Купеческий старшина Пронята, степенно огладил густую чёрную бороду, поправил старшинскую серебряную бляху на цепи и обратился к магистру, макавшему жирный блин, с завёрнутой в него нежной белужьей тешей в миску с кремовой сметаной:
- Чегось это горит как-то неубедительно, твоё благородие. - Без огоньку - скаламбурил Пронята и усмехнулся.
Магистр, ответил не сразу, а только после того как тщательно прожевал пищу:
- Так вы же каучука то, пожалели, да масла земляного. Вот и дымок жидкий.
- Ишь ты! - взвился Пронята: - Гевея то каучуконос у нас не приживается! А за масло земляное чечены три шкуры дерут!!
Фон Шулерман промокнул рыжие усы кольчужным рукавом и тихо молвил:
- Всё же это подешевле выходит, чем семидесятипятипроцентный прогрессивный налог, э? Пронята полез пятернёй в затылок, и смущённо признал:
- Правда твоя, господин лыцарь…
После того как Александр Ярославич насовал орденцам нехилых плюх у Вороньего камня, те, усвоив урок, на восток более не совались. Но не учли настрой скобаристанских выжиг. Купечество Пскова, обратилось к Ордену с таким предложением.
Раз в год, где то в конце ноября, как раз перед тем, когда в город заявляется имперская налоговая служба, немцы приходят, и жгут и ломают то, на что им укажут горожане - старые сараи, сгнившие дома, прелое сено. Даже кусок бревенчатой городской стены. Всё это проделывается со строгим соблюдением мер пожарной безопасности. А когда приезжает налоговая, горожане с полным на то основанием, возмущённо заявляют:
«Окстись, начальник! Какое мыто!? Вишь, еретики проклятущи всё пожгли-поломали на тыщи и тыщи убытку!!»
Потом приезжала комиссия, долго расследовала преступления оккупантов и т.д. и т.п. Ещё и дотацию глядишь, выписывала. На восстановление городского хозяйства.
А Орден благодаря прикомандированному в муниципалитет бухгалтеру, знавший сумму налогов, которую в случае мирного года выплачивали бы скобари в центр, получал треть от этой суммы, кстати сказать, настолько весомой, что остальной год, немцы сидели на печи (точнее у камина), и предавались блаженному ничегонеделанию.
- Погранцы, опять же цену вздели до небес, за ваш проход от границы до Плескова. - горестно вздохнул Пронята.
Магистр сощурил хитрый голубой глаз:
- Разборки с «окном» на границе в вашей компетенции, не в моей.
- Опять ты прав - совсем пригорюнился купчина.
А магистр тем временем, закончив с блинами, начал отдавать должное десерту - мороженному политому джемом из морошки в меду, запивая всё это великолепие белым рейнвейном урожая **39го.
«Ишь ты, жрёт как не в себя. Голодранцы, даром что бла-ародные. Не мы б, так и жрал бы свою селёдку с репою» - злобно думал купчина. «Может следующий год, татар пригласить? Хотя татары - беда с ними. Девок попортят, коней уведут. Пусть уж лучше немцы - Явропа…».
Немец, тем временем, скоропостижно покончив с десертом, сыто хекнул и потянувшись с хрустом, повернулся к купцу:
- Ты мне мил-друг зубы не заговаривай. Баня там поспела али как?
Изрядно обрусевший за годы общения с коварными скобарями, фон Шулерман пристрастился к жгучей русской забаве.
А более всего пристрастился магистр к что называется «sramnim deffkam». Они в Карелии самые куртуазные.
Ключница, изменив своему обыкновению ступать мерно и величаво, а
говорить негромко, но со значением, вихрем, несмотря на внушительную комплекцию, ворвалась в кухню, в которой коротали время вызванные из самой Столицы специалистки «интимного массажа» - Зыня с Панахой, и визгливо заорала:
- Марш в баню. Живо! Пришла пора конфекты отрабатывать!
- Ща, тока шнурки поглажу! - отозвалась Зыня лениво.
Разведка имперской налоговой полиции не зря ела свой хлеб. Прознав про художества псковского купечества, в город были отправлены привлечённые агенты - наши старые знакомицы, старостовы сенные девушки.
Поэтому, Зыня могла себе позволить чувствовать себя более - менее независимо - всеми булками ощущала монолитное и тёплое нечто - незримую поддержку Державы.