Культурная Кулинарная Книга Григория ЧЕКОТИНА
http://www.proza.ru/2018/05/15/603
"Как муж жил"
http://www.proza.ru/2018/07/19/1845
ещё одна грань Гришиного таланта...
"как Гриша ехал ко мне, ехал, да не доехал..."
http://proza.ru/2018/05/09/1486
Литературный дневник
Последнее зверство
http://proza.ru/2021/05/14/1642
прощальный аккорд...
©
Григорий Чекотин – поэт божьей милостью. Стихи его я прочёл только после смерти. И был потрясён. Его сборник «Личные прилагательные» вышел буквально спустя несколько дней после его ухода.
по руке часы скребут,
я часам не внемлю,
облака во мне плывут,
задевая землю.
я смешной, я вас смешу,
я смешной и дикий,
как иголка я живу
и умру как нитки.
Он был поэт во всём. Нелепый, нелогичный, он не вписался в эту жизнь. Его детские выходки, его журчание, смысл которого был понятен только ему самому – раздражали многих. Он был настоящий, подлинный и только сейчас, когда его не стало, начинает доходить это. Смерть проявляет и прожитую жизнь, и написанные строки.
У меня есть немного водки,
у меня есть немного стакан,
зажмурюсь будто словно и вроде
я вдохну золотой одуван.
Мое дикое русское пьянство,
где рукам полететь да порваться,
где рукам по карманам искаться
на пропитье христового братства.
Все мы кончим, кто смертью, кто зябким,
что бояться – неясно что ж…
Мы стоим в переходах над шапкой,
шепчем: «боже, подай нам нож…».
И встречая в проходах нищего,
я ему говорю: «бог подан».
И протягиваю рубль тыщею,
и летит золотой одуван.
* * *
Мысль пустая, мысль без звука.
Тишина до стука в сердце.
Я оглох в объятьях слуха.
Хлеб черствеет в полотенце…
-слышу, господи, как слышу!
Даже мертвое мне дышит.
Треск… тоскливый, липкий страх
Слышать кожу на губах.
Так вот ты, каким бываешь – дар божий! Абсолютный нечеловеческий слух. У тебя, Гришаня, все было не от мира сего…
Впрочем, я умолкаю.
* * *
Слова прокляты? Или я? Или любовь проклята?
Жизнь наша: словно от огня
вода не отрывает взгляда.
И жадно смотрит, и поет, и тает рядом.
Огонь горит, и ждет, и жжет,
и – сам сгорает взглядом.
И мы живем: ты – днем,
я – ночью.
Я вечером бешусь от скуки,
а утром так легко и точно
мне на глаза кладешь ты руки.
* * *
все ништяк: аптека
в запахе травы,
и фонарь немытый,
вроде головы,
и бежит собака,
выбирая тени,
пьяный распластался,
как сергей есенин.
выпил и стою,
подперев березку.
Ах ты, жизнь моя
в черную полоску!
поглядел на вену
без желанья, косо,
нету этим стенам
выходу и сносу.
Грустно, друже, пить,
как какая зебра,
голову клонить
к черной луже неба.
по воде круги
смяли отраженье,
на луну отлить –
тоже упражненье.
хватит! не печалься
по такой погодке,
Давай, друже, чалься,
есть еще по сотке.
…на ветру от водки
рядом клен качался,
и к звезде далекой –
думал, осыпался.
* * *
Спи, моя милая старая ведьма,
Спи мое нежное зло.
Я ухожу, как дровами деревья.
Ты меня просто сожгло.
Пусть тебе снятся
Сны о домашнем.
Только... я сам не пойму…
Сколько бы ни был я добрым и страшным,
Мне не присниться всему.
Спи, моя милая, старая ведьма,
Спи, мое нежное зло.
Я не спрошу, и ты
не ответишь мне,
Как нас в снегу замело.
* * *
Паук мой состоит из молоточков,
На брюшке – наковаленка,
Кладет и – тук-тук-тук.
И из серебряных листочков
Серебряные ниточки ведет.
Другие матерьялы… сколь угодно!
Любые нити… был бы молоток!
Вода сбегает дождевою струйкой
И ниткой шелковою сыплется в песок.
За каменными листья золотые,
С алмазной ниткой в узелке гранит.
И мир наш, разведенный в паутине,
Становится воздушным и летит.
* * *
пьем и маемся,
самым краем каемся.
ты судьба, – коровая!
ты из трех которая –
та, что прет?
иль та, что режет?
та, что сестрам врет?
* * *
Дети Солнца, Внуки ночи,
Я люблю вас, я вас знаю,
Вас, невидимых для прочих,
Я молю и заклинаю:
Не стыдитесь! Без испуга!
Люди – жалкие цветы!
Рвите их, пока… покуда
Вы друг в друга влюблены!
Ты поверь, мы просто боги,
Наш удел – простой покой,
Время кончим по дороге,
Вечность кончится собой.
* * *
Душа сама себя не замечает.
Танцуй, юродивый!
Какая к черту мгла!
Уставший день к твоим глазам причалит
улыбкою из сжатого угла.
ЭЛЕКТРИЧКА «ЗВЕНИГОРОД – МОСКВА»
(отрывок)
Ах, я не нюхал пороху,
А такожды пропана.
И не давал в мир шороху,
Когда бы, не был пьяным.
Держись, гришаня,
Это есть
Твой
Самый легкий час,
Ты счас нальешься,
Как дамаск,
Чтоб как булат
Пропасть.
Так едь же, милая, едь, едь!
Ко мне в втором часу,
Мы будем пить,
Мы будем еть
На запасном глазу.
Я не ловил синицу,
Спуская журавля,
Не воровал жар-птицу
У пьяного царя.
Молчи, Гришаня,
В чем еще
Ты можешь нам признаться,
Когда зашил,
Свой бедный рот,
Чтобы с собой молчаться…
Дурак, дурак, вот есть дурак!
Ну, кто тебе поверит,
Когда ты на руках спалил
Как будто птичьи перья.
Да, я не нюхал шороху,
И не держал синицы,
Я умер, не был, но кому-
То продолжаю сниться.
Ты умер, не был, но кому-то ты продолжаешь сниться…
Я думал, что ты разобьёшься на мотоцикле. Ты так на нём гонял! Оказывается, не я один так думал. Многие ожидали от тебя подобной экстремальной смерти. А ты просто умер в электричке Москва – Зеленоград.
Время кончим по дороге, вечность кончится собой…
Как два ребенка в одной люльке,
Любовь и смерть.
Кого же первым убаюкать
И колыбельную пропеть?
Ты ехал к друзьям. Тебя последнее время мотало, носило где-то. Ты ссорился с женой, уходил из дома. Неспокойно ты жил. Пил много. И ждал, нетерпеливо ждал выхода сборника своих стихов. Так и не дождался...
Ты в конце пути со всеми попрощался, всех поблагодарил. И всех простил.
В сборнике, который разминулся с тобой всего на несколько дней, ты писал:
«Я хочу сказать, что всё написанное мной – лишь повод к поиску себя. В себе. И в тех, кто открывает свою душу, свое сердце – для этих поисков. Меня. В них. Их во мне. Поэтому я хочу сказать спасибо. Вот кому».
И ты перечислил армию своих друзей, давая удивительно точные оценки им самим.
«Я, наверное, писал бы не в пример не правильнее, если бы эти люди не мешали мне, вмешиваясь, корежа и поправляя мою жизнь. Впрочем, если бы не они – ещё вероятнее, что у меня вовсе бы не было причин думать, любить, ненавидеть».
…и мне любви бы толику!
Ведь я не крал
жен алкоголиков
и прочих.
Ты хочешь…
– неважно что!
Ты – все, что ты захочешь!
И телефоны в студии опять звенят,
квартира в мыле…
Девять три пять,
три ноль и
три четыре.
Но только шел монах,
ломая ноги,
по трещинам в губах
на девичьей дороге.
И был он пьян,
и думал: резать!
И потому он крал
невест у трезвых…
Ты и его простил, красавчика-монаха, который крал жён алкоголиков...
Надо сказать, несмотря на свою видимую нелепость, – эдакий Паганель в очёчках, с перстнем на руке и оранжевых штанах – Гриша был человеком со вкусом. Я имею в виду вкус в самом широком и глубоком его понимании. Он разбирался в живописи, литературе, музыке, философии; знал и понимал людей. Он удивительно точно видел и оценивал человеческие слабости. При этом обладал великим даром прощения.
И ещё. Сквозь его бессвязные бормотания можно было расслышать удивительно трезвые вещи. Он был на редкость образованным человеком, энциклопедических знаний. Знал несколько языков. Из рабочей семьи (мать его всю жизнь проработала на кирпичном заводе, и воспитала его одна), он с легкостью покорил столицу: с первого раза поступил и закончил МГИМО. Не имея связей, дипломатом он не стал. Работал журналистом, дизайнером. Все, за что бы он ни брался, он делал талантливо, умно и виртуозно легко.
Гриша вёл свой сайт. Он и сейчас существует.
Сайт – дневник для всех, своего рода письма, на которые он получал ответы. Со многими друзьями он так и познакомился, и вёл постоянную переписку. До сих пор на форум приходят письма. На этом сайте много чего есть. Стихи, сказки, короткие рассказы-анекдоты, кулинарные рецепты, потрясающие детские мультики, рисунки. Гриша хорошо рисовал. Он даже меня пригрел у своего широкого доброго сердца, сделав мне несколько прекрасных страниц.
Последний раз Гриша позвонил какой-то потерянный, возбужденно говорил что-то, читал стихи, а я ничего не мог разобрать – связь как на грех в этот день была ужасной. Я крикнул ему: «Гриша, я ничего не понимаю. Повтори!». Он бросил трубку…
Он был ребёнок. И старик. Непосредственность, открытость ребёнка, никак не уживались с усталостью старика. В нём многое чего не уживалось. И сам он не ужился среди нас…
когда вот так курить и пить покойно,
слова роняю, как
шматки
асфальтукладчик,
как будто делаю
я что-то недостойно,
как будто я
за стариком
подсматривающий
мальчик.
И ангел-хранитель его был воздушен, хрупок и мал...
Воробьёвый ангел,
гляньте, на что вы похожи!
Что же вы так малы ростом,
как же вы очень просты,
– сердце – да сверху кожа.
И сам Гриша был лёгок, прозрачен, непостоянен… и уязвим как Снегурочка.
Мне снится: синяя листва
в полуденной запарке.
Мне мнится: пот шмеля, пчела
вспотевшая… Мне снятся!
Мне чудится: как акварель,
я высохну в минуту.
Мне кажется: мой юный Лель
отчасти пьян как будто.
Я думаю, его стихам предстоит долгая жизнь. Они не отпускают. Наоборот, со временем, начинаешь понимать необычайную глубину и пронзительность его строк...
Из сборника «Личные прилагательные»:
«… Боже, как она красива. Словно кто-то – ни бог, ни сатана, – словно кто-то неведомый даже им – взял все наши представления о глазах людей, смотрящих на звёзды, и о глазах звёзд, смотрящих на людей, и подарил эти взгляды одному её взгляду – мимолётному – на меня…
…Я не сказал ей ни слова. Я просто умер. Когда она ушла. Дай вам бог кончить так же – с видом на плоть заката…»
Ты, братишка, так и поступил, – просто умер, когда она ушла. Ты не смог жить без её мимолетного взгляда. Спасибо тебе, Гришаня, ты пожелал нам бесконечно много: кончить так же – с видом на плоть заката…
А небо село, помнишь,
играть за горизонт,
поставив на колени
закат-аккордеон…