Райнер Мария Рильке:
Название стихотворения я придумала сама для облегчения поиска. В оригинале у него нет названия. Это двадцать первое стихотворение в разделе «Книга о монашеской жизни» сборника «Часослов». Оригинал написан верлибром – есть концевая рифма, но число слогов в строке варьирует произвольным образом. В моем переводе – тоже произвольным образом.
БОЖЕСТВО, УМЕЩАЮЩЕЕСЯ НА ЛАДОНИ
Когда бы вырос я в другой стране,
Где строен бег часов и дни легки,
Устроить праздник твой пристало б мне,
Я б на руках тебя носил – и без тоски,
И не цепляясь в страхе и испуге,
Да смело расточал бы на досуге
Тебя, Явь, у которой нет краёв.
Тебя, как мячик,
Когда нахлынет радость, я готов**
Закинуть был бы наудачу.
Чтоб руки протянул к тебе бодрей
Другой, да и поймал скорей
Тебя, о Суть вещей.
В другой стране добиться я бы мог,
Чтобы сверкал ты как клинок.
И золотым кольцом бы окружил
Огонь твой, чтоб твой пыл
Носить всегда с собой
Над белоснежною рукой.
Я б рисовал тебя не на стене –
На небесах, от края и до края.
Тебя изображать пристало б мне,
Как бога великан изображает:
Как гору, иль пожар или самум* в пустыне...
да ныне
иное может быть: нашел
тебя, пока я шел…
Мои друзья ушли куда-то вдаль.
Их дальний смех доносится сюда.
А ты – птенец, упавший из гнезда,
Чьи коготки беспомощно желтеют,
И, большеглазого, тебя до боли жаль.
(Но велика тебе моя рука).
На пальце капельку тебе я, как умею,
Поднес, и слушаю – не сделаешь ль глотка?
Колотится твое сердечко, птаха,
Как и мое – ну да, от страха.
*Самум (ударение на втором слоге): сухой, знойный ветер пустынь, образующий песчаные вихри.
** Ближе к подстрочнику эта фраза звучит:
"Я в бушеванье радости любой готов"
****
Wenn ich gewachsen w;re irgendwo,
wo leichtere Tage sind und schlanke Stunden,
ich h;tte dir ein gro;es Fest erfunden,
und meine H;nde hielten dich nicht so,
wie sie dich manchmal halten, bang und hart.
Dort h;tte ich gewagt, dich zu vergeuden,
du grenzenlose Gegenwart.
Wie einen Ball
h;tt ich dich in alle wogenden Freuden
hineingeschleudert, da; einer dich finge
und deinem Fall
mit hohen H;nden entgegenspringe,
du Ding der Dinge.
Ich h;tte dich wie eine Klinge
blitzen lassen.
Vom goldensten Ringe
lie; ich dein Feuer umfassen,
und er m;;te mirs halten
;ber die wei;este Hand.
Gemalt h;tt ich dich: nicht an die Wand,
an den Himmel selber von Rand zu Rand,
und h;tt dich gebildet, wie ein Gigant
dich bilden w;rde: als Berg, als Brand,
als Samum, wachsend aus W;stensand -
oder
es kann auch sein: ich fand
dich einmal...
Meine Freunde sind weit,
ich h;re kaum noch ihr Lachen schallen;
und du: du bist aus dem Nest gefallen,
bist ein junger Vogel mit gelben Krallen
und gro;en Augen und tust mir leid.
(Meine Hand ist dir viel zu breit.)
Und ich heb mit dem Finger vom Quell einen Tropfen
und lausche, ob du ihn lechzend langst,
und ich f;hle dein Herz und meines klopfen
und beide aus Angst.
Rainer Maria Rilke
***
Ниже другие переводы для сравнения, которые мне удалось найти в Интернете. В оригинале упоминаются желтые коготки птенца – клюв не упоминается. Видимо, есть некоторая разница – коготки, это все-таки «оружие»: Бог не совсем безоружен и может выпустить когти… В оригинале также не упоминаются щеколда и щегол: Бог назван «птенцом», но птичья порода не упоминается. Хотя не совсем понятно, что означает «белоснежная рука», но, по всей видимости, это все-таки рука Бога, а не автора. В золотое кольцо автор заключает огонь Бога, а не какой-то еще, при этом он пишет, что это он делает, чтобы держать этот огонь у себя. Можно ли это кольцо считать перстнем – непонятно.
В оригинале упоминается самум, т.е. ветер, вызывающий бури в пустыне, а не смерч на море.
Перевод А. Прокопьева:
Когда б ребенком рос я где-нибудь,
где час все тоньше, день все невесомей,
Тебя я праздновал бы в их проеме,
и пальцами Тебя касался чуть,
а не сжимал испуганно - поверь.
Там я бы мог Тебя терять всечасно,
Ты, безоглядное Здесь и Теперь.
Бросать, как мяч,
в волнующий, прекрасный
миг, чтоб другой, вдруг, покорясь минуте,
летел, горяч,
с Тобою падая в веселой жути,
ведь Ты - Суть Сути.
Клинком во тьме Ты б мог сверкнуть, и
золотой
каймой кольца, и будь я
там, замкнул бы Твой -
печаткой четкою - огонь,
чтобы рука еще белей была.
Я б начертал Тебя - стена мала! -
на небесах - цвети, моя хвала! -
Твои, Господь, вершил бы я дела,
титан, колосс: тут пламя, там скала,
а там самум, сжигающий дотла -
не так,
иначе все: Тебя нашла
моя печаль...
Друзья все дальше - смех
теряется в саду, везде - щеколды,
а Ты... Ты выпал из гнезда, щегол Ты,
птенец, и клюв свой раскрываешь желтый -
мне хуже всех теперь, тоскливей всех
(рука моя огромна, как на грех).
Я палец к Тебе подношу с каплей воды из ключа,
и жду, не заставит ли жажда Тебя потянуться
за ним,
и чувствую: наши сердца наполняются вместе,
стуча,
страхом одним.
====
Перевод С. Петрова:
Когда бы вырос я в стране иной,
где легче дни и где часы стройнее,
Тебе там праздник создал бы вдвойне я,
и не держал бы я Тебя рукой
то строгою, то робкой от стыда.
И там я не боялся бы, теряя
Тебя — бескрайнее Всегда, —
как мяч, швырнуть
в пучину радости, чтоб, руки простирая,
ловил Тебя кто-нибудь,
и тогда
Ты мог бы мимо, как миг, мелькнуть,
о Сутей Суть.
Я дал бы Тебе клинком сверкнуть
или мог бы Тебя огнем
в наизлатейший перстень замкнуть,
и горел бы Ты в нем
над белейшей рукой.
Не в рост, не на стенке невесть какой —
во все небо писал бы я образ Твой.
Я обошелся бы с Тобой
по-исполински: Ты рос бы горой,
бушевал, как пожар или смерч морской,
или
сыскался бы Ты иной
когда-то...
Друзья мои далеки.
Их смеха мне еле слышны раскаты.
Птенцом большеглазым упал из гнезда Ты,
и так беспомощно разъяты
Твои жалкие желтые коготки
(а руки мои Тебе велики).
И каплю на пальце несу из колодца,
кладу ее на клювик птенца
и слышу: готовы у нас расколоться
от страха сердца.