(Откровение Иоанна Богослова и роман «Бесы» Достоевского: проекция на современность)
urichapala@gmail.com
1.
«… Нет ничего нового под солнцем». Мы слишком быстро забываем уроки истории – в этом наша беда. Нам некогда вспоминать: как-то не до того, когда надо всем торжествует одно лишь стремление – выжить любой ценой. И, по возможности, не просто выжить, а хотя бы чуть-чуть, теша плебейское свое тщеславие, возвыситься над окружающими. Что поделать: «Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы…»
Не в этом ли подлом, хотя, вроде бы, вполне человеческом стремлении обустроить собственную “тихую жизнь” и “тихое счастье” своего семейного гнезда за счет прочих, ценою забвения своего человеческого предназначения, ценой утраты почвы и корней, – не в этом ли сознательном «сне разума, рождающем чудовищ» усматривает автор библейского «Апокалипсиса», Иоанн Богослов, главную угрозу человечеству?
Человечеству, несчетное число раз, со времён сотворения мира, вместо истинных богов избирающему объектом поклонения бесов и ценою невероятных жертв изгоняющих их из себя? Впрочем, для того лишь, чтобы два-три поколения спустя, начисто забыв о прошлом, снова и снова повторять свои, похожие как три шестёрки, ошибки, принимая образ и подобие «зверя»?
«Здесь мудрость, – взывает Иоанн Богослов со страниц «Откровения». – Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое». (Откр., 13; 18)
Дьявол и бесовщина, точно так же, как и Бог, есть, главным образом, не порождения туманных и загадочных мистических сил, а вполне конкретные общественные явления, два полярных и пребывающих в извечном противоборстве человеческих начала – животного, авантюрного единоличного «я» и разумного, гуманного коллективного «мы». Противостоять разрушающему животному эгоцентризму личность способна лишь в сообществе себе подобных, объединённых единой общей целью – заботой о сохранении себя как общности, о судьбах грядущих поколений. Поклонение мифу о «вседозволенности», лжепророку в виде собственного, торжествующего над разумом, отучившегося мыслить и действовать во благо общества, во имя ближнего эгоистического «я» – есть путь изначально гибельный, ведущий «от безграничной свободы к безграничному деспотизму», к торжеству в человеческом сознании не Разума – Бога, а дьявола – зверя.
Эту мудрую концепцию, изложенную весьма своеобразным языком магических чисел и мистических образов на страницах Апокалипсиса, развивает и «приземляет», делая доступной пониманию не только жрецов, но и паствы, великий анатом и препаратор человеческой натуры – Ф.М.Достоевский, посвятивший один из наиболее известных романов, «Бесы», специально вопросам исследования природы формирования и развития в общественном сознании нигилистического, разрушающего, «бесовского» начала – «антихриста» корыстолюбия, гуманофобии и властофилии.
2.
Роман «Бесы» – созданное почти полтора столетия назад волшебное зеркало, где, словно в капле воды, отражается в свете истины подлинная сущность и подлинные цели «миротворческих» устремлений всех поколений «пекущихся о благе человечества» мошенников, «машинистов», проложивших рельсы «локомотива» мировой революции из ХІХ в ХХ, а тепер уже и в ХХІ век, из второго в третье тысячелетие от рождества Христова по трупам десятков и сотен миллионов прошлых и миллиардов будущих жертв порождённого летаргией разума страшного демона равнодушия, кошмара детских снов Буки.
Исчерпывающая глубина анализа и всеохватность видения гениальным провидцем подлинной сущности проблемы, делая «Бесы» романом «на все времена», тем самым, «Старым», которое во веки веков будет «Новым», не может не поражать воображение. Именно это, а не банальное желание представить взору читателя очередное школьное сочинение о творчестве Достоевского, побуждает автора обратить столь пристальное внимание читателей на данное произведение – ключ к пониманию сути происходящих в современной действительности и нынешней социальной географии общественно-политических процессов, метко охарактеризованных голливудским кинорежиссёром как «Апокалипсис сегодня». Именно это обуславливает целесообразность вынести в заглавие настоящих заметок термин, которым Достоевский, не знакомый ещё с понятием «фашизм», охарактеризовал страшное общественное явление по имени персонажа, представляющего его идейную суть на страницах романа – «Шигалёвщина».
С.Н.Булгаков, вслед за Вячеславом Ивановым назвавший «Бесы» символической трагедией, ещё в начале ХХ века писал, что в романе Достоевского состязаются отнюдь не представители политических течений. «Нет, здесь Бог с дьяволом борется, а поле битвы – сердца людей, и потому трагедия «Бесы» имеет не только временное, политическое, переходящее значение, но содержит в себе зерно бессмертной жизни, луч немеркнущей истины, как и все великие и подлинные трагедии, тоже берущие для себя форму из исторически ограниченной среды, в определённой эпохе». < 1 Булгаков С.Н. Русская трагедия // Тихие думы. М. 1918, с.3 >
Борьба Бога и дьявола за человеческие души, борьба доброго и злого, где, в конце концов, как и подобает, добро одерживает верх – вот что тематически объединяет «Бесов» с библейскими текстами, строки которых красной нитью прочерчивают ткань романа, лишний раз своеобразно напоминая о связи времён.
3.
Что есть добро и зло? Что есть Шигалёвщина? Как философски взаимосвязаны эти явления с библейскими притчами и пророчествами и какое отражение находят они в последующих реальных событиях, знаменующих историю человечества с середины ХIХ века до наших дней? Что делает «Бесов» своеобразным «Толковым словарём живого великого человеческого языка Истины»?
Ответы на эти вопросы, не требующие дополнительных логических построений и толкований, исчерпывающе изложены на страницах романа, конфликтная «рама» которого довольно проста и незамысловата (впрочем, как и в Апокалипсисе, несмотря на обилие внутритекстовых загадок): «Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь право на древо жизни и войти в город воротами. А вне – псы и чародеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду» (Откр. 22; 14,15). Главнейшая заповедь христианства, как и любой из мировых религий (хотя и в разных вариациях), провозглашает, что истинный смысл человеческого предназначения – в служении ближнему, а значит, обществу, народу, высоким гуманистическим и нравственным идеалам. Что и возносит личность, а с ней – народ над миром живой природы до уровня Разума – до уровня Бога.
«Я низвожу Бога до атрибута народности? – восклицает Достоевский устами одного из персонажей «Бесов», Шатова, – напротив, я народ возношу до Бога. Да и было ли когда-нибудь иначе? Народ – это тело Божье».
И, разъясняя смысл этой формулировки, продолжает: – «Ни один народ… ещё не устраивался на началах науки и разума; не было ни разу такого примера, разве на одну минуту, по глупости… Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающей и господствующей, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Эта сила и есть сила неутомимого желания дойти до конца, и в то же время конец отрицающая. Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти.
Дух жизни, как говорит Писание, «река воды живой», иссякновением которой так угрожает Апокаллипсис.
Начало эстетическое, как говорят философы.
Начало нравственное, как утверждают они же.
«Искание Бога», – как называю я всего проще.
Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание Бога, Бога своего, непременно собственного и вера в Него, как в Единого Истинного. Бог есть Синтетическая Личность всего народа, взятого с начала и до конца. Никогда не было народа без религии, то есть без понятия о добре и зле. 1. < Здесь и далее цитируется по изданию: Ф.М.Достоевский. Бесы. Л. 1989г. с.24 >
Из отождествления, таким образом, понятий Бога и Народа, сам собою следует вывод, что вера в Бога есть не что иное, как, прежде всего, коллективная вера народа в самого себя, в свои силы, в своё будущее. Недаром в одном из писем А.М.Майкову Достоевский отмечает: «И заметьте себе, дорогой друг, кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую, и Бога».
Эти слова напрямую перекликаются с текстом «Откровения»: «И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле». (Откр. 3.10)
4.
Святой вере в гуманное и жизнеутверждающее, в Бога, всегда противопоставляется лжеверие в «лжепророка»: в Антихриста – начало злое и деструктивное, в апокалиптического «зверя» – своеобразный собирательный образ, вобравший в себя квинтэссенцию человеческих пороков.
«И увидел я другого зверя, выходящего из земли, – пророчествует Иоанн Богослов, – он имел два рога, подобные агнчим (Ну не волк ли в обличье ягнёнка? Ю.Ч.) и говорил, как дракон. Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю (прямому порождению низвергнутого с небес на землю дьявола. Ю.Ч.), у которого смертельная рана исцелела, и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. И дано было ему вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» (Откр. 13; 11-15).
Таким «лжепророком», «зверем», чья задача, путём нигилистического отрицания истинных духовных ценностей и подмены их лживым «мифом о вседозволенности», о «свободе» личности от уз общества лишить народ веры в Бога, а значит, в себя самого, обратив его из гармонично развитой общности в покорное, слепое, легкоуправляемое стадо, выступают в романе, собственно, персонажи в образе «бесов»: Пётр Верховенский и «длинноухий» (!) Шигалёв, сущность чьей «эстетической» концепции излагает некий «хромой учитель» (образ тоже весьма символичный):
…Он (Шигалёв, Ю.Ч.) предлагает, в виде конечного разрешения вопросов, - разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право власти над остальными девятью десятыми, те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо, и при безграничном повиновении достигнуть путем ряда перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и перевоплощения целых поколений – весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны. («Бесы», с.378)
Подробный же перечень этих «замечательных мер» приводится Достоевским в изложении Петра Верховенского, эмиссара, прибывшего откуда-то из-за границы от имени вполне определённого круга авантюристов мирового масштаба, и от имени «первого зверя с исцелившейся смертельной раной», от имени провозвестников идей всех последующих поколений «сообщества лжемиротворцев».
«У него (у Шигалёва, Ю.Ч.) хорошо в тетради, – у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, и все - каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – р а в е н с т в о. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, н е н а д о в ы с ш и х с п о с о б н о с т е й ! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их загоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалываются глаза, Шекспир побивается каменьями – вот шигалевщина !
…Слушайте, мы сначала пустим смуту… Мы проникнем в самый наорд. Знаете, что мы и теперь ужасно сильны? Наши не только, которые режут и жгут да делают классические выстрелы или кусаются…
Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их Богом и их колыбелью – у ж е н а ш .
Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, у ж е н а ш .
Школьники, убивающие мужика, чтобы испытать ощущение, н а ш и.
Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, н а ш и .
Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, н а ш, н а ш.
Администраторы, литераторы – н а ш и х много, ужасно много, и часто сами того не знают!
… Но это лишь ягодки. Бог уже спасовал перед «дешёвкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог, или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению! Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они ещё попьянее стали! Ах, как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идёт…
… Одно или два поколения разврата теперь необходимо: разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую , трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, вот чего надо!
Мы пустим пожары… Мы пустим легенды. Тут каждая шелудивая «кучка» пригодится. Ну-с и начнётся смута! Раскачка такая пойдет , какой еще мир не видал . Заплачет Земля по старым богам… («Бесы», с.390-394).
5.
Однако сами «бесы», являющиеся лишь двигателем «лжепророчества a-la Шигалёв», были бы бессильны в своих бесовских античеловеческих устремлениях без тех, с кого и надлежит начать «раскачку»; без тех, кто представлен в «Бесах» в образе наиболее трагического персонажа – Николая Ставрогина, без тех, о ком в Апокалипсисе сказано: «… знаю я твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «Я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг». (Откр. 3:15-17)
Бесы бессильны без тех, кто в тяжкое для народа смутное время в угоду личному благополучию предаёт интересы своего народа, свою веру и своего Бога, становясь на позиции «лжепророков» и поёт с чужого и чуждого голоса. И это тоже – Шигалёвщина.
«… В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех, так называемых «передовых» говорю, которые всегда спешат прежде всех… Нет, я говорю лишь про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе; и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая изо всех сил беспокойное нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, всегда подпадает под команду той малой кучки «передовых», которые действуют с определённой целью, и та направляет весь этот сор, куда ей угодно…»
«Вот где начало зла, – заключает автор «Бесов», – в предании преемственности,
В вековом национальном подавлении в себе всякой независимости мысли под непременным условием неуважения к самому себе» 1. < 1. Бесы. С.428 >
6.
Весь ХХ век – исторический период перехода от II к III тысячелетию, как никакой другой период в истории человечества, с полным правом может именоваться «смутным» временем. Временем мировых бунтов и мировых войн, временем бесноватых фюреров и злобных лжепророков – эпохой бесов и бесовщины. Временем шигалёвщины, не жалеющей ни на заре столетия, ни на его закате ни сил, ни средств для «систематического потрясения основ, для целенаправленного разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циничное и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь мысли и самосохранения – вдруг взять в свои руки» («Бесы», с.613).
И поэтому совсем не случайно именно сейчас, когда смута и бесовщина-шигалёвщина, кажется, достигли апофеоза, поставившего человечество на грань вымирания как биологического вида, на грань утраты своего генетического ментального кода, на грань возврата к эпохе тотального рабства, на грань окончательной потери веры в светлое будущее – на грань Безысходности – совсем не случайно обретают сегодня новое, вполне актуальное звучание и древние библейские пророчества. Безотносительно к тому, писаны ли они пророком Екклесиастом, евангелистом ли Лукою, Иоанном ли Богословом или осовременившим и сведшим воедино эти канонические тексты и переведшим их на язык живой человеческой мысли провидцем и великим гуманистом Федором Михайловичем Достоевским.
…И схвачен был зверь, и с ним лжепророк, производивший чудеса перед ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою (Откр. 19:20).
… И показал мне чистую реку воды жизни, светлую как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его по ту, и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой, и листья дерева – для исцеления народов. И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему. И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их (Откр. 22:1-14).
… И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко. Неправедный пусть ещё делает неправду; нечистый пусть ещё сквернится; праведный да творит правду ещё, и святый да освящается ещё. Се, гряду скоро, и возмездие Моё со Мной, чтобы воздать каждому по делам его (Откр. 22:10-12).
Озаглавив роман «Бесы» и взяв в качестве одного из эпиграфов евангельскую притчу об исцелении Христом гадаринского бесноватого, одержимого легионом бесов, исшедших из человека, вселившихся в стадо свиней и бросившихся с обрыва в бездну, Достоевский сам уподобляется целителю, бескомпромиссно ставящему диагноз и указывающему путь «исцеления народов».
Этот единственно возможный путь – в искании и обретении Бога как единственно верной Истины, в возвращении к «безмерному и бесконечному, к тому, что есть любовь к ближнему, что есть Великая Мысль, что есть Разум и Истина».
«… Бог уже потому мне необходим, что это единственное существо, которое можно вечно любить. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? Если я полюбил Его и обрадовался любви моей – возможно ли, чтоб Он погасил и меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть Бог, то и я бессмертен!
… Весь закон бытия человеческого лишь в том, чтобы человек всегда мог преклониться перед безмерно великим. Если лишить людей безмерно великого, то не станут они жить и умрут в отчаянии. Безмерное и бесконечное так же необходимо человеку, как и та маленькая планета, на которой он обитает. Друзья мои все, все: да здравствует Великая Мысль! Вечная, Безмерная Великая Мысль! Всякому человеку, кто бы он ни был, необходимо преклоняться перед тем, что есть Великая Мысль…» («Бесы», с.607-608).
7.
Лишь обратившись к Великой Мысли, «начертав на челе» имя Бога вместо имени зверя, изгнав из себя «бесов» и лжепророков способны люди «исцелиться и сесть у ног Иисусовых».
Лишь осознав всю степень опасности, которую наносит человечеству шигалёвщина в её современной «миротворческой» интерпретации – псевдодемократии, и мобилизовав на борьбу с этим страшным злом все свои силы, невзирая на этнические и религиозные разногласия, не разделяясь на лагеря и «цивилизации», не враждуя, о чём так мечтают «бесы», а напротив, объединяясь под знаменем Великой Мысли в один могучий кулак, способно человечество изгнать бесов и «узреть чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл».
Тогда и только тогда настанет, наконец, время возмездия и воздаяния «каждому по делам его», время осуществления жизнеутверждающего пророчества, заложенного в философский фундамент романа, да и всей системы взглядов Достоевского:
«… Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, – это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и малом нашем больном… за века, за века!
Но великая мысль и великая воля осенят свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься войти в свиней. Да и вошли уже, может быть!.. Больной исцелится, и «сядет у ног Иисусовых», и будут все смотреть с изумлением» («Бесы», с.600).
8.
Думал ли великий гуманист Достоевский, которого великий авантюрист Ленин однажды походя окрестил «архискверным», о том, что судьба его творений – вечная новизна и вечная жизнь?
О том, что «вечная жизнь» и «вечная память» – понятия, хотя и схожие по звучанию, но диаметрально противоположные по смыслу?
О том, что вечная жизнь – это нечто, не имеющее ничего общего с тихим истлеванием в мавзолее, что мумия, хотя бы даже и в партийной кепке – это всё же прах, которому вечная чёрная память?
О том, наконец, что и «жизнь» и «память» – эти две вечные категории – тем не менее, вечны до тех лишь пор, пока живо само человечество, имеющее неистребимую склонность впадать в «сон разума»: ведь летаргия смертельно опасна!
«Архискверны» ли те, кто, протягивая «человекам разумным» волшебное зеркало, отражающее архискверные, архипорочные, архинечеловеческие стороны нашего бренного бытия, удерживают нас, тем самым, на грани небытия, не давая уснуть и взывая: «Опомнитесь, братие, ибо разумны есть! Пробудитесь! Долой Шигалёвщину из умов и сердец! Да сгинут бесы! Да здравствует Великая мысль!»