На стене над диваном висела картина. Он приобрёл её совсем недавно, и получилось это случайно. В командировке неожиданный ливень загнал его в ближайшее укрытие, которым оказался небольшой художественный магазин-салон. Пережидая дождь, он медленно двигался вдоль стены с вывешенными на ней экспонатами, пока в дальнем углу не увидел небольшое, на первый взгляд неброское полотно. Картина ему сразу же понравилась, и он купил её, потратив на покупку солидную часть своего месячного заработка. Это была работа местной художницы, исполненная в технике мастихином. Картина называлась «Простор». На ней была изображена июньская разнотравная степь с пересекавшей её грунтовой дорогой. Вдали в лёгкой дымке виднелись горы. Небо было слегка затянуто облаками и имело тот едва уловимый розовато-сиреневый оттенок, по которому невозможно определить утро это ещё или уже вечер.
Дома он долго выбирал картине место. Повесил её так, что утренний луч лишь слегка касался картины. В такие минуты картина оживала, и казалось, что в комнату через открытое окно вливается аромат цветущей степи.
Однажды осенним вечером он возвращался с работы. Впереди была авария, и, объезжая образовавшуюся пробку, он свернул в переулок. У автобусной остановки какая-то женщина ловила попутную машину. Он притормозил и остановился. Женщина отрицательно махнула в сторону его стареньких «Жигулей» – мол, проезжай, – но почти сразу же передумала, подошла и открыла дверцу.
– Здравствуйте! Подвезёте?.. – женщина назвала адрес. Он знал этот адрес наизусть... Да и она сама за более чем двадцать лет почти не изменилась. Он кивнул.
– Конечно, садитесь…
Женщина села на заднее сиденье, и они поехали. В салоне негромко играла музыка, и они всю дорогу молчали. У подъезда её дома машина остановилась.
– Сколько я Вам должна?
– Пустяки, не стоит…
– Что ж, спасибо! До свидания…
Она вышла из машины, застучали каблучки, легонько хлопнула дверь подъезда. И сразу же накатила слабость, мелко задрожали руки. Не помнит. Не узнала.
Вдруг бешено захотелось курить. Он никогда не курил, даже не пробовал, но сейчас ему вдруг захотелось достать сигарету, аккуратно размять её в пальцах, поднести к кончику зажигалку и, затянувшись, выпустить дым в окно. Только затем, чтобы успокоиться. Он открыл окно, подставил лицо вечерней осенней прохладе и долго сидел так, задумавшись.
Он помнил всё. Помнил все эти долгие двадцать семь лет. Ему тогда было двадцать четыре, она была моложе на три года. Он был влюблён и счастлив. Она – нет, она просто позволяла себя любить. Тогда ему казалось, что это – не главное, что это поправимо, и всё будет хорошо. Ведь они вместе. Конечно, ей нравилось его внимание, и ей было интересно с ним. Но не более того – и в этом не было ни чьей вины.
Все изменилось в одночасье. Она уехала с подругой на юг, отдыхать, на целый месяц. А он остался ждать. Он ждал. В день её возвращения он приехал с букетом на вокзал. Она была приятно удивлена, даже обрадована, но что-то было не так. Он взял её чемодан, они сели в такси и поехали. Почти всю дорогу они молчали, разговор почему-то не клеился.
Возле подъезда, глядя на букет хризантем в руках, она вдруг сказала:
– Ты знаешь, за целый месяц я ни разу не вспомнила о тебе. Извини… – и она повернулась, чтобы идти.
Поначалу он даже не сразу понял, о чём она. Но когда смысл сказанного дошёл до него, её слова прозвучали приговором. Нет, гром не грянул, и небо не рухнуло на землю, но вокруг вдруг сразу стало пусто. И, уже сознавая никчёмность и банальность вопроса, он спросил:
– Ты кого-то встретила там?
Она обернулась к нему, взглянула прямо в глаза и медленно, почти без интонаций, произнесла:
– Если я кого-нибудь полюблю, я скажу тебе об этом.
Вот и всё. Он донёс чемодан до порога её квартиры, повернулся и ушёл.
Потом он звонил ей несколько раз. Вернее, пытался. Каждый раз к телефону подходила её мама, и каждый раз он слышал один и тот же ответ: «Кати нет дома»…
У него появилась масса свободного времени. Он бродил по улицам, кормил уток около пруда, смотрел, как в обволакивающих уставший город синих сумерках зажигаются фонари и окна. Он не стремился забыть её – он знал, что это невозможно. Он не мог вычеркнуть её из своей жизни, это было выше его сил. Он просто учился жить без неё…
Двадцать семь лет. И сегодня её каблучки прозвучали так же, как и тогда… Он очнулся от воспоминаний, завёл мотор и поехал домой.
Вечером следующего дня он опять свернул на том же перекрёстке. Женщина стояла на остановке. Он остановился.
– Здравствуйте! Это Вы? Я рада… – она улыбнулась, села в машину.
И он вдруг решился:
– Вы меня совсем не помните? – женщина удивлённо взглянула на него, вдохнула, собираясь ответить, и вдруг на её лица проскочила лёгкая тень сомнения. Она отвела взгляд, снова взглянула ему в глаза. И узнала.
– Боже мой, как ты изменился!
– А ты… Ты выглядишь восхитительно…
– Спасибо…
– Как ты? Ты замужем?
– Да, сын уже большой, студент… А ты?
– Да как-то так… – он замялся, – не сложилось… – ну не мог он сказать ей, что каждый раз, когда он заводил очередное знакомство, он сравнивал новую подругу с Ней. И, как только этот факт становился для него очевидным, они расставались…
Они проговорили всю дорогу. Время полетело незаметно. Машина уже давно стояла у её подъезда, а они всё говорили и говорили… И только тема прошлого по их молчаливому взаимному согласию оставалась запретной.
В этот день на картине зацвели маки. Весенние маки. Ослепительный красный ковёр покрыл всю степь до самого горизонта. А может быть, это были тюльпаны – на картине, выполненной в технике мастихином, это не всегда поймёшь. Наверное, это не так уж и важно. Важно, что в его душе тоже цвели маки. Или тюльпаны. Он долго стоял, любуясь этим зрелищем, а потом уснул совершенно счастливым.
Теперь они виделись часто. После работы он ожидал её на остановке и довозил до дома. Иногда они оставляли машину где-то на полпути и шли пешком. Однажды они зашли в кафе – то самое небольшое кафе недалеко от её дома, в котором часто бывали раньше. За годы здесь почти ничего не изменилось. Как и прежде, они заказали по три шарика пломбира – шоколадного, фисташкового и ванильного. Как и прежде, официантка в белом переднике поставила перед ними стеклянные вазочки с политыми вареньем разноцветными шариками. Они сидели друг напротив друга, ели мороженное и улыбались. А потом они долго гуляли по ночному городу. Ему очень хотелось, как раньше, взять её за руку, но он никак не мог решиться. Словно почувствовав это, она сама осторожно взяла его под локоть. Он снова был счастлив.
А на картине над степью взошло солнце.
Их встречи продолжались всю зиму. Он не спрашивал её, почему она не торопится домой, сама она об этом тоже не говорила. Каждый знал, что у другого существует какая-то другая жизнь, которую, наверное, по недоразумению называют личной, но это всё было так далеко и невостребованно, что казалось просто тенью вчерашнего сна. В целом мире были только они, и они заново узнавали друг друга.
В тот день погода стояла прекрасная. Яркое солнце искрилось в укрытых снегом ветвях деревьев, а в чистом и высоком небе уже угадывалось приближение весны. Он, как всегда, ждал её на остановке. Она не пришла. Он прождал до самого вечера, ругая себя за то, что за все это время не догадался узнать номер её мобильного телефона, а вечером позвонил ей домой.
Знакомый голос в трубке звучал слегка виновато.
– Извини, я не смогла… Несколько дней я буду занята. Я тебе позвоню.
– Я буду очень ждать…
– Я тоже. Спокойной ночи…
– И тебе спокойной ночи…
Он вздохнул и положил трубку. Ничего не случилось, но ему почему-то стало очень грустно. Ничего не случилось. Просто предчувствие, что счастье не бывает вечным.
Он прошёл в комнату и включил свет. Предчувствие его не обмануло, на картине выпал снег. Небо затянула зыбкая пелена, а лёгкие белые хлопья почти скрыли из глаз цветочный узор. Снег в июне? Нет, это был уже не июнь, степь уже не цвела – так она, наверное, выглядит в сентябре или октябре, когда дожди смывают летние краски, но ещё свежа память о них. Снег, первый ослепительно белый снег робко укрыл пожелтевшую траву, и ещё оставалась надежда, что это не навсегда.
Они встретились через четыре дня. Была пятница, как всегда в этот день, улицы стояли в пробках, и они пошли пешком. Она казалась весёлой, но он слишком хорошо знал её, чтобы принять это за чистую монету. Её что-то тревожило, она словно готовилась к чему-то очень важному. От неизвестности у него глухо застучало в висках. Наконец, она решилась.
– Ты знаешь, я должна скоро уехать. Надолго. Может, месяца на три, может, больше… – она взглянула ему прямо в глаза и торопливо добавила:
– И не спрашивай, пожалуйста, ни о чем…
Она грустно улыбнулась, а он вдруг подумал, что это когда-нибудь должно было случиться. Слишком долго он был счастлив. Он слегка коснулся её руки и ответил:
– Возвращайся поскорее... Я буду ждать…
– Спасибо… Я позвоню…
У подъезда её дома они расстались.
Прошло три месяца – она не позвонила. Прошло ещё два месяца, телефон молчал. Наконец, он решился и сам набрал её номер. Аппарат абонента был выключен или находился вне зоны доступа.
Вечером он подошёл к картине и увидел, что полотно совсем потемнело. Степь, горы, дорога – всё едва просматривалось сквозь хмурую серую изморось.
Он не обиделся и никого не винил. Он просто снял картину, обернул её старыми газетами и спрятал на антресолях.
На стене, над диваном осталось пустое пятно.