Солдатом я был не то, что плохим, а каким-то очень уж свободолюбивым, частенько любил самовольно отлучаться из части по делам, кои так присущи молодым. Ротный же, напротив, выбирая между зовом чувств и служебным долгом, чаще выбирал второе. И часто так случалось, что не разочаровывался в своем выборе. Придя как то в расположение роты ночью, для проверки, он обнаружил на моей кровати под одеялом не рядового Б…ва, а на скорую руку сооруженный контрафакт, в виде свернутой шинели. ;Оригинал; в это время был в полной власти инстинктов в женском общежитии, щедро одаривая телеграфистку Свету неуемной и нерастраченной к тому времени энергией любви. Надо признаться в этом я преуспел. А что не преуспеть то, поди не окопы рыть? Да и ума много не надо – из части по-тихому уйти, да сломить притворное сопротивление девицы, жаждущей порока, однажды уже познавшей его прелести… К сожалению, было одно «НО», идущее в разрез с моим мировоззрением и стоявшее на стороне командира роты. Это был воинский устав. Уставу воинской службы претили всякие отступления от прописанного порядка…
Рано утром я возвращался в казарму, в голове веселый чертик напевал какую-то назойливую мелодию. Настроение было прекрасным и я, утомленный, но довольный, подпевая чертику, вошел в казарму. Дневальный, увидев меня, мимикой недвусмысленно дал мне понять, что для меня наступающий день явно не задался. В ту же секунду дверь канцелярии отворилась, и появился командир роты. Что-то подсказывало мне, о наступлении перемен в моей однообразной службе. Даже чертик в голове замолчал, с любопытством ожидая продолжения сцены. Надо сказать, что поняв всю бесполезность лихорадочного поиска оправданий, я успокоился и даже внутренне развеселился. Капитан, натянув на лицо загадочно-зловещую улыбку, сквозь зубы процедил:
- Рядовой, где вы были? Я спрашиваю где-е-е-е?!
Хотелось ответить в рифму, указав место действительного пребывания, имея в виду отнюдь не Караганду. Я глупо улыбался, борясь с желанием пойти на поводу привязавшегося чертика, чуть ли не кричавшего мне: «Рифму давай, рифму!!! Будь же честен, солдат!!! Где? Где…. В «звезде»!!!» Я сопротивлялся, отвечая искусителю:
«Выхватим, сейчас оба, заткнись, уродец». Мои внутренние препинания с самим собой были остановлены капитаном в ту секунду, когда его доселе безукоризненная выдержка капитулировала перед наглой улыбкой на моем лице. Разве мог я думать, что иногда одна лишь глупая улыбка безысходности в сотни раз хуже дерзких оправданий. Капитан, заслуженный человек, захваченный врасплох этой улыбкой, представлявшейся для него неким символом беспредельной наглости, сотрясаясь от гнева прошипел:
- C-сука, сегодня же на губу, сутки ареста.
Дальнейшее происходило строго по плану ротного, до вечера я был озадачен выполнением функции по поддержанию идеальной чистоты туалета. Конечно же, действия мои, как солдата второго года службы, были не столько производительны, сколько декларативными. Для ясности поясню – швабру держал в руках, ухмылялся, только и всего,…а большего никто и не требовал. Вечером капитан лично отвел на губу, сдал меня, даже без служебной записки, в 18:00, как раз в смену караула. Подойдя к начальнику караула почти вплотную, он вполголоса назидательно что-то наговаривал ему, время от времени указывая на меня рукой. До меня долетали только отрывки его слов:
- …До усрачки…падла…по самые помидоры…
- Ясно, даже напрягаться не придется,… сделаем…- нетерпеливо отвечал начальник караула, желая поскорее избавиться от просителя.
Плац губной, размером четыре на четыре, по периметру размеченный квадратами для указания шагающему истинное место приземления подошвы, был окружен высоким бетонным забором. На плацу нас человек пятнадцать арестантов – строевая подготовка. Ногу нужно поднимать не ниже полуметра... если ниже - караульный носком своего сапога точно в щиколотку поправляет отсутствие прилежания и старательности.
Потом ужин... каша из топора, чернуха и чай без сахара, да и холодный к тому же. Затем до полуночи упражнения с ломиком, долбя смерзшийся то ли снег, то ли лед вокруг гауптвахты, до дрожи в руках и тошноты в теле... Никогда ранее не занимался более бесполезным занятием, чем это. Морального удовлетворения такая работа точно не приносила, скорее наоборот, загоняла в глубокую депрессию. Хотелось курить, в голове непрерывно мелькали еще такие близкие воспоминания тепла тела Светы и запаха табака от сигареты в ее руке. Чертик в голове подтрунивал: «Ну, что, откинешься с губы – опять к ней? Нас не сломить!». Еще бы… в неполных двадцать лет обращать внимание на какие-то условности этого мира! От одной мысли о молодом девичьем теле депрессия вмиг сменяется невероятной жаждой жизни. Вот она молодость!
Отбой... Черт, холод не дает заснуть, мучаешься до 04:00... подъем, продолжение нудной возни с ломом. Еще сильнее хочется курить. У проходящего мимо солдатика-курьера тихо прошу закурить. Тот прикуривает и молча, не подходя к нам близко, ловко щелчком, каким в детстве отпускали «щелбаны» друг другу , бросает вожделенный предмет мне. Мгновенно подхватываю сигарету, чтобы не намокла, жадно затягиваюсь. Караульный, бендеровец, по месту рождения и натуре, вскидывает автомат и заносчиво требует:
- Эй, войска, что… обурели!? Ну как… мухой выбросил сигарету! Я сейчас…
- А ты, попробуй, отними! – с какой-то нечеловеческой уверенностью и злобой в голосе тихо ответил ему я. Караульный уверенно передернул затвор, но вдруг неожиданно миролюбиво буркнул:
- Да ладно…хрен с вами…я добрый сегодня, - арестантам подобный ход был более чем понятен, нам нечего было делить, и глупо с его стороны было бы раздувать тот маленький огонек безумства, мелькнувший в моих глазах.
– Смолы у рукав, шоб нэ ввидив кто, - еще миролюбивее, переходя на украинский, добавил он.
- Как скажешь... сержант, - сказал я, передавая сигарету по кругу, и даже вдруг ощутил доброту к этому представителю Карпат, чьи предки в большинстве своем враги деду моему, погибшему в войну.
Долбим лед до 08:00. Потом завтрак, такой же, как и ужин, самым лучшим сравнением которому были бы помои... Потом строем, представлявшим из себя жалкое зрелище, потому, как шинель без ремня делала из солдата подобие пугала, нас повели на овощебазу перебирать мерзлую и гнилую картошку. Запах, ни с чем несравнимый по своей мерзости, резко ударяет в нос. Сначала приходиться дышать не глубоко и медленно, иначе вырвешь. К счастью организм живых существ на этой планете умеет быстро адаптироваться к таким мелочам, как отвратительный запах и через пять минут мысли заняты не запахами, а температурой предмета. К этому привыкнуть труднее. Пытаешься взять внешне нормальную картофелину пальцами, но они вдруг неожиданно проваливаются во что-то мягкое, холодное, мокрое. Чертик подсмеиваясь: « Влажное, мягкое, но, не теплое … ха… ха, получите!». С опаской оглядываюсь по сторонам – нет ли телепатов, умеющих читать мысли? «Тьфу,… чёрт, бред какой то! Через несколько часов забуду все, как страшный сон». Надо признать, что на овощебазе все же теплее. А оттого, что работаешь сидя, давая отдых ногам, становится легче. Проходит несколько часов.
-Встать, выходи строиться! - кричит караульный, - Ра-а-а-аняйсь! Сми-и-и-ина ! Правое плечо вперед ша-а-а-г-а-а-ам м-м-а-а-а-арш!
Привели на обед, есть не смог. Потом опять строевая...Уже через пару часов, при убийственной усталости и холода ноги отказываются подниматься на требуемую высоту. Караульный отточенным движением доносит до меня всю полноту ощущений от удара по щиколотке... Я не выдержал, громко выразив свое возмущение в длинной и бранной тираде. Тирада, содержащая в себе упоминания о его маме, ее половой жизни и о его ориентации продолжалась не долго. На шум пришел начальник караула, не ожидавший такой вероломной наглости с моей стороны. Не долго напрягая свой и без того не уставший от нечего делать мозг, с пеной у рта и гримасой на лице, прокричал:
- Трое суток, и в камеру, где окно разбито, сгною, с-с-сук-ка!!!..
К вечеру подморозило, с тоской посматривая на разбитое стекло, я думал о том, как же продержаться. Соображалось плохо, сырые портянки и сапоги не располагали к этому. Хотелось орать, бить кулаком в дверь.…Но голос был севший, а двери железные, которые, отворившись, предложили мне тот же дерьмовый ужин. Поужинав, успокоившись, взяв себя в руки, приложив нечеловеческие усилия, тихо отсидел еще сутки... в том же режиме, не отвлекаясь на бессмысленные перекуры и отдых, долбя все тот же лед, перебирая вонючую картошку... Вечером почему то пришел ротный и забрал меня. В роте меня встретили так, что я это запомнил на всю жизнь... В каптерке парни накрыли поляну, праздновали мой малый ДЕМБЕЛЬ. Спасибо им...
Николай XADZZOX ДМБ 83 май, Москва, Голицыно 2