Был мальчик. И мальчику было шестнадцать. Всего шестнадцать, он даже еще не научился любить жизнь, пить не пьянея и как следует курить. Просто жил, как живут мальчишки. День за днем, не задумываясь, не ища. Обычный мальчик, каких много, не красавец и не герой. Со светлыми глазами и кривоватой улыбкой.
И было лето. Лето, редкое под этим серым небом, долгожданное и быстротекущее. Несколько солнечных дней, наполненных звоном от столкновений с застывшим воздухом, потом, липко стекающим по спинам и лицам. И весь город, ловя ртом свежий воздух, устремлялся к воде, ища облегчения.
Мальчишки, мальчишки, красующиеся друг перед другом. Кто дальше заплывет, кто глубже нырнет, кто прыгнет с большей высоты… Мальчишки… Кто нырнет…Кто?..
И лето разделилось пополам.
Было утро, когда мальчики поехали на озеро, смеясь.
И был день, когда, притихшие, они смотрели на него, недвижно лежащего на берегу.
Один прыжок в воду, и все, что у него осталось – это светлые глаза. Да еще ухмылка, в которую научились складываться его губы.
Прыжок, ставший предупреждением для мальчишек. А для него – мгновением, превратившимся в вечность. Секунда, которую отчаянно хочется вернуть, изменить, пьянея от тоски и невозможности. Миг, заполняющий легкие удушьем, нависающий над кроватью, в которой лежит одинокий мальчик, не умеющий еще любить жизнь, не знающий, как и зачем за нее бороться.
***
Я познакомилась с ним через два года, когда глаза его стали равнодушными, волосы – серыми, а спина сгнила от постоянного соприкосновения с несвежей простыней. На подушке лежала хлопьями кожа, отстраненные холодные руки медсестер меняли памперсы, а он лежал, за два года сменив три больницы. Впрочем, везде было одно и то же: белый потолок и грязные стены, затхлый воздух, пропитанный запахом камфоры вперемешку с гноем. Губы привычно ухмылялись, когда я подавала ему чашку с соком, которую он сжимал неподвижными ладонями, больше напоминающими лопаты, чем руки. Поймав ртом соломинку, он пил, не глядя по сторонам.
Он не был героем, не умел и не желал бороться за свою жизнь. Течение уносило его кровать, а он смотрел прямо на солнце, не закрывая глаз, он лежал на спине, а река крутила его, бросала из больницы в больницу. Возникали и исчезали лица, в дымке невнимания появляющиеся рядом с ним, были какие-то слова… Он не вслушивался в их журчание.
***
Через полгода он лежал на боку. Через полтора – сидел в инвалидной коляске. Он морщился, выполняя не предложения, не просьбы – приказы. Приказ делать разминку с мячом, приказ терпеть, лежа на боку, приказ улыбаться, приказ радоваться…
У него все еще не было желания жить. И этот недостаток возместили другие, подхватившие его в этом смертельном падении, забравшие из больницы его тело, давно не нужное никому, и сумевшие проявить волю там, где не умел он сам. Они вытащили его на берег и заставили посмотреть вокруг.
***
Через два года он был влюблен.