лю Чжэн-фэн говоря об этом человеке, становится необычайно почтительным, да еще и Ю Цан-хай сверлит его взглядом со стороны, ситуация нехорошая, самому бы не навести на собственный след, тут недолго под его ладонью и с жизнью расстаться, нужно было срочно что-то предпринимать, кое-как начал зубы заговаривать: «Знаменитый горбун с северного приграничья, великий рыцарь Му? Он ... является старейшиной нашего рода». Он подумал, что раз этого человека именуют «великим рыцарем», то его разумеется, можно назвать «старейшиной рода».
Ю Цан-хай заметил, что в зале более нет других людей необычного вида, предположил, что перед ним как раз тот человек, опозоривший его учеников Шень Жэнь-цзюня и Цзи Жэнь-туна, и это наверняка его рук дело, и возможно, он родственник знаменитого горбуна с северного приграничья Му Гао-фэна – хотя и имел опаску, но все же не трясся от страха, этот человек не более чем младший родственник Му Гао-фэна, к тому же, нельзя упускать того, что это он первый пришел в конфликт с фракцией Цинчэн, разве можно так просто взять и проглотить такую обиду? Он ледяным тоном осведомился: «Фракция Цинчэн и господин Му с северного приграничья никогда не вступали в контакт, не могу знать, в каком месте провинились перед достопочтенным?»
Линь Пин-чжи стоял лицом к лицу с этим низкорослым маленьким даосом, вспоминая несчастья прошедших дней – «семья разбита, люди рассеяны», родители захвачены в плен, и до сих пор неизвестно, живы они или нет, и все это произошло из-за этого низкорослого тщедушного даоса. Хотя он знал, что боевое искусство даоса в сотни раз превосходит его уровень, но горячая кровь ударила ему в грудь, он не мог совладать с желанием выхватить меч и пронзить своего врага. Однако постоянные лишения последних дней навсегда изменили «молодого паренька в штанишках из тонкого шелка», жившего в роскошном доме в провинции Фучжоу, увлекающегося скачками и петушиными боями – он решительно обуздал свой гнев, и сказал: «Фракция Цинчэн много хорошего сделала для великого рыцаря Му, он «как в дороге увидит несправедливость, сразу лезет в драку». Он по старинному имеет горячее сердце , больше всего любит «искоренять сильных, защищая слабых», к чему ему вас судить, провинились вы перед ним, или нет?»
Лю Чжэн-фэн, услышав это, невольно втайне улыбнулся, ведь Му Гао-фэн - знаменитый горбун с северного приграничья, хоть и обладал высоким воинским искусством, но человеческие качества его были предельно низкими, он и назвал-то его тремя иероглифами - «великим рыцарем Му» скорее, соблюдая этикет. На самом же деле, когда люди говорили о Му Гао-фэне, не говоря уже о двух иероглифах - «великий рыцарь», разумеется, это было бы чересчур, но даже просто сказать «рыцарь» - и то не подобало. Этот человек пресмыкался перед богатыми и влиятельными, и не пользовался доверием. Люди его остерегались, так как его боевое мастерство было могучим, и если с ним возникала вражда, то защититься от него было почти невозможно. Среди людей сообщества мастеров боевого искусства многие его боялись, некоторые перед ним трепетали, но никто из людей не питал к нему и тени уважения.
Когда Лю Чжэн-фэн услыхал эти слова Линь Пин-чжи, то он еще сильнее поверил. что он является племянником Му Гао-фэна, испугался, что Ю Цан-хай его изувечит, и сразу рассмеялся: «Настоятель Ю, брат Му, раз уж вы вдвоем прибыли в мое жилище, то оба являетесь драгоценными гостями ничтожного. Прошу уважить некоего Лю, давайте выпьем по чарке игристого вина, эй люди, вина сюда!». Слуги откликнулись громкими голосами, явились с вином. Ю Цан-хай, хоть и не мог оторвать взгляда от этого молодого горбуна, однако подумал, что на реках и озерах рассказывают о том, что Му Гао-фен горазд на подлое коварство, и не осмелился разбить ему лицо. Он видел, что слуги господина Лю пришли наливать вино, но не протянул руки, захотев посмотреть, что предпримет его противник. Линь Пин-чжи и боялся, и горел ненавистью, но все же чувство возмущения победило, он быстро подумал: «Может быть, сейчас мои родители гибнут от коварства этого малорослого даоса, да я предпочту умереть от твоих рук прямо здесь, а пить с тобой не буду». Он глядел на Ю Цан-хая глазами, полными яростного огня, и тоже не протянул руки, чтобы взять вино, он вообще-то хотел прокричать несколько оскорблений, однако, устрашенный могуществом своего противника, не осмелился ругаться вслух. Ю Цан-хай увидел, что горбун смотрит на него с неприкрытой враждебностью, разозлился, протянул руку, и приемом цинна захватил запястье противника, сказав: «Хорошо! Хорошо! Хорошо! Будучи перед золотым обликом третьего господина Лю, никто не смеет быть непочтительным. Брат Му, мы с тобой давай-ка поближе сойдемся, пройдем поближе познакомимся».
Линь Пин-чжи рванулся изо всех сил, но не смог вырваться, как услыхал, что он «поближе» выговорил, так и почуствовал сильнейшую боль в запястье. все кости так и скрипнули, как будто он их сейчас вот-вот раздавит. Ю Цан-хай не ослаблял давления на кисть, стремясь заставить Линь Пин-чжи просить пощады, но откуда ему было знать, сколько мести и ненависти у того в сердце, хотя боль в запястье проникла до костного мозга, тот и звука не издал. Лю Чжэн-фэн стоял поодаль, и видел, как у Линь Пин-чжи на лбу появились капли пота размером с зерно сои, и часто закапали, но выражение лица оставалось гордым, он не на волосок не уступал, такая твердость духа у молодого человека невольно вызвала восхищение, и он сказал: «Настоятель Ю!». Он хотел сгладить ситуацию и помирить их, но внезапно услыхал пронзительный голос: «Настоятель Ю, чему ты так радуешься, издеваясь над внуком Му Гао-фэна?»
Все присутствующие разом повернули головы, и увидали стоящего в дверях зала толстого горбуна. Этот человек имел белый шрам, проходящий через все лицо, кроме того, все его лицо было усыпано черными отметинами, да прибавьте к этому высокий горб на спине – он действительно был предельно уродливым. Все собравшиеся в зале никогда не видели истинного облика Му Гао-фэна, но сейчас он сам объявил свое имя, и, видя этот удивительный облик, присутствующие не смогли не выказать изумления. Хоть тело этого горбуна было очень плотным, но перемещался он с необыкновенным проворством, присутствующие не успели еще и моргнуть глазами, как увидели, что горбун уже встал рядом с Линь Пин-чжи, похлопал его по плечу, и сказал: «Хороший внучек, послушный внучек, ты дедушку прославляешь, о рыцарском учении говоришь, «искоренять сильных, защищая слабых», дедушка послушал, как приятно слышать такое!» Говоря это, он еще раз хлопнул его по плечу. Когда он хлопнул его в первый раз, Линь Пин-чжи почувствовал сотрясение во всем теле, а рука Ю Цан-хая на его запястье стала горячей, он едва не выпустил захват, но используя всю свою силу, он снова накрепко сомкнул свою хватку. Му Гао-фэн в первый раз не сумел заставить Ю Цан-хая разомкнуть пальцы, он одновременно говорил с Линь Пин-чжи, одновременно выводил внутреннюю силу. Во второй раз, когда он хлопнул его по плечу, он послал силы в десять раз больше. У Линь Пин-чжи потемнело в глазах, в горле скопилось сладкое, и кровь хлынула ему в рот. Он изо всех сил сдержался, раздался булькающий звук, и он заставил себя проглотить свежую кровь.
У Ю Цан-хая «пасть тигра» - складка между большим и указательным пальцами – чуть не лопнула, восстановить захват он уже не смог, только убрал руку, отступил на шаг, и сразу подумал: «У этого горбуна «злое сердце, беспощадные руки», оказывается, правду о нем говорят, он, чтобы заставить меня пальцы разжать, неожиданно предпочел своему внуку нанести внутреннюю рану».
Линь Пин-чжи с усилием рассмеялся, обращаясь к Ю Цан-хаю: «Настоятель Ю, гунфу твоего клана Цинчэн предельно слабое, заурядное, по сравнению с гунфу знаменитого горбуна с северного приграничья, великого рыцаря Му – разница весьма велика. Я вижу, тебе стоит поучиться некоторым приемам во вратах школы великого рыцаря Му, тебе это... будет весьма... весьма ... полезно...». Он получил внутренние повреждения, пока говорил эти слова, у него все чувства клокотали, но он почувствовал, будто пять его плотных органов будто перевернулись, в конце концов он продержался до конца своих слов, но все тело уже качалось, он едва не падал.
Ю Цан-хай молвил: «Хорошо, ты сказал, что я должен попроситься во врата школы господина Му, выучить несколько приемов, Ю Цан-хай и вправду желает поучиться. Ты и сам являешься представителем школы господина Му, уж точно обладаешь высокими способностями, ничтожный хочет у тебя поучиться». Это было очевидным вызовом на бой, однако сделано было так, чтобы дрался Линь Пин-чжи, а Му Гао-фэн «спустив рукава, смотрел со стороны», и не мог вмешаться. Му Гао-фэн отступил на два шага назад, и посмеиваясь, произнес: «Внучек, я только боюсь, что ты еще силы не восстановил, и не будешь достойным соперником главе клана Цинчэн, и точно будешь им повержен. Дедушке трудно было родить такого и горбатого, и талантливого хорошего внучка, не хочется, чтобы ты был убит. Не хочешь ли ты, встав на колени, головой постучать, просить дедушку подраться вместо тебя?»
Линь Пин-чжи бросил взгляд на Ю Цан-хая, подумав: «Если я необдуманно брошусь в драку с этим Ю, он возгорится жгучим гневом, и опасаюсь, убьет меня первым же приемом. Даже жизнь не сохраню, что уж говорить о том, что не сумею отомстить за родителей? Но я, Линь Пин-чжи, благородный человек, разве могу просто так, без причины, назвать этого горбуна своим дедушкой? Я сам-то приму от него позор – это не имеет значения, но ведь и отца впутываю в это великое унижение, ведь после этого до конца жизни голову не поднять, как после этого занять место среди рек и озер? Если я встану перед ним на колени, то понятно, что если я спрячусь под покровительством этого «знаменитого горбуна из северного приграничья», то уже не смогу снова стать независимым». Так и не утвердился в решении, тело пробила мелкая дрожь, вытянув левую руку, оперся о поверхность стола.
Ю Цан-хай сказал: « Я вижу, ты все еще не решил! Нужно просить другого биться вместо тебя, ну, так постучись несколько раз лбом, несколько ударов, что тут трудного?». Он уже заметил, что отношения Линь Пин-чжи и Му Гао-фена довольно необычные, очевидно, что Му Гао-фэн вовсе не является его настоящим дедушкой, иначе отчего он называет его «цяньбэй» – «старшее поколение», и до сих пор не назвал «йейе» - дедушкой?». Му Гао-фэн тоже не мог приказывать собственному внуку совершать земные поклоны.
Он специально произнес эти слова, так как хотел разозлить Линь Пин-чжи, и вынудить его драться самому, это было бы для него возможностью уйти от боя с Му Гао-фэном.
Мысли Линь Пин-чжи полетели еще быстрее, он вспомнил все унижения, которые получило охранное бюро «Могущество Фуцзяни» от клана Цинчэн за эти прошедшие дни, каждая сцена позора и унижения одна за другой, снова и снова приходили в его памяти, он решил: «Если великий муж в малом не вытерпит, то великие планы совершенно расстроятся, если я решил в будущем снова стать гордым и непреклонным, что с того, что сегодня мне придется получить еще немного унижений?» Он тут же развернулся, преклонил колени перед Му Гао-фэном, неоднократно стукнул головой, говоря: «Дедушка, этот Ю Цан-хай без меры убивает невинных, грабит имущество, среди людей мира боевых искусств каждый должен его казнить. Прошу тебя осуществить справедливость, убрать с рек и озер это великое бедствие».
Му Гао-фэн и Ю Цан-хай оба не могли предположить, что этот молодой горбун, только что, будучи захвачен Ю Цан-хаем, и принуждаемый его внутренней силой, от начала до конца непреклонно терпевший, и по-видимому, обладающий твердым характером, откуда им было знать, что он неожиданно осмелится, стуча головой по полу, умолять – тем боле в присутствии столь великого множества людей. Среди собрания героев все сначала полагали, что молодой горбун является внуком Му Гао-фэна, а теперь они решили, что он не родной его внук, а внук-последователь, нечто вроде внучатого племянника-ученика. Сейчас Му Гао-фэн только что признал, что данный человек не имеет к нему никакого родства, однако Ю Цан-хай, хоть и видел, что их отношения готовы вот-вот разорваться, но все равно не мог угадать, что объединяет этих двоих. Только когда Линь Пин-чжи вымолвил «Дедушка», а это прозвучало крайне принужденно, Ю Цан-хай решил, что это было сказано только из страха потерять жизнь. Му Гао-фэн хохотнул пару раз, и произнес: «Хороший внучек, послушный внучек, ну что? Мы и правда хотим немножко позабавиться?»
На словах он хвалил Линь Пин-чжи, но его лицо было направлено на Ю Цан-хая, и выходило, что слова «Хороший внучек, послушный внучек» были обращены именно к нему.
Ю Цан-хай разозлился еще сильнее, но он знал, что сегодняшний бой связан не только с его собственной жизнью и смертью, гибелью или спасением, но и имеет еще большее отношение к фракции Цинчэн, ее возвышению или падению, славе или позору. Он втайне сосредоточился, привел себя в полную готовность к бою, равнодушно рассмеялся, и произнес: «Преждерожденный господин Му имеет намерение перед всеми собравшимися друзьями побахвалиться своим несравненным в мире волшебным мастерством, хочет нам новые горизонты раскрыть, несчастный даос осознает, что «риск для жизни сопровождает благородного мужа».
Му Гао-фэн только что двумя хлопками по плечу сотряс его руку, Ю Цан-хай уже знал, сколь могуча его внутренняя сила, и сколь она подавляющая, он уже столкнулся с его атакой лицом к лицу, это было словно удар грома, этот горбун бьет словно «сдвигает горы и засыпает моря», он подумал: «Чувствуется, что этот горбун очень тщеславен, он захочет сразу победить меня, наверняка будет поспешно атаковать, я первые сто схваток буду только защищаться, а атаковать не буду, сначала займу неприступную позицию, а после ста приемов смогу обнаружить его недостатки».
Му Гао-Фэн видел, что стоящий перед ним маленький даос телом был похож на ребенка, в руки взять, так весит не более восьмидесяти цзиней, однако занимает позицию, будто непоколебимая скала, имеет уверенность в себе, соответствующую энергии главы клана, очевидно, что внутренняя сила обильная и весьма глубокая, подумал: «Этот маленький даос, оказывается, имеет навыки магического искусства, превосходит своих предшественников, великих мастеров фракции Цинчэн, раз этот коровий нос стал руководителем клана, уж точно он не является слабаком. Горбуну сегодня нельзя позориться, «опрокинуть лодку в сточной канаве», вся эта героическая слава – что плата текущей водой». Он всегда был крайне осторожен, и сейчас не смел опрометчиво применять приемы.
Пока они вдвоем собирались с силами, находясь на грани столкновения, внезапно раздался громкий звук, из задних рядов вылетели двое человек, и с грохотом рухнули на пол, распластались, и замерли без движения. Эти двое были одеты в зеленые халаты, и на заднем месте у каждого отчетливо выделялся след стопы. Тут раздался чистый девичий голосок: «Это прием - «Пойди к заднице, и дикий гусь свалится на песок» – семейное мастерство фракции Цинчэн!»
Ю Цан-хай пришел в великий гнев, повернул голову, не успел четко рассмотреть, кто произнес эти слова, определил, откуда пришел звук, молниеносно метнулся туда, заметил стоящую поодаль девочку в зеленой рубашке, вытянул свою руку, и схватил ее за запястье.
Девочка издала вопль: «Мама!», и разревелась в полный голос. Ю Цан-хай испугался, сначала он услышал, как она произнесла позорные слова, рассвирепел, не обдумал все тщательно, решил, что с этими двумя учениками фракции Цинчэн снова произошло то же самое, и это точно связано с этой девочкой, схватил ее весьма сильно, и услышал ее рыдания. Тут же подумал, что этот человек не более, как маленькая девочка, как ее можно руками-то трогать, да еще перед героями Поднебесной, разве это не огромная ошибка для руководителя клана Цинчэн? Поспешно убрал руки. Но знал ли он, что эта девочка будет плакать все громче, крича: «Ты захватом мне кость сломал, мамочка, у меня запястье сломано! Ву, Ву, как больно, как больно! Ву! Ву!»
Руководитель клана Цинчэн прошел через сотни схваток, несчетное число раз справлялся с бурями и волнениями, однако в такую неловкую ситуацию никогда раньше не попадал, он видел, что на него направлены сотни взглядов, и все эти взгляды были полны порицания и даже презрения. Его лицо невольно вспыхнуло огнем, руки и ноги ослабли, он проговорил тихим голосом: «Не плачь, не плачь, рука не сломана, не может быть сломана». Но девочка рыдая, говорила: «Сломал уже, ты людей обижаешь, большой человек ребенка побил, как не стыдно! Ай-йо, как больно! Ву-ву-ву, ву-ву-ву!»
Люди, увидев эту девочку лет тринадцати – четырнадцати, одетую в изумрудно-зеленую одежду, со снежно-белой кожей, с лицом идеальной формы, почти прозрачным, и очень миловидным, не смогли не испытать сочувствия к ней. Несколько грубиянов уже принялись кричать: «Поколотим коровьего носа!», «Насмерть забьем коротышку-даоса!» Ю Цан-хай попал в предельно плачевное положение, он понимал, что вызвал всеобщее возмущение, не смел оправдываться, шепотом произнес: «Маленькая младшая сестренка, не плачь, прости. Я посмотрю на твое запястье, дай взглянуть, есть рана или нет?». Говоря это, он собирался подтянуть ее рукав. Девочка закричала: «Нет, нет, не тронь меня. Мама, мама, этот коротышка даос сломал мне запястье!»
Ю Цан-хай уже чувствовал безнадежность своего положения, когда из толпы людей вышел некто в темно-синем халате, это был Фан Жэнь-чжи, самый смекалистый в клане Цинчэн. Он обратился к девочке: «Маленькая девочка притворяется, рука моего учителя даже рукава твоей одежды не повредила, как мог он тебе запястье сломать?» Та девочка закричала: «Мама, опять какой-то человек хочет побить меня!»
Госпожа-наставница Дин И со стороны глядела уже в великом гневе, выскочила вперед, и влепила Фан Жень-чжи оплеуху, закричав: «Большой над маленькой издевается, бесстыжий!». Фан Жэнь-чжи, вытянув руки, хотел защититься, Дин И быстро выставила правую руку, захватила его ладонь, нажала сверху предплечьем левой руки, и стала давить в промежуток между его плечом и предплечьем – прямо на локтевой сустав, и в этот раз давила действительно сильно – рука Фан Жэнь-чжи едва не оказалась сломанной.
Ю Цан-хай развернулся, и ткнул пальцем Дин И в спину напротив сердца, Дин И тут же отпустила Фан Жэнь-чжи, и пошла в контратаку с ударом. Ю Цан-хай не желал с ней биться, проговорил: «Виноват!» – и отпрыгнул на два шага назад.
Дин И взяла руку маленькой девочки, мягким голосом сказала: «Хорошее дитя, где болит? Дай мне посмотреть, я тебя полечу». Едва коснулась ее руки, вовсе не сломанной, и поначалу успокоилась, подтянула ее рукав, и тут же увидела на снежно-белой и нежно-розовой округлой ручке совершенно отчетливые темно-синие следы четырех пальцев. Дин И пришла в ярость, и заорала на Фан Жэнь-чжи: «Ничтожное отродье! Если твой шифу не касался ее руки, так кто же ей так руку придавил, что вот эти четыре пальца отпечатались?»
Маленькая девочка сказала: «Черепаха придавила, черепаха придавила!». Она и говорила, и пальцем указывала на спину Ю Цан-хая. И в этот момент толпа присутствующих там героев зашлась в неудержимом хохоте, некоторые, смеясь, выпрыскивали находящийся во рту чай, некоторые от хохота перегибались в пояснице, раскаты смеха прокатывались по всему большому залу. Ю Цан-хай не знал, отчего все смеются, решил, что маленькая девочка обругала его черепахой, это не более, чем детская обида, ну, не сдержала бранного слова, что тут смешного? Но, однако, хохочет каждый – это весьма неловкое положение. Фан Жэнь-чжи выскочил вперед, бросился к спине Ю Цан-хая, отклеил с его одежды лист бумаги и скомкал в руке. Ю Цан-хай взял его, развернул, бросил взгляд, и увидел, что на листке нарисована большая черепаха – разумеется, та девочка наклеила ее ему на спину. Ю Цан-хай оскорбился, под сердце закрался холодок: «Разумеется, эту черепаху нарисовали заранее. Кто-то другой решил на спину мне это повесить. Абсолютно невозможно, совершенно точно, пока эта девочка в крик плакала, я был в растерянности, и мне это было на спину наклеено, таким образом выходит, это втайне сделал кто-то из взрослых». Поискав глазами, кинул взгляд на Лю Чжэн-фэна, подумав: «Это девочка из семьи Лю, оказывается, Лю Чжэн-фэн втайне решил мне напакостить».
Лю Чжэн-фэн, заметив этот его взгляд, тут же все понял, что тот его самого пытается обвинить, сразу выступил вперед, и обратился к девочке: «Маленькая младшая сестренка. ты из какой семьи? Где твои мама и папа?». Этим двумя фразами, он во-первых хотел показать Ю Цан-хаю, во-вторых, у него самого возникли сильные сомнения, он захотел узнать, кто привел сюда эту девочку.
Девочка произнесла: «Мои папа и мама ушли по делам, велели мне сидеть тихо и послушно, сказали, что будет представление, два человека будут летать, а потом замрут без движения, нужно сказать, что это домашнее искусство клана Цинчен, объявить, что это знаменитый прием «Пойди к заднице, и дикий гусь упадет на песок» - это и вправду было очень красиво!» Сказав это, она захлопала в ладоши. На ее лице по-прежнему драгоценными жемчужинами блестели слезы, но сейчас, когда она смеялась, это придавало ей необыкновенный сияющий блеск. Все, кто это видел, невольно развеселились – фракция Цинчен всем известна своим коварством, а вот сейчас двое учеников этого клана по-прежнему валяются задницей к небу, с четкими отпечатками стоп на задних местах, обнаруживая огромный позор для всего клана Цинчэн.
Ю Цан-хай протянул руку, и похлопал одного из учеников по спине, определил, что у обоих заблокированы точки движения энергии, точно так же, как до этого у Шэнь Жэнь-цзюня и Цзи Жэнь-туна, собрался было выводить внутреннюю силу чтобы раскрыть заблокированные точки, но момент был неподходящим – мало того, что Му Гао-фэн со стороны глазел, аки тигр на добычу, так еще рядом затаился великий враг, в это время совершенно невозможно истощать внутреннюю энергию чтобы разблокировать точки ученика. Он тихо обратился к Фан Жэнь-чжи: «Сперва отнесем их отсюда». Фан Жэнь-чжи сделал знак товарищам, и несколько учеников фракции Цинчэн стремительно подбежали, и вынесли из зала своих двоих сотоварищей.
Девочка внезапно сказала громким голосом: «Во фракции Цинчэн действительно много людей! Один человек свалился, как дикий гусь на песок, так двое тащат! Двое свалятся, как дикие гуси на песок, так тащат четверо». Лицо у Ю Цан-хая приобрело стальной оттенок, он обратился к девочке: «Какая фамилия у твоего папы? Эти слова тебя папа научил говорить?» Ему показалось, что сказанные этой девочкой две фразы содержат скрытое коварство, если только не старшие научили ее, она ведь маленькая, точно не могла так хитро выразиться. И еще подумал: «какой еще прием «пойти к заднице, и дикий гусь свалится на песок», это ведь малявка Лин-ху Чун такую глупость выдумал, скорее всего, клан горы Хуашань не сердится на Лин-ху Чуна за то, что он убил Жэнь-цзе, хотят вступить с моим кланом Цинчэн в соперничество. Человек, который заблокировал точки, обладает высочайшим уровнем боевого мастерства, неужели... неужто это глава клана горы Хуашань Юэ Бу-цюнь тайно вредит мне?» Подумав о Юэ Бу-цюне, он втайне рассчитал, что не только этот человек сам по себе необыкновенный, так еще их кланы меча пяти твердынь связаны в союз, если они сейчас вместе начнут действовать, клану Цинчен не избежать поражения. Учтя эти соображения, он невольно изменился в лице.
Но девочка не ответив на его вопрос, рассмеялась и заговорила: «Дважды один – два, дважды два – четыре, дважды три – шесть, дважды четыре – восемь, дважды пять – десять...», – и без запинки прочитала всю таблицу умножения до девятью девять. Ю Цан-хай сказал: «Я тебя спрашиваю!» Голос был очень строгий и серьезный. Девочка растянула рот, всхлипнула, и снова принялась рыдать, спрятала лицо на груди у Дин И. Дин И легонько похлопала ее по спинке, успокаивая ее, произнесла: «Не бойся! Послушный ребенок, не бойся». Повернув голову к Ю Цан-хаю, сказала: «Ты зачем своей свирепостью запугиваешь ребенка?» Ю Цан-хай хмыкнул, подумав в сердце своем: «Кланы меча пяти твердынь сегодня все вместе на меня напирают, нужно быть очень осторожным».
Девочка подняла голову с груди Дин И, и, смеясь, сказала: «Госпожа учительница, дважды два – четыре, два человека из клана Цинчен показали прием «пойди к заднице и дикий гусь свалится на песок» – четверо тащат, дважды три – шесть, три человека показали прием «пойди к заднице и дикий гусь свалится на песок» – шестеро тащат, дважды четыре – восемь...» – больше говорить не стала, и все рассмеялись.
Все присутствующие чувствовали, что эта маленькая девочка по поводу и без поводу бросающаяся в слезы, после слез внезапно заходящаяся в смехе, так внезапно плачущая, внезапно смеющаяся, изначально казалась девочкой лет семи-восьми, а сейчас она казалась уже лет на тринадцать – четырнадцать, впрочем ее рост был еще выше, кроме того, каждое ее слово было наполнено скрытым издевательством над Ю Цан-хаем, очевидно, что это не было словами невинного ребенка, кто-то со стороны тайно давал ей указания, это было абсолютно несомненно.
Ю Цан-хай громким голосом произнес: «Великий муж действует открыто и честно, что за уважаемый друг не выходит к убогому даосу, можно уже показаться, что за манера – чертовой украдкой голову спрятать, а хвост выставить, подстрекать маленького ребенка говорить эти неприличные слова, и это считается быть героем и настоящим китайским парнем?» Хотя его рост был маленьким, но эти слова выходили из его даньтяня , срединная энергия бурлила, аж в ушах звенело. Толпа героев услышав это, невольно прониклись уважением, изменив первоначальный легковесный взгляд на этого человека. Когда он закончил говорить, в зале установилась мертвая тишина, и никто не дал ему ответа.
Прошло достаточно времени, и девочка вдруг сказала: «Госпожа учительница, он спрашивает, в какой школе есть настоящие герои и храбрые китайские парни? А в его клане Цинчэн они есть?» Дин И была из поколения старших мастеров клана северная Хэншань, хотя и была недовольна кланом Цинчэн, не хотела при всех порицать какой-либо клан, и ответила уклончиво: «Фракция Цинчэн... Предшествующие поколения клана Цинчэн имели множество героев и храбрецов». Та девочка вновь спросила: «Ну а сейчас? Остались еще герои и храбрецы, или нет?» Дин И, сделав над собой усилие, обратилась к Ю Цан-хаю: «Ты спроси у самого главы фракции Цинчэн, у самого даосского наставника!» Та девочка сказала: «Глава фракции Цинчэн, даосский наставник, предположим, что человек получил тяжелые ранения, даже двинуться не мог, однако нашелся другой человек, который стал на него нападать. Скажи, этот парень, который пользуется тем, что другой попал в трудное положение, может считаться героем и храбрецом, или нет?»
Сердце у Ю Цан-хая екнуло, он сообразил: «Так это оказывается, клан Хуашань!». До этого в украшенном цветами зале люди услыхали, как И Линь рассказывала, что Луо Жэнь-цзе убил Линь-ху Чуна, все полностью решили: «Неужели эта маленькая девочка имеет связь с кланом Хуашань?» Лао Дэ-нуо однако подумал: «Эта маленькая девочка говорит такие слова, совершенно очевидно, из-за того, что она обижена за большого старшего брата. Однако, кто же она?». Он, чтобы не нанести душевную рану маленькой младшей сестре, в этой спешке не стал рассказывать товарищам новость о смерти большого старшего брата.
И Линь тряслась всем телом, ее сердце было преисполнено беспредельной благодарностью к этой маленькой девочке. Точно такими же словами, она и сама раньше хотела обвинить Ю Цан-хая, только ее характер был очень мягкий и добрый, да еще и всегда почтительный. Как можно было говорить, что Ю Цан-хай уважаемый мастер старшего поколения, эти слова еще не были до конца произнесены, в этот момент та маленькая девочка сказала то, что было у нее на сердце, она не вытерпела держать сознание в безучастном состоянии, и слезы ручьями полились из ее глаз.
Ю Цан-хай спросил тихим затаенным голосом: «Эту фразу тебя кто подучил говорить?». Девочка произнесла: «В клане Цинчэн есть такой Луо Жэнь-цзе – это не ученик ли самого наставника клана? Он видел человека с тяжелыми ранениями, этот тяжело раненный был необычайно хорошим человеком, этот Луо Жэнь-цзе ему не пришел на помощь, наоборот, пронзил мечом. Скажи, является ли этот Луо Жэнь-цзе героем и храбрецом, или нет? Это наставник вашего клана так обучал его рыцарскому пути клана Цинчэн?». Хотя эти несколько слов вышли изо рта маленькой девочки, но она сказала это ловко и расторопно, с угрожающим смыслом. Ю Цан-хай не нашел слов в ответ, снова строгим голосом произнес: «В конце концов, кто велел тебе спрашивать меня? Твой отец принадлежит к фракции Хуашань – так или нет?»
Та маленькая девочка, обернувшись к Дин И, спросила: «Госпожа учительница, он так запугивает маленькую девочку, совершенно очевидно, он считается великим мужем? Считается или нет героем и храбрецом?». Дин И хмыкнула. произнесла: «Вот этого я бы как раз не сказала».
Присутствующие, чем больше слушали, тем больше удивлялись. Сказанное этой девочкой ранее, скорее всего было заранее выучено ей от взрослых, но она только что задала пару вопросов, и совершенно очевидно, подловила Ю Цан-хая на его словах, задала вопросы своевременные и точные, очень острые, откликаясь на ситуацию, сама говорила, хоть она и выглядела. как маленькая девочка, а оказалась очень крутой.
И Линь, глядя через пелену слез, взглянула на размытый силуэт этой девочки, и в ее сердце шевельнулась мысль: «Я уже где-то видела эту маленькую младшую сестренку, но где же я ее могла увидеть?» Задумалась, наклонив голову набок, и через некоторое время вспомнила: «Точно, вчера днем, в заведении «Возвращение диких гусей», она там тоже была». Сцены вчерашнего дня постепенно стали выходить из тумана и проясняться в ее памяти. Вчера поутру Тянь Бо-гуан принудил ее подняться в питейное заведение, там уже было множество людей, сидящих за семью или восемью столами. Потом двое людей из клана горы Тайшань затеяли побоище, и Тянь Бо-гуан насмерть зарубил одного из них. Толпа посетителей с криками разбежалась в испуге, официанты не смели выходить с блюдами и вином. Однако на углу улицы за маленьким столиком остался сидеть буддийский монах высокого роста и весьма крупного телосложения, за другим маленьким столиком сидели двое. Когда Лин-ху Чун был убит, она сама убежала из здания, а хэшан и те двое не уходили от начала и до конца. В тот момент она была предельно испугана, среди всего этого потока событий, как могла она обратить внимание на этого высокого и могучего монаха и еще двоих, а сейчас, когда она увидела со спины силуэт этой девочки, в ее мозгу восстановился полустертый образ. Она совершенно отчетливо вспомнила тех людей, что вчера сидели за маленьким столиком. Среди них как раз и была эта маленькая девочка. Она сидела спиной – потому-то и запомнился ее силуэт, вчера она была одета в светло-желтую рубашку, а сейчас на ней рубашка зеленого цвета, и если бы она сейчас не повернулась спиной, вспомнить ее было бы невозможно.
Однако кто был второй человек? Она помнила только, что это был мужчина, это было абсолютно точно, но старый или молодой, как одет – это вспомнить было совершенно невозможно. К тому же, она вспомнила, как этот хэшан пил вино, а потом, когда Лин-ху Чун хитростью заставил противника признать поражение, тот огромный хэшан громко расхохотался, а эта маленькая девочка тоже рассмеялась, ее звонкий смех как будто снова зазвенел в ушах И Линь – точно, это она! На самом деле она! Но кто был этот огромный хэшан? И как хэшан мог пить вино?
Чувства и мысли И Линь целиком погрузились в картины вчерашнего дня, перед ее глазами будто наяву вновь появилась улыбка Лин-ху Чуна, когда он находился на последнем пределе перед смертью, вспомнила, как ему удалось обманом заставить Луо Жэнь-цзе приблизиться, и как он пронзил своего врага, пробив мечом его подбрюшье. Она обхватила мертвое тело Лин-ху Чуна, спотыкаясь и падая, спустилась из заведения. Все ее сердце было переполнено чувством потери, она сама не осознавала, где находится, не осознавая себя, вышла за городские ворота, не осознавая себя, беспорядочно блуждала... только чувствовала, как тело в ее объятиях постепенно остывает. Она ни капли не чувствовала тяжести, и скорби тоже не чувствовала, и совершенно не представляла, в какое место нужно нести это тело. Вдруг она пришла к берегу пруда, заросшего лотосами, лотосы раскрылись, полные яркой, свежей и волнующей красоты, ей будто молотом ударило в грудь, она не устояла на ногах и рухнула вместе с телом Лин-ху Чуна, и провалилась в обморок.
Постепенно сознание ее мало-помалу прояснилось, она почувствовала, что лучи солнца слепят ей глаза, она поспешно вытянула руки, чтобы обхватить тело, но ее руки схватили лишь пустоту. Она в страхе вскочила, увидела, что по-прежнему находится на берегу заросшего лотосами пруда, лотосы по-прежнему были прекрасны и волнующи, но только мертвое тело Лин-ху Чуна исчезло без тени и следа. Лотосовый пруд был очень мелкий, она залезла в воду, и пошарила там руками, но нигде не нашла никаких следов. Таким образом, она пошла в город Хэншань, спрашивая дорогу в дворец Лю, разыскала шифу, ни на миг, ни на секунду не переставая думать: «Куда делось тело большого старшего брата Лин-ху? Может, прохожие люди его унесли? Вдруг бросили его диким зверям на растерзание? Думала, что он ради нее жизнью пожертвовал, а она даже о его теле не смогла позаботиться, если он действительно стал пищей для диких зверей, она сама тогда и жить не захочет. Но на самом деле, если бы тело Лин-ху Чуна нашлось в полной и абсолютной сохранности, она бы все равно не захотела жить.
Внезапно в этот миг в самой глубине ее сердца, тайно стала пробираться одна мысль, которую ранее она не осмеливалась обдумывать. Когда эта мысль появлялась раньше, она всегда подавляла ее, думая в глубине сердца: «Почему я так неспокойна? Как можно так разбрасываться глупыми мыслями и хаотическими желаниями? Это совершенный абсурд, это никак невозможно! Нет, так точно не пойдет». Однако на этот раз, эту мысль подавить не удалось. В ее сердце совершенно ясно и четко открылось: «Когда я шла, обнимая мертвое тело Лин-ху дагэ, в моем сердце было полное спокойствие и умиротворенность, даже было немного радостно, будто находилась на занятии сидячей медитацией , в сердце почему бы не подумать, что я хотела бы всю жизнь, обнимая его тело, идти по дороге куда глаза глядят, не встречая ни одного человека, вечно, без остановки и без отдыха. Что уж говорить о том, что мне хотелось бы просто найти его тело, для чего? Нестерпимо, что его тело сгрызут дикие звери? Нет! Не правильно. Я хотела бы, обнимая его тело, и дальше беспорядочно блуждать по дороге, и тихо остановиться у пруда, заросшего лотосами. Почему у меня закружилась голова? Уж лучше бы умереть! Я не должна так думать, шифу не одобрит, Будда тоже не позволяет, это дьявольские мысли, я не должна поддаваться дьявольским мыслям. Однако, однако, где же тело Лин-ху Дагэ?» В ее сердце царила полная путаница, она то вновь видела как уголки рта Лин-ху Чуна расплываются в улыбке, но в совершенно равнодушной улыбке, то она видела как он вновь проклинает ее: «Приносящая несчастья маленькая монашка!», с совершенно равнодушным и надменным лицом. У нее в груди возникла боль, будто сердце резали ножами...
И в этот момент вновь зазвенел голос Ю Цан-хая: Лао Дэ-нуо, эта маленькая девочка принадлежит к вашей фракции Хуашань, так или нет?» Лао Дэ-нуо отвечал: «Нет, эту маленькую сестренку дицзы впервые сегодня увидел, она не принадлежит к нашей ничтожной фракции». Ю Цан-хай сказал: Хорошо, ты не признал, будем так и считать». Внезапно взмахнул рукой, сверкнул зеленый луч, и он швырнул в И Линь метательную стрелку, закричав: «Маленькая наставница, посмотри, что это?» И Линь замерла в оцепенении, она никак не ожидала, что Ю Цан-хай решиться бросить в нее скрытое оружие, в сердце внезапно всколыхнулась мысль: «Он меня убьет, и это лучше всего, я сама жить не хочу, он убьет меня – тем лучше!». В сердце своем решила и на полволоска не отклоняться, глазами видела, как летящая стрелка медленно-медленно приближается к ней, несколько человек разом закричали: «Берегись, скрытое оружие!». Неизвестно почему, она наоборот, чувствовала невыразимое спокойствие и радость, ощущала, что жизнь в этом мире полна горечи, невыносимого одиночества и заброшенности, она сама себя была готова убить этой летящей стрелкой, она и в самом деле желала этого.
Дин И легонько оттолкнула маленькую девочку, в прыжке полетела вперед, оказавшись перед телом И Линь. Несмотря на то, что она «годами была подобна старому дракону», этот прыжок оказался удивительно быстрым, хоть эта метательная стрелка летела достаточно медленно, но все-таки это было скрытое оружие – Дин И «начала позже, первой достигла», и на самом деле, могла поймать ее рукой. Было видно, как госпожа-наставница Дин И протягивает руку, чтобы схватить стрелку, разве могла она предположить, что, не долетев до нее двух локтей, железная стрелка потеряет высоту, и с громким хлопком упадет на пол. Протянутая рука Дин И схватила пустоту. получилось, что она перед всеми не смогла провести прием, и ее лицо невольно мало-помалу стало наливаться красным, однако она снова не смогла выплеснуть свой гнев. Как раз в этот момент она увидела, как Ю Цан-хай вновь взмахнул рукой, бросив комок бумаги в лицо той девочки. Этот комок бумаги был сделан из того листа, на котором была нарисована черепаха. Дин И догадалась: «Этот коровий нос затем метнул стрелку, чтобы заставить меня отойти, он вовсе не хотел повредить И Линь».
Было видно, что этот маленький комок бумаги был запущен с большой силой и скоростью, еще более опасно, чем брошенная только что летящая стрелка, в этот бросок была вложена немалая внутренняя сила. Бросок был направлен девочке в лицо, не было никаких гарантий, что она не будет ранена. В это время Дин И была подле И Линь, в этот раз была не смертельная опасность, она не бросилась немедленно на помощь, только крикнуть успела «Ты» – одно слово – как увидела. что та девочка присела, и плача, закричала: «Мама, мама, меня убить хотят!». Этот уход вниз был таким своевременным, что она легко уклонилась от брошенного комка бумаги. Было совершенно очевидно. что ее тело имеет боевые навыки, но она их пытается скрыть.
Всем это показалось очень смешным. Ю Цан-хай чувствовал, что не может снова преследовать девочку, он подозревал, что этот клубок загадок будет очень нелегко распутать.
Госпожа-наставница Дин И, видя смущение на лице Ю Цан-хая, втайне посмеивалась, в сердце своем думая, что фракция Цинчэн достаточно опозорилась, не желая больше с ним связываться, обратилась к И Линь: «И Линь, родители этой девочки ушли неизвестно куда, помоги ей их найти, нельзя чтобы она оставалась без заботы, проследи, чтобы ее не обижали». И Линь ответила: «Слушаюсь!», пошла, и повела девочку за руку. Девочка рассмеялась, и они вместе покинули зал.
Ю Цан-хай издал ледяной смешок, не стал снова обращать на это внимания, повернул голову и уставился на Му Гао-фэна.
«Тянь сюн, я не буду с этой монашкой разговаривать». «Сюн» - Старший брат, древний иероглиф, более уважительный и официальный, чем «гэ».
«Станешь хэшаном» - буддийским монахом.
Коровий нос – презрительнаяя кличка даосских монахов.
«Покрываешь лицо золотом» - одеваешь золотую маску на мертвого, даруешь посмертную славу.
«Парфянскими стрелами», изподтишка.
«Да еще и с поклоном попрошу у нее прощения» – Поклон «И» – стоя со сложением рук перед грудью.
«Коровий нос» – презрительная кличка даосов.
Он настойчиво побуждает Лин-ху Чуна найти более безопасный способ соревнования, в котором бы Тянь Бо-гуан мог бы ему позволить выиграть без потери лица для себя, например, в винопитии и пр.
Одиночная сабля - дань-дао. Самая короткая из сабель, изогнутая или прямая, очень тяжелая. В отличии от меча, наносит преимущественно рубящие удары, требующие большей физической силы.
Младшим братом последователем – То есть учеником.
Тай Цзянь имеет два значения: «Великий Надзиратель» – древняя должность чиновника, и «евнух» – надзиратель за гаремом.
Лес воинов – «Улинь» – сообщество людей, причастных к боевым искусствам.
Дунфан переводится как «Восток».
Бу Бай - «Непобедимый».
«Сюн» - древний иероглиф – «Старший брат», несколько более официально и уважительно, чем «гэ». «Гэ» - несколько ближе к семейному применению, чуть менее официально, это более современный иероглиф.
«Да гэ» - большой старший брат.
«Дицзы» - в разговоре между собой ученица называет себя «дицзы» - «младший брат», «ученик», а свою наставницу – «шифу» - «отец-наставник». В разговоре с внешними людьми они не используют таких именований.
Сяошимэй - Маленькая младшая сестра-наставница.
Шиди – младший брат-наставник. Ди – младший брат.
«Руки развязать» - сходить по нужде. Выражение происходит от обычая, когда конвоируемому развязывали руки только в момент посещения туалета.
В оригинале: «Гудао жэ чан» - «по старинному пути горячие кишки» - старая идиома, соответствующая нашему «горячему и справедливому сердцу».
Цинна – раздел ушу. в котором изучаются захваты, удушения, и болевые приемы.
Даньтянь – «киноварное поле» место ссоссрдоточения внутренней энергии в низу живота.
«будто находилась на занятии сидячей медитацией» - цзо гун ке – дословно: «на уроке сидячего делания».
Дицзы – ученик, дословно: «младший брат».
----------------------------------------------
Дорогие читатели! Я с огромным удовольствием перевожу для вас этот культовый роман классика китайской литературы Цзинь Юна.
Вы можете прочесть мои переводы и мои собственные книги на этом сервере совершенно бесплатно. Порекомендуйте мои страницы друзьям.
Для тех, кто хочет изучать китайский язык, я выкладываю много обучающих материалов по китайскому языку и культуре в сообществе "Веер и меч" Вконтакте.
Сообщество В контакте: Веер и меч. http://vk.com/club58815721
С огромным уважением,
Алексей Юрьевич Кузьмин.