… На улице уже совсем темно. Хотя я привыкла ходить по темноте одна. Раньше боялась, в каждом кустике мне чудились маньяки с бензопилами (спасибо американскому кинематографу: сама бы я до такой жути вовек не додумалась), носила в сумочке газовый баллончик и острые ножницы. Но с тех пор, как я так тщательно готовилась к потенциальному нападению, прошло уже несколько лет, и все эти средства самообороны так и остались лежать в одной из старых сумок, на сегодняшний день пылящихся в тюках с разным барахлом на чердаке.
Теперь я совершенно беспечно иду к дому, вся в размышлениях и мечтах о том, как меня возьмут на работу в редакцию, потом очень скоро новое начальство поймёт, какой великий талант сокрыт под моей привлекательной внешностью, и назначат меня на должность главного… корреспондента (или как это там называется?). То есть, если где-то что-то случается, то я тут как тут, самая первая беру интервью у потерпевших или, наоборот, у героев события, а после на основе их рассказов пишу такой шедевр, что статьей или заметкой его уже никак не назовешь.
Наша газета взлетает в рейтинге, вся элита Москвы слезно просит подписать ее и всех членов семьи, а также всех соседей и их родню тоже, на наше великолепное издание. И все потому, что мои статьи настолько трогают сердца людей, что, в конечном счете, все единодушно решат дать мне Пулитцеровскую премию, а потом и Нобелевскую: за ценный вклад в развитие литературы и культуры и единение людей во всем мире.
Я становлюсь национальной героиней, а за границей меня называют вторым Львом Толстым, только в юбке. Хотя нет, Лев Толстой, по-моему, никогда не работал в газете. Тогда кто там работал? Надо будет разузнать об этом. В одном из интервью я скромно признаюсь, что я еще и стихи сочиняю. Все в восторге. На мои тексты сочиняются песни, их поют самые лучшие исполнители (разумеется, только не Филипп Киркоров, ему я не доверю пропеть даже название нашей замечательной газеты).
И наконец, в зените славы я встречаю своего принца. Он, конечно же, влюбляется в меня с самого первого взгляда, хотя еще не знает, кто я такая. Он меня просто не узнал… Как такое может получиться, если все меня знают? Не с Луны же он свалился?... Быть может, это потому, что я неожиданно новую прическу сделаю? Или просто из дома без косметики выйду? А тут он… Короче, сразу он меня не признает, а вот потом…Ну и хэппи-энд, конечно, что же еще!
На этой очаровательной ноте мой путь к дому заканчивается. Фонари, как всегда, не горят. И Луна светит очень тускло - темно, как, сами знаете, где. Я начинаю шарить в сумке в поисках ключей, потому, что знаю: дома никого нет. И в этот момент я слышу, как сзади кто-то очень быстро приближается ко мне. Я оборачиваюсь и вижу человека. Лица я разглядеть не могу, потому что его просто нет: что-то надето на голову и лицо.
И этот человек хватает меня и валит на землю. Я начинаю отбиваться, хотя еще до конца не понимаю, что происходит. А этот гад навалился на меня всей своей тяжестью и теперь лезет под юбку. Я пытаюсь скинуть его с себя, начинаю кричать, а он зажимает мне рот рукой в шерстяной перчатке.
Но я девушка довольно сильная, меня так просто не возьмешь, пытаюсь вырваться, но не могу, зато мне удается убрать его руку от моего лица и я начинаю орать, как резаная. Нападавший замирает, словно напуганный моими отчаянными криками, и вдруг со всей силы бьет меня по лицу, а потом еще раз… Я чувствую, как течет кровь из разбитых губ, ощущаю ее вкус во рту… А этот урод вскакивает и убегает в тот самый момент, как открылась дверь и оттуда появились мои родители.
Они налетают на меня, как бешеные. Мама с причитаниями:
-Таня, Танечка! Что случилось?
А отец смотрит на меня так, будто обнаружил у себя в огороде бомбу. Но быстро приходит в себя, хватает меня под руку, и со словами:
-Давай, давай, дочь, вставай, - тащит меня в дом. Мама идет следом, чуть ли не рыдая:
-Таня, Таня, как ты, доченька? Что он тебе сделал?
Дома отец помогает мне раздеться, командным тоном - еще бы, старший прапорщик в отставке - говорит маме:
- Что стоишь? Вызывай милицию!
Маман трясущимися руками, наверное, убежденная, что самое страшное, что могло случиться - случилось: ее дочь изнасиловали, набирает «02»:
- Алло, алло, милиция?! - она почти кричит. - На мою дочь напали! Не знаю, не знаю, кто… Жива? Да, жива! Приезжайте, пожалуйста… Какой адрес? Сережа, какой у нас адрес? - спрашивает она отца.
Отец отвечает ей, он держит себя в руках, потому что понимает, что самое страшное, что могло произойти - не произошло: его дочь жива и даже не покалечена, так, ничего страшного, немного подкорректировали контур лица - а это до свадьбы заживет.
Я встаю и иду в ванную.
Там в зеркале я вижу свое лицо: перепачканный кровью и помадой рот и то ли ссадина, то ли царапина под левым глазом. Я умываюсь, потом снова смотрю на себя в зеркало: лицо бледное, подпухшее, губы разбитые - я похожа сейчас, наверное, на тетю Зину – алкоголичку. Хотя нет, у нее физиономия какая-то раздутая, рыхлая, а у меня лицо худое, бледное, будто меня несколько дней пытали в гестапо.
Слышу за дверью мамин голос:
- Танечка, как ты там?
И отца:
- Лена, оставь ее в покое. Дай ей прийти в себя, от твоих криков только хуже.
Он прав. Не надо маме так кричать, а то я совсем расклеюсь.
Ладно, я пытаюсь успокоиться, хотя меня до сих пор всю колотит: руки, ноги дрожат, в висках бешено бьется сердце.
В общем - то ничего страшного не произошло. Неприятно, конечно, когда на тебя нападают, валят прямо на снег, да еще бьют по лицу. И это прямо возле собственного дома. Кроме того, пуховик испорчен.
Но, с другой стороны, для меня это будет хорошим уроком на всю дальнейшую жизнь: не зевать в неположенном месте. Он оказался платным, этот урок, но, к счастью, цена была не столь высока.
Наверное, я довольно долго предавалась подобным раздумьям, если они были прерваны мамой:
-Таня, приехала милиция. С тобой хотят поговорить.
-Я сейчас выйду, мам, - отвечаю я.
***
Я выхожу из ванной и уже иду по коридору, но снова слышу мамин голос. Она зовет меня из зала:
-Таня, иди сюда.
Я вижу, что входная дверь приоткрыта, и оттуда тянет холодом.
«Непорядок, - думаю я . - Какой идиот оставил дверь открытой? Не май-месяц ведь». И я иду, чтобы закрыть ее. Но только я подхожу к ней, как она открывается, и в дом заходит мужчина…
*** отрывок из романа "Дневники неудачницы" (слабая попытка пиара))