(Шаргунов С. А. 1993: Роман. — М.: АСТ, 2013. — 568 с. — (Проза Сергея Шаргунова).
20-летие событий октября 1993 года у нас не столько отметили, сколько вяло, вынужденно пометили. Просто потому, что для публики en masse эти события и 20 лет назад «событиями» не стали. Уже тогда публика поняла, что ничего не решает и не фиг подставлять чуб (у кого он есть), когда паны дерутся. Зрелые современники путают заварухи 91 и 93 годов: где, мол, Ельцин был на танке, а где в бушлате? Когда Белый дом вышел героем, а когда стал изгоем?.. Есть в этом своя мудрость и историческая справедливость. Вопреки даже и очевидным переменам в антураже жизни эти двадцать лет прошли под флагом разочарования — в себе, в своих возможностях влиять на что-либо в «этой» стране. Что ж, в очередной раз 93-й грохнул извечную национальную мячту русака-лежебоки Емели о справедливости и немножко о безотказном щучьем велении.
Что же тут праздновать?
Но так рассуждают те, кому возле усталого «полтинника». У молодых, у тридцатилетних, свой счетец к тем щедрым на солнце раннеоктябрьским денькам. Их тогда детские воспоминания — и свежЕй и требовательней к будущему, то есть, и к нынешнему «сегодня».
Приуроченный (как будто?..) к неславному юбилею роман Сергея Шаргунова «1993. Семейный портрет на фоне горящего дома» — пока самое заметное высказывание о тех днях. Рискну предположить: даже мы, забывчивые «полтинники», и ближайшие наши потомки будем смотреть на события октября 93 года сквозь призму этого романа. Хотя вовсе не только и даже не столько социально-исторический аспект в книге Шаргунова интриговал меня.
А может, не только меня — и автора тоже?..
Скажу честно, предыдущая книжка Сергея Шаргунова («Книга без фотографий») не слишком точно названная «романом», оставила впечатление «остановки в пути». В рецензии на нее я писал: растерянный человек, герой-рассказчик-автор не совсем понимает, «куда ж нам плыть», и вполне честно, несколько даже настойчиво делится с нами этой своей свежей душевной ссадиной. Из всей пестрой книги меня больно куснул лишь сюжет о судьбе семейства Болбасов. Он, при «совке» уважаемый мастер, в 90-е оказывается не у дел, спивается, умирает… Вот муж лежит на смертном одре, а жена в истерике отчаяния рвет над ним фотографии их прежнего счастья, и он смотрит на нее все понимающим и все прощающим, прощальным взглядом.
Какой контрапункт судьбы — и, кажется, с реальной жизни полностью списанный! Из него-то, мнится, и родился следующий роман Шаргунова: вот этот новый, о 93-м годе.
Герой романа Виктор Брянцев в эСэСэСэРе работал на космос, а в муть и рассеяние перестройки вынужден стать электриком в бригаде сантехников. Мужик он по-своему неординарный, хотя сильно пьющий и чувствительно неопрятный. Чистой воды прол пригородный, но из лучших советских ученых-пролов все ж таки. Есть в нем какая-то сила, всегда неожиданная, которой жена Елена побаивается, хоть и дразнит его «ватным богатырем». Отношения в семье Брянцевых далеки от идиллии: тихие измены, полулюбовь-полупривычка, и неизбежное друг с другом соперничество. Дочка Таня залетела после пьяных объятий соседа-бандюжки, который погибнет почти тотчас, а их сын окажется на Болотной 6 мая 2012 года и затем в Матросской Тишине: взыграют бунтарские гены деда. Впрочем, Виктор так и не узнает ни про Танину «беду», ни про внука Петра: в ночь с 3 на 4 октября 93-го он в числе сторонников Верховного Совета ломанется к Останкино и погибнет там от инсульта при виде жены, которая (финал семейного многолетнего противостояния) окажется, ясен пень, на стороне «ельцинистов».
Прищур на сериал в финале, этот полупоклон мелодраме, вы ощутили даже по пересказу. И тем не менее, роман Шаргунова безусловно удался! Автор поднялся на новую ступень, шагнув от себя, от непосредственного своего опыта, «в люди». У него и впрямь вышел полноценный роман с четкими и непростыми характерами, с узнаваемо и поэтично обжитым пространством, с ясной композицией, с авторской идеей, впрочем, выраженной опосредованно и сложно. Массовые сцены у него роскошно достоверны и социально точны.
Да, иногда он ошибается в мелочах (ну не синей, а серой была школьная форма в 1963 году, с. 32). Зато Шаргунов удивительно тонко улавливает главную особенность вчерашних «совков», которая, похоже, сейчас совсем испарилась. Понимаете ли, они (мы) еще не знали двадцать лет назад этого озлобляющего деления на винеров и лузеров, они (мы) ни в коем случае не чувствовали себя забитыми, обреченными неудачниками; они (мы), наивные, были пока на равной ноге с судьбой! Это самоощущение и потеряли мы в октябре 93-го, незаметно для себя. И писатель восстанавливает это подутраченное ощущение, с большой теплотой и пониманием рисуя своих далеко не всегда и во всем приятных героев. Понимаете, они (мы) неущемленные, полноценные, гордые по-своему люди были.
Не в этом ли источник ностальгии нынешних тридцатилетних по СССР?
И все же акценты в романе (сами собой, наверно, или для меня, «полтинничного», скептичного?) расставились так, что чувствуешь изжитость, бесперспективность героя — советского этак богатыря Виктора Брянцева как характера. Почему и «ватный» богатырь-то выходит. В сущности, «ватный» этот не имеет внятной идеологии: и СССР жалко ему, и распятие он целует, и царю, если разжалобят, присягнет, и перед фюрером каблуками щелканет истово. Вчера коммунист, сегодня православный, а завтра кто ж?.. Понятно: ему главное, человеком снова себя почувствовать. Но именно почувствовать, а не осознать. Вера, эмоция, действие — только не мысль! И уж тем паче никакой самокритики: рефлексия лишь вовне направлена. Какое коллективное заблуждение посчитает такой богатырь на вате заманчивым для себя (ах, это заветное словцо: «праведным»?..)
Виктор Брянцев погибнет, но его внук Петр, вышедший на Болотную 6 мая 2012 года, — по сути такой же: знает, что ему не нравится (жлобский режим, несправедливость; а и кто в восторге?). Но снова роковой вопрос: «куда ж нам плыть?». Вожди нынешней оппозиции показаны Шаргуновым так, что доверять им как-то не хочется:
«Сергей (Удальцов?..), похожий на железного дровосека, что-то глухим голосом вещал, жилистый, с обритой головой, в черной ветровке и черных очках. Тут был статный матово-бледный красавец-блондин Алексей (Навальный?..) в голубой рубашке, с неподвижной, как бы приклеенной улыбкой. Над ними, сдобная фигура рука в бок, в безразмерной сырой футболке с полустертым Че Геварой, высился большой писатель Дмитрий (Быков?..), щурился покрасневшим глазами, довольно утирал усы и кудри, точно бы только из бани».
Увы, поневоле вспомнишь главный аргумент нынешнего режима в свою пользу. Они там, в Кремле, давно уж не говорят: «Не верьте: мы хорошие!», а: «Поверьте: придут еще хуже!»
Да, в своей последней вещи Шаргунов пытается быть, прежде всего, объективным и… подчеркнуто «художественным» — без назойливого эстетства, впрочем. Сказалось его увлечение Буниным и В. Катаевым, сказалось отлично! Очевидно его стремление трансформироваться из «писателя социального» в «просто» художника, что в ситуации идейного разброда и шатания есть для автора (и человека) единственно надежная и творчески перспективная соломина.
Но здесь-то, кажется мне, и кроется новое противоречие Сергея Шаргунова. Тот же В. Катаев в любой период творчества вынужден был учитывать допуски советской цензуры, оставаться «политичным» в отношении «политики». Но думается, он был совершенно свободен эстетически (поздний — уж точно): не клонил перед читателем гордой головы. Пускай, дескать, читатель сам до меня дотягивается, если тянется, если эстетом и интеллигентом мнит себя, гадина! Шаргунов (пока?..) не ограничен цензурой политической — напротив, чем острее, тем вроде б и завлекательнее. Но ему, увы, надо быть завлекательным для читателя другого уровня, для читателя, испорченного ТВ-шными сериалами, для читателя, который и Донцову-Полякову, глядишь, «на фазенде» в гамаке пролистнет. То, что он хочет быть услышанным самой широкой публикой, Шаргунов и сам, кажется, говорил…
Вот в чем противоречие: как быть штучным, качественным художником (а Шаргунов именно таков: небанален, пластичен, из штампов допустил — правда, не раз — здесь только автопортретное «брови вразлет») и востребованным широким читателем? Впрочем, не удивлюсь, если мелодраматизм некоторых сцен, ТВ-шная эта самая условная сериальность в развязке сюжетных узлов допускается им не только из расчета, но и просто потому, что все мы этим зараженным воздухом сейчас дышим… Это уже сформированный (отформатированный?..) стиль лишенного большого общего смысла времени, даже если ТВ и не смотришь.
Я вообще не раз повторял слово «сериал», читая (с увлечением!) роман Шаргунова. И диалоги, и мизансцены заточены для того, чтобы именно увидеть их. Просто порой режиссерская разработка, а не «только» литературный текст!
Эта подсознательная нацеленность на сериал сказывается и в недостатках романа. Чрезмерная повторяемость каких-то моментов (однообразные пикировки супругов Брянцевых, прежде всего) успешно составит плоть и мякоть сериала, который и направлен, в первую очередь, на сопереживание, соприсутствие. Пространство романа гораздо быстрее копит материал для осмысления, почему такие повторы именно в романе и неоправданны.
Можно предъявить и претензии к обрисовке характера главного героя. У Шаргунова он вышел очень, очень живым. Вот только «чудинка» в характере Виктора Брянцева больше декларируется, чем пронизывает образ. Равно как и причины (явно многообразные и очень глубокие) «совковости» Брянцева как-то не выстраиваются в перст судьбы, роковым образом указавший ему 3.10.1993 на Белый дом. Не только ж размолвка с женой — нет, еще более глубокий бэкграунд, со всем лирическим пылом воскресший в душе, да и вообще через всю жизнь проходящий! Может, это магнитом тянущий к себе веселый. свойский советский коллективизм, которым пропитано общение защитников Белого дома?.. И все же глубже, глубже, мне кажется: что-то и от «на миру и смерть красна», увы; и от подсознательного понимания собственной исчерпанности?.. Ах, если бы автор побольше сосредоточился на советском прошлом героя, на тех детальках, что спят в памяти, а на самом деле, как пульки, движутся по организму к самому сердцу?.. Но в этом Шаргунова трудно винить: для него внутренняя биография его героя — это все же история, извивы которой разве что переживший ее пройдет безошибочно точно.
Новый роман Сергея Шаргунова — прежде всего, открытие для него самого. Открытие в себе автора, способного написать настоящий качественный роман, прожить жизни других людей, высечь смысл из соприкосновения судеб, не похожих на собственную. И хотя герой его «ватный» советский богатырь Виктор Брянцев гибнет, книга устойчиво жизнелюбива, оптимистична — в отношении писательской судьбы автора. В отношении, может быть, и судьбы родины?..
23.10.2013