Весть о восстании служилых людей в Енисейске скоро докатилась до Тобольска. Сибирские власти не на шутку обеспокоились. Несмотря на наступившую зиму для сыска над бунтовщиками в Енисейск был спешно направлен сын боярский Борис Аршинский с отрядом служилых людей под командой вновь назначенного в острог стрелецкого сотника Петра Бекетова.
Казаки стали жаловаться на своевольства воеводы. В ходе следствия выяснилось, что во многих неправедных делах воеводы замешан и бывший в это время в походе Максим Перфильев. Согласно чьей-то челобитной его обвиняли еще и в том, что он «во грехе жил с чужой женой».
Допрос показал, что насильства не было, и жёнка недавно утонувшего в Оби сотника жила с Перфильевым полюбовно, когда муж её пребывал в походах. Дело, в общем-то, хотя и греховное, но не редкое, не дававшее повода для сыска и наказания, если бы не письменная жалоба. А тут, – челобитная. Да еще кто-то из казаков сказал, что по острогу ходят слухи будто Максим заставил попа Кирилла тайно обвенчать их. Это при живой то Максимовой жене. Аршинский не посмел оставить такое дело без рассмотрения в Тобольске. Стали ждать возвращения Перфильева.
Поход его оказался кровавым. В низовьях Ангары в стычке с тунгусами князца Тасея казаки потеряли 10 человек, был ранен и сам атаман. Но отряду все же удалось прорваться к Енисею. Несмотря на проводимый сыск, Перфильев чувствовал себя героем, смотрел на новоприбывших свысока.
- Как же ты, атаман, казаков-то не уберег, – спросил его Аршинский, - рази можно постольку людей терять?
- На то он и боевой поход, на то и служба государева, - ничуть не смутившись, ответил Максим Перфильев. - Новую землицу я под руку государеву привел? – он вопросительно и сурово посмотрел на Бориса. - Ясак собрал? Прознал про земли братские? - губы его исказила презрительная усмешка, а в глазах читалось: «чернильная ты душа, что ты понимаешь в этом деле, приехал в кляузах разбираться, вот в них и разбирайся».
- Тунгусов Тасеевых тоже покрошили и постреляли немало, будут теперь усторожливее, - мстительно усмехнулся атаман, - к острогу то уж идти не посмеют. У меня к ним давний счет, - ткнул перстом на корявый шрам на щеке – след тунгусской стрелы. - Ну, а что на том деле казаки головы свои сложили, на то божья воля, - Максим опустил глаза. Помолчав, закончил: царство им небесное и упокой души, – истово перекрестился.
Сотник Бекетов стоял возле Аршинского, слушал атамана и не мог разобраться в своих чувствах. Он не мог не восхищаться смелостью и спокойствием этого человека, его боевым опытом, о котором был немало наслышан. Вместе с тем не мог не почувствовать неприязни к этому человеку за высокомерие, с каким он разговаривал, непомерную грубость и жестокость, о которой говорили взбунтовавшиеся казаки, корыстные его дела вкупе с воеводой по хлебной торговле и винному откупу, открывшиеся в ходе иска. Да и страсть этого, уже не молодого человека к бабьим юбкам, вызывала в нем чувство, близкое к брезгливости.
Полномочному тобольскому посланнику поведение Перфильева тоже не понравилось. Помятуя о жалобах на него служилых людей, Аршинский решил отдать его до окончания следствия под надзор Петру Бекетову.
Молодой сотник, услышав это, поморщился, - не любил он участвовать в сыскных делах. К тому же прибывший к Енисейскому острогу Андрей Дубенской, недаве, размахивая наказной памятью, требовал с него какой-то судовой инструмент. Тогда ему было недосуг, - отложил на опосля. Надо бы теперь пойти разобраться, о чем речь. А тут вот еще какая докука, - надзор за атаманом. Сведу-ка я его в аманатскую - под надзор стрельцов, - решил сотник.
- Давай, атаман, шагай к аманатской, - негромко проговорил сотник.
- Што? Мне, атаману, в аманатскую? - глаза его сверкнули яростью. - Молод ещё командовать мной! Сопли ишшо не обсохли! – грозно взревел Максим Перфильев, привставая с крыльца и хватаясь за саблю.
Стоявшие рядом стрельцы дружно шагнули к сотнику, тоже взявшись за сабли. Метали взгляд с Перфильева на Бекетова, - что прикажет. Аршинский недоуменно замер на месте. Бунтовавшие казаки сгрудились вокруг него, загалдели вразнобой:
- А мы што тебе говорили.
- Как зверь дикой, чуть што, так плетью, али в зубы.
Казаки, вернувшиеся из похода, молча стояли в стороне, угрюмо глядя на происходившее. Никто не вышел на помощь атаману. Если у кого и мелькнула такая мысль, понимали, видя остервеневших единоострожников и сгрудившихся возле сотника стрельцов, что сила не на их стороне. Враз приберут, и на правеж, - к тобольским воеводам.
Максиму и в самом деле было до слез обидно. После того, как утонул в Оби Поздей Фирсов, воевода Ошанин отправил в Москву челобитную с просьбой назначить на освободившуюся должность его, - Максима Перфильева. Челобитную подписали и несколько казаков. Считая, что Москва в его просьбе не откажет, воевода ждать указа не стал, назначил его сотником своей властью. И, как считал Максим, вполне заслуженно, - ведь никто в Енисейске не имел такого боевого опыта. А тут, на тебе, - Москва прислала сотником в острог этого юнца.
Максим, видимо, забыл или в обиде своей не хотел вспоминать, что он и сам в двадцать лет ходил атаманом к устью реки Таз с отрядом князя Шаховского, который стал потом первым воеводой Мангазеи. И, конечно, не считал тогда, что у него «сопли ишшо не обсохли».
Сотник не дрогнул. Чувствуя, как закипает в нём ярость, шагнул навстречу атаману.
- Вот што, дядя, не шаперься. Не то врежу плетью промеж глаз, - мало не будет, – угрожающе взмахнул черенком с зажатой в кулак плетью.
Атаман сверкнул глазами… и вдруг обмяк. Руки его безвольно повисли, плечи опустились, голова понурилась. Повернувшись, он шаркающей походкой двинулся к аманатской. И каждый подумал, глядя на атамана и шагавшего за ним сотника, - нашла коса на камень.
*
По результатам сыска Аршинский арестовал десятерых зачинщиков восстания во главе с Василием Алексеевым, заковал их в цепи и препроводил в Тобольск, где они были заключены в тюрьму. Вместе с арестованными был отправлен в Тобольск и Максим Перфильев для решения его судьбы тобольскими воеводами.
Атамана Перфильева тобольские воеводы вскоре отпустили. Как ни говори, а казачий атаман, к тому же еще и грамотный. Было у него и немало заслуг. Таких людей в Сибири было немного. Рассмотрев его грехи, тобольские воеводы пожурили атамана за шалости, велели не жесточить служилых людей и отпустили с миром. Однако ж, чтобы утихомирить енисейские страсти, в Енисейск сразу его не отправили, - послали служить к дому - в Сургут.
История же с его венчанием получила продолжение и громкую скандальную огласку. Дело дошло до тобольского архиепископа Макария. Возмущенный владыко, призвав к себе бывшего енисейского воеводу Ошанина с попом Кириллом, устроил им допрос, после чего докладывал государю: «…на очной ставке Андрей Ошанин говорил, как де подьячий Максим с Оленькою сговорились, что ему на Оленьке жениться. Выпись полюбовную написали, и тот де поп Кирилл у них сватом был, и в той записи сговорной руку приложил, и ту де запись Максим себе взял. Поп Кирилл взял с Максима 10 рублей денег, да 10 четей запасу…». При этом архиепископ сетовал, что не удалось допросить самого Максима, отправленного воеводами в Сургут.